Шемс
Они не стали накладывать на нож чары невидимости — Татьяна нашла заклятие получше. И оно неожиданно сработало, что, как правило, было для их тандема несвойственно. После долгих приготовлений и ещё более долгих экспериментов Шемс удалось создать «карман вовне». Опасное оружие больше не нужно было прятать сзади за поясом, на голени, на предплечье и так далее. Это была настоящая магическая связь. Теперь стоило Шемс только пожелать, как нож бесследно пропадал из материального мира или же наоборот в мгновение ока материализовывался, и её пальцы вновь крепко сжимали деревянную рукоять. Конечно, как и предрекала крёстная, на всё про всё у них ушло почти два месяца, но оно того стоило.
— Они отказали мне в оформлении опеки, — мрачно объявила Татьяна, едва вечером перешагнула порог квартиры. — Сослались на то, что я не замужем, да к тому же не имею официального трудоустройства.
Шемс только что вылезла из душа и стояла перед ней с тютбаном из махрового полотенца на голове.
— Мне уже шестнадцать. Я вполне могу жить одна.
Они прошли в кухню, где Татьяна по-хозяйски включила электрический чайник и принялась выгружать из пакета на стол принесённые продукты.
— Я пыталась разобраться в нашем законодательстве, но толком так ничего и не поняла, кроме того, что суд должен удовлетворить заявление и объявить ребёнка полностью дееспособным. Тогда да, несовершеннолетние подопечные, достигшие шестнадцати лет, могут проживать отдельно. Нам бы с хорошим юристом посоветоваться…
— Или мне стоит поискать работу, — Шемс закусила губу, задумалась.
— Тебе сперва образование надо получить! Слушай, Шемс, попытайся вспомнить, может Улана говорила о каких-нибудь ваших родственниках. Может у неё есть братья или сёстры, пусть двоюродные, да хотя бы троюродные. Ну хоть кто-то ведь должен быть!
Шемс подумала о Дарреле. Она представляла его печальным рыцарем, сражённым могущественными силами зла. Стоит ли рассказать о нём Татьяне? Мама так и не рассказала, хотя они были лучшими подругами. Потому что приобщение к этой тайне грозит опасностью для каждой бессмертной души.
— Нет, никого нет.
Дневник Уланы.
Порой у меня возникает нелепая мысль, что Лльюэллин всё-таки самый гуманный среди обитателей Склепа. Он, по крайней мере, расправляется со своими гостями сразу. Остальные же пытаются сохранить несчастным жизнь, тем самым продлевая их мучения, соревнуясь в придумывании наиболее изощрённых пыток в бесконечных раундах, призванных сломить волю, убить всякий интерес к жизни. Ведь гурманка Сатис регулярно требует свежей порции страданий.
Однажды Тиббот сказал мне: — «Любое удовольствие по мере насыщения теряет свою привлекательность. Страдания необходимы нам для переоценки ценностей. Вряд ли кто-либо, проживая в блаженной праздности, способен задуматься, пересмотреть всю свою жизнь и приоритеты».
Может Тиббот в чём-то и прав, только кто же в Склепе позволит себе роскошь — испытывать истинное удовольствие от всего происходящего?.. Само собой, Сатис не в счёт.
Впрочем, Тиббот, пожалуй, как раз-таки смеет. Только он обладает исключительной привилегией покидать Склеп, когда вздумается и насколько вздумается. Вот с чего бы интересно к нему такая милость?
А ещё я заметила, что он, почти всегда, производит впечатление вполне себе нормального человека. Правда, сравнение это весьма условно. Но Тиббот определённо не рвётся соревноваться за право выслужиться перед Сатис. Однако, и у него имеется нож с синей сталью и рукоятью из эбенового дерева.
Для меня стало совершенной неожиданностью, когда Даррель выболтал, что Тиббот и Лльюэллин родные братья, причём Лльюэллин старше Тиббота на семь лет. Кто бы мог подумать?! Как по мне, так они совершенно не похожи.
Да, именно теперь, спустя годы я ясно вижу, Тиббот плохо вписывается в стандартную атмосферу Склепа. То есть, он даже не носитель магии, но это, странным образом, не помешало ему продвинуться по карьерной лестнице. Брат посодействовал?..
Насколько я помню, наличие магии — это единственный способ получить лично от Сатис не просто гарантии жизни, но и телесное бессмертие наряду с вечной молодостью. Но цена за это, как правило, оказывается непомерно высокой. Вот, казалось бы, кто пожелает себе бессмертия наполненного вечной скорбью? Ан нет, всегда находятся желающие. Даже на памяти Дарреля, не говоря уже обо мне, лишь Евгения отказалась покориться Сатис. Только она дерзнула в одиночку противостоять старой ведьме.
Впервые я увидела Евгению в приёмном зале, в самый первый день своего пребывания в Склепе. По сравнению с остальным домом, тут было непривычно много света. Сам зал представляет собой просторное прямоугольное помещение с высоким сводчатым потолком и голым полом, выложенным голубой плиткой с геометрическим узором. Всю противоположную от входа стену скрывают длинные бархатные занавеси, опять же голубые. Где-то за ними, по всей видимости, находится дверь в покои Властвующей, потому что именно оттуда она вскоре и появилась. И даже не посмотрела в мою сторону. Внимание Сатис всецело было поглощено проходившим в это время ритуалом.
Об этом следует рассказать подробнее:
Вспоминаю, как пройдя в зал, с глупым видом я бегло осматриваюсь по сторонам. И вот, на невысоком каменном постаменте, прямо под огромной люстрой, в форме вертикальной трубы, украшенной длинными цепями хрусталиков, я вижу девушку, безучастную ко всему, оцепеневшую, похожую на безжизненную статую. Её длинные тёмные волосы находятся в необычном положении, будто их взметнуло и растрепало ветром, такими они и застыли, не успев упасть обратно на худые плечи. Но девушка всё-таки не статуя. Я замечаю, как вздымается её грудь и опадает в такт ровному дыханию.
Неторопливо шаркая по полу босыми ногами, покрытыми засохшими струпьями тёмно-жёлтого цвета, древняя старуха проходит мимо меня и моего провожатого и останавливается за спиной неподвижной девушки. Властвующая приближает своё безобразное лицо к фарфоровой шее и что-то глухо шепчет в белоснежное ушко провалившимся беззубым ртом.
Продолжения я не видела — меня увели из зала. Аудиенция завершилась так и не начавшись. Но одно я знаю наверняка, результат ритуальных действий того дня провалил с треском дьявольские планы Сатис.
Шемс.
Появление в квартире службы опеки в значительной мере поколебало, усердно поддерживаемое душевное равновесие.
Некрасивая полная женщина с ярко-красной помадой на чопорно поджатых губах в сопровождении двух сотрудников полиции бесцеремонно обошла все три комнаты, зачем-то заглянула в кухонные шкафчики и холодильник, проанализировала много ли пыли собралось на поверхности комода, для чего провела пальцем на пробу длинную изогнутую линию.
— Да, сейчас я одна в квартире, — робко отвечала на вопросы Шемс. — Но вечером всегда приходит Татьяна… Если хотите, я хоть сию минуту могу с ней связаться.
— А Татьяна — это, простите, кто? Ваш законный опекун? — бледные, водянистые глаза на заплывшем лице смотрели с плохо скрываемой неприязнью и какой-то холодной брезгливостью.
— Нет. Но скоро станет. Суд как раз рассматривает её заявление, — бессовестно соврала Шемс. — Разве в ваших документах этого не указано?
Грузная представительница опеки всё-таки заглянула в свою чёрную папку, затем снова вперила суровый взор в девушку.
— У меня нет такой информации.
— Значит в этом вашем министерстве что-то напутали. В любом случае ни в какой интернат я с вами не поеду! Приходите с ордером… или как это у вас там называется? В общем, со специальной бумагой.
На этот раз женщину с полицейскими всё же удалось выпроводить.
Оставшись снова одна Шемс устало бухнулась в кресло и несколько минут просто слушала, как неистово заходится сердце, едва не выпрыгивая из груди и пустеет душа. Она попросту не видела выхода из сложившейся ситуации.
«Само собой ничего никогда не уладится, Шемс», — внушала ей мама. — «Только воля и действие помогут сдвинуть с мёртвой точки решение проблемы, стоящей перед нами».
— Мам? — позвала она тихим жалобным голосом и зачем-то подняла глаза на потолок. — Я не справляюсь. У меня совсем ничего не выходит.
Жизнь рушится на глазах под градом внешних обстоятельств, и она не понимает, как это контролировать. Как будто чей-то зловещий шёпот в голове уверял, отнимая последнюю надежду, что бороться с этой напастью невозможно. У неё больше ничего не было. Не было права распоряжаться собственной жизнью, не было связей с влиятельными лицами, способных по щелчку пальцев всё урегулировать. Одно успокаивает: когда ничего нет и терять нечего.
Шемс глубоко вздохнула и посмотрела на свои ладони. У неё оставалась магия. Странная, неизученная, которой Шемс и управлять-то толком не умела.
Впервые магия проявила себя, когда девочке было семь лет. Шемс вспомнила, что сидела за кухонным столом и беззаботно рисовала печальную царевну в длинной кружевной сорочке раскрашенной красным маркером, когда в дверь позвонили.
«Кого это там принесло, на ночь глядя», — недовольно хмуриться мама, но поднимается и идёт открывать.
«Это рыжая тётя в коричневом пальто и зелёных сапогах», — машинально выдаёт Шемс.
В тот вечер Татьяна впервые переступила порог их жилища. Всего пару дней прошло, как она въехала в соседнюю по площадке квартиру, а неприятности уже тут как тут. Возвращалась она сегодня домой от одного состоятельного клиента, которому устраивала спиритический сеанс и вот, надо же, замок на входной двери заклинило…
Безусловно, очень занимательно было слушать её рассказы о духах и чьих-то видениях, пока они втроём дожидались специалиста из аварийной службы. Но в действительности вся соль вечера заключалась в том, что у их новой соседки и впрямь были рыжие волосы. Правда пальто она носила терракотовое. Ну ведь почти коричневое? Шемс тогда ещё плохо разбиралась в нюансах цветов и оттенков. Зато сапоги у Татьяны точно были зелёные. Не придраться.
Возвратившись из собственных детских воспоминаний, Шемс решительно поднялась, достала спортивный рюкзак и наскоро побросала в него вещи. Вытащила из заначки свои довольно скромные сбережения и мамино обручальное кольцо.
Улана вышла замуж ровно за месяц до рождения Шемс, а через полтора года развелась. Приёмного отца Шемс не помнила и судьбой его не интересовалась. Он ушёл из их жизни, оставив на память о себе лишь это кольцо и звучную фамилию Руденко.
Записка для Татьяны, написанная второпях, легла на видное место, по центру светло-серой столешницы и для надёжности была прижата за краешек кофейной чашкой. Дверь захлопнулась и ключ в замочной скважине повернулся легко, будто стремился придать Шемс уверенности в правильности принятого решения.
Она и не сомневалась. Ничто не случается напрасно и ничто не проходит бесследно. И даже если дорога перед ней зарастёт непролазным бурьяном, она будет прокладывать сквозь него новые пути, прямо через тернии, оберегающие заклятый дом.