Подростковый возраст, как правило, ярко выражается в перепадах настроения. Утомлённая изнурительной уборкой и уроками свежих событий Шемс в одиночестве сидела на кухне и с виноватым видом набивала свой желудок вредной едой и сладкой газировкой. Естественно, неуютное чувство занозой засело в голове, да так, что даже гора шоколадных батончиков не помогала подавить переживания. Особенно переживалось из-за инцидента с Тибботом. И сколько бы она неуклюже не оправдывала себя — легче не становилось.
Шемс понятия не имела, удалось ли Евгении поговорить с ним, покидал ли вообще Тиббот свои покои с тех пор, как они виделись в последний раз. А тут ещё привязалась и не давала покоя навязчивая мысль о воображаемых ею всевозможных побочных реакциях организма после перенесённого им заклятия… Словом, возник соблазн сходить и лично проверить в порядке ли он?..
Вот так неожиданно выяснилось, что ей вдруг стало не хватать его присутствия, загадочных ухмылок, неизвестно когда успевших стать привычными, не хватало его голоса за спиной, с приятной бархатистостью, вселяющего покой в разум.
А вдруг он никогда её не простит?! При этой мысли горло сжалось, и жуткое, жуткое чувство одиночества наваливалось железобетонной плитой, грозя раздавить.
Свечи горели всюду — на столе, на подоконнике, на кухонной столешнице. Отблески пламени загадочно переливались в тёмном оконном стекле, по которому вот уже вторые сутки неутомимо били плотные струи дождя. Очевидно, кто-то в доме пожелал любоваться ненастными сумерками. И Шемс подумала, что погода в фальшивом окне абсолютно точно передаёт задуманный внутри дома эмоциональный фон.
Она зевнула и, сложив руки перед собой, опустила на них потяжелевшую голову.
— Ты тоже это чувствуешь — апатию и злость на всех вокруг? — её нисколько не смущало обсуждать свои чувства с домом, безотчётно воспринимая его не как неодушевлённый объект, созданный высокими магическими технологиями, а как разумное, живое существо. — Конечно я оказалась не готова. Признаю, что некоторые мои ожидания были обманчивы. Но с другой стороны, что я потеряла? Правильно, ничего! Потому что нечего мне было терять. И уж точно, направляясь сюда, я никому не желала зла… — она запнулась. — Ну почти никому…
Странная длинная тень, как живая, шустро скользнула по окну, прерывая сумбурный поток мыслей, пробежала по стене и скрылась под столом. Шемс рывком выпрямилась, стряхивая с себя уныние. Осмотрелась, заглянула под стол. Всё казалось спокойно, никаких следов посторонних не наблюдалось. Но что-то всё-таки изменилось. Что-то витало рядом, в вязкой воздушной пустоте, скорбное и тревожащее, навевающее воспоминания о полузабытом ночном кошмаре.
Нехарактерное яркое пятно света падало через открытую дверь. И Шемс не могла отвести от двери взгляда, скованная неприятным предчувствием.
Ощущение туго сжатой пружины в себе слегка поутихло, когда, через световое пятно в кухню вошёл Лльюэллин. При виде его Шемс даже протяжно выдохнула скопившееся напряжение.
— Фух… Этот дом непременно меня доведёт до инфаркта своими странностями. Разумеется, если раньше не укокошит Властвующая.
Лльюэллин медленно обернул к девушке лицо.
— А ты не давай повод укокошить тебя.
Несмотря на отсутствие полноценного освещения его черты обрели исключительную отчётливость. «Всё это чрезвычайно глупо!», — проскочила мимолётная мысль. Нужно обладать орлиным зрением, чтобы так видеть: бледный матовый оттенок кожи, на щеках глубокие тени от ресниц, длинных и густых, будто девичьих. Шемс без труда могла различить каждую деталь до последнего тонкого волоска. И одновременно с этим мужчина казался ей абсолютно незнакомым.
— Я, кажется, догадываюсь зачем ты явился — хочешь уличить меня в сумасбродстве и устроить мне взбучку?
— Я думаю как раз, что тебе понадобится много сил в попытках изменить заведённый порядок вещей, в месте, не допускающим своеволия. Такое необязательно тотчас пресекать на корню, какое-то время можно наблюдать из-за кулис, пока одно поражение за другим превращает в ад жизнь смутьяна, и как, наконец, приходит понимание, что участь его предрешена.
— Расскажи об этом Дому, — Шемс задиристо вскинула подбородок. — Ведь совершенно ясно, что без его содействия я бы не смогла подкорректировать этот ваш порядок вещей. Ты вчера вон пытался и не в одиночку, между прочим. Так что это не мне, а кое-кому другому следует не переоценивать свои силы. Валишь с больной головы на здоровую.
Определённо, она не узнавала в нём прежнего Лльюэллина. Он смотрел неподвижным взглядом, в котором не было места гуманным чувствам, лишь беспощадная жестокость. На проявление отзывчивости и душевности девушка, понятное дело, и не рассчитывала, но честно пыталась отыскать хотя бы тень прежней отрешённости, застывшей в ярких зрачках. Увы, их наполняла лишь зловещая тьма.
Внутренняя дрожь прокатилась по всему телу, и Шемс немедленно пожалела о вырвавшихся словах. Только было уже поздно.
— Следуй за мной, — как-то заторможено, будто нехотя Лльюэллин повернулся к ней спиной.
— Куда? — не на шутку испуганная Шемс потребовала уточнений.
— Тебя желает видеть Властвующая.
— Прямо сейчас?.. Но я ведь… — она хотела сказать, «Ещё ребёнок», но поняла бессмысленность дальнейшего препирательства, а просто поднялась и с видом приговорённого поплелась за ним.
Её ждёт встреча с Властвующей… Нет, её ждёт встреча с демоном. Время шуток кончилось.
Почему она это делает? Зачем покорно выполняет самоубийственные указания, вместо того, чтобы сопротивляться, кричать, звать на помощь? Как будто ею руководит чья-то злая воля… А она, обреченная на заклание, ведёт себя тихо, и даже вот почти добровольно направляется на встречу своей участи.
На ватных ногах она поднялась по той самой чёрной лестнице, кажущейся сейчас в затуманенном паникой сознании ещё более устрашающей, чем обычно. Впереди единственная приоткрытая дверь завершала небольшой тёмный коридор второго этажа, сквозь оставленную щель пробивался голубоватый свет. Шедший впереди Лльюэллин, не мешкая распахнул её настежь и обернулся, предлагая Шемс зайти внутрь. Не в силах противиться, будто под влиянием гипноза или заклятия, она вновь подчинилась.
Взгляду Шемс предстал огромный светлый зал, совсем без окон. Как видно Властвующая не нуждалась даже в их имитации. Опасливо озираясь вокруг, девушка поразилась глухой ватной тишине, в которой слышался лишь тонкий стон металла от медленно вращающейся под потолком причудливой конструкции, да собственное взволнованное дыхание. Тяжёлые голубые шторы на деревянных карнизах, присобранные во множество складок, хранили каменную неподвижность и полностью скрывали одну из стен. В нескольких метрах от Шемс, на постаменте, возвышающемся над полом, кто-то установил белую ванну. В полном недоумении она обернулась, ожидая получить разъяснения от своего провожатого, но тот куда-то канул, будто его и не было, хотя Шемс могла бы поклясться, что не слышала никаких удаляющихся шагов.
Беспомощной, растерянной, ей оставалось лишь смотреть, как тонкая окровавленная рука поднимается из ванны и судорожно цепляется за бортик, размазывая по белоснежной поверхности ярко-красные пятна и подтёки. Всё было столь нереально и чудовищно, что Шемс никак не могла понять, что это за безумие такое творится. Уничтожая остатки мужества, душу сковало шоковое оцепление, подобное тяжёлым оковам. И вновь, не владея собственным телом, будто повинуясь чужой воле, Шемс шагнула вперёд, чтобы увидеть того, кто находится в ванне.
Глаза Ионы были широко распахнуты и смотрели прямо на Шемс. Мокрые волосы беспорядочно облепили искажённое страданиями лицо.
Воды в ванне не было, только дно заливала большая лужа крови, да по бокам темнели густо заляпанные бурыми пятнами стенки. И обнажённое тело внутри, вздрагивающее, когда в очередной раз надрезалась нежная кожа…
Иона всё делала сама, таковы были правила наказания. Рука дрожала, но поклоняющаяся продолжала упорно, зубчатым лезвием наносить себе рваные, глубокие порезы. Затем, когда порезов становилось достаточно, она опускала нож, поднимала чашу с расплавленным свинцом, сжимала зубы, не допуская не единого стона, и медленно по капле лила в истекающие кровью раны.
Именно этот её обезумивший от боли взгляд помог Шемс, наконец-то, избавиться от колдовского наваждения. Она дёрнулась вперёд, намереваясь положить конец отвратительным самоистязаниям.
— Наверно мне следует упомянуть о рисках, прежде чем предоставить тебе свободу дальнейших действий? — голос Лльюэллина за спиной показался ей громом среди ясного неба, хотя, на самом деле, больше походил на приглушённое яростное шипение и вообще звучал как-то странно.
Шемс вновь застыла на полушаге в позе истукана, готовая в любой момент рвануть прочь. Тревожная тишина длилась бесконечно. Но вот что-то острое царапнуло кожу на шее под ухом, и доведённая до предела девушка с визгом отпрянула в сторону.
По телу волнами пробегал озноб. Зажав рукой саднящую кожу, Шемс подняла взгляд, в поисках Лльюэллина, но всё оказалось ещё хуже. Вместо ожидаемого мужчины, она посмотрела на высокую, крепкую старуху с босыми ногами, в длинном тёмно-синем платье, похожем на монашескую сутану.
Властвующая неторопливо облизала длинный желтоватый ноготь.
— Усвой уже, они — лишь сломанные тени, а ты не властна над тенями. В конечном счёте и ты отчаешься и поблекнешь. Не обманывайся надеждой на заступничество союзников и друзей, здесь у тебя их нет. Бедняжка. Даже над собой у тебя нет власти, — её голос постепенно менялся, теряя красивый глубокий тембр Лльюэллина, искажался, делаясь всё более скрипуче-шепчущим. — Не думай, что ты мне ровня.
Старческие слезящиеся глаза метнулись к ванне, где Иона запрокидывала голову, до скрипа стискивала зубы, выгибалась дугой, и вернулись к Шемс, которая ждала, что вот-вот непременно выдержка изменит закалённой поклоняющейся, и Иона закричит: страшно, что есть силы, срывая горло.
— Дом говорит мне, ты скучаешь по солнцу. Это так? — продолжала вещать старая ведьма, в то время, как её преданная помощница, так и не проронила ни единого звука.
— Перестань её мучить! — вместо ответа практически потребовала Шемс, и тут же инстинктивно отступила назад.
— Странно. Раньше обитатели моего дома на здоровье не жаловались, тебя вот только глаза что-то подводить стали, не видишь будто ничего за пеленой заблуждений. Приглядись и заметишь, как Иона сама себя наказывает за то что подвела меня.
— Но она не хочет этого… Никто не хочет, — возражение на этот раз прозвучало совсем уж нерешительно, а сама Шемс продолжила потихоньку пятится, подступая всё ближе к бархатным шторам.
— Разве? — прошелестела Влавствующая и у Шемс действительно что-то случилось со зрением. Перед глазами зарябило, будто от мельтешения едва различимой сыпи, и очертания высокой фигуры старухи поплыли, размазались, но через пару секунд всё уже вернулось в прежнее состояние. — Плата — это всегда боль. Но ты убедишься, как я великодушна. Я даю вам выбор. Подумай, что бы выбрала ты? Душевную боль? От которой не избавиться, не отмахнуться. Ты будешь сгорать в ней, как в огненной бездне, не имеющей пределов… Она, как пылающая лава, готовая поглотить тебя… как бездонное жерло вулкана, опаляющее своим дыханием… Моя верная Иона всегда выбирает боль физическую. Любая боль закаляет, но физическая делает неуязвимой. Пока терзается тело в душе воздвигается барьер, неприступная ледяная стена, прочная, как кожа горгульи, надёжная, как сфинкс. За ней можно укрыться. Последнее идеальное убежище, безопасное, сотворённое в самых удалённых, тёмных глубинах души. Укрываться всегда легче во тьме.
— Может и этот дом, без окон и света, тоже строился с претензией на убежище, чтобы спрятаться от чего-то с чем невозможно справиться? — сказав это, Шемс сама поразилась своей дерзости или же скорее глупости.
К счастью, Властвующая, кажется, даже не обратила внимания на наглые слова, слетевшие с уст девушки, не иначе как по безрассудной недальновидности. Должно быть, она сочла их результатом временного помутнения рассудка от пережитого страха. И это было не далеко от истины.
Старуха резко замолчала, прикрыла глаза и чуть склонила голову, будто прислушивалась к чему-то. Шемс невольно затаила дыхание, гадая, услышит ли она от той ещё хоть слово или Властвующая уже забыла о её присутствии, и наступил тот самый благоприятный момент, чтобы незаметно убраться восвояси.
Что-то громыхнуло. И раскатистым рокотом резануло по ушам, будто горсть крупного дождя или града брошенная на металлическую крышу, да так, что завибрировали пол и стены. Шемс непонимающе оглянулась кругом, — «Что происходит?». Пришлось взмахнуть руками, чтобы устоять на ногах — пол тоже двигался, буквально вздымался волнами и проваливался в расползающиеся повсюду трещины. Шемс потянулась, пытаясь ухватиться за шторы, но не успела, не дотянулась. Под ней разверзлась пустота. Дыхание перехватило от нахлынувшего ужаса и сердце замерло от ощущения стремительного падения.
В следующее мгновение она проснулась.
Осознание пробуждения приходило с запозданием. Мозг начинал воспринимать реальность, но мысли всё ещё здорово путались.
Шемс медленно оторвала голову от столешницы и мутными спросонья глазами уставилась на склонившегося над ней Лльюэллина.
Она всё ещё находилась на кухне. Локоть неловко скользнул по глянцевой столешнице, зашуршали разбросанные обертки от конфет и шоколадок, хрустальный стакан с недопитой колой зашатался, но не упал, лишь чуть сместился, попав в поле света и засверкал, преломляя падающие лучи от свечей в своих гранях.
— Где Тиббот? — раздражение в интонации Лльюэллина намекало, что вопрос он задаёт не в первый раз.
— Не знаю. Мы… мы поругались, — прохрипела Шемс пересохшим горлом.
Густые брови на невозмутимом лице чуть сдвинулись, и, уловив эту лёгкую демонстрацию подлинных эмоции, девушке внезапно захотелось обнять мужчину и расцеловать от души. Она буквально расцвела улыбкой и щёки заалели красными пятнами от радости видеть его настоящего, неповторимого из плоти и крови, а не какую-то там халтурную подделку низкого пошиба.
Наверно сейчас она выглядела глупо, потому что Лльюэллин-то в ответ смотрел строго и явно неодобрительно. Только мнение своё он так и оставил при себе и продолжения их беседы не последовало, потому что в этот момент на кухне показался Тиббот, растрёпанный и не на шутку встревоженный.
— Вот ты где! — он резво подскочил и схватил Шемс за руку. — Пошли, надо поговорить.
— К Властвующей? — в глазах девушки отразился ещё не до конца побеждённый страх.
— Тьфу ты господи, — поморщился Тиббот. — Вот ты наказание моё. Нет, мы идём ко мне. И давай, пожалуйста, без зачем и почему. Просто так надо. Потом объясню…
Прерывая его, откуда-то из недр стен послышалось глухое дребезжание. Какой-то потусторонний отзвук неизвестного происхождения доносился со всех сторон, даже пол под ногами начал вибрировать, не так мощно, как недавно во сне, но всё же сходство было, что наводило на подозрения о землетрясении. Шемс догадалась, что именно этот звук, искажённый, преобразованный иллюзиями сновидения и заставил её очнуться. Но что он означает, Шемс не понимала, однако по обеспокоенному виду Тиббота догадывалась — определённо ничего хорошего.