Из тетушки Беренис наверняка получилась бы выдающаяся в своем роде королевская теща — из тех, чьи имена произносят с большим почтением и страхом, нежели имена их царственных зятьев. Не каждому достало бы храбрости ответить отказом на подобное сватовство — руку и сердце своей дочери тетушка предлагала в тех же манерах, что обычно свойственны разбойникам, объявляющим: «Кошелек или жизнь!».
Но Ашвин, выслушав ее угрозы, вскинул гордо голову и воскликнул:
— Если вы навредите Эли, то, клянусь, я употреблю каждую минуту оставшейся мне жизни на то, чтобы разрушить ваши планы, сударыня!
По бешеному взгляду тетушки было совершенно ясно, что жизнь будущего короля не видится ей сколько-нибудь долгой — однако она, скрипнув зубами, смолчала. Ашвин, без труда угадав ее мысли, с несвойственным его возрасту хладнокровием прибавил:
— Кажется, сделка, которую вы предлагаете, не слишком-то мне выгодна. Поправьте меня, если я ошибаюсь, тетушка, но сразу же после женитьбы на вашей дочери я превращусь, скорее, в досадную помеху, нежели в настоящего короля — или кем там мне положено стать?..
— Глупый упрямец! — в исступлении топнула ногой госпожа Беренис, которой чрезвычайно не понравились ни слова юноши, ни тон, которыми они были сказаны. — Ты сам роешь себе могилу! Условься мы по-доброму — и тебя ждали бы богатство, почет и королевский титул!
— Но ровно до той минуты, как я осмелюсь вам возразить!
— Еще недавно ты считал, что благодарность и покорность — справедливая плата даже за невеликую к тебе милость! Ты был ПОСЛУШНЫМ МАЛЬЧИКОМ, Ашвин!..
— А теперь во мне многое переменилось, — напряженно, но твердо ответил юноша.
— Быстро же ты почувствовал себя королем, мальчишка!.. — прошипела взбешенная Беренис, но быстрый взгляд, который бросил тут же Ашвин на Эли красноречиво свидетельствовал: вовсе не из-за правды о своем происхождении юноша стал смелее и своенравнее!..
— О, стало быть, и тут виновата эта оборванка! — взвыла тетушка, уязвленная в самое сердце этим новым открытием. — Чтоб ей пусто было! Из-за нее все мои усилия идут прахом!.. Ей не жить, клянусь!..
И, вконец потеряв голову от злости, госпожа Беренис выхватила невесть где спрятанный тонкий кинжал — движения ее были так быстры и точны, что не приходилось сомневаться: почтенная тетушка привыкла не только отдавать приказы об убийствах, но и сама умела многое.
— Нет! Не сейчас! — зазвенел голос разгневанной феи, не ожидавшей подобного самоуправства: судьбой Эли должна была распорядиться магия, а вовсе не кинжал госпожи Беренис!..
— Нет! — вскричал и Ашвин, в отчаянии извиваясь в своих невидимых путах. — Не смейте трогать Эли!
— Плевать мне на договоры! Плевать мне на угрозы глупого мальчишки-принца! — остервенело вскричала тетушка Беренис, сверкнув глазами почище иного злого духа. — Девчонка умрет!..
— Я запрещаю! — зрачки феи в ответ полыхнули мертвым холодным светом.
— Эй!.. — Беренис оглянулась на своих подручных, но они, казалось, спали с открытыми глазами, едва заметно пошатываясь — фее нельзя было отказать в предусмотрительности. Спору между двумя разгневанными дамами — людского и нелюдского рода, — полагалось вестись без лишних свидетелей. Что же до Эли и Ашвина — то они, увы, были всего лишь предметом обсуждения; никто не собирался скрывать от них всю ничтожность и смехотворность их роли в происходящем.
Гнев тетушки был велик, но и воля феи — сильна. Высокородные дамы замерли на мгновение друг перед другом, как хищницы, не желающие делиться добычей, но отдающие должное силам противницы. Кто знает, осмелилась бы госпожа Беренис вступить в бой с волшебным существом?.. Дерзости и злости на то, разумеется, у нее достало бы — но тетушка была не столь юна, чтобы руководствоваться одними лишь страстями. Да и способен ли кинжал поразить существо нечеловеческой природы?.. Кого-кого, но фей тетушке убивать еще не доводилось, и она испытывала некоторые сомнения по этому поводу. Схожие чувства обуревали и фею: хоть она дрожала всем своим туманным тельцем от возмущения при мысли, как сильно ее только что оскорбили неповиновением, злые заклятия не срывались с кривящихся губ, ведь слишком многим она пожертвовала, чтобы свести воедино ниточки человеческих судьб. Убей она госпожу Беренис — и что дальше? Игра лишилась бы всякого смысла, исчезни со сцены раньше положенного времени хоть кто-то из действующих лиц, да и весь итог ее, того и гляди, оказался бы иным…
— Девочка моя, только моя, и нужна мне для иной смерти!..
— Она все испортила!..
— У нас был уговор и вы свое получили — вот он, ваш драгоценный принц!..
— Принц! Ха! Да мальчишка теперь бесполезен — все из-за нее!..
И вот что интересно: с каждым брошенным гневным словом фея все больше походила на человека, исполненного злобой снизу доверху, а госпожа Беренис — на порождение тьмы, лишь по ошибке принявшее образ статной пожилой дамы. Казалось, еще одна капля гнева, еще одна унция злости, еще одна частичка ненависти — и они, позабыв себя от ярости, потеряют прежний облик, преобразившись во что-то единое и ужасное: хуже мстительной феи, страшнее жестокосердой свирепой тетушки!.. Превращение это ощущалось столь неотвратимым и пугающим, что Ашвин зажмурился, не в силах побороть приступ страха, а затем, сказав себе, что иной возможности спастись уже не будет — бросился что есть сил вперед, все мысли и желания сосредоточив на том, чтобы разорвать оковы.
— Вы не тронете Эли! — выкрикнул он, заслоняя девушку собой. — Слышите, тетушка Беренис⁈ Я не позволю, потому что…
Но слова его возымели действие вовсе не на госпожу Беренис, хоть и были обращены к ней — сжимающей в руке кинжал. Лицобезжалостной тетушки лишь презрительно и досадливо исказилось. «Что за вздор! — как будто хотела вскричать она. — Ты и вправду думаешь, что меня остановит твое жалкое заступничество, принц-без-короны⁈ Я отдам приказ — и тебя оттащат в сторону за шиворот, как паршивого щенка, а я собственными руками вырежу сердце твоей девчонке!..». Но не успела она злобно выплюнуть эти слова, как истошный пронзительный визг заставил всех вздрогнуть: то кричала и выла фея, как никогда ясно ощутившая близость краха всех своих замыслов — уж ей-то речь Ашвина, неведомым образом разорвавшего волшебные путы, показалась куда опаснее, чем тетушке!..
— Не вздумай! НЕ СМЕЙ!.. — визжала она. — Не произноси ЭТО!..
Наверное, только Эли — не будь она под действием чар, — могла бы сразу понять, отчего так встревожилось волшебное создание. Объяви Ашвин вслух, что любит лесную девочку — и проклятие, без того трещавшее по швам, могло разрушиться до самого своего основания. Но юноша, признаться, и сам не знал, что именно собирался сказать — им руководило отчаяние, а оно отнюдь не способствует ясности мысли. Он растерянно смолк, глядя на то, как беснуется фея — зрелище впрямь было пугающим, сродни чудовищной грозовой туче, озаряемой изнутри вспышками молний! — и лишь крепче сжал в объятиях бледную молчаливую девушку, невидящий взгляд которой застыл, а руки заледенели от слабости и губительных чар.
— О, я не дам уничтожить ему мою прекрасную, мою чудесную магию! — с ненавистью крикнула фея, преисполнившись сверху донизу гневных молний и лютого волшебства. — Пусть лучше умрет, чем разрушит лучшее из моих творений! Проклятие должно исполниться — так или иначе, — а юных глупцов королевских кровей в мире не так уж и мало!..
— Нет уж! — прошипела тетушка Беренис, уяснившая из этой речи только то, что она может вовсе лишиться своего принца, внезапно попавшего в немилость к фее. — Умереть должна девчонка!..
Но фея уже взмахнула своей страшной когтистой рукой, указывая на Ашвина — и любой бы понял, что в движении этом заключено самое гибельное из заклятий ночных туманов. Ясно это было и юноше — куда яснее, чем все суть всего предыдущего, — оттого он глубоко вздохнул, замер и закрыл глаза, надеясь, что эта жертва хоть немного поможет бедной Эли. К тому же, будущее обрисованное тетушкой, не показалось ему сколько-нибудь приятным — куда лучше умереть ради благой цели, чем жить ради достижения целей госпожи Беренис!..
Иное дело — сама тетушка, не отличавшаяся смиренностью и относившаяся к тем пылким натурам, которые даже на пороге собственной смерти будут думать, как бы напоследок ужалить побольнее врага. В тот миг, как фея пожелала отобрать у нее принца, госпожа Беренис твердо решила, что теперь уж непременно убьет Эли, чего бы ей это не стоило — и не столько из-за своей собственной ненависти к лесной девочке, сколько из-за желания навредить волшебному созданию, возомнившему, будто может распоряжаться волей тетушки. Впрочем, сочетание этих двух соображений показалось ей также донельзя удачным; в прошлом хватало и меньшего, чтобы от желания убить кого-нибудь жгло сердце и руки!..
Как ни была искусна фея в своем ремесле, тетушка ничуть не уступала ей в своем — и оказалась быстра ровно настолько же, насколько быстры были чары. А так как цель у них была почти одна и та же — Ашвин продолжал обнимать Эли, закрывая ее собой, — столкновение было неизбежным: злое заклятие поразило тетушку, рассыпавшись тучей искр и заполнив клубами дыма всю крохотную нарядную гостиную.
Ашвин и Эли испуганно вскрикнули, теснее обнявшись, подручные госпожи Беренис рухнули, как подкошенные, а саму тетушку отбросило в сторону, как тряпичную куклу.
Нельзя сказать, что кто-либо испытывал к жертве магии сколько-нибудь теплые чувства, однако Ашвин взволнованно воскликнул, глядя на торжествующую фею:
— Да вы же убили ее!
— Убью и тебя! — зловеще расхохоталась фея, воздевая руки над головой, но тут тетушка, свирепо выругавшись, приподнялась, а затем и уселась, тряся растрепанной головой. На мертвую женщину она ничуть не походила — скорее, на крайне рассерженную и куда сильнее прежнего склонную к убийствам. Застонали и ее спутники, неловко ворочаясь на полу, как спящие дети, терзаемые кошмарным сновидением — они тоже были совершенно точно живы!..
— Что⁈ — поперхнулась фея, уставившись на свои руки, как будто подозревая, что их незаметно подменили. — Как?.. Ни один смертный не смог бы пережить эти мои чары!..
Лицо тетушки Беренис при этих словах стало еще кровожаднее — как это бывает, когда узнаешь, что соперник слабее, чем тебе казалось прежде. Ничего доброго это выражение не обещало. Но фея была поражена уже произошедшим так глубоко, что вряд ли могла думать о будущих опасностях: изучая свои всесильные прежде руки, она все громче повторяла:
— Почему? Почему⁈..
— Да потому, сударыня, — раздался тут звонкий женский голос, — что вы отныне не дочь туманов! Из-за вашего недостойного поведения и ваши сестры, и весь ваш мир отреклись от вас. Вы потеряли свое высокое звание, а вместе с ним — и силу!.. Она угасает, она уходит — и вы ничего с этим не сможете поделать!..
Конечно же, произнесла это Маргарета, выступившая вперед из сгустившейся вечерней тьмы с бесстрашием, достойным звания посредницы между миром туманов и миром людей. А вслед за ней в комнату вошел и бледный от переживаний Одерик вместе с несколько растерянным господином Эршеффалем: впервые им довелось увидеть собственными глазами волшебное существо, и нельзя сказать, что это зрелище пришлось им по нраву.
— Матушка! — закричала Эли, не веря своим глазам, настолько новая Маргарета отличалась от прежней. — О, матушка!..