Верховный маг Эхиор, новичок в их компании в качестве придворного врача и давний друг Эолин, был в бешенстве и ерзал. Лошадиное лицо лорда Херенсена выражало то же непроницаемое выражение мрачного долга, которым он овладел много лет назад. Мгновенное смачивание губ выдало восторг Крамона Лангерхаанса, когда он увидел, что Эолин загнана в угол. Ближе к концу длинного стола Бортен сидел, сжав губы и напрягшись, переводя взгляд с Эолин на пустое пространство перед ним.
Эолин взяла перо. Его кончик почти незаметно дрожал в ее руке. Она изучала указ, словно ища ответ на невысказанный вопрос.
Один из членов Совета кашлянул.
— Моя Королева, — подсказал Акмаэль. — Есть ли у вас какие-либо дополнительные вопросы относительно этого осуждения?
— Нет, мой Король, — стиснула челюсти Эолин. Несколькими быстрыми штрихами она начертила свое имя под именем Акмаэля. Подняв взгляд на мужа, она вернула пергамент писцу.
Телин вытащил следующий указ из стопки и снова прочитал:
— Совет признает, что после вторжения сырнте наш король действовал мудро и милосердно, когда восстановил для всех маг привилегию изучать оружие. Это решение основывалось на уверенности в том, что маги-воительницы Мойсехена будут использовать свое искусство, чтобы служить и защищать наш народ, как это делала наша Королева во время вторжения Сырнте. Это доверие было безрассудно и грубо нарушено. По приказу Акмаэля, Верховного Мага и Короля, и его супруги Эолин, Верховной Маги и Королевы, с этого дня любая мага, уличенная при использовании или владении боевым оружием, или любая мага, призывающий магию войны, будет задержана и лишена сил, сожжена на костре — судьба, которая подобает всем практикующим, которые нарушают мир и безопасность нашего королевства.
Снова указ был передан от Телина Акмаэлю, который поставил свою подпись и печать на бумаге, прежде чем представить ее королеве.
Эолин снова медлила, держа перо над пергаментом, ее дыхание стало чуть быстрее, чем раньше. Затем, ничего не подписав, она выпрямилась и отложила перо в сторону.
— Мой Король, — сказала она, — в эти дни обсуждался еще один вопрос, который, как я ожидала, должен быть поднят сегодня утром на Совете.
Лорд Лангерхаанс фыркнул.
— Вы ставите под сомнение протокол, установленный нашим королем и почтенными членами его Совета?
— Крамон, — Акмаэль поднял руку, призывая его замолчать. — Наша Королева может говорить так же свободно, как и любое лицо за этим столом, — он повернулся к жене. — Все в порядке, Эолин. Ни одна деталь не была упущена. Мы позаботимся о судьбе пленных маг.
Эолин смотрела мужу в глаза, слегка постукивая пальцами по столу.
— При всем уважении, мой король, я хотела бы принять решение относительно заключенных в тюрьму маг, прежде чем одобрить этот указ.
Несколько членов Совета неловко заерзали. Они шептались.
— Вы слышали нашу королеву, — вопль Акмаэля успокоил беспокойных лордов. — Делайте, как она приказывает.
Слегка приподняв бровь, Телин наклонился и вытащил из стопки третий лист.
— Мы продолжаем говорить о магах, которые в настоящее время связаны и заключены в тюрьму под самым благоразумным приказом нашего короля. Их имена записаны здесь. Все они останутся запертыми в подземельях Вортингена…
— Милорд Король, — сказала Эолин, — это не то, о чем мы договаривались.
Акмаэль пристально смотрел на свою Королеву.
— Эолин, прошлой ночью Совет принял решение.
— В мое отсутствие?
— Ваш благоразумный совет был принят во внимание, как и все другие улики против маг.
— Мы долго говорили об этом, — Эолин рассмотрела лица всех присутствующих. — Все мы за этим столом, или вы не помните? Допросы Верховного Мага Кори не дали ничего, что указывало бы на то, что кто-либо из этих маг заранее знал о планах Гемены или что они каким-либо образом поддерживают эту измену. Эти женщины остались верны моему королю и народу Мойсехена с того момента, как они приняли путь Эйтны. Они должны быть освобождены.
Телин отложил указ и сцепил пальцы, бросив прищуренный взгляд на Кори.
Кори наклонился вперед.
— Моя Королева, пожалуйста, поймите, Совет симпатизирует вашей интерпретации улик. Мы уважаем любовь, которую вы питаете к своим дочерям в магии, но, как, сказал почтенный маг Церемонд, любовь скрывает суждение, как ночной туман.
— Я в состоянии судить.
— Суждение любой дуайен было бы скомпрометировано при таких плачевных обстоятельствах. Мы с вами едины в сердце, моя Королева. У многих из нас есть дочери и внучки, которых мы любили и воспитывали, выводя их из состояния невинности в суровые жестокости этого бесчестного мира.
Кори приукрасил свои слова щедрым взмахом руки, что вызвало мрачные кивки за столом.
— Наши дочери — это отражение наших надежд на лучшее будущее, — продолжил он. — Но в то же время все мы понимаем, что нужно делать, когда любимая дочь угрожает опозорить наш дом. Наша дисциплина должна быть строгой, наше наказание должно быть быстрым, независимо от того, насколько нам тяжело видеть, как они страдают.
Что-то сломалось за маской Эолин. Она моргнула и отвела взгляд.
— Моя Королева, — Телин говорил примирительным тоном. — Решение Совета было принято с большой осторожностью и сопровождалось заверением в том, что маги не будут подвергаться жестокому обращению на время их заключения.
— Изолировать их — значит плохо с ними обращаться.
— Эолин, — тон Акмаэля сигнализировал об окончании дискуссии. — Решение принято. Все маги останутся в заключении, за исключением целительницы Жакетты и маги-воительницы Мариэль, которые получили не только твое одобрение, но и поддержку ключевых членов этого Совета. Жакетта, поскольку она избегала военной магии с первого дня своего ученичества, будет передана под опеку Верховного Мага Эхиора. Мариэль, из-за ее долгой и безупречной службы Короне, будет удалена из города и передана под опеку семьи лорда Бортена в Моэне. Ожидается, что они прислушаются к ограничениям, которые мы наложили на всех маг, и будут соответственно наказаны, если не подчинятся.
Плечи Эолин напряглись. Кори представил себе ее руки, сжатые в кулаки под столом. Он бы отдал всю Восточную Селен за прикосновение магии Сырнте прямо сейчас, чтобы он мог обратиться к сердцу Эолин и напомнить ей, что это была великая уступка, которой они добились. Больше, чем они могли надеяться несколько дней назад, когда по залам Вортингена бушевали разговоры о пытках, возмездии и костре.
Акмаэль подписал и поставил печать на третий указ, и он был опущен перед Эолин.
Она уставилась на оба пергамента, неподвижная, как каменное изваяние в одном из садов замка.
— Эолин, пожалуйста, — тон короля смягчился. — Это в интересах нашего народа.
Не поднимая на него взгляд, она потянулась к перу. Дважды подряд она подписалась своим именем.
Когда писец забрал указы, она отвела взгляд. Кори уловил ее желание бежать, сбежать из замка в образе Ястреба и найти убежище в далеком и тихом лабиринте Южного Леса. И все же она оставалась здесь, изо всех сил пытаясь укрепить свою маску чести и послушания, пока каждый оценивал через свою призму, сколько позиций Королева потеряла в этой быстрой и жестокой игре.
— Если больше нечего обсуждать по этим вопросам, — сказала она сквозь сжатые губы, — возможно, моему королю будет угодно снова обратить внимание Совета на насущную проблему сил, собирающихся против нас в Рёнфине.
Акмаэль встал и все с ним. Он прошел вдоль стола к Эолин, заключил ее в свои объятия и поцеловал в лоб.
— Это доставит мне удовольствие, моя Королева. Нам нужно многое обсудить. Я распоряжусь, чтобы охрана провела вас в целости и сохранности до Восточной Башни.
— Я намерена остаться.
— Ты сделала достаточно для одного дня.
— Достаточно?
— Эолин…