Потерянно моргая и сжимая в руке пузырёк и записку, я смотрела на валун, и слабость, которая не прошла после сна, разом перетекла в ноги — валун стоял на месте, такой же обгаженный птицами и замшелый, но на боку его больше не было ценника за проход болот, и инструкция изменилась, будто лишние буквы стёрли. Остались только слова:
Налево иди
— Что ты наделал? Что ты, чёрт побери, наделал? — тихонько завыла я и, как ошпаренная, бросилась одеваться, попадая мимо штанин и рукавов.
Туман исчез, медальон безмолвствовал. Налево в болота уходила ладная дощатая дорожка, а направо… Я с силой потёрла глаза, чтобы убедиться, что и на этот раз мне не мерещится. Правая тропа исчезла, и только по еле видным среди колючих ветвей верёвкам со сладостями можно было восстановить, где она шла.
Опустившись на землю, я приложила руку к груди, где было тяжело, словно там застрял ещё один валун, и куда во внутренний карман куртки спрятала кровь Иорвета — оставленный им билет в мой мир, в зелёный коридор, по левой тропе. Закрыла глаза, сосредоточилась. Не для того, чтобы принять решение — оно уже было принято, а чтобы унять истерику. В таком состоянии я далеко не уйду.
— Глупый эльф, — прошептала я.
Поднялась, закинула сумку на плечи и пошла направо.
Пряник больше не сиял глазурью, и когда по шатким кочкам из поникшей жёлтой травы я добралась до него, оказался никаким не пряником. На тонкой бечеве свисало подвешенное за мочку почерневшее скукоженное ухо.
С серебряным мечом в руке я направилась через кусты к следующему уху, перешагивая упавшие сучья и подтопленные склизкие стволы. Лес точно намекал, что я поступила неправильно, что выбрала не тот путь. Очевидно было, что дорогу к себе ведьмы показывали только тогда, когда хотели, и что меня они видеть не желали.
Трава на кочках зашуршала, словно по ней пробежал кто-то. Донёсся отголосок тоненького смеха. Отпрыгнув, я развернулась — никого. На опушке, откуда я ушла, сгущался болотный пар, почти скрыв за собой валун.
— Надо играть по правилам! — возмущённо закричал из тумана ребёнок.
— Беги-хватай! — хором ответили его невидимые друзья.
Я попятилась, провалилась в топкую грязь по колено. Медальон молчал. Непрестанно оборачиваясь, зашагала по лужам к ближайшему уху. Туман полз за мной по пятам.
Добравшись, краем глаза приметила следующую метку, убрала меч и рванула напролом через валежник и кусты. Одно ухо, второе, третье. Деревья поредели, и влажных топких мест между кочками стало больше.
— Лови! — донеслось сзади.
Туман стелился по земле, как из дым-машины, и догонял. Призрачные дети повизгивали от смеха — им явно нравилась эта игра. Впереди расстилалась заросшая осокой топь, из которой торчали длинные стебли рогоза с неопрятными, будто с вылезшей ватой, коричневыми свечками соцветий.
На дереве у трясины висело ухо. Туман скрыл ноги, заклубился вокруг дерева, и на глазах ухо надулось, заблестело глянцевой глазурью, и медальон забился за пазухой.
— Раз, два, три, четыре, пять — будем в смерть с тобой играть! — считали детские голоса.
Сзади в сумку вцепились, и, выхватив меч, я рубанула по длинным ветвям, вытянувшимся в руки, и рванула в болота. Когда я обгоняла туман, медальон затихал, чудовища исчезали, но когда туман настигал, мне приходилось биться за каждый шаг. Я бежала через топь, проваливалась в тину, выползала и бежала снова. Следующее ухо висело на собранных шалашом палках, воткнутых в полузалитый водой травяной островок. Вдалеке замаячил густой лес. С разбегу я прыгнула на кочку возле островка, та ушла из-под ног, и я погрузилась в трясину с головой.
***
Я ползла, отплёвываясь от ледяной коричневой жижи. Руки по плечи тонули в грязи, я цеплялась за пожухлые длинные волосы травы, они рвались в ладонях. Ноги всё глубже засасывало в чавкающую топь. Я рычала, стонала и ползла.
С трудом достала из трясины руку и переставила перед собой. Левая рука никак не поддавалась, сил вытянуть её не было. Тяжело дыша, я перевалилась на бок, огляделась — туман окутал меня, стелясь завитками по топи. Тело медленно погружалось в болото. «Ну же! Ведьмачки не сдаются!» — рванувшись вперёд, я выдернула руку.
Передо мной разверзлась грязь, оттуда вынырнула истлевшая грудная клетка, привязанная к спине сгорбленной водной бабы. Соски отвисших заплесневелых грудей чудовища касались воды. Грязь залепила глаза, грязь была везде. Лежа на спине, я выхватила из пояса ведьмачий нож, взмахнула, и руки с длинными когтями отдёрнулись, и в следующий миг с утробным бульканьем баба прыгнула, впечатавшись ногами в то место, где я только что была. Заорав, я рванулась ей за спину и вцепилась в скользкие рёбра трупа на горбу. Баба распрямила ноги, вытянув меня из трясины, и кружила на месте, пытаясь сдёрнуть со спины. Обнимая скелет одной рукой и оседлав бёдра бабы, я полоснула ножом, и из-под её подбородка хлынула дурно пахнущая слизь. Длинные руки судорожно задёргались, в агонии водная баба хлестнула когтями мне под задравшейся курткой и завалилась лицом в грязь.
До леса оставалось совсем немного. Я зажала измазанной ладонью бок, оттуда кровило.
— Шесть, семь — это твой последний день! — считали дети злыми голосами.
Оттолкнувшись от берега, с брызгами я плюхнулась в воду, отделявшую от пригорка с деревьями.
Выбравшись, попыталась бежать и упала на четвереньки, зацепившись ногой за упавшую ветку. Перед лицом болтался на верёвке пряник. Бок жгло, непроницаемая белая хмарь затянула лес, и в ней рычали, приближаясь, чудовища. Я чуяла, что цель близка, и медальон рвался на цепочке.
Игни! С пронзительным визгом утопцы отшатнулись, в тумане появилась прореха, и вдалеке между деревьями проглянули крыши.
— Восемь, девять, десять — спой последнюю нам песню!
Мне показалось, что я вижу этих детей, что жили у ведьм на болотах. Их тени надвигались из тумана, окружали меня.
— Иорвет, я иду! — завопила я, выпустила струю огня и, прижимая ладонью жгучую рану на боку, кашляя и хромая на обе ноги, побежала к домам.
***
Будто не решаясь ползти дальше, туман замедлился на границе поляны, по краю которой были воткнуты шесты с оленьими черепами. Над росшими из болота кривыми избами нависало строение, похожее на часовню — слепая деревянная башня без окон с крытыми дранкой крыльями пристроек. Дверь была закрыта.
Я толкнула её остриём меча, и дверь нехотя отворилась. Из проёма потянулся запах, который ни с чем нельзя было спутать — тошнотворный и сладковатый, с примесью растворителя для краски и чеснока. Подышав на пороге, я уняла истошно бившееся сердце и шагнула в темноту.
Через открытую дверь проникало немного тусклого света. Помещение было просторным и казалось пустым.
— Иорвет, где же ты… — прошептала я.
В закутке справа, откуда шёл запах, за дощатой загородкой стояли мешки, а с потолка на цепях свешивались металлические крюки. Один из крюков звякнул о рукоятку меча за спиной, от чего я подпрыгнула на месте, и цепи, будто смеясь надо мной, скрипуче закачались. На стене в холщовых кармашках висели людоедского вида ножницы, пилки, ножи и щипцы. На полу под ними валялась треугольная, с подвёрнутыми краями кожаная шляпа.
Трупный запах в этой части комнаты стоял невыносимый. Я зажгла на ладони Игни, шагнула к выдолбленному из цельного ствола корыту у стены и едва сдержала рвотный позыв — внутри лежал освежёванный мужской торс. Лежал он не меньше недели. Брюшина была распорота, внутренние органы вынуты и вперемешку плавали в разлагающейся каше. Судя по шляпе и отсутствию головы, это и был тот «недоетый мертвяк» из охотников за колдуньями, о котором рассказывала старуха в деревне.
Пятясь, я зацепилась сумкой за крюк на цепи, запнулась каблуком о кольцо в полу, и подобру-поздорову поспешила убраться из этой части комнаты.
Туман за это время достиг двери, и в проёме всё было мутно-белым, будто хижина ведьм летела в облаке.
— Она спряталась! Так нечестно! — обиженно закричал детский голосок из тумана.
С размахом захлопнув дверь и подсветив дорогу Игни, я перебежала на другую сторону комнаты. Посередине закутка там стоял котёл с остатками прилипшего варева на дне. Угли под ним были ещё тёплыми. На столешнице лежали подвядшие травы и половинка буханки хлеба. С перекладины свисали заячьи тушки.
Всё указывало на то, что дом был обитаем, да и след из отрезанных ушей, превращающихся в тумане в сладости, привёл сюда. Значит и Иорвет должен был быть где-то рядом.
Глаза освоились в темноте, и осторожно, с обнажённым мечом в руках я направилась к стене напротив двери, которую полностью затягивал гобелен, жутко и богато украшенный, словно иконостас. Рядами вокруг стояли свечи, и я провела над ними ладонью с зажжённым Игни. Из тьмы показались обрамляющие гобелен плетёные, кажется из волос, фестоны. Как лианы, тянулись к нему толстые верёвки с бахромой. Человеческие черепа глазели со стен и свисали с балок на цепях.
На самом же гобелене была вышита картина — три молодые ведьмы, зловещие даже в своей прекрасной ипостаси. Хозяйки Леса. Я помнила картину из игры, но теперь в колеблющемся свете свечей по ней двигались тени, и казалось, что ведьмы ожили.
Правая — в высоком колпаке, с длинными тёмными волосами, прикрывающими грудь, — приподнимала юбку, из-под которой виднелись две пары ног. Центральная держала на коленях корзину с чёрной курицей и сжимала в руке ритуальный нож. У неё, как и у сестры слева, не было видно лица — вышивка расползлась, и волосы, из которых был сплетён гобелен, торчали из ткани лохмами.
— Иорвет! — закричала я.
Пламя свечей покачнулось, и входная дверь со скрипом отворилась. В густой белой пелене за порогом маячили тени.
— Выходи, трусиха! — крикнул оттуда ребёнок.
Я подбежала к двери, заорала в туман:
— Как увидеть Хозяек?!
— Она здесь! Она играет! — обрадовались дети. — Эй ты, догоняй!
Я вдруг поняла, что сил не осталось, что едва стою на ногах. Рана на боку зудела, бедро было всё в крови. Я была мокрая, грязная и совершенно не знала, что делать.
— Я не буду играть, пока вы не ответите! — крикнула я, спустила с плеча на пол сумку и сжала меч.
— Сначала догони!
Ступив в туман, я взмахнула мечом вслепую, и тут же на меня бросился кто-то, вцепился в плечи. У лица клацнула пастью безносая морда с отвислыми ушами, и, отведя голову, я вдарила по ней лбом.
— Хозяйки не любят тощих, Хозяйки любят сладких! — голоса детей искажались, сливались с верещанием чудовищ.
В левую руку впились зубы, на спину напрыгнули, повалив меня на землю. Ударив Аардом и раскидав кучу, я рубанула мечом по шее туманнику, который разодрал рукав и бульдогом вцепился в предплечье. Его тело обмякло, но он не разжал зубов. Отгоняя знаками остальных, пытаясь не подпустить их близко, я тащила за рукой труп, орала от боли и отступала обратно в хижину ведьм.
Завалившись внутрь, я отшвырнула меч и ведьмачьим ножом, скуля и всхлипывая, разжала челюсти туманника. Из-под разорванного рукава хлестала кровь. Как мне могло прийти в голову выйти наружу? Я сидела на полу зловонной избы в растекающейся луже грязной воды и крови, за спиной светился ведьмин алтарь, и я была совершенно одна.
***
От Ласточки нещадно тошнило, но из раны на боку перестало кровить. К сумке на полу присоединился арбалет, сверху я положила чудом не потерявшуюся шляпу. Время размазывать сопли прошло, пришло время их подбирать. Иорвет был здесь, и ведьмы тоже, и если они не хотят говорить со мной, придётся их заставить!
Я прошагала к гобелену. Замахнулась и полоснула мечом по ткани. Поперёк животов вышитых ведьм прочертился разрез. Ничего не произошло. Ударила Аардом в стену, с грохотом с полок разлетелись черепа и сушёные тушки летучих мышей. Половина свечей погасла. Ноль реакции.
— Что-то же должно вас пронять! — воскликнула я и в закутке кухни вспорола мешки с зерном и расправилась с глиняными горшками и тарелками.
Черепки валялись по всему полу. Тишина.
— Какая же идиотка… — меня вдруг осенило.
Что же, этот разгром нужен был хотя бы для того, чтобы мозг начал функционировать, а не слепо вязнуть в болоте жалости к себе.
Я прошагала в закуток справа от двери, где в корыте плавал расчлёненный труп и с балок свисали цепи с крюками.
— Кольцо… Где-то здесь… — бормотала я под нос.
Нашла! Кольцо было приделано к люку в полу, незамеченному мною в темноте. Я схватилась за него, из приседа потянула наверх, и крышка люка легко подалась.
Снизу шёл мягкий свет. Я соскользнула по лестнице. Моментально одним взглядом охватила подвал. Светились свечи у алтаря, только другого — под черепом лося, напоминающим личину дьявола, был заляпанный кровью жертвенник. Рядом сидела у прялки безобразная старуха в высоком колпаке. Я сглотнула. Пряха встрепенулась, будто смахнув сон, и безошибочно направила в мою сторону лицо — один глаз был скрыт повязкой, а на месте другого был кожный нарост, весь в мелких отверстиях, по которым ползали мухи. Задвигала свисавшим ниже рта бородавчатым носом, принюхалась.
— Твоя отравленная эликсирами кровь мне не нужна, — визгливым старушачьим голосом сказала она.
Я глянула на пол — с руки капало, и внутри левой перчатки было мокро и горячо.
— Но волосы на починку ковра пригодятся, — скручивая нить из кудели, старуха зашевелила длинными костлявыми пальцами, каждый из которых оканчивался чёрным когтем. Другой рукой завращала веретено.
— Где Иорвет? — дрогнувшим помимо воли голосом спросила я.
— Ты ищешь, как и все вы, — сказала она. — Ходите друг за другом, блуждаете во мгле. И возвращаетесь к нам.
Старуха гнусно хихикнула и, отложив веретено, вдруг задрала юбку, под которой оказалась пара лишних недоразвитых ног. Огладив руками, развела их пошлым, отвратительным жестом.
— Сладкий юноша, — облизнувшись, сказала она и повернула лицо в темень в глубине подвала. — Спит и жаждет меня. Я буду лучшей и буду последней.
Не отводя нацеленного на ведьму меча, я осторожно пошла вдоль стены. Старуха подхватила веретено, и оно закрутилось с неимоверной скоростью.
Иорвет лежал на лавке на спине, раздетый до рубахи и штанов. Лицо его было белым и неподвижным, правая рука соскользнула и касалась пола, левая покоилась на груди.
— Что ты с ним сделала?! — закричала я.
— Укольчик веретеном, и юноша спит и ждёт, пока я подарю ему блаженство. А я сплю и жду, пока мои кишки освободятся от жирного борова, который пугал меня Вечным Огнём. Вечным! — всхрюкнув, старуха рассмеялась и отложила веретено. — Вечные в этих землях только мы…
Смех оборвался, она потянулась к ритуальному столу и схватила украшенный рунами нож.
— Ты разбудила меня, — сказала она, повернувшись, — и теперь я заберу твои волосы вместе с головой. Вставай на колени, и в этот раз делай, что велят!
Засветился шар Квена и тут же исчез, когда Пряха взмахнула длинными костлявыми руками и пропорола защитную оболочку когтями. Вместе с Аардом я сделала выпад, меч вошёл в пустоту — старуха обратилась дымом и исчезла. По всему подвалу захлопали крылья, чёрные вороны, сделав круг, слетелись, и она появилась за моей спиной.
Мечом я остановила стилет, и свободной рукой старуха хлестнула наотмашь, будто хотела дать мне пощёчину. Обожгла когтями ухо, по шее потекло.
— Повылазили… дрянные выскочки, — фальцетом приговаривала она, — у той хоть была кровь, сладкая Старшая Кровь! Белые волосы…
Уклонившись от стилета, я ударила Аардом, и вновь лишь чёрный дым пыхнул в стороны.
— Терпение, сёстры — не та, так эта ответит за вашу смерть!
Я рубанула по кисти со стилетом — взметнулись чёрные вороны — и ногой откинула выпавший стилет к стене, в кучу ветоши и мешков. Старуха вновь появилась сзади, на спину обрушился страшный удар, и меня швырнуло на деревянные клетки, которые проломились подо мной, и мне показалось, что спина хрустнула. Я закопошилась среди обломков. У соседней стены неподвижно, не реагируя ни на что вокруг, лежал на лавке Иорвет.
— Отчаяние наползает, как насекомые, — проскрежетала старуха.
Она подходила, раскачиваясь, и в промежности болтались голые недоноги. Ещё не успев подняться, я прикрылась Квеном, а ведьма взмахнула руками, и в тело сквозь броню, будто её и не было, впились когти. Она отбросила меня, как сломанную куклу, и я прокатилась по полу, въехав головой в опору лавки, на которой лежал Иорвет.
— Я чую твою боль, вижу страх!
Приподнявшись, я выпустила Аард, и старуха исчезла в дыму. Закаркали, кружась, вороны. Рука Иорвета с чернеющим на ладони знаком была совсем рядом, и в секундной передышке с последней отчаянной надеждой я содрала левую перчатку и, испачкав руку Иорвета кровью, приложила к его ладони свою ладонь.
***
На изнанку я провалилась молниеносно, будто жилище ведьм по-настоящему находилось именно там, лишь кусочком прорастая в реальность. Подвал исчез, стены исчезли. Белый Иорвет, лежащий, словно покойник, парил в черноте.
А на том месте, где из воронов должна была появиться Пряха, стояла женщина с горящими белым пламенем глазницами. Рубище ведьмы превратилось в одежды, сотканные из тумана — они колебались, овевали её. Лицо её видоизменялось каждый миг, и в нём проступали то детские, то зрелые, то старческие черты, будто все лица существовали в ней одновременно. В руке она держала веретено с острыми, как иглы, концами.
— Мы древнее времени, древнее памяти. Древние, как тьма, — заговорила женщина и многоголосье отзывалось в моей голове. — Три сестры. Сначала были едины, потом разделились…
Она помахивала и подёргивала веретеном, и нить с него разматывалась, и обрывки превращались в чудовищ с болот.
— Я осталась одна, но скоро допряду ковёр, и нас снова будет трое!
Я подняла меч. На левой руке, как и тогда, в походе к Сердцу Мира, раскрылись шрамы от укуса Мариам. Но сейчас они удлинялись, расползались вверх по предплечью по чёрной коже, залитой ярко-белой кровью. Пряха взмахнула ладонью, превратившейся в извивающийся, словно у лешачихи, корень, и вырвала меч из моих рук. Подняла веретено, которое вытянулось копьём, и метнула мне в грудь. Из-под ног оттолкнулся задними лапами, прыгнул, изогнувшись в полёте, волк и схватил зубами веретено, и тут же исчез с добычей под сворой чудовищ. Ведьма размахнулась колючими руками, чтобы разорвать меня на куски. Я выбросила Аард.
Шрамы от укуса Мариам лопнули, и меня будто вытеснил кто-то из тела, выдавил через открытые раны. Шипастые ветки хлестнули сквозь грудную клетку, но я уже была не мной, а обратившейся вихрем древней вампиршей из пустыни Корат, ещё более древней, чем ведьма с веретеном. Я слилась с Мариам, с её истинной ипостасью, которая упивалась полётом и жаждала крови.
В вихре блеснули сталью вампирские когти, пропороли туман ведьминых одежд. Пряха взмахнула плетьми рук, пытаясь ухватить ветер, посыпались обрубки ветвей. Мне было радостно и свободно, лезвиями когтей я кромсала ведьмину плоть, и изнанку прорезал вой. Я или Мариам — мы вместе впились клыками в белую шею, и уже точно Мариам, не я, дёрнула головой, вырвав с мясом сонную артерию.
Изнанка меркла, ведьма растворялась в луже воды, бьющей из горла. Волк возвращался ко мне, прихрамывая и переступая через трупы чудовищ. Сквозь черноту проступал свет свечей.
***
Я лежала под алтарём, сверху таращился дьявольский лосиный череп, и от рогов на потолке ветвились тени. Кровь больше не шла из ран на левой руке, и я приподнялась и повернула руку к свету — кожа стала гладкой, рваные раны от зубов туманника исчезли, как и исчезли точки шрамов от укуса Мариам.
— Спасибо за подарок, — прошептала я, и мне причудилось, как в подземелье по ту сторону Огненных Гор кивнула в ответ бледная девушка с длинными чёрными волосами, склонившаяся над круглым карманным зеркальцем.
Сил встать не было. Я поползла на четвереньках через весь подвал к Иорвету.
Он не проснулся. Лежал такой же белый, так же свисала измазанная моей кровью рука. Я приложила ладонь к его щеке — она была мертвенно холодна.
— Иорвет, я здесь, — звала я, вглядываясь в неподвижное, но расслабленное и спокойное лицо. — Проснись!
Он спал, и не было больше ведьмы с волшебным веретеном, которая могла бы его разбудить. Я затрясла его за плечи, попыталась приподнять.
— Пожалуйста, только не ты, это не должен быть ты! — бормотала я.
Из ворота его рубашки выскользнула цепочка, на которой висело широкое матово-серебристое кольцо. Я отпустила плечи, сползла на пол у лавки. Живот сводило спазмами, и голоса рыдать не было — вместе со жгущим чувством вины он застрял где-то в грудной клетке. Иорвет оказался здесь совсем не из-за клятвы. Из-за меня. Именно я вынудила его идти в Велен, который он ненавидел. Оперевшись на лавку, я поднялась около него на колени.
— Я вытащу тебя, позову Иду… Достану Зоуи с того края света, только держись, — шептала я.
Он не отвечал, и лицо его, неподвижное и белое, было невыносимо прекрасным, как у статуй в эльфийском некрополе в Дол Блатанна. Склонившись, я смотрела на него долго, а потом закрыла глаза и прикоснулась губами к его губам.
***
На шею легла рука, которая не дала отстраниться, а холодные губы ответили. Забывшись и боясь спугнуть чудо, я не открывала глаз, из которых неудержимо лились слёзы, и поцелуй длился, и губы Иорвета теплели.
Он приподнялся на скамье, не отпустив рук, и на его груди я, наконец, расплакалась так, как давно хотелось. Иорвет гладил меня по спине, приговаривая в макушку:
— Ну всё же хорошо, тихо, тихо…
— Зачем ты ушёл помирать к ведьмам один, глупый эльф? — всхлипывала я.
— От меня не так просто избавиться…
— Просто невозможно, — я обхватила его сильнее и зарыдала в голос.
— Почему ты не пошла по левой тропе, глупая ведьмачка? — тихо спросил он.
Я не смогла ответить, и только заливала слезами его рубашку.
— Пророчество, которое дала мне Мариам… — произнёс он. — Очередное враньё без толка, которое означало не то, чем казалось.
Я притихла у него на груди, вытерла рукавом слёзы.
— Мне Мариам не соврала. А что там было? — спросила я. — Остерегайся выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют безраздельно?
— Нет, — негромко ответил Иорвет и помолчал, будто раздумывая, стоит ли продолжать. — Там было сказано: «Зов крови не прервать. Для тебя и твоего отца Велен — это начало и это конец».
— Тем более ты не должен был уходить, — буркнула я. — Ты должен был посоветоваться со мной!
— И ты бы сказала: «Конечно, дорогой, иди к ведьмам»? — насмешливо спросил он и, взяв меня за плечи, заглянул в лицо.
— Я бы спросила, как тебе такое вообще пришло в голову! — возмутилась я. — Мы напарники, и в задницу должны идти вместе!
Иорвет рассмеялся:
— Но ведь так и произошло, не правда ли?
***
Мы выбрались из подвала. За распахнутой дверью в хижину ведьм виднелись болота, тумана не было. Я осмотрела бок — после изнанки рана от когтей водной бабы тоже исчезла бесследно. Однако тяжесть в груди не проходила, руки дрожали, а вместо мозга был вязкий воспалённый слизень.
Иорвет нашёл свои вещи, осмотрел лук. Он снова стал деловит и целеустремлён, словно не лежал несколько минут назад на лавке мёртвый, как Белоснежка. Я молчала о том, что видела зерриканское кольцо, а он о том, что целовал меня. И только в мелочах что-то изменилось: он тревожно вглядывался в моё горящее лицо, подал руку, когда, вылезая из подвала, я повалилась на пол, и был всё время рядом, и от его заботы мне хотелось рыдать и провалиться сквозь землю одновременно.
Когда мы собрались, я поняла, что не смогу уйти из хижины ведьм просто так.
— Ты уверена? — спросил Иорвет, приподняв бровь.
— Более чем.
Вернувшись к алтарю, зажгла все свечи и разложила по полу среди ветоши, порванных мешков и под гобеленом. Остальное сделает огонь.
Стрелка компаса уверенно показывала на север. День ещё не начал клониться к вечеру, когда из лесных болот мы выбрались к топкому, заросшему осокой берегу озера. На острове посередь него над деревьями подымалась полуразрушенная башня. В стороне мы нашли трухлявые мостки, от которых остались сваи да несколько поперечин, и привязанную старую плоскодонку. Иорвет достал со дна вёсла и, нахмурившись, наблюдал, как, кашляя, я размешивала Ласточку с Белым Мёдом.
— Осталось совсем немного, — он показал рукой на башню. — Ты в порядке?
— Я справлюсь, — ответила я. — Только бы Филиппа была ещё жива.
— Она будет, — задумчиво произнёс он, глядя, как я пью эликсир. — Что-то мне подсказывает, что она будет.
Я забралась на нос лодки, улеглась, положив голову на борт. Иорвет оттолкнулся веслом от дна, вставил вёсла в уключины, и лодка заскользила прочь от болот. Высоко над ними столбом поднимался чёрный дым.