Но как? Все они выглядели одинаково. Одинаковая одежда и лица, один и тот же отстраненный взгляд.
— Саша? — неуверенно позвала я, но на их лицах оставалась всё та же одинаковая отстраненность.
Закрыв глаза, я выдохнула, пытаясь успокоиться.
И, когда открыла глаза, я пошла к тому юноше, при взгляде на которого мое сердце стучалось и которому так сильно и необоснованно хотелось улыбаться.
— Это настоящий Саша, — сказала я, взяв выбранного юношу за руку, и тут же все остальные его копии исчезли.
— Верно, — внезапно мягко улыбаясь чуть наклонился ко мне Саша, осторожно целуя в щеку. — Нужно бежать, времени всё меньше.
Как на зло, пусть стрелки на лунных часах указывали, что до полуночи оставался лишь час, но с каждым шагом еловых веток становилось всё больше на дороге. До щиколоток, до колен, по пояс. Вызывая в сердце тоску, они словно пытались призвать замедлить бег, остановиться, вернуться обратно в счастливый мир.
Их власть надо мной ослабла лишь, когда Саша крепче сжал мою руку и поддерживающе улыбнулся.
И в этот момент мы провалились вниз.
Из-за еловых веток некоторое время не было видно куда мы падали, но затем они расступились, с тихим шипением растворяясь зеленой пылью в воздухе. Перед глазами показалась знакомая комната.
Гостиная была, словно как в детстве, украшена гирляндами и мишурой. С потолка серебристыми полосами свисал дождик, а в центре комнаты стояла пушистая елка до потолка. Под ней же лежало несколько забытых скорлупок от орехов.
— А тебе Дед Мороз приносил грецкие орехи? — спросила я, осторожно приблизившись к елке.
Некоторые игрушки здесь были из моей семьи, но некоторые нет.
— Да. У нас была большая кружка, и я ей их бил орехи, — весело улыбнулся Саша, осторожно поправляя почти упавшую мишуру на елке.
— Ты о той коричневой, с нарисованной птицей? Твоя семья ее оставила.
— Ага, — задумчиво кивнул юноша.
— Я тоже любила колоть ей орехи, — хихикнула я. — Хотя папа и мама возражали.
— А ты под елкой лежала!? — снова весело улыбнулся Саша.
— Конечно. Когда родители были на работе включала мультфильмы на видике и смотрела их, лежа под елкой.
— На видике? — удивился Саша. — Завидую. А мне приходилось смотреть те несколько каналов, что ловила антенна. Но там так редко показывали фантастику.
— Так ты тоже любишь фантастику? О, ты даже не представляешь сколько уже фильмов успело выйти… — внезапно обрадовалась я, но тут мне кое-что вспомнилось. — Подожди. А я папе и маме уже сказала, что вернулась? Они так беспокоились.
— Точно, — опомнившись, отошел Саша на шаг от елки. — Мы еще не вернулись.
Я огляделась. Знакомая мне гостиная из той квартиры, где жил Саша, а затем и я. Но некоторые странности… отсутствовали окна и дверь, а еще на потолке была нарисована луна с циферблатом. Вот только, несмотря на то что она была рисунком, стрелки продолжали в спешке бежать. До полуночи оставалось двадцать минут.
— И как отсюда выбраться? — хмуро начал ощупывать стены юноша.
— Знаешь, никто из подобных мне детей человеческих не понимает меня, моей одержимости этим миром чудес, — внезапно с горечью сказала «я».
— Как выбраться от сюда? — мрачно спросил Саша. — Нам нужно вернуться.
— Сюда порой приходит любовь, но в последнее время всё реже. Да и будто повзрослела, поскучнела и потускнела, — с унынием продолжала говорить о своем я.
В спешке обыскивая зал, Саша внезапно остановился рядом с елкой, что-то заметив на ней. Осторожно он дотронулся пальцами до стеклянного елочного шара, в котором вместо домиков или елочек находилась лишь обычная деревянная дверь.
— Ира, у тебя был такой шар? — взволнованно посматривая на потолок с лунными часами, спросил у меня Саша.
— Этот мир… в родном мире я часто забираю у людей веру в чудеса, но сама я не могу жить без этого мира. Каждый раз, когда еще одна моя частица рождается в новом человеке, сразу же начинает тянуться сюда, и, после того как человек умирает, она воссоединяется здесь со мной. Мы становимся больше и сильнее. Теперь уже стоит только человеку загадать что-то, что не сбывается за один день, как он тут же теряет веру в чудеса.
— Обида, у нас нет времени на разговоры, — лишь мрачно ответил Саша, целуя меня в губы. Мягко и осторожно. Сердцу тут же стало так тепло. Но длилось это недолго, мы же спешили.
— У меня не было такой елочной игрушки, — ответила я, снова избавляясь от обиды.
— Отлично, — весело улыбнулся Саша, подбегая к елке и снимая с нее елочный шар с дверью.
Юноша подошел ко мне и, стоило нам вместе заглянуть через стекло на дверь, как та тут же появилась и в реальности.
— Нам пора, — взял меня за руку Саша, утягивая за собой.
— А как же остальные? — остановилась я. — Обида, как забрать и остальных? Пожалуйста, им здесь не место.
— Некогда художника благословил даром этот народ, — недовольно начал отвечать Саша. — Это тот дар, что не разбавить кровью. Нарисованные кистью люди, уснув, получали возможность оказаться здесь. Тех, кто нарисован кистью, не вернуть, но камера, созданная потомком благословленного, была слабее. Как только солнце сожжет краску на фотографии, они вернутся. Не портьте фото водой, иначе те люди потеряют последнюю возможность вернуться. И… зря вы. В том мире они будут страдать.
Стоило юноше договорить, как в нем тут же появилась какая-то решимость.
— Нужно найти фото и с той парой, — нахмурился Саша. — Они так сильно хотели вернуться к дочери. Счастье или нет, но таким было их желание.
Я кивнула. Они попали сюда случайно, если решат вернуться, возможно, найдут другой способ.
Мы переглянулись с Сашей и пошли к двери, когда… перед глазами снова появилось горькое видение с гробом.
— Саша… а может не надо тебе возвращаться? Что, если ты умрешь? Лучше останься здесь, — спешно забормотала я.
— Ты тоже видишь те видения? — осторожно спросил юноша. — Это всё бы произошло, если бы не было того фотоаппарата. Со мной всё будет хорошо.
— А что если нет? Ты хотя бы видел причину своей смерти?
— Не видел. Но остаться здесь я не могу. Лучше так, чем жить без эмоций. Я не хочу, чтобы только вернувшиеся чувства снова исчезли. Здесь я тоже всё равно что мертв. Пошли, нам пора. Пожалуйста.
— Хорошо, — лишь обеспокоенно кивнула я.
— Прошу, не забывайте этот мир. Мир, где новогоднее волшебство укрылось от человеческих обид, — под звон лунных часов, донесся до нас на прощание чей-то безликий голос. — Тогда мне будет сложно вам навредить.
И вот я проснулась там же, где и заснула. Папа и мама, заметив меня, ужасно обрадовались. Они спрашивали, что со мной было, где я была, но вряд ли поверили бы правде. Пришлось врать, будто срочно уехала к подруге, забыла вещи, и упрашивать их простить меня и не спрашивать больше ни о чем.
После я побежала к квартире, где некогда жил Саша. Одна часть меня надеялась, что он остался в том мире, в безопасности и счастье, но другая мечтала увидеть его.