На рынке в Вергене я купила еды и отвела Тучу в конюшню. В кузнице Тита Сороки вовсю кипела работа. Краснолюд передал помощнику мои мечи и долго и дотошно уточнял пропорции аера и ребиса в рецепте ведьмачьих бомб.
— А помнишь, как Ярпен наши бомбы перделками называл? — ворчал он, аккуратно складывая лист с рецептом и чертежом. — А как ты прочь, он тут как тут — давай грохнем да давай грохнем! Вот и догрохался…
Дома я разложила на столе купленную снедь, убрала в дальнюю комнату вещи. Мне хотелось побыть одной — за несколько часов произошло слишком много событий. На улице было теплее, чем в доме, и я разожгла камин. Поленья задымили и нехотя занялись пламенем. На полке над кроватью так и стояла недочитанная «Мерзавка Мюриэль», но на этот раз мой взгляд зацепился за соседний с ней кожаный переплёт с надписью «Самоучитель Старшей Речи». «Какого чёрта? — подумала я и достала тонкую книжицу. — За это время я могла бы уже научиться говорить!» Лёгкость, с которой эльфы переходили на свой язык и выкидывали меня из разговора, бесила. Я уже понимала отдельные слова, но пока они торчали разрозненными вкраплениями и плохо складывались в общий смысл. Открыла самоучитель. «Как пройти в таверну?» — старательно прочитала я по транскрипции первую фразу в разделе «Самые употребительные выражения». «Сколько dh’oine вы убили вчера?» — значилось второй с припиской: «фраза-приветствие, носители эльфийского языка употребляют её в значении „Здравствуйте“, ответа не требует», и я расхохоталась. «Aé minne taedh» — «Я тебя люблю» следовало третьей, и я повторила её раз, потом другой и ещё раз, перекатывая на языке непривычные сочетания звуков.
Решив, что поговорю с Моной, я отложила самоучитель. С одной стороны, изучать новый язык представлялось бессмысленным. С другой — мне казалось, что я уже достаточно напиталась Старшей Речью, и не хватало лишь малого, чтобы мои обрывочные познания сложились в систему. Я не забыла слова Иорвета, сказанные там, в зерриканском дворце с видом на золотое солнце и золотые крыши, и теперь точно знала, что скажу ему на прощание, когда время наше истечёт.
В дверь постучали. Худенький эльфийский мальчонка с нескрываемым любопытством глазел на меня, а потом, видимо удовлетворённый результатом осмотра, важно сказал: «От командира», потыкал пальцем в небо и сунул мне в руку записку. Она была без подписи, и наклонными энергичными буквами с размашистыми хвостиками в ней сообщалось, что мне надлежало явиться в Замок Трёх Отцов немедленно.
Иорвет ждал меня у ближайшего к Западным Воротам входа в замок.
— Саския хотела поговорить с нами наедине, — сказал он и отворил дверь. — Предполагаю, она хочет узнать об отце.
В зале, где после битвы развернули временный госпиталь, теперь оборудовали постоянный. Низушек Виго Бамберг склонился над конторкой у входа и подписывал этикетки на бутылках с отварами. Несколько пациентов-краснолюдов, сдвинув койки, резались в гвинт.
— Борх просил никому не рассказывать о сыне, — сказала я, когда мы прошли мимо госпиталя в глубину гулких, холодных коридоров. — Но мне кажется нечестным скрывать это от Саскии.
— Это её семья. Она должна знать, — помолчав, кивнул Иорвет.
Аэдирнская Дева в одиночестве сидела в зале собраний за огромным двенадцатиугольным столом под сенью пузатой статуи краснолюдской мадонны. Перед ней стоял кубок с вином, и сама она казалась маленькой и хрупкой в окружении монументальных шедевров махакамского зодчества.
Увидев нас, она вскочила, безмолвно обняла Иорвета и, пригнув его голову, прислонилась лбом к его лбу. Потом повторила то же приветствие со мной, только пригибать голову пришлось уже ей. Лоб её был горячим.
— Я понимаю, что, учитывая пункт назначения, вы вернулись быстро, — сказала она. — Но кажется, что прошла вечность.
Она молчала, пока появившийся вслед за нами виночерпий расставлял дополнительные бокалы и разливал вино. Мне показалось, что она исхудала за время нашего отсутствия, и в лице недоставало былых красок.
— Что же, Исенгрим здесь, — продолжила она, отпив вина, и тяжёлым взглядом посмотрела исподлобья на Иорвета. — Теперь ты уйдёшь из Долины Понтара и заберёшь с собой скоя'таэлей?
Иорвет молчал, глядя на неё. Потом встал и сделал круг по залу.
— Прежде чем мы перейдём к делам, я хотел бы напомнить тебе одну вещь, Саския. Я хотел бы напомнить тебе твои слова, — сказал он.
Скрестив руки, он остановился под статуей, смерил её взглядом от огромного кувшина на плече до ступней, вернулся и нажал ладонями на стол:
— Ты сказала: «Мы — одна команда. По одному мы ничего не стоим, и только вместе мы сила».
— Да, я говорила это! — с вызовом произнесла она.
— С моей стороны ничего не изменилось, — сказал Иорвет. — А с твоей?
Он прямо смотрел Саскии в глаза, и она сморгнула, но не отвела взгляд.
— С моей стороны тоже ничего не изменилось, — отчеканила она.
— Долина Понтара не выживет в одиночку. Дол Блатанна не выживет в одиночку…
— Я хотела убедиться, что мы всё ещё вместе! — перебила Саския. — Новые скоя'таэли ни в грош не ставят ни наши достижения, ни нашу независимость, они только и мечтают о дне, когда смогут вернуться на свою землю. А учитывая новости…
— Какие новости? — напрягся Иорвет.
Саския усмехнулась и, расстегнув тёмную кожаную куртку, в которую была затянута её точёная фигура, достала из-за пазухи пухлый конверт.
— Самые свежие новости, — она шлёпнула конверт на стол. — Три дня назад король Редании Радовид был убит неизвестными в Новиграде. Всё, что у нас есть — это несколько месяцев, прежде чем Север окончательно преклонит колени перед Белым Пламенем.
Иорвет ударил костяшками пальцев по столешнице, откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Я неотрывно смотрела на конверт. Я знала, кем были те неизвестные, и знала, кто всадил нож в спину Радовиду Свирепому, предварительно ослепив его, — это была Филиппа Эйльхарт, отомстившая за собственную слепоту своему бывшему воспитаннику, чародейка, которая наложила заклинание на нас с Иорветом. Геральт уже успел освободить её из заточения в теле совы…
— Флот Нильфгаарда стягивается к Скеллиге, — как в тумане, услышала я слова Саскии.
Игра подходила к концу. Совсем скоро Геральту и Цири придётся вступить в последний бой с Дикой Охотой, и после этого останется лишь одно задание, отделяющее меня от возвращения, — каким-то образом заставить Филиппу приготовить эликсир с контрзаклинанием. «Есть ещё роза, — непроизвольно сжав кулаки, подумала я. — Даже заполучив эликсир, я могу жить, пока не отдам розу». Эта мысль взбодрила.
Иорвет не шевелился, глядя в потолок и постукивая пальцами по столу. Мы молчали. Саския рассматривала зерриканское кольцо на его руке. Потом ей надоело ждать, и она повернулась ко мне.
— Яна, ты была на кургане?
— Да, — ответила я и рассказала о плане по уничтожению гнёзд.
— Нам надо привести город в порядок. Краснолюдская диаспора чрезвычайно серьёзно готовится к грядущей свадьбе, — сказала Саския. — В сложившихся обстоятельствах дружба с Махакамом для нас стратегически важна.
Пальцы Иорвета выбили на столешнице финальный аккорд, и он рывком поднялся.
— Убийство Радовида ничего не меняет для нас в краткосрочной перспективе, — объявил он, — хотя король Редании и был единственным, кто способен противостоять Эмгыру. Как и раньше, так и теперь, в любом из вариантов развития событий на Севере нам необходимо создать сильную коалицию вокруг Долины Понтара.
— Значит, Дол Блатанна? — спросила Саския.
— Да. И кроме неё… — он помолчал: — Где Александр?
— Он встречается в Ваттвейре с аэдирнскими баронами, — ответила Саския. — Они не теряют надежды найти и вернуть Стенниса на престол.
Иорвет хмыкнул.
— Безумцы…
— Так или иначе, сейчас важное для Долины время, в которое решается наше будущее. Это проверка на прочность — либо мы сплотимся, либо нас перебьют по одному! — Саския подняла бокал. — Я рада, что твои планы не изменились. За возвращение!
Кубки звякнули. На время все забыли о войне, и мы с Иорветом по очереди рассказывали о встрече с Борхом, о словах, которые он попросил передать Саскии, и о том, что в далёкой Зеррикании у неё появился брат — золотой дракон.
— Когда-нибудь наши пути пересекутся, — задумчиво сказала она. — Когда-нибудь…
Двери в зал приоткрылись, и в щель заглянул Сесиль Бурдон, просительно шевелящий бровями в сторону Саскии. Она поднялась. Аудиенция была закончена. Иорвет вышел из зала, а Дева-Драконоубийца перехватила меня за руку.
— Будь вечером в таверне, — тихо сказала она, и я вновь поразилась её глубоко запавшим глазам и заострившимся чертам лица. — У меня есть для тебя заказ, Яна.
***
В таверну я отправилась прямиком из Замка Трёх Отцов, что оказалось благоразумным — вечер ещё не наступил, однако все столы были заняты. Я подождала за стойкой, пока краснолюд-трактирщик, пообещавший сообразить всё в наилучшем виде, не сопроводил к моему обычному столику в углу.
Набитый посетителями зал гудел. У стены справа за длинным столом неслышно переговаривались незнакомые мне скоя’таэли. Их одежда была оборвана и изношена, кафтаны залатаны кое-как, но, несмотря на это, держались эльфы с гордостью и достоинством аристократов.
Во главе стола скоя’таэлей сидела, опустив голову, эльфийская девушка. У неё были длинные, пушистые ресницы и неестественно бледная кожа, и на спину буйно опадали чёрные волосы, лишь на висках заплетённые в косички. Она не реагировала на реплики товарищей и молча смотрела в бокал с вином.
Крики за соседним столом, занятым краснолюдами, отвлекли меня. Один из них, из отряда Ярпена, трепал за грудки вдребезги пьяного мясника из людей, и остальные краснолюды громко подбадривали. Примчавшийся трактирщик, как бульдог, ринулся в схватку, охаживая тумаками и того, и другого, а потом за шкирку выволок мясника из таверны, в дверях чуть не сшибив заходившую Мону. Эльфийка ловко увернулась и с невозмутимым выражением лица продолжила путь. Подойдя к столу скоя’таэлей, поприветствовала их и обменялась парой фраз с девушкой во главе стола, а потом рассмеялась и отказалась присоединиться к ним, показывая в мою сторону.
— Вот уж наша свадьба покоя никому не даёт, — проворчал вернувшийся с улицы трактирщик.
— Почему они дрались? — спросила я.
— С мясником-то? — уточнил краснолюд. — Да разве ж это драка? Пальцем, считай, погрозили. А на выход я его отправил, потому что нечего невесту нашу оскорблять — старый пень как насвинячится, так язык без костей, через что и огребает.
Он для виду повозил полотенцем по столу, принял у нас с Моной заказ и исчез.
— К свадьбе Скалена готовятся серьёзнее, чем к войне, — сказала я Моне. — Никогда не видела Верген в таком возбуждении.
— Ничего, свадьба — дело не вечное, в отличие от войны, — она вздохнула. — Знала бы ты, как это надоело. Уехать бы, поселиться где-нибудь в своём доме, растить детей… А то и не мир, и не война, и сколько так будет продолжаться — неизвестно.
Покачав головой, она горько усмехнулась, и по лицу её промелькнула тень неизбывной усталости, и стало явственно видно, что юная белокурая эльфийская девушка, сидящая передо мной, совсем не юна по человеческим меркам, а может быть даже и по эльфийским…
— Киаран повысил меня, — сказала она тихо, — теперь под моим началом пять десятков лучников.
Она встряхнула головой, будто отгоняя морок, и вновь превратилась в себя, и потребовала отчёта о путешествии. Трактирщик принёс вино, Мона слушала про Зерриканию, и её глаза по-детски округлялись, когда я рассказывала про бесконечные пески пустыни и заколдованный остров, про чародеев, Хранительниц и сверкающий золотом Алтинадир.
— И как оно — быть так долго наедине с Иорветом? — спросила она, хитро сощурившись. — Многие девушки отряда пошли бы на всё ради такого шанса.
— Ну, м-м-м, — я запнулась. — Он…
— Милашка? — подсказала Мона то слово, которым назвала Иорвета давным-давно, на водопаде в Синих Горах.
— Да, — ответила я, и мы рассмеялись.
Неожиданно стало тихо. Пригнув голову на входе, в таверну вошёл высокий эльф с удлинённым, красивым и выразительным лицом, на котором будто светились ярко-голубые глаза. Через левое плечо у него была перекинута лоснившаяся коротким мехом волчья шкура, стянутая на талии широким кожаным поясом с металлическими вставками. Эльф осмотрел зал, и было в его взгляде что-то ещё, помимо обычной для эльфов гордости. «Презрение», — распознала я, приглядевшись внимательнее. Пронзительный взгляд эльфа остановился на темноволосой эльфийке за столом скоя'таэлей, которая, не поднимая головы, доливала себе вина.
— Яевинн, — прошептала Мона. — Привёл самый большой отряд, в две сотни белок.
— А это кто? — тихо спросила я, показывая глазами на темноволосую эльфийку.
— Торувьель, — ответила Мона. — Она потеряла почти весь отряд под Вызимой, когда столицу Темерии брали чёрные. Попали меж двух огней и не смогли пробиться через окружение. Ей пришлось присоединиться к Яевинну, они прибыли в Верген вместе.
Следом за Яевинном в таверну вошло несколько эльфов, вооруженных до зубов притороченными к перевязям кинжалами и мечами на поясах. Все они были одеты в зеленоватые, ладно скроенные гамбезоны. Таверну снова захлестнул привычный шум, и эльфы, лавируя в толпе, стали пробираться к столу скоя'таэлей.
— Мы с Иорветом встретили сегодня отряд Верноссиэль, — сказала я Моне.
— И она пришла? — глаза эльфийки сузились. — Что же, будет весело. Всё это время Киаран едва удерживал от разборок уже пришедших, но она — как фитиль у пороховой бочки.
Мона вздохнула и сделала глоток вина.
— Хорошо, что Иорвет вернулся, Яна. Без него был бы взрыв. Как вовремя, как хорошо!
Мы приступили к густому мясному рагу, а я украдкой наблюдала за скоя'таэлями. Яевинн присел около Торувьель, навис над ней, оперевшись одной рукой на спинку её стула, а другой отодвинул в сторону бутылку. Девушка подняла лицо, и её чёрные глаза опасно блеснули. Она залпом допила вино в бокале и щёлкнула пальцами в сторону бутылки. Один из скоя'таэлей её отряда, нарочито вызывающе глядя в лицо Яевинну, наполнил бокал.
Я вернулась к еде, продолжая незаметно подглядывать за эльфами. Похоже, что Мона была права — для одного Вергена здесь собралось слишком много командиров, и каждый из них лучше всех знал, что делать другим.
Рука Торувьель тем временем потянулась к вину, но на полпути Яевинн перехватил её пальцы и сжал в ладони. Девушка подняла на него нахмуренное лицо, а эльф начал говорить, не выпуская её руки. Я с любопытством навострила уши, но Яевинн говорил на Старшей Речи.
— Мона, — повернулась я к эльфийке. — Я знаю, что это звучит странно, но мне нужен учитель по Старшей Речи. Знаешь кого-нибудь?
— Ты хочешь говорить на нашем языке? Правда? Но зачем? — удивилась она. — А, я понимаю…
Сказав свою коронную фразу, Мона многозначительно поиграла бровями, будто сыщик, намекающий подозреваемому, что знает его тайну.
— Я просто хочу понимать, что говорят эльфы, — буркнула я. — Вокруг меня их толпы.
— Да-да, понимаю, — Мона лукаво улыбнулась и закивала, и было совершенно очевидно, что она мне не поверила. — Поговори с Эйлин, она обучает детей грамоте здесь, в Вергене.
— Она эльфийка?
— Да ты её знаешь! Это же мать Несы, я видела, как вы разговаривали на празднике.
Посетители всё прибывали в таверну. Приходили скоя'таэли Иорвета, чьи лица я уже знала, и незнакомые эльфы. Гвалт от краснолюдских столов перекрывал крики болельщиков, наблюдающих в соседнем зале кулачные бои. Саския в окружении двух аэдирнцев прошла за приготовленный стол в противоположной стороне зала.
Справа раздались резкие возгласы на Старшей Речи, и Торувьель, смахнув с плеча руку Яевинна, поднялась из-за стола и стремительно зашагала к выходу. Оставшиеся эльфы мрачно смотрели друг на друга. Ко мне подошёл трактирщик и жарким шёпотом сообщил, что Саския ждёт.
— Иди, — Мона прикоснулась к моей руке и быстро глянула на эльфов. — А я разузнаю, что там случилось…
***
Я присела за стол Саскии в крохотном каменном алькове недалеко от выхода в кухню, и трактирщик задернул занавеску на толстых, как в примерочной, кольцах. Гомон зала притих, из кухни доносился звон посуды и перебранка поваров. Пахло пережаренным маслом. Центр стола занимало блюдо с сырами и кусочками кровяной колбасы. Саския разливала вино. Я отрицательно помотала головой, отодвигая свой бокал, но она требовательно сжала мою руку.
— Выпей со мной, Яна, — попросила она. — Мне по прежнему некому рассказать про мою болезнь, кроме тебя. Не с кем выпить за неё.
— Выпить за болезнь? — я непонимающе уставилась на Саскию.
— За любовь, Яна, — сказала она и подняла бокал.
Я пригубила вино. Совершенно точно весь Верген сошёл с ума, пока нас не было.
— Рассказывай, — произнесла я.
Сделав большой глоток, Саския грохнула полупустой бокал на стол. Тёмные глубокие глаза заблестели. Она ослабила ремни куртки, потом передумала, расстегнула и сбросила куртку на спинку стула, оставшись в расшитой по горлу белой рубахе. Приложила руку к груди:
— Боль. Я чувствую боль, которая всегда и везде со мной, — начала она перечислять симптомы, словно пациент на приёме у доктора. — День и ночь каждая частичка моего тела зудит: «Где он? Что ты сделала сегодня, чтобы быть вместе?»
Она сжала кулаки.
— Я потеряла сосредоточенность, мой разум блуждает — и это сейчас, когда только от остроты и быстроты нашего ума зависит будущее Долины Понтара!
Опустив взгляд, подрагивающими пальцами она затеребила вилку.
— Иногда я плачу…
Я мягко накрыла её ладонь своей.
— Нет, не жалей меня! Не то я опять… — слёзы всё-таки покатились по её лицу, но она не убрала руку. — Всего неделя, как он уехал, а я иногда будто вижу его. Иду по улице, он идёт рядом. Расчёсываю волосы в спальне, он в дверях. Когда совсем плохо, кричу: «Уйди!» и боюсь услышать в ответ, как он смеётся.
Саския смахнула слёзы салфеткой, и губы её растянулись в кривую усмешку.
— Барды поют, что любовь — это счастье, но если бы к этой так называемой любви вела дверь, я немедля захлопнула бы её и заперла на ключ!
Я продолжала держать её руку и успокаивающе поглаживала по тыльной стороне ладони.
— В тот раз я не сказала тебе, кто причина моей болезни…
— Я знаю, — ответила я.
— Знаешь? — бледное лицо Саскии пошло красными пятнами. — Иорвет проговорился?
— Нет, я догадалась.
— И что ты скажешь? — голос её зазвучал повелительно.
— Скажу, что я тебя понимаю, — ответила я. — А ещё скажу, что это пройдёт. Когда-нибудь эта боль устанет и уйдёт.
Я знала, что лгала. Саския покачала головой.
— Я — дракон, и если уж что-то втемяшилось мне в голову…
— Это уж точно, — подтвердила я, вспомнив её отца.
— Ждать — не вариант! Мне нужна помощь, твоя помощь. Мне нужно, чтобы не болело!
— Саския, я могу выслушать тебя, если от этого тебе станет легче. Но я не могу помочь.
— Ты можешь! — сердито сказала она, выдернув руку, и стукнула кулаком по столу так, что подпрыгнули вилки. — Ты человек, как и он, ты должна знать! Что делают человеческие женщины, чтобы завоевать своего мужчину?
Я упрямо покачала головой, и её глаза полыхнули гневом. Неожиданно она подалась вперёд, схватила обеими руками за ворот моей куртки и притянула к себе.
— Что. Делают. Женщины? — проговорила она мне в лицо.
— А он вообще знает, что ты женщина?! — воскликнула я и вырвала ворот из её рук.
Саския замерла и медленно осела на стуле.
***
Тишина и ночной воздух остужали гудящую после грохота таверны голову. События сегодняшнего дня слепились в мутную мешанину из взбудораженных свадьбой краснолюдов, гордых скоя’таэльских командиров, беседы с Саскией и развороченного могильника с трупоедами. Заказ на кургане неожиданным образом успокаивал — там был план и там я знала, что делать. Свадьбу и скоя’таэлей я постаралась выбросить из головы — то была не моя забота и ни на что повлиять я не могла. А вот Саския… Перед уходом она вытрясла из меня обещание хотя бы подумать над её словами и смотрела так, как потерпевший кораблекрушение следит за удаляющимся одиноким парусом.
Что я могла ей сказать? Что сделать? «Ничего», — раздражённо думала я, шагая по тёмным переулкам. Я знала эту боль — ноющую и постоянную, будто позвонок не на месте. Я понимала её любовь — этот океан, в который она не могла войти, потому что для этого нужны были двое, а она лишь слушала шум прибоя. Я не могла ей помочь. Я купалась в этом прибое.
Захлопнув за собой дверь квартиры, я, не раздеваясь, уселась медитировать. Постепенно клубок в груди распустился, сознание успокоилось. «Я сделаю всё, что смогу, — решила я. — А что не смогу — не сделаю!» Повторяя про себя эту не отличающуюся глубиной, но дающую почву под ногами мысль, я долго смывала с себя пыль сегодняшнего дня и запах таверны с волос и тела, потом подбросила поленья в остывший камин и легла на кровать.
Ночь была тихой. В углу размеренно и уныло стрекотал сверчок. Полупрозрачные окна над дверью тускло светились от масляного фонаря с улицы, блики от камина отражались от тёмного зеркала и плясали над кроватью по потолку. Я смотрела на дверь. За ней было тихо.
Трель сверчка повторилась сорок девять раз — я считала, и он замолк. За дверью было тихо. Раздосадованно я поднялась с кровати и разделась. Отвернула в сторону шёлковое покрывало. Оно было гладким и скользким. Потянув ткань к себе, на миг я ощутила укол совести за слова, брошенные Саскии. Кто бы говорил! Ведьмачка!
Соскочив с кровати, я подошла к зеркалу, покрывало скользило за мной по полу. Подобрала, обернула его вокруг груди, завязала хвосты узлом на пояснице, соорудив нечто вроде бального платья с открытыми плечами, и вспомнила вдруг, что когда-то у меня было много платьев. В тени, в глубине гладких складок ткань казалась чёрной, а на бликах света от камина блестела, как свежая кровь. В дверь тихо постучали.
Иорвет запер дверь изнутри на ключ, а я вернулась к зеркалу, будто он не застал меня врасплох, обмотанной покрывалом, будто так и было задумано. К тому же из какого-то ослиного упрямства мне хотелось скрыть, что я ждала его весь вечер, что смотрела на дверь и считала трели сверчка. Он встал за спиной, и в темноте зеркала отразились мы двое. Я расправила ткань, и она легла шлейфом на полу у моих ног.
— Готовишься к свадьбе Скалена? — он осторожно собрал мои распущенные волосы, отвёл в сторону и, едва касаясь подушечками пальцев, провёл по позвонкам шеи и до ямки между лопаток.
— Нет, ищу в себе женщину, — ответила я.
Он улыбнулся мне в зеркале.
— Ты её потеряла? — тёплыми огрубелыми ладонями он проводил по голым плечам и вниз по рукам.
— Не знаю… я просто думала об одном сегодняшнем разговоре.
— С Саскией?
— Мона рассказала? — усмехнулась я.
— Да.
— Саския чахнет от любви, — сказала я тихо. — Она уверена, что это болезнь.
— Она права, — он целовал мою шею. — Она, чёрт возьми, права! Это болезнь.
Дёрнув узел из покрывала на моей спине, он подхватил меня на руки. Я искала его губы, мягкие и желанные, как умирающий от жажды, и покрывало соскользнуло с тела на пол.
— Болезнь, — повторил Иорвет на кровати, и я раздевала его, не переставая целовать, и волны того самого прибоя бросали и крутили, и это точно была болезнь.
— Смертельная, — сказала я.
— Обещай мне, — сказал он, мы остановились, будто вынырнули из волн, и смотрели в глаза друг другу. — Обещай, что мы не переступим черту, что мы не заболеем.
— Мы пойдём по краю, с нами такого не случится.
— Это невозможно для нас.
— Никогда.
«Никогда», — повторяли мы, как в горячечном бреду, как будто это могло что-то изменить, и были просто мужчиной и просто женщиной на белых простынях, в чёрной ночи, в каменном городе, купающимися в грохочущем прибое болезни под названием любовь.