Волк не может оторвать глаз от мужчины. Он узнает сжатые челюсти, жар этого взгляда, темные локоны, обрамляющие молодое и серьезное лицо.
Акмаэль.
Имя растет, рычание вырывается из горла.
Они едины, этот Акмаэль и он. Сердце Волка тянется к его человеческому облику, Он смотрит на женщину глазами мужчины. Он знает, что будущее волшебства живет в его сердце, что она несет в себе его собственное спасение. Тут приз, который никто из Вортингена еще не осваивал: Любовь.
Маг должен научиться любить. Она может показать ему, как.
— Ты позволил превратить твои способности во зло, — говорит женщина. — Дракон не дал нам эти силы, чтобы вызывать страх или использовать в своих интересах тех, кто слабее нас.
— Возможно, так оно и есть, — отвечает Акмаэль, — но твой вопрос о третьей ночи Бел-Этне… Он возник не из-за беспокойства о правильном применении магии, не так ли?
Женщина колеблется. Ее щеки вспыхивают жаром:
— В сердце маги нет места ревности.
Он заключает ее в объятия и опускает губы на ее губы.
Волк чувствует женщину как свою, аромат кости и дерева, шелковистую ласку ее волос, нежные очертания лица и горла. Их волшебство переплетается, лес и камень, жизнь и смерть, вечность, заключенная в одном мгновении трепетной надежды. Его дыхание обжигает ее кожу. Запах ее крови, бегущей по жилам, опьяняет его чувства. Она зажгла незнакомый огонь, глубокую и болезненную потребность в страхах, которые никогда не будут удовлетворены. Он опускается на колени и покрывает ее ладони поцелуями.
— Вернись в Город со мной, — он не скрывает отчаяния в голосе, страха, что его дух погрузится в кромешную тьму, если она откажется. — Вернись со мной, Эолин.
Печаль затемняет ее ауру:
— Как твоя пленница?
— Как моя королева.
Мага осторожно вырывает руки из его хватки и отступает.
— Разве ты не видишь, Акмаэль? Это одно и то же.
Уходя в полуночный лес, она становится единым целым с тенями. Остается только ее голос, обвивающий нитями с осколками его разбитое сердце.
* * *
Акмаэль слетел с кровати и пошатнулся в темноте. Судороги сотрясали его тело. Боль пронзила его череп. Как только он добрался до чаши воды, из него вырвалась рвота, обжигающая язык и оставляющая першение в горле.
Привалившись к столу, он вытер слюну с губ. На его коже выступил пот.
— Эолин.
Он цеплялся за ее имя, полоску света среди теней. Скорбь змеилась вокруг его сердца. Каждая мышца была скована от страха.
— Мой король?
Акмаэль вздрогнул от голоса, странного по звучанию. Нахального. Торжествующего.
Он уставился на свои руки, пытался их видеть. Ладони были созданы для войны, для смерти.
Сегодня вечером он что-то разрушил. Что-то, что нельзя заменить.
Кошмары плясали перед глазами. Ярость и насилие, брутальное высвобождение. Погоня по залитому лунным светом лесу, Эолин в его руках, вкус меха на его языке, плоть под его клыками. Что случилось?
Время вырвалось из его рук.
Все только начиналось.
Или все только что подошло к концу?
— Мой король, — в голосе женщины прозвучало нетерпение.
Акмаэль не мог видеть ее лица, но слышал, как она потянулась, как сытая кошка.
— Вы не вернетесь в постель?
Его возлюбленная Эолин не вернулась в Город. Она осталась со своим братом, чтобы вести войну против него.
Две войны.
Одна как враги, другая как союзники.
Расстояние и смерть. Любовь и исполнение.
Дочери и сын.
Один драгоценный сын.
Дрожащая рука Акмаэля нашла кувшин. Он вылил на голову прохладный поток, дал воде намочить бороду, стекать по шее и груди. Комната стала четче, но его магия раскололась, рассеявшись вне досягаемости.
«Это проклятие, темное волшебство затуманивает мое сознание».
— Кто ты? — спросил он. Его голос звучал хрипло и отстраненно. Его дыхание собиралось паром в зимнем воздухе.
— Раэлла, мой король из дома Лангерхаанс.
— Каким колдовством ты сюда попала?
— Никакого колдовства, мой Король, — странный свет осветил ее, словно свечу за туманом. Она вздрогнула и натянула простыню на голые плечи. — Вы разрушили чары единственной ведьмы, имевшей над нами власть. Вы уничтожили ее и удостоили меня своей близостью.
— Уничтожил? — ужас охватил его, и он вспомнил.
«Эолин у моих ног, разбитая, как хрусталь».
Угрызения совести сдавили его грудь, лишив его дыхания. Комната расплылась. Туман сгущался за Раэллой и тянулся к ней туманными щупальцами.