Сделай смерть мою шепотом. А твоя пусть будет воплем.
Все было в смятении. Новые соки отныне текли по Садкам и казалось, что даже нижележащая структура — сами кости магии — начала являться сквозь прорехи, под содранной кожей.
С окраины Летерийского континента пришел рассказ о древнем Властителе, который (конечно же, за несколько дней и ночей) привел в бытие новый набор Садков и Аспектов, и все рождены были потом с его горячечного лба.
Пусть многие готовы были не верить слухам, неверие само по себе не служит ответом на новые, очевидные перемены. И я должен заключить, что, в отсутствие альтернативы, летерийская сказка весьма близка к истине.
Кто тот властитель, что породил новизну? Это требует расследования и, надеюсь, кто-то предпримет оное, ибо мне недосуг.
Имперская дорога вела от Кулверна к Серебряному озеру более-менее параллельно реке, затем поворачивала к селению Озеро, на северо-восток, минуя древние низины — пропавшие леса, что стали пахотными землями. Мощеная дорога на насыпи пересекала клочки черных илистых полей с каменными изгородями. Немногие оставшиеся деревья укрывали кронами фермы или хижины лесорубов, давно заброшенные.
Пейзаж не впечатляет, решил Штырь. Всего лишь мешанина бурого и серого, места, где наделы скромны, а фермеры сами тянут плуг и работают лопатами. И не важно, сколько камней ушло на строительство дороги и лежит в изгородях — всё новые каждую весну рождаются на полях. Собранные в груды там и тут, камни делали равнину похожей на государство могильников.
К исходу дня колонна увидела Серебряное Озеро. Немногочисленные крытые черепицей крыши едва показывались сквозь дым над земляными валами, оградившими городок с трех напольных сторон. Новые дома стояли вдоль дороги севернее, снаружи вала, и Штырь с трудом разглядел Новые ворота и мост перед ними. Дома все казались недостроенными, штабели досок рядом посерели и сгнили от времени. Конец рабства опустошил городские сундуки.
Пока они подходили ближе, бриз приносил вонь со стороны поля, куда вывозили городские отбросы, и от бойни слева. Даже в наступавшем сумраке Штырь видел ряды и ряды стоек с тушами карибу, пир для стервятников.
— Оленина на ужин, — сказал Омс, скакавший рядом. — И на завтрашний ужин, и…
— Скачи вперед, Омс, — оборвал его Штырь. — Погляди, ждет ли нас местное начальство.
— И всю неделю и следующую тоже. Да, сержант. А если их нет?
— Тогда займи мне столик в "Черном Угре", что за воротами.
— Бывал здесь, сержант?
— Нет.
Через миг Омс послал коня в галоп, заставив вздрогнуть капитана Грубита впереди. Грубит осадил коня, подождав Штыря.
— Дорогой мой сержант.
— Сэр?
— Я думаю, что рота лейтенанта Балка может встать к югу от города, за валами. Как считаете?
— Общинный выпас? Да, сойдет.
— Вижу сторожевую башню над стеной.
Штырь кивнул.
— Мы поняли друг друга?
Штырь снова кивнул.
Впереди, на мосту у ворот, Омс встретился с тремя местными. Он стоял рядом с лошадью, ожидая колонну и капитана. Штырь всмотрелся в лицо солдата, но ничего не смог прочитать. Посмотрел на местных начальников. Один вышел вперед.
— Рад видеть вас, капитан. Я лейтенант Наст Форн, командую здешним имперским гарнизоном. А за пределами военной должности я — имперский управитель всего региона. — Он помялся. — После того как прежняя управительница была убита в Мятеже. Надеюсь, замена прибыла с вами?
Грубит спешился вслед за Штырем. Колонна встала на дороге.
Капитан отозвался: — Увы, лейтенант, нет. Кажется, вам придется нести двойной груз ответственности. Что, без сомнений, почетно.
Казалось, Наст Форн едва перешагнул за тридцать. Полоски бронзы на кожаном нагруднике были отполированы до красноты. Пластина на правой руке и ножны меча блестели, рукоять украшал рубин изрядной величины. Имя походило на антанское, и Штырь уже гадал, какие невзгоды судьбы загнали явного аристократа в такую глушь. Услышав от Грубита новость, он омрачился лицом. — Наверняка тут какая-то ошибка, сэр. Мое последнее послание адресовано было лично Кулаку Севитт. Списки требуемой помощи и материальных потерь, ибо весь регион пришел в состояние полнейшего…
Вышел второй человек из троицы, что-то шепнул лейтенанту. — Мои извинения, сэр. Надеюсь, я смогу говорить по этой теме более предметно.
— Как прекрасно, — улыбнулся Грубит. — А вы?
— Силгар Младший, мэр и глава торговой фактории Серебряного Озера, в коей должности я и составлял списки должных репараций после Мятежа. Смею добавить, наше терпение истощается. — Он повел рукой. — Как вы могли видеть по недостроенным жилищам, наши попытки отстроиться и даже увеличить общину затормозились. Неспособность имперского гарнизона защитить нас и оборонить город прямо ответственна за наши нынешние бедствия, и со стороны империи задержки в справедливой компенсации выглядят недостойно.
Улыбка Грубита не угасла. — Что за необычайный и весьма продуманный аргумент, сэр. Но вам следует понять, пусть запоздало, что такие вопросы следует обсуждать наедине. Чуть позднее я предъявлю вам документы, высланные империей в ответ на ваш запрос, расскажу все подробности. Но сейчас перед нами стоят нужды более насущные. — Он весь светился, улыбаясь мэру. — Постой для морпехов в городе, если изволите. Наши наемные силы всей компанией разместятся снаружи, у южных валов. Скоро вы увидите, сколь велик наш обоз. Нужно провести его в гарнизон самым кратким путем. Лейтенант Наст Форн, желал бы выслушать доклад о расположении ваших сил. Может, нам пройтись? — Он передал поводья Штырю. — Сержант Штырь, можете заняться с мэром вопросами размещения?
Штырь поглядел на третьего из делегации, женщину. — Уверен, списки уже составлены и места ожидают солдат.
Женщина в потертом мундире морского пехотинца встретила его взгляд и ухмыльнулась. — Во всем своем великолепии.
Не опуская бровей, Грубит повернулся к ней.
Она резко отдала честь. — Старший сержант Благая Ролли, сэр.
— Милосердные боги! Неужели? Что вы делаете здесь, ради Искаровой хромоты?
— Скрываюсь, сэр. Как оказалось, плохо скрываюсь.
Грубит повернулся к Насту Форну. — Лейтенант, вы знали, что рядом с вами живет героиня?
— Не только знал, капитан, но и весьма тому рад. Без нее не выжил бы ни единый солдат, сэр. Как, полагаю, и никто в городе.
— Ах, разумеется. Не удивлен. И желаю услышать больше. Идемте! — Он подцепил лейтенанта под локоть и повел в город.
Силгар Младший смотрел на них с открытым ртом. Но затем опомнился и обратился к Штырю: — Да, насчет постоя! Три лучших здания города изъяты — нет, украдены…
— Они были заселены?
— Ну, не вполне…
— Простите, что это должно значить? В них жили люди или нет?
— Убиты в Мятеже, — ответил Силгар, — и без наследников имущества, отчего здания переходят городу, что было с полной обоснованностью установлено…
— Вами? — невинно спросил стоявший неподалеку Омс.
— Как мэр…
— Точно. Вами, значит. — Омс вышел вперед, забирая поводья лошадей. — Вижу таверну вон там, сержант, с отличной коновязью. Могу ли?
Штырь кивнул.
— Я говорю… — не унимался Силгар Младший.
— Лучше напишите, — ответил Штырь, шагнув к Благой Ролли и крепко ее обняв. — Проклятая женщина, — шепнул он ей в густые черные волосы, — тебе нужно было бежать дальше.
Водичка тяжело шлепнулась на стул и потянулась за кружкой эля. — Вот теперь настоящая жизнь, — сказала она. — Всё хорошо, кроме пореза на пальце, и знаете, что сказал Бенжер? Сказал, сама порезалась, так что живи с этим. Можете поверить?!
Фолибор чокнулся с ней. — Всегда режешься собственными ножами, Дичка. Слишком острые.
— Разумеется слишком острые, идиот. Я ассасин. Но это не к месту. Бенжер — вот проблема.
— Он исцелил тебя.
— Кроме пальца!
Аникс Фро сидела напротив них, рядом навалился на стол и уже храпел Кожух. — До сих пор считаю, что ты наврала кучу чепухи. Гончая Тени съела ведуна? Смехотворно.
— Ты видела погрыз на пончо. Кто его сделал? Крот? Это была Гончая Тени и она чуть меня не прикончила. Видела бы ты, как глотали того старого ведуна. Оп, хап, хлюп! Быстро! — Она выпила залпом, подняла брови, одобряя эль, и вздохнула. — Бедный ведун.
— А ты грабила могильник, — сказала Аникс с отвращением. — В кошеле звенят монеты какого-то мертвеца. Ты одна такая, Водичка.
— Я выследила ведуна до могильника, говорю же. Это было лишь совпадение, что я нашла добычу. Чудесное схождение.
Фолибор поперхнулся элем и начал кашлять.
— Верите ли, — произнесла Аникс иным тоном. — Благая Ролли. Здесь, в этом говенном городишке.
Водичка пожала плечами. — Идти куда-то надо, почему бы не сюда? И Штырь, ясное дело, с ней близок. Это же Штырь, вот так.
— Сжигатель Мостов, — сказал Фолибор, едва оправившись.
— О, — застонала Аникс Фро, — избавьте. Сжигателей не осталось. Все мертвы. Раздувшиеся трупы плавают вокруг Отродья Луны. Мертвые. Да, Штырь ветеран, не спорю. Повидал многое и многое сделал. Из тех сержантов, которых никогда не повышают. В армии таких полно.
— Тоже хорошо, — заверил Фолибор. — Опора службы. Стальной хребет.
— Ага, всё это. Но Сжигатель? Забудь.
— С Бенжером нужно что-то делать, — заявила Водичка, изучая длинный красный рубец на пальце. — Целитель вроде должен целить. Если не целит, какой в нем прок?
— Не только Денал, — заметил Фолибор. — И Мокра.
— Я просто говорю, что ассасин с обрезанным пальцем пользы не приносит.
— Как и ассасин, грабящий могилы.
— Схождение сил, — провозгласила Водичка. — Я, ведун, Гончая Тени и не забудьте мертвого Тисте Эдур. С ожерельем из крысиных зубов. — Она вытащила ожерелье из-под рубахи, показать всем. — Наверняка зачаровано.
— Скорее проклято, — сказала Аникс. — Это не Гончая пыталась тебя загрызть, это гигантский неупокоенный крот искал свои зубы.
Водичка сверкнула глазами: — Не моя вина, что с тобой ничего интересного не случается, Аникс Фро. — Она отвернулась туда, где сидели сержанты. Они беседовали с владельцем "Черного Угря" Сторпом, пожилым и грузным мужчиной; вот на ком было написано "ветеран", особенно на лице, жестоко изуродованном морантскими кислотами, вероятно, из горелки. — А потом Штырь говорит нам, что солдаты пьют здесь, хотя "Трехлапый Пес" куда ближе к новому дому. И говорит, что никогда здесь не был. Какой во всем смысл?
Дверь открылась, впустив Благую Ролли и трех солдат из гарнизона, зарезервировавших столик — если вонзенный в столешницу нож означал именно это. Сержант же пошла за стол сержантов, ведь так поступают все сержанты.
Водичка толкнула Фолибора, подняв брови и глядя на солдат рядом с Благой Ролли. — Выжившие при мятеже, и что за жалкий вид. Не тяжеловесы. Эти похожи на сестер, а третий кажется рыбой, которая три дня лежала на солнце.
— Грубовато, Дичка, — возразил Фолибор. — Жабрами он еще хлопает.
— Верно. Так бросим его назад.
— Послушать вас двоих, — сказала Аникс, не оборачиваясь. — Это малазанские солдаты. Регуляры. И они явно умеют втыкать меч, иначе не выжили бы. Верно?
— Зависит, — отозвалась Водичка. — Могли быть самыми быстрыми бегунами.
— Точно, — рявкнула Аникс. — А Благая Ролли их всячески поощряла, будь уверена. Спорим, они там сидят, смотрят на нас и болтают такое же дерьмо. "О, смотрите, та хмурая корова порезала пальчик, какой от нее прок? А тот тяжеловес явно одевается дольше, чем клятая принцесса на первое свидание". Дело в том, что мы тут новички и нам пора подойти и заказать им по кружке, так что выплюнь парочку монет Тисте, Водичка.
— Не будь идиоткой. Эта добыча не для трат. Фолибор, у тебя есть пара монет. Используй.
— Я? Я на мели.
— Ну, тогда Кожух.
Все поглядели на Кожуха. Он держался рукой за кружку, в которой оставалось на треть эля. Кожуху никогда не удавалось допить до дна. Эль его вырубал. Вот вино солдат переносил, хотя становился плаксивым. Спящий, решила Водичка, лучше. — Давай, Фро, поройся у него.
— Хочешь, чтобы я обчищала его карманы? С ума сошла?
— Там полно монет.
— Откуда знаешь?
— Ну, а что еще может быть в том кошеле?
— Не знаю и не хочу знать. — Аникс Фро откинулась назад, скрестив руки на груди.
Водичка вздохнула. — Давай, Фолибор, грабь приятеля. Потом рассчитаетесь.
— Чем бы?
— Это точно не мои проблемы.
Со вздохом Фолибор встал, обошел стол, снял с пояса кошель, порылся и вынул три серебряных джакаты.
Водичка значительно поглядела на Аникс. — Кто тут безумен?
— Липкие, — заметил Фолибор.
Аникс Фро оскалилась. — Говорила, не бери чужого.
— Ну реально липкие.
— Кажется, меня сейчас стошнит.
— Что ты делаешь? — Сказала Водичка. Фолибор склонился к кошелю.
— Кладу назад.
— Так кто платит за выпивку?
— Слишком поздно, — заметил Фолибор. — Только что Вам Хана поставил им круг.
— Второй взвод опять побил нас! Проклятая Аникс, это твоя вина.
— Не желаю новых друзей, — заявила Аникс. — Новые имена для запоминания, стараешься, а зачем? А вот ты болтала, болтала, но оказалась слишком бедной, чтобы хоть за что заплатить.
— Но теперь мы не подружимся с Благой Ролли, ведь если мы не друзья ее солдатам, она не станет дружить с нами.
Взгляд Аникс Фро не вдохновил бы никого. — Да сколько тебе лет? Не важно. — Она подалась вперед. — Вот тебе кое-что насчет героев, дорогая Водичка. Остался стоять один, да? Ну, это самая маловажная деталь. А что за тела вокруг героя? Они все померли. Поверь, я не хотела бы слоняться около Благой Ролли.
Фолибор откашлялся. — Но, Аникс, именно ты настаивала, чтобы мы купили им выпивку.
— Да, из вежливости.
— И ты не хочешь дружить с Ролли? — Водичка запуталась.
Кулаки сжались так, что побелели костяшки; Аникс Фро сказала сквозь сжатые зубы: — Нет.
Водичка устроилась удобнее. — Так все было продумано, верно? Вам Хана обречен, а мы даже не потратились. Ха-ха! А мы всю ночь сможем обсуждать, что сделать с Бенжером — изменником!
Вам Хана хмурился. Солдата напротив звали Тренд, и он вонял. Одежда была грязной. Усеянная железными клепками куртка казалась загаженной птицами. Волосы свисали длинными неопрятными локонами. — И что не так в моем прозвище? — спрашивал Вам, хмурая гримаса превращалась в злую ухмылку, пока он изучал уклончивое лицо Тренда. — Я его заслужил.
— Может, в том и дело, — предположила старшая из сестер, Летунья, водившая пальцем по шраму на правой щеке, вверх-вниз, вверх-вниз. — Заслужить такое имечко. Целые легионы пропадали в твоей близости. Ты задолжал Хромому Богу или еще хуже?
— Вот что я получаю за выпивку?
— О, — улыбнулась Промашка, младшая. — Мы признательны. Честно. Эль у Сторпа самый лучший, но недешевый. Кстати, мы сами задолжали, и премного. Ваш обоз пришел с квартирмейстером? Было бы хорошо узнать поскорее. Наш счет так вырос, что можно купить замок на холме с полным рыбы рвом и яблонями во дворе. Сторп человек добрый, но ему же нужно содержать себя. Знал, что он был рядовым в Третьем легионе? Настоящем Третьем. Да, том самом. Сражался рядом с Сжигателями Мостов наш Сторп, пособлял саперам — ты не знал, что даже у саперов были вспомогательные силы, спорим? — а они были, на случай, если нужно строить всякие инженерные штуки. Подкопы под стенами и так далее. Он чуть не умер в тоннеле под Натилогом, во время Завоевания. Вам достался Штырь. Потрясно. Благая Ролли вечно о нем говорила, о его подходе к животным и…
— Прости, — прервал ее успевший отчаяться Вам, — что насчет Штыря?
Промашка сверкнула глазами, губы сжались тонкой сердитой линией.
— Ну ты сейчас получишь, — пробурчала Летунья. — Прерывать — дурная манера и Промашка такого не спустит. Лучше вам не попадать вместе в заваруху, она тебе не поможет. Прямо скажу, увидит, как тебе волки горло рвут, и лишь улыбнется.
По спине Вама Ханы пробежала дрожь, ибо взгляд молодой женщины стал убийственным. — Прости, — сказал он снова, с куда большим чувством. — Ты просто сказала что-то важное, о Штыре и гм, животных. Не хотел прерывать, но не хотел и пропустить это, если ты сменишь тему.
— И только это тебе было интересно, — качала головой Летунья. — Изо всех рассказов Промашки? Игнорировал остальное, так?
— Включая, — подался вперед Тренд, — слова о нашем долге.
— Я, мать вашу, морпех, — взвился Вам Хана. — Ничего не обязан знать о чужих долгах.
— Какой сквернослов, — сказала Летунья. — Человек, виноватый в гибели целых армий, ведь сам Господин Удачи одолжил ему свой рывок, сидит тут злой и красный, потому что оскорбил мою сестренку. Не уверена, что одобряю ход нашей встречи.
— Верно. — Вам глубоко вздохнул, успокаивая себя. — Не начать ли нам сначала?
— И с тебя еще круг? — Улыбка Летуньи была холоднее зимы. — Мило, но не надо. Знаешь, ты не сможешь купить нам хорошее настроение. Если подумать, тебе лучше воссоединиться с друзьями вон там, и объяснить, зачем столь горько нас обидел.
Вам Хана медленно встал. — Вашему дружку Тренду нужна помывка, хотя спорю, вы даже не замечаете. Что говорит о многом.
Летунья не спеша воздела брови, поглядывая на сестру. — Думаю, он только что нас оскорбил. — Перевела взор на Вама. — Не уверена, что ты захочешь бросить вызов, ведь можешь ли ты реально полагаться на помощь своего взвода? С таким прозвищем и так далее. К тому же, — добавила она, глянув в сторону, — уже явились капрал Лошадник, Желтый Гунд и сестрица Скачка. Лошадник малость драчлив, когда доходит до вашего брата-морпеха. — Она снова улыбнулась, ощупывая шрам на щеке.
— Теперь понял. Хотя вряд ли Сторп будет рад видеть драку в своем заведении. Говорю, ты блефуешь, ведь при сержанте Волчке и остальных, сидящих с Благой Ролли, дело не пойдет дальше болтовни. Но если считаешь, что тебе есть что доказать — милости просим.
Через миг она отвела глаза. — Мы просто забавлялись, Вам Хана.
— Вот что это было? А если… — И тут два солидных тела встали по бокам Вама, тяжелая рука упала на плечо. Вздрогнув, он обнаружил совсем рядом плоское лицо и приплюснутый нос Дая. С другой стороны был Ори Громче. — Боги подлые, — прошептал Вам.
— Мило беседуешь с регулярами? — спросил Дай, в широкой улыбке обнажив немногие уцелевшие зубы.
— Очень у вас милая беседа, — согласился Ори Громче, прочесывая бороду пальцами-сардельками.
Вам Хана попытался припомнить, когда эти двое разговаривали, произносили хоть слово. И не смог. На самом деле, он впервые услышал их голоса. — Думаю, мы были взаимно любезны, Дай, — выдавил он.
— Ох, и мы такие любезные, — сказал Дай.
— Любезнее любезного, — сказал Ори Громче, положив руку на другое плечо. Двойной вес заставил Вама застонать. И, разумеется, оба мужлана начали налегать с боков.
Летунья смотрела на всё это с растущим недоумением.
— Думаю, — проскрипел Вам, — нам пора вернуться за стол.
— Уверен?
— Уверен?
"Боги, даже звучат одинаково" — Абсолютно.
— Даже не представишь нас?
— Даже не представишь нас?
— Ори Громче, Дай, Летунья, Тренд и Промашка. Вот, готово.
Словно два ловких танцора, тяжеловесы развернули Вама Хану — ноги едва зацепляли пол — и переместили к столу взвода.
— Что вы творите? — шепнул Вам.
— Ты, может, и ходячая дурная примета, — сказал Дай. — Но ты наша примета.
— Руки прочь, вот он о чем, — добавил Ори Громче. — Трахнутые регуляры.
— Хм, гм, я чувствую, будто согрелся изнутри. Но только потому, что вы раздавили меня.
У стола тяжеловесы расступились, позволив Ваму рухнуть на стул. Ноги подогнулись сами.
— Знал, послать тебя было ошибкой, — сказал Глиняный Таз. — Но идиот капрал решил…
— Следи за ртом, Глина, — прорычал Подтелега. — Назовешь идиотом еще раз и будешь в докладе.
— Ладно, изложу иначе. Наш гений-капрал принял идиотское решение, но ох, мы сделали бы еще хуже.
— Что-то не вижу особой разницы.
— Кажется, я был кристально ясен. Сэр.
— Был бы, если бы не утоп в сарказме. Слишком мутный, чтобы быть искренним. — Кулак взлетел, ударив Глину в левое ухо. — Вот так лучше.
— Ой.
— Сэр.
— Ой, сэр.
— Вам Хана, выслушаем твой доклад.
Протянув руку за кружкой, Вам пожал плечами. — Задницы.
— Вот человек, умеющий отдать доклад. Четко, по делу. Отлично, солдат. Кстати, за кем новый круг? За тобой, Глина.
— Никак… ой!
Капрал Лошадник оперся о стол, клонясь к сестрам. — И какого хрена это было, а? Казалось, мы на миг от драчки.
Летунья выгнула шею, поднимая невинный взор. — Морпехи такие грубияны, сэр.
— Мечтаешь, чтобы из нас выбили дерьмо, солдат?
— До такого не дошло бы, — сказала Промашка.
— Особенно после явления тех тяжелых, — вставил Тренд. — То есть бедный дурачок между ними, казалось, скоро лишится костей. Очень странно.
— Это птичье дерьмо у тебя на куртке?
— Треклятые чайки, сэр. Целились метко, будто Локви Вайвелы.
— А если бы ты не выглядел поганым чаячьим гнездом, Тренд?
Тренд вздрогнул и отвернулся.
Лошадник разогнулся со вздохом. — Прекращайте быть идиотами, это приказ. Теперь они здесь и будем благодарны, местные лесные племена совсем отбились от рук. К тому же хорошие новости: нам выдали довольствие.
Трое солдат сели прямее.
— Но ваше пошло прямиком в сундук Сторпа.
Солдаты сгорбились.
— Она запросто может тебя убить, — сказал Омс.
Кустистые брови Бенжера взлетели. — Водичка? Это же мелкий порез. К тому же она меня не пугает.
Омс откинулся в кресле, всматриваясь в Бенжера. — Какие смехотворные слова.
— Ну если чуточку. Ладно, она устрашает, особенно когда смотрит на свой манер. Знаешь тот взгляд? Холодный, мертвый, пустой, неподвижный. Как будто смотришь в глаза треклятому крокодилу.
— Так исцели ее.
Бенжер подался вперед, крепко сжав кружку. — Каждый клятый раз! Половина ее ран нанесены ею самой! Как-то видел, она роняла нож на ногу, лезвие прошило кожу и застряло в подошве. Знаете, как опасны колотые раны? Вообразите, неуклюжий ассасин — как она еще жива?
Они сидели вместе с Скажу-Нет, Скудно-Бедно и капралом Моррутом, и эти трое спорили о месте, выделенном взводу для постоя. Скажу-Нет и Скудно-Бедно малость поссорились, и теперь каждая желала себе отдельную комнату. Но таковых не хватало. Моррут уже объявил, что больше не желает готовить на всех, ведь его кулинарные усилия не ценят, и если Штырь получил самую большую комнату, будет разумно капралу выделить комнату вторую по величине и на том же этаже. Однако на нижнем этаже была лишь одна спальня, а в столовую и зал занесли немало вонючего снаряжения. Похоже, остатку взвода придется влезть в одну оставшуюся спальню. Тем хуже для остатка.
Омсу было всё равно. Он не думал, что будет проводить в доме бывшего рабовладельца много времени.
Бенжер смеялся на свой сдавленный манер: плечи скачут, рот широко открыт, глаза слезятся — и всё это без единого звука.
— Что такого смешного? — спросил Омс.
— На нижнем этаже есть вторая спальня, — сказал тот так тихо, чтобы никто не слышал. — Они просто не смогли найти дверь! — И он засмеялся снова.
— Как думаешь, они уже гадают, куда ты всё время пропадаешь?
— Великая тайна, но это же я, Бенжер. А тебе я посоветую лечь между Скажу-Нет и Скудно-Бедно. Они скоро помирятся, сам знаешь. Вероятно, ночью. Кто знает, вдруг ты обнаружишь себя в середине чего-то необычайного!
— Вот Бенжер и явил нам свою темную сторону. Ух-ох, — добавил он, когда некая фигура возникла над Бенжером.
Безумно острый нож повис над левым ухом солдата. — Я намереваюсь его отрезать, — объявила Водичка.
Все за столом замолчали. Бенжер уже не смеялся, глаза стали круглыми и дикими.
— Почему именно это? — спросил Моррут. — Второе так же уродливо.
— О, дойдет и до второго, если Бенжер решит, что не нужно целить мой палец.
Скудно-Бедно качала головой, на лице грусть. — Дурная идея, Дичка. Не стоит угрожать целителю, никогда.
— Это не угроза. Я просто рассказываю, что буду делать. Спокойно, Бенжер. Сделаю всё чисто и быстро.
— Ладно! Стой! Я исцелю твой проклятый палец!
Она повернулась, выставив палец. — Смотри. Весь красный и вздулся. А это что, гной? Я вижу гной, Бенжер?
Бенжер схватил ее руку. Закрыл глаза и что-то забормотал. Порез сжался, побледнел и, наконец, пропал. — Вот! Теперь счастлива?
Водичка отвела нож. — Не вполне. Мне так хотелось отрезать тебе ухо!
Она отошла к своему столу. Моррут со вздохом принялся информировать тяжеловесов о расположении спальных мест, нарядах на готовку и стирку.
Омс склонился к Бенжеру. — Предупреждал тебя.
— Она сумасшедшая! — прошипел целитель, утирая пот со лба. — Хотела отрезать мое ухо! Я последний оставшийся целитель — она думает, я не отплачу?
— Нужно было исцелить ее палец вместе со всем прочим, — сказал Омс.
Бенжер подался ближе и шепнул: — Так и было!
Омс нахмурился. — Но ты… она… драть меня.
— Каждый раз исцеляю! — И Бенжер начал хохотать, плечи прыгают, лицо покраснело пуще, глаза выпучены, уже текут слезы.
— Треклятые иллюзионисты. — Омс встал. — Служба зовет. Однажды, Бенжер, тебя кто-нибудь убьет — не враги, а кто-то из нас.
— Попробуй!
Какой же малый разум нужен, чтобы верить, будто мир столь же прост, каким кажется.
В "Черном Угре" было шумно, слишком тепло от множества тел и определенно слишком тесно. Снаружи, встав на мостовую кривой, ведущей в центр городка улицы, Омс помедлил, вдыхая прохладный ночной воздух. Напротив двери таверны через улицу была узкая канава и затем склон южного вала, земля поросла мертвыми сорняками, меж которыми уже показалась новая трава.
Потуже натянув на плечи короткий плащ, он перепрыгнул канаву и быстро взошел по уступам насыпи. Классическая малазанская конструкция, понимал Омс. Это оборонительный вал, но он никогда не предназначался для удержания — в гарнизоне слишком мало солдат. Однако крутой внутренний склон отлично помогал врагам падать, а узкая траншея — ломать руки и ноги. Но это случилось бы после прорыва. До прорыва защитники стояли бы на бермах, обстреливая наступающих. Прятались в случае ответной стрельбы. Пускали стрелы навесом, а солдаты с арбалетами ожидали, пока первые атакующие не вырисуются на бермах.
"Раньте и убейте как можно больше стрелами, болтами, и оставшиеся дважды подумают, идти ли дальше. Драка за каждую улицу — кошмар. А малазане чертовски опытны в таких боях. Лесные дикари? Вряд ли".
Он влез на берму, но низко пригнулся, торопливо спеша к сторожевой башне. Та казалась ветхой и уже кренилась влево.
В поле за внешним рвом Компания Балка казалась затихшей, горело лишь несколько костров и еще меньше ламп в поставленных ровными рядами палатках.
Дисциплина у Балка была хорошей, для человека, никогда не служившего в настоящей армии. Его последователи были крутыми и отлично снаряженными, включая доспехи. Это стоило денег. Почти все наемные компании быстро распадаются, ведь поддержание боеготовности слишком дорого. Выжившие навсегда запоминают, что война — деловое предприятие и вести ее нужно умело.
Лучшие же знали, как побеждать, в идеале — без боя. Победа дает репутацию, а репутация для них — всё.
Добравшись до зияющего дверного проема в конце лестницы, Омс помедлил. "За чертовой штукой вовсе не следят". Он ощущал запах дыма, бревна явно пережили пожары. Ослабла ли конструкция? Трудно сказать. Он вошел в проем и полез по ступеням, прибитым к одному бревну.
Треск, шорохи разбегающихся мышей или крыс. Пыль и старый дым сделали воздух спертым. От вала доносились запахи опилок и гнили.
Пять этажей, лишь на верхнем окно. В середине стояла ржавая тренога, старая и потрепанная сигнальная система с зеркалами, шестернями и флажками, отверстия для смазки давно забиты пылью и принесенными ветром семенами. В каждом окне лепились ласточкины гнезда, стены залиты гуано. Внутри тоже были гнезда, по углам у крыши; замусоренный пол хрустел под ногами, пока Омс садился так, чтобы видеть лагерь Балка.
Он сел на корточки, опустил запястья на колени. К востоку от лагеря, шагах в пятидесяти, начинался лес, выпустивший вперед ряды молодых осин, ильмов, рябин и берез. Опушка была неровной — из нее выгрызали куски, там и тут сушились штабели тонких бревен.
Если наемники и вели дела с племенами, то не хотели их раскрывать. Мысль о сильном ведуне, следившем за войском от Кулверна, тревожила Омса. Водичка убила дурака и тем могла породить кровную месть и даже полноценную войну.
Неспокойные границы не желают успокаиваться. Пусть работорговля давно окончена, это место кажется готовым для пожара. Штырь и даже Грубит что-то знали. Омс чувствовал их тревогу.
Дыхание замерло, когда на него налегли сзади, окутав незримыми объятиями. Он ощутил вроде бы руки — или пальцы — сжившиеся на запястьях. Не так сильно, чтобы сломать, но уверенно и цепко.
— Ладно, — буркнул он чуть слышно, — теперь что?
Женский голос сказал в голове: — Спи.
Спица постучала лезвием ножа по шесту, и последовало тихое приглашение войти. Она нырнула в шатер, за ней Шугал.
Балк сидел на кожаном раскладном табурете. Доспех снят, длинные волосы распущены. Фитиль лампы закручен, давая лишь намек на свет.
— Они наверняка кого-то выставили следить, — сказал Балк. — На той старой башне.
— Думаете, знают? — спросил Шугал.
— Нет. Просто подозрительны. Кого рекомендуете для работы ножом?
— Когда?
— Сегодня ночью. Сейчас. Они только встретились с солдатами гарнизона. Там не морская пехота, регуляры. Не успели понять друг друга. Мертвый морпех на башне — это мог сделать любой. Им будет труднее сладиться.
— Натравить морпехов на местных, — кивнула Спица. — Мне нравится.
— Так кто?
— Почему не я? — сказала она.
Балк покачал головой. — Не кто-то из моих. Ни ты, ни Шугал и даже Крик. Дайте того, кто сможет пройти к башне незаметно и достаточно умел, чтобы не сорвать дело.
Спица поглядела на Шугала, тот пожал плечами. Она сказала: — Думаю, Хлоп. Он наполовину коривиец.
Балк нахмурился. — Один из лучших разведчиков. Опытен с ножом?
— Более чем, — сказал Шугал. — У него есть какая-то лесная магия. И любит темноту, глаза как у кота.
— Хорошо. Пошлем его.
Хлоп неподвижно лежал в высокой траве почти у подножия башни. Улыбался, но это не было проблемой, ведь его потемневшие от бетеля зубы почти не блестели в темноте.
Под земной болью таился гнев. Даже ярость. Хлоп чуял ее в холодном воздухе ночи. Здесь сотни лет умирали, умирали и страдали. Щедрая пожива для него. Водовороты ненависти, плененные энергии кружатся в злобных ритмах. Земля была щедра, кипела жаром.
Ему пришлось долго подкрадываться к сторожевой башне — просто еще одна тень на земле; множество облаков заслоняло луну и он был почти уверен, что остался не замеченным. Капитан приказал разжечь главный костер и послал целый взвод присматривать за ним. Возможные лазутчики в лагере потеряют ночное зрение. Капитан был умен.
Он готовился убить очередного малазанина. Вплести новый узелок в волосы. Семь — отличное число, волшебное число. Духи будут восторгаться его удаче. Но шесть узелков в волосах заставляли нервничать. Шесть — дурное число. Шесть островов стоят на белой реке смерти, шесть искусов, кои душа должна победить на пути в Страну Ветвистых Рогов. Путаная Ведьма шестью сосцами кормит детей-демонов. Хлоп не любил число шесть.
Он слышал над головой тихое щебетание: ласточки в гнездах. Они не были рады чужой компании. Хлоп почти слышал сопение того дурня. Он пополз. Вокруг башни, в сочной траве, еще за угол, напротив зияющему входу. Медленно сел на корточки.
Деревянные скрипучие ступени и полы должны были стать проблемой, да и сухое гуано хрустит под ногой. Придется идти очень медленно.
Хлоп вытащил узкий длинный нож.
Каждый шаг был рассчитан, вес не перемещался, пока нога не встанет на прочное место. Он ощупывал ступени, пальцы искали глубоко вонзенные гвозди. Где они еще есть, там старое дерево не должно будет скрипеть.
Один шаг и остановка, баланс как у цапли в тростниках. Без единого треска и скрипа он оказался на первом этаже. Увидел следы сапог солдата, забравшегося наверх.
Земля молчит, даже страдая. У нее нет голоса, разве что ветер пронесется между высокими деревами: скрип сучьев и гул качающихся стволов; но это лишь змеиное шипение, лишенное чувств. Листья болтают ерунду, не зная, сколь кратким будет сезон их жизни. А сгнившие и опавшие не издают звуков, кроме случайного сырого всхлипа. Там, где живут духи, в болотных омутах и пещерах, в ручьях и потоках, блестят немигающие глаза. Нет, за землю могут говорить лишь голоса ее обитателей.
Этой ночью и Хлоп скажет свое слово, ножом. Заточенное железное лезвие шепнет по горлу, и последует булькающий вздох потрясения.
Верхний этаж; голова его медленно поднялась над дырой люка, увидела фигуру человека, спящего почти у южного окна.
Ленивые, бесполезные малазане. Нужно ли бояться морпехов? Вот один, дурак, даже не очнувшийся.
Хлоп встал, быстро миновал три последние ступени и шагнул к окну, к спящему солдату.
Режущая боль по сторонам шеи. Мучительное давление на виски. Его вознесло на брызжущих потоках крови, дико мотнув, и в последние мгновения Хлоп увидел собственное безголовое тело — вот оно, валится набок. Он смотрел на перекошенную сцену, потом пол поднялся, встречая лоб, и он покатился, пока тьма не залила последние мысли.
Шесть было дурным числом.
Грубый пинок в бок пробудил Омса. Выругавшись, он вытащил нож и вскочил.
Аникс Фро стояла пред ним, моргая. — Думала, ты мертв. Но ты спал. Спал! Сама не верю! Что, если они пошлют второго, если первый не вернулся? Даже в голову не пришло? Ах ты безмозглый, жалкий…
— Тише! — зашипел Омс. Была поздняя ночь, когда перед зарей тьма кажется еще темнее, но Омс ощутил вонь крови и опустошенного кишечника. Он заметил короткий меч в руке Аникс, блеск железа казался струйкой дыма. На полу у треноги что-то горбилось.
— И что ты сделал с бедным ублюдком? Погляди на шею — ему оторвали голову!
Глаза привыкали, и Омс увидел голову там, где она указала — кожа ободрана, свисают сухожилия. Сощурился, изучая лицо. — Тот коривийский лазутчик.
— Хлоп, — согласилась Аникс. — Тот, за которым велела следить Водичка.
Он колебался. Паника нарастала в груди и кишках. Сердце тяжело билось о ребра. — Думаю, меня заколдовали. Что-то меня вырубило. — Он сделал шаг и шевельнул голову носком сапога, заставив качнуться. — Этот урод.
— Бросил магию, да? До или после того, как ты ему оторвал голову?
— Явно до. Но я, должно быть, сопротивлялся, успев подскочить и…
— Оторвать голову. Своими тощими ручонками. Поняла.
— Точно. Я был в гневе, так?
— И он проделал весь путь наверх, не пробудив тебя? Хватит, Омс. Ты заснул. В дозоре. В старые дни за это полагалась казнь, а Штырь бережет старые обычаи. Ну, было приятно познакомиться.
Вложив нож в ножны, Омс присел и закрыл лицо руками. — Было не так.
— Плохо слышу сквозь пальцы, Омс.
Он уронил руки и сверкнул глазами. — Что-то прилепилось ко мне. Большое, злое. Восстало из земли передо мной, под Кулверном. Висит надо мной всю дорогу. Ночью показалось и вырубило меня.
— Я верно услышала? У тебя призрак-компаньон. Усыпляет тебя и убивает любого, кто к тебе ползет?
— Похоже на то.
— Меня не убил.
— Ну да. Думаю, не нужно было. Ты не планировала резать мне горло.
— Знай я, что ты просто спишь, перерезала бы. Просто чтобы проучить.
— И две головы катались бы по полу.
— Уверен?
— Нет, конечно, — бросил Омс. — Ни в чем я не уверен.
— И на что похож призрак? Рога, три глаза, полный рот клыков и один во лбу? Крылья нетопыря? Змеиный хвост?
— Чего? Нет. Ты часто таких видишь?
Светало, заря позволила ему видеть ее круглое лицо. Вопрос заставил выражение лица измениться. — Нет. Не будь идиотом. Ну, не наяву. И не когда трезвая.
— Она более-менее походит на человека, но крупнее. Как Скудно-Бедно, но еще крупнее. О, и длинные когти.
— У Скудно-Бедно когти?
Вздохнув, Омс встал. — Твоя стража. Я найду Штыря и доложу.
— Доклад, ага. Почему бы не отрепетировать? Для надежности. Вот, я — Штырь.
— Не сработает. Он красивее.
— Представь.
Омс отвернулся, глядя в мертвое лицо Хлопа. Еще полное удивления. Эти объятия были… особенными. А ее голос — хотелось бы услышать снова. Но всё это, в общем, стало дурной новостью. — Отлично, — сказал он. — Коривиец — шпион Балка хотел меня зарезать, но моя хранительница, Гигантская Когтистая Женщина, оторвала ему голову. О, сначала Гигантская Когтистая Женщина вырубила меня, так что вы можете захотеть снять меня с ночных дозоров.
— Вырубила? Где же шишка на голове? Покажи.
— Не ударила. Просто усыпила.
— Спал в дозоре?
— Внезапно. Она обняла меня и шепнула "спи", и так и стало. Я вырубился. Сразу.
— Новая деталь! Гигантская Когтистая Женщина говорит!
— Полагаю.
— Так скажи ей, чтобы проваливала.
— Мы не то чтобы беседуем. Было одно слово.
— Много ли раз такое бывало, солдат?
— Никогда. Но не поручусь, что не повторится.
— Вот проблема, — сказала Аникс Фро. — Мне придется тебя убить.
— Он так не скажет.
— Может и нет, ведь Гигантская Когтистая Женщина может явиться и оторвать ему голову. Везет тебе, Омс. Хотела бы я завести Гигантскую Когтистую Женщину для охраны. Но только если она не похожа на Скудно-Бедно. Кстати, спроси Штыря, что нужно сделать с малышом Хлопом. Не хотелось бы провести утро в такой компании, а? Кстати, так ты отвлечешь Штыря от факта, что спал на посту. Потом поблагодаришь. Если он тебя не убьет. Но это вряд ли, так что можешь благодарить прямо сейчас.
— Спасибо, — буркнул Омс, направляясь к лестнице.
— Звучит не очень-то искренне! — заорала Аникс вслед.
— Вылезай из палатки, — сказала Спица. — Едва светает. Проваливай, Шугал. — Она упала и натянула меховое одеяло на лицо.
— У тебя проблема, — сказал Шугал от входа.
— У тебя так точно будет.
— Хлоп не вернулся.
Через миг Спица села. — Нехорошо.
— Явно обделался. Балк хочет тебя. Не я ведь советовал Хлопа. Я думал о Байрделе. Но ты назвала Хлопа и теперь ответишь перед капитаном.
Она начала одеваться. — Ты промолчал, Шугал. Если думал, что Байрдел лучше и ничего не сказал, тогда вздуют тебя.
Шугал скривился: — Я уже открыл рот, всё такое, но ты меня оборвала.
— Не было такого.
— Говорю, было.
— Буду возражать.
— Тебя хочет видеть Балк, не меня.
Метнув ему мрачный взгляд, Спица прошла мимо. Утро было холодным, она плохо выспалась, но тревога заставляла мысли бегать резво. Она направилась к командному шатру.
Проблема, понимала она, не в том, кто ушел на дело. Хлоп и Байрдел или кто-то иной. Проблема в том, что убийца мертв или в руках малазан. Если второе, всё не так плохо — Хлоп не станет болтать, а малазане утруждать себя пытками. Ответишь — будешь жить, промолчишь — умрешь.
И вряд ли малазане его вернут. Нет, лучше считать Хлопа мертвым. Умер или ночью в сторожевой башне, или утром, в обществе Штыря и Грубита.
Уже легче. Проблема, да, но не запредельная. Хлоп известен ненавистью к малазанам. Уже творил зверства. "И зачем вы поставили солдата на башне и следили за нами? Я думала, вы нас наняли? Или мы даже союзники? Как мы понимаем, Хлоп заметил движение на башне и пошел проверить. Дело, похоже, было в недопонимании, но наш человек погиб".
Нет, решила она и чуть улыбнулась, это вообще не проблема.
Здание, приютившее имперского управителя, было из немногих каменных сооружений городка, три этажа под скошенной крышей высились у кладбища — вполне удобно. Капитан Грубит сидел в контуре второго этажа и смотрел в окно, на кладбище. Кладбище протянулось далеко, и его почти не заслоняла плоская крыша деревянного домика, на которой сидел толстый старик и ел голубя, сырым. Перья летели по утреннему ветру.
Мэр Силгар еще разглагольствовал, но капитан уже не слушал. Он плохо спал, хотя занял уютную квартиру. Доклад о мертвом ведуне был тревожным, и еще сержанта Штыря позвал прибежавший солдат. Грубит видел их под углом деревянного дома. Омс говорил, Штырь слушал. Тоже тревожно.
Лейтенант Наст Форн сидел за своим столом, попивая из глиняной чаши сидр, который вряд ли был слабоалкогольным. Он выглядел скучающим, даже слишком, но тревога проявлялась в том, как нервно он теребил имперскую печать.
Силгар Младший возвысил голос: — Мне повторить, капитан?
— Хмм?
— Список репараций, сэр. Его вели целые годы! Перечень материальных потерь и выпавших доходов! Разве не упоминали вы, что прибыли с пакетом документов от кулака в Тенисе?
— Точно так, сэр. В моем распоряжении официальный ответ и я уполномочен задействовать его по усмотрению.
Силгар моргнул. — По усмотрению?
— Именно так. Но признаюсь в неких колебаниях. — Грубил глянул в окно. — Что за милое утро. Как будто лето уже спешит к нам. Смею предположить, что к полудню станет по-настоящему жарко. Конечно, если небо будет чистым. Скажите, грозят ли нам тучи? Погоды переменчивы, но вы, конечно же, знаете местные приметы и тому подобное. — Он улыбнулся.
— Уважаемый сэр, — сказал Силгар, — простите, но мне кажется, вы говорите без должной серьезности.
— Ффу, я серьезен как никогда, мэр Силгар. Но прошу, позвольте мне выразить симпатию присутствующему здесь лейтенанту Насту Форну. Ведь он выносит все удары вашего недовольства уже долго, не так ли?
— В роли имперского управителя…
— Именно, под грузом, коего молодой человек явно не просил для себя. — Грубит уперся в бедра, встал. — Хорошо же. Дорогой мэр, учитывая природу Мятежа и ужасы рабства, его вызвавшие, Кулак уполномочил меня заявить следующее. — Он шагнул, обеими руками хватая Силгара за кружевные лацканы, одним слитным движением поднял грузного северянина с кресла, подтащил к себе. — В дупу вас и ваши репарации. — Затем он швырнул мужчину к ближайшей стене.
Затылок Силгара хрустнул о штукатурку, оставив розовое пятно, и розовые капли потекли вслед оседавшему на пол телу.
Грубит изучал свои ногти. — Проклятие, этот сорван? Нет, лишь припухлость. Слава богам. — Он обернулся к Форну, сидевшему с открытым ртом. — Лейтенант, полагаю, внизу мэра ожидают слуги. Боюсь, ему нужна помощь, чтобы покинуть наши пределы. Вы удовлетворены исходом совещания? Я — да. Полагаю также, что вам еще предстоит распределять выплаты. Значит, впереди хлопотливый день. Встретимся у казарм в пятый звон? Отлично.
Грубит подобрал мягкие перчатки и покинул комнату.
Омс потел под ярким солнцем, быстро моргая, всматриваясь в лицо Штыря. Ни намека на эмоции во время длинного и все более отчаянного доклада. Ни одного вопроса в прояснение подробностей. А теперь и капитан Грубит показался из каменного здания и подошел к ним.
— Дорогой сержант Штырь, ваше явное беспокойство меня тревожит.
Омс покосился на капитана. "Явное?"
Штырь обернулся. — Вы вовремя, сэр. Омс был в дозоре на сторожевой башне. В полночь его навестил "ночной нож" от Балка. Ассасин убит.
— Превосходный результат!
— Оторвана голова, — добавил Штырь.
Подняв брови, Грубит с интересом смотрел на Омса.
— Не руками Омса, сэр. Вы помните, Бенжер уже рассказывал о довольно устрашающем духе, что преследует Омса. Ну, ночью тот показался. Пока Омс спал.
— Спал?
— По воле духа, сэр.
— Боги правые. — Грубит изучал Омса. — Это для вас обычное дело, солдат?
— Первый раз, сэр.
Штырь кашлянул. — Капитан, вопрос тела.
— Послать Балку. Без комментариев.
— Понял, сэр.
— Мне нужно удалиться на время, прихорошить перышки. Продолжайте.
Омс смотрел в спину капитана. Потом обернулся к сержанту. — Балк не будет счастлив. Оторванная голова… Он задаст вопросы.
Штырь хмыкнул. — Не наша головная боль.
— Догадываюсь, я отстранен от ночных дозоров?
— Что? Нет. Но отныне будешь в паре.
— С кем?
— С Бенжером.
Омс вздохнул. — Не знал, что он унюхал мою… компаньонку.
— Твоя призрачная подруга не отличилась манерами.
— Он сможет от нее избавиться? — Омс задавал вопрос, вовсе не уверенный, что хочет от нее избавляться.
Штырь пожал плечами: — Не просил его пробовать. Явление духа — загадка, но мы не должны ее игнорировать. Она пробудилась не просто так и выбрала тебя не просто так. Поглядим, куда это приведет.
— Думаю, жаловаться мне не приходится, — сказал Омс. — Она спасла мне жизнь. Но если бы не вырубила, я мог бы услышать его шаги по ступеням. И взять живым.
Штырь нахмурился. — Зачем было брать его живым? Вольно, Омс. Поди поспи. По-настоящему.
— Слушаюсь, сэр.
Он направился к квартирам взвода. "Я не устал. Нет, таким хорошо отдохнувшим я не чувствовал себя долгие годы. Гигантская Когтистая Женщина, в следующий раз давай побеседуем подробнее. Скажи мне, какого хрена хочешь". Что-то заворочалось в кишках, странно сладостное, хотя и беспокоящее.
Он решил пойти прямо к озеру.
"Ты сорвала ему голову. Неужели Хлоп такое заслужил? И хочу дать тебе имечко получше. Гигантская Когтистая Женщина? Ха. Не очень красиво. Типичная Аникс Фро. Ей нравится. Но как насчет… Розы?"
Убежища создавались ради интересного эксперимента, как интересна и сама предрасположенность Джагутов к опытам над низшими существами. Изолируем популяцию за высокими стенами льда, но сохраним островному убежищу сносный климат и обилие ресурсов — и посмотрим, что получится.
Разум наделен неистощимой способностью собирать правила поведения в изощренный кошмар тщательно создаваемого безумия. Невежество подобно семени — падает под видом полезного злака, но становится сорняком, душащим разум, пока не погибнет всякий здравый смысл.
Презирай, если можешь, навязчивое любопытство моего народа, равнодушную оценку трагедий и страданий, но знай: нашими хладными взорами мы лишь подражаем богам.
Вспомни об этом, когда склоняешься перед алтарем, падая в тень нечеловеческого взора своего бога. Их разум — не твой разум. Их желания — не твои желания. Их радости — не твои радости. Склоняй же колени в чаше ладони своего бога. Но помни. Он или она могут попросту выжать тебя. Назовем и это склонностью к любопытству.
Много раз в своей жизни я пробуждался, слыша тихий неземной возглас: "Упс!" Еще одна жизнь пропала, став алым пятном меж двух пальцев. "Забавно!"
Дамиск лежал в тени у края пещеры. Снаружи на стоянке было уже двенадцать саэмдов, и новые подходили издалека. Они видели уход Суки-Войны, он был уверен. Но прошло уже два дня. Вряд ли они считали, что Дамиск жив. Нет, тут творилось что-то иное.
Он проголодался. В пещере не было ничего, годного в пищу. У стены бил родник, создав лужицу в углублении пола, избыток воды уходил в трещину чуть далее. Вода давала ему жизнь. Холодный ветер проникал в самые кости, особенно здесь, у выхода; он беспрестанно дрожал.
Трое саэмдов вышли со стоянки, без оружия. Гадающие по костям, полагал он. Охотник следил, как они расходятся, формируя полукруг за тридцать шагов от Оплота Азата. Дамиск не мог разглядеть со своего поста, но подозревал, что есть и другие стоянки и другие гадающие. Оплот был окружен. Как и многие обитатели севера, саэмды развили вызывающую трепет способность общаться на далеких расстояниях. Возможно, это талант гадающих — но он слышал, что даже их охотники умеют сходиться к нужной точке с разных сторон, словно читая небо и землю, как открытую книгу.
Ритуал начался. Если бы Сука-Война еще пребывала в пещере, наверное, ничего бы не случилось. Саэмды разбежались бы. Но теперь… Дамиск был вполне убежден, что предпринята атака на Оплот Азата.
Им выпал удобный случай. "Дерзко. И безумно".
Трое гадающих по костям разожгли у ног костерки, питая их сплетенными в узлы пучками травы, сухого мха и лишайника.
Порыв ледяного ветра налетел на Дамиска из глубин пещеры, такой пронизывающий, что он задохнулся. "И Оплот отвечает. Трахнутое колено Хромца, я в дурном месте".
Гадающие могут обрушить своды ему на голову. Но куда идти? Если попытается бежать, охотники заметят, и в этот раз ему не обогнать их стрел.
Гадающие пели, голоса слабые и тонкие. Они вытащили каменные ножи и резали себе руки и бедра; струйки крови поднимались в воздух, подобно нитям паутины, выше и выше. Издалека донесся раскат грома.
Ветер из пещеры завыл, ощупывая Дамиска ледяными струями, почти поднимая в воздух. Выругавшись, он перекатился набок, и еще раз, к россыпи острых камней, где попытался найти надежный захват для рук.
Гром трещал со всех сторон, приближаясь. Наклонные столбы качались и стенали. Вой оглушал.
"Смогут ли они его убить? И что случится? Разве Азаты — не вид тюрем? Какая дрянь сможет отсюда выбраться?"
Словно в ответ страхам буйный плевок вырвался из устья — гравий и ледяная крошка — и на коже Дамиска появились кровавые ссадины. Он глубже заполз меж валунов.
Что-то пыхтело и сипло кашляло рядом.
Молния поразила ближайший монолит, грохот был как от малазанской долбашки. Дождем посыпались каменные осколки. Высоченный столб чуть накренился.
Затем что-то громадное заполнило пещеру. Дамиск поглядел вверх.
Серый медведь, которого он убил годы назад, на дыбах был ростом с двух мужчин. Этот был вдвое больше, размером с карету. Ледяная грязь падала с бесцветного гнилого меха. Опущенная голова миновала Дамиска, слишком большая, чтобы украшать дом человека; глаза — пустые ямы, песок сыпется из распахнутой пасти и вылетает из ноздрей с каждым неровным, дребезжащим выдохом.
Почва тряслась под ногами, когда зверь выбрался из устья пещеры и пошел по склону. Дамиск даже сквозь визг ветра расслышал далекие вопли.
Зверь зарычал и ринулся подобно лавине.
Дамиск вскочил, чтобы увидеть, как медведь добирается до первого из невезучих гадающих. То, что взлетело к небу из челюстей, уже не походило на человеческое тело. Саэмды что было ног бежали со стоянки, но с тем же успехом могли бы ползти. Скорость гигантского медведя была поразительной, ужасающей, он нападал столь расчетливо и решительно, что явно вознамерился не оставить в живых ни одного северянина.
Дамиск шатался, возвращаясь в пещеру. Мысль попытать удачу, прячась от зверя среди голой тундры, заставила подогнуться колени. Внутри уже не было ветра. Даже холод уходил, вода капала со стен, словно пот, лилась с потолка. Еще онемелый от ужаса, Дамиск обошел алтарь и побрел в глубину пещеры, дальше, чем решался ранее. Проход стал узким извитым спуском — здесь явно не было места для гигантского медведя. Откуда же тот взялся?
Он шел дальше, глубже; воздух стал холоднее, мрак абсолютным. Он выставил руки. Мысль почти заставила остановиться.
"Я мог бы скрыться здесь.
Пока зверь не вернется, не заляжет за троном — без шанса пройти мимо. Что тогда?
А если бы оставил парня тонуть? Сидел бы сейчас в "Трехлапом Псе", напиваясь и мечтая о быстрой, милосердной смерти. Чувство вины такое может сделать… с тем, у кого осталась хоть какая совесть.
Нет, Дамиск, давай без сожалений. Ты дал ему шанс. Должен был".
Он шел, шаг за шагом, вытягивая руки. Ничего не видно, ничего не слышно, даже водяной капели.
"Что, если это и значит быть мертвым? Душа теряется и плывет сквозь забвение? Что, если нам дана лишь жизнь? И нет ни карающей руки, ни весов? Жизнь, полная решений, и никакого конечного ответа. Никакой книги и никакого правосудия".
Мысль ужасала. Он видел слишком много жестокостей, слишком много предательств. "Вот дрянь, уж лучше бы на той стороне нас поджидал какой-то ублюдок. Искар Джарек, устремляй свой хладный безжизненный взор на каждого прибывшего. Не слушай льстивых слов, не поддавайся жалости к не знавшим лучшей доли. Мы знали, что делаем. Отлично знали".
Внезапно руки коснулись чего-то обжигающего, от отшатнулся и выбранился. "Лед. Вертикальная стена льда". Он подался вперед, ощупывая скользкую поверхность быстро немевшими пальцами, и правая рука провалилась в трещину. Лед здесь был расколот.
Дамиск прошел в расселину. Воняло медведем. "Он был заморожен? Пленен льдом?" Охотник обернулся, ожидая увидеть далекое мерцание света от устья пещеры. Но была лишь чернота. Слишком много поворотов? Он пошел назад, по своим следам.
Но через десять шагов замер с вытянутыми руками. "Заблудился. Путь назад не равен пути вперед. Я в Оплоте Зверя, в старейшем из садков. Что теперь?"
Порыв воздуха сбоку зашептал намеком на тепло. Он осторожно повернулся туда. Запах сырой земли и соли.
Звуки в ушах были биением крови или чем-то иным? Дамиск шагал к этому тихому дыханию. Пол поднимался; затем появилось мерцание, постепенно обрисовав контуры пещеры. Он взбирался по склону.
Проход сузился, пришлось поднырнуть под каменный навес. Он присел. Тусклый свет показал странные темные пятна на пороге. Он всмотрелся. Отпечатки рук, короткие пальцы, широкие ладони. Краска алая или черная — сказать было невозможно. Но каждая ладонь были прижата к краю узкого выхода, будто стараясь расширить устье. Или пытаясь удержаться внутри?
Далее мутный свет показал проход, узкий и неровный, песок под ногами — белый, усыпанный листьями и сучками. Стены по бокам украшены изображениями зверей, природные трещины усилены, придавая барельефам форму. Он видел много знакомых животных, но еще больше совершенно неведомых.
Дамиск ускорил шаги, поднимаясь. Шипящий звук стал громче — не биение крови в черепе, но шум извне.
Резкий солнечный свет окатил следующий поворот, показав ровную площадку из того же белого песка и устье пещеры. Кольцо камней, окруживших какое-то черное пятно. Небо было ярко-синим, воздух окатывал необычайным теплом.
Он вышел на узкую скальную полку. Внизу, на высоте роста четырех или пяти человек, тянулась полоса пляжа. Он оказался на середине утеса. Море несло пенные бирюзовые волны, вдалеке напротив едва можно было различить другой берег.
— Чтоб меня!
Трудно было сказать, приблизились ли горы. Волнистые просторы покрытого мхами камня тянулись, кажется, до подножий далекого хребта. Но тут хотя бы были впадины, в которой можно было найти воду, черную и согретую солнцем.
В полдень Рент положил бесчувственного Жекка — позаботившись, чтобы голова не ударилась о камень — и помедлил, изучая обожженное солнцем лицо. Рент тащил Говера уже три дня, и тот ни разу не очнулся. Дыхание было глубоким, но медленным, раны уже не кровоточили.
Рент потянулся, разминая натруженные плечи и больную спину. Только ли усталость заставляла его ощущать, что Говер становится всё тяжелее, тяжелее, чем должен быть? Он вздохнул и прошел к прудику.
Там кишели личинки москитов, и он нацедил воду через мох, в отбеленную солнцем чашу из свода черепа, которую нашел два дня назад. Поднес край к губам Говера, позволив воде капать внутрь. Тот, как всегда, закашлялся. Рент не знал, попала ли вода внутрь. И даже кашель не заставил Говера проснуться.
Дамиск описал себя как одиночку, который, если найдет компанию, изливает слова бесконечным потоком, словно стремясь облегчить давление избытка одиноких мыслей. Теперь Рент его понял. Некоторое время он пытался говорить с духом в железном ноже, но способность духа беседовать, кажется, пропала, едва тот полностью погрузился в лезвие. Он пытался говорить с Говером, что тоже было бесполезно.
А он был полон слов, полон мыслей, которые некуда деть. Так вот что значило быть одиноким! Целый внутренний мир без выхода, без слушателей и свидетелей. Если в нем есть красота, никто не узрит. Если он страдает, никто не услышит зов о помощи.
Он сел наземь у неподвижного тела Говера, устремив глаза на пустую черепную чашу. Череп казался человеческим. Рент заметил мелкие осколки, когда его подобрал — куски челюсти и скулы, похороненные мхом. Но ни признаки остального тела. Края были погрызены мышами.
Может быть, однажды его череп возляжет здесь на постели из мха. А череп Говера в нескольких шагах. Тела растащат падальщики. И останется лишь загадка, как бывает со всеми костями. Сколь многое в мире неведомо и таковым остается навеки.
Серебряное Озеро казалось большим, пока Рент там жил. Были знакомые улицы и переулки, но и те, в которых он никогда не был. Здания, в которые не входил. Почти все такие. Но сейчас сама мысль об Озере казалась маленькой, съеживалась в уме каждый день и каждую ночь. Он не думал, что снова увидит родной городок.
"А если увижу? Через годы, вернувшись, пройду Кулвернские ворота?
И когда же полетит первый камень?"
В памяти возникли картины убийства волков, треск костей, нож сквозь череп… Его сотряс шок. После первого же брошенного камня затрещат кости, будут разбиты головы. Серьезность этих мыслей сделала его холодным, замерзшим изнутри. Само по себе пугающе. Смущенный, потрясенный, он встал и вернулся к черному пруду.
Положил еще кусок изумрудного мха, погрузил чашу в воду и наполнил. Осторожно вынул мох. Всего одна личинка. Рент выловил ее, поднес чашу к губам. И застыл.
Приближался мужчина.
На левом плече незнакомца лежала тяжелая ляжка какого-то большого животного. Ее облепили мухи, и багряные мышцы почти пропали под черным шевелящимся покровом. На правом плече было странное оружие: половина длинной челюсти, широкий конец усеян обсидиановыми зубцами; узкий конец он держал рукой, скрытой под кожаной обмоткой. За спиной висело копье, длинный наконечник также из какого-то розового блестящего камня.
— Буди его, — грозно зарычал мужчина, едва подойдя. Он говорил по-натийски. — Я бросаю вызов.
— Ты не можешь. Он ранен.
Яркая белая улыбка посреди черной бороды. — Тем проще. — Он бросил окорок, распугав жужжащих мух, и вырвал из ножен на поясе каменный нож. — Сразу перережу горло. Великий владыка Говер, тиран Черных Жекков, прольет наземь кровь столь же легко, как мочу.
Рент встал между ними. — Он под моей защитой. Уходи.
— Это дела Жекков, — сощурился незнакомец. — Теблорам в них делать нечего. Он боялся вызова и бросил логово. Я пошел следом. Я буду владыкой Черных Жекков. — Глаза сузились. — Он потерял свору. Нужен был могучий враг, чтобы так его ослабить. Я нашел мертвых Имассов, но этого мало.
— Это был я, — сказал Рент. — Я убил остальных из его… своры, и почти убил его самого. Мне жаль, и я поклялся защищать его, пока не оправится.
Чужак фыркнул и отвел глаза. — Теблоры и их клятвы.
— Не заставляй убивать тебя, — сказал Рент, вытаскивая малазанский нож.
Жекк оскалился. — Этой крошкой? — Повернулся к окороку и начал отрезать большой кусок. — Поторгуемся? Эта еда наполнит твое брюхо. Я разведу костер. Поедим, поговорим до самой ночи. О делах славы и ловкости — ты станешь мне ровней? Сомневаюсь, щенок. В конце тебе придется признать поражение и свернуться на одеяле, заснув. Утром приветствуешь нового Владыку Черных Жекков.
— Так не будет. Я его защитник.
— Если бы он очнулся, умер бы со стыда. Владыке Говеру нужен в защитники полудитя-Теблор? Малец с ножом? — Чужак отложил мясо и начал складывать камни для ограждения костра. — Но твое вранье меня беспокоит. Перетекая в шестерых, Говер становился мастером охоты, засад и убийств. Будь ты его добычей, не выжил бы, а сумей убить шестерых или пятерых, сам стал бы сплошной раной. Итак, ты врешь. — Жекк помедлил, скалясь. — Было так. Говер сразился с сотней или более того Имассов. Битва на бегу, в такую я вступил бы в самом крайнем случае. Он убил последнего из них и пал без чувств, слишком истерзанный. Ты нашел его или, точнее, нашел большого окровавленного волка. Ты голодал — это я вижу. Итак, будучи трусом, ты решил нести добычу, пока не умрет, а потом обглодать.
— Нет, — ответил Рент.
Оскал Жекка не исчезал, глаза блестели камешками. — Должно быть, он приходил в сознание, хоть на миг-другой, иначе не обратился бы в двуногую форму. Ты вдруг обнаружил, что несешь не волка, но человека, умирающего, но еще не мертвого. Стал бы ты есть человека? Вопрос тебя тяготит. Вот почему ты так и несешь его. Когда умрет, ответить будет проще.
— Тогда почему не разрешаю тебе перерезать ему горло?
Мужчина кивнул. — Хороший вопрос. Но я уже нашел ответ. Ты надеешься обмануть меня речами о чести, долге и клятвах, чтобы я не убил тебя вслед за Говером. Хочешь убедить, что станешь достойным спутником, чтобы я взял тебя в логово. Я новый владыка, и моя власть будет шаткой. Ты поклянешься встать рядом как телохранитель. Это будет просто продолжением клятвы ему.
— Неужели?
— Клятва защищать владыку Черных Жекков. Я и есть владыка.
Рент покачал головой. Воин-волк вынул огниво и начал высекать искры в сухой лишайник, склоняться и дуть. Показались струйки дыма. Пламя лизнуло лишайник. — Моя клятва — защищать Говера, не владыку Жекков.
— На новом берегу, — сказал чужак, роясь в большом заплечном мешке, — есть плавник. Тяжелое как камень, это дерево всё же горит. Медленно, с большим жаром, плавит медь и даже железо. Для мяса бхедрина, да, это будет праздником. — Он вытащил бруски серого дерева. — Видишь мое великодушие? Жекки редко готовят мясо. Но я знаю Теблоров и их изыски. Пожарю для тебя.
— Не дам тебе убить Говера.
Чужак пожал плечами. — Оставим это на время. Вижу твой голод. Я вежлив даже с жертвой. Поедим. — Из мешка он вытащил зазубренный шампур и нанизал кусок мяса. Кинув дрова в костер, начал строить очаг повыше, накладывая камни. — Я дарю тебе свое имя — еще одна честь, которой ты вряд ли заслужил. Я Нилгхан, я единственный среди Черных Жекков измерил шагами весь Великий Ледник и странствовал по землям юга. Десять лет провел я среди людей. Видел высокие стены Блуэда, величайшего логова мира, где люди плодятся подобно леммингам. Изучил этот язык, и знаю, что ты бастард-полукровка. Не по виду твоему, но по запаху. — Мясо зашипело, ложась над очагом.
— Я Рент от Серебряного озера. Мой отец — Карса Орлонг.
Нилгхан крякнул. — Ты смел во вранье, щенок. Признаю. Я был разведчиком для логова Блуэд, на восточных равнинах, когда услышал об атаке на Серебряное Озеро. Три воина-Теблора, лишь один выжил. Плененный, избитый, ставший жалким рабом. Его отослали кораблем — это такое большое каноэ — в логово Семьгородов. Его звали Карса Орлонг. Но он давно мертв или хуже, влачит жизнь раба в деревушке у восточных вод, пьет конскую мочу и трахает овец — это такие странные животные с глазами ящериц.
— Он живет в Даруджистане.
— Это название мне ведомо, но нет в мире логова больше Блуэда. Четыре или пять раз больше Серебряного Озера, если сможешь поверить. — Нилгхан перевернул шампур.
Запах ошеломлял. Рент не мог отвести глаз от жаркого.
— К чему бродить по здешним землям, Рент от Серебряного озера? Имассы пошли за стадами. Мы, Жекки, шли за ними. Стен льда больше нет. На юге будет резня. Став владыкой Жекков, я разорву все клятвы. Нет, мы будем искать тех, что способны драться; отбирать слабых и питаться их телами, став жирными и богатыми, упившись свежей кровью.
— Я странствую к горным Теблорам.
Нилгхан фыркнул снова. — Тогда спеши.
— Я шел с другом, охотником. Его звали Дамиск.
Взгляд Жекка поднялся, ловя Рента. — Дамиск. Который впервые вышел к Имассам, решив с ними торговать, но едва убежал, оставив тела по всему берегу. Дамиск? Не говори, что Нилгхан легко раздает похвалы, но Дамиска трудно убить.
— Это похвала?
— Среди Жекков нет хвалы выше, чем сказать, что кого-то трудно убить. Ну же, используй свой смешной ножик и нарежь мяса. Ешь, пока не заболит брюхо.
— Мой нож не для резки мяса.
— У тебя талант намекать, Рент. — Нилгхан принялся пилить мясо своим ножом. — Может статься, я убью тебя рано или поздно. Тогда заберу смешной ножик себе. — Он протянул мясо Ренту.
Тот взял. Обугленное снаружи, сырое внутри. Сок покрыл руки и подбородок. — Что такое бхедрин? — сказал он, проглотив первый кусок.
— До прихода льда мы знали один вид бхедринов. Но я видел бхедринов, которых пасут и едят южные ривийцы. Они меньше, рога короткие. Убивать их будет легко. — Он указал ножом на окорок. — Этот настоящей породы. Вдвое больше южных, длинные рога по сторонам. — Он раздвинул руки. — Вот такие. Своры должны работать вместе, чтобы завалить такого.
— Но ты один.
— Этот был смертельно ранен. Раны заставили подумать о сером медведе, но слишком большом. И он не жрал его, и даже не пометил добычу. Признаюсь, я дрожал, отделяя себе часть. Серый медведь с лапами, способными разом сломать все ребра? Невероятно. — Он пожал плечами. — Не стану говорить, что убил эту добычу.
— Как вкусно.
— Разумеется. Я учился готовить у людей юга.
Обычай привычки и взгляды менять рождает миров бесконечности, возможностей круговороты, и женщины бродят в воображенья тенях, мужчины же, встав на колени, сжимают руках чаши с прахом.
И как заблудиться тебе средь посеянных судеб, когда открывается истина? След, что, казалось, развеется ветром, вдруг времени кровью предстал и плотью земли. То, что не сбылось, записано в сердце твоем, и затруднен каждый шаг исходами шалостей мелких, бездумных капризов. Вселенной своей ты несешь тяжкий гнет, а в ней мириады вселенных иных.
Дамиск спустился с полки утеса и бродил по берегу. Там было полно принесенного волнами плавника, даже больше, чем можно было ожидать. Он осматривал груды выбеленного солнцем и водой дерева, ища следов обработки: пропилов или зарубок топора. Ничего. Было странным лишь то, что преобладали вывернутые с корнем деревья, будто после наводнения.
День был жарким; казалось, сразу за небольшим изогнутым пляжем дно опускается в неизмеримые глубины. Когда придет шторм, волны измолотят залив, вздымая брызги до самой пещеры. Нет, пляж не был надежным убежищем.
Сняв мокасины, Дамиск зашел в море. Теплая вода погладила усталые стопы. Он отошел недалеко, обернулся. Над устьем пещеры нависал козырек в три роста высотой, над ним виднелись кусты. Влезть туда было бы нелегкой задачей: каждый слой породы выдавался дальше — еще одно доказательство, что весь утес вырезал волнами.
Единственный путь домой, решил он, таится в пещере — точнее, в древнем садке, что лежит в ее глубинах. Но это дело ненадежное. Он был голоден, и мысль снова погрузиться в ледяную тьму с ноющим желудком и скудным запасом пищи его вовсе не прельщала. Нужно было поохотиться.
Он вернулся на берег и сел на бревно, подождал, пока обсохнут ноги. Натянул мокасины. Затем, убедившись, что лук и немногие оставшиеся стрелы не вывалятся из колчана, полез наверх.
Это было нелегко; он стал слабее, чем думал, было трудно искать надежные опоры для рук и ног. По пути попадались птичьи гнезда, но давно брошенные, истерзанные непогодой. Ни яиц, ни птенцов. Увы. Впрочем, он и птиц здесь почти не видел.
Наконец Дамиск добрался до пучков травы, нашедшей себе место среди источенного камня и песка. С опаской повис на гребне, держась лишь руками. Но камни выдержали, и он ухитрился затащить тело за край, перекатился по сравнительно ровной поверхности.
Лег на спину и заметил что-то справа. Повернул голову и понял, что видит четыре летучие крепости из черного камня — примерно в половине лиги, так низко над землей, что он мог бы, встав снизу, послать меткую стрелу в подобное гнилому зубу основание. Отродья Луны. Он-то думал, что существовало лишь одно, и то давно уничтожено.
Вокруг вились птицы, не спеша улетать далеко. Он прищурился. "Великие Вороны? Ненавижу Великих Воронов". Он помнил малазанские вторжения; помнил Тисте Анди, бившихся против имперского натиска. Зловещих, чуждых, пустоглазых. Огромные черные падальщики летели за ними, словно предзнаменование. А потом были поля брани, и вороны заполняли небо, спускаясь оглушительной тучей. Питаться.
"Этот мир мне не по нраву".
Отдышавшись, Дамиск встал на ноги. Торопливо приготовил лук, наложил стрелу. Равнина шла волнами, колыхались густые травы. За четырьмя Отродьями — каждое в точности словно вырванный зуб — земля становилась холмами, вдалеке виднелся лес.
Он не видел в степи добычи. Странно. Чтобы добраться до леса, ему нужно будет пройти под Отродьями. Вздохнув, Дамиск двинулся туда.
Шаги его были медленными, сил осталось мало. И все же он озирал равнину, снова и снова возвращаясь взглядом к гигантским крепостям. Нет сомнений, Великие Вороны его заметили — больше на равнинах ничто не движется. Но его приближение не заставило их изменить ленивый полет вокруг чудовищных сооружений.
Через некое время он достиг тени Отродий, и воздух стал намного холоднее, неестественно холодным. Бредя под солнцем, он снял с плеч кожаную куртку на теплой подкладке, теперь же торопливо натянул. Дыхание оставляло белые плюмажи. Чем скорее эти монстры перестанут висеть над головой, тем лучше.
Дамиск вспомнил охотника за мехами, что пошел в северную тундру за белыми зайцами. Вышел ранней весной, пока шкуры зверьков не стали летними, тусклыми и серыми. Но погода вдруг переменилась, накатило позднее похолодание, жгучий мороз держался целые недели. Вернувшись, тот мужчина был едва узнаваем. Ушел молодой и здоровый охотник — лучше не найдешь. Вернулось существо со сгорбленной спиной, под кожей одни сухожилия, связки и хрящи. Он блуждал в пустошах, тело пожирало само себя.
Дамиск подозревал, что его ждет такой же конец. Он уже потерял в весе, одежда болталась. В ремне после ухода из Серебряного Озера появилось две новых дырочки.
Обычный человек может нести на себе пищу на две-три недели. В странствии более долгом он стал бы охотиться или ловить рыбу, но это дело ненадежное. В неподходящее время года он мог бы вообще не найти зверя, или рыба ушла бы в глубины, ища прохлады. У птиц также бывают свои миграции.
А он вышел без должной подготовки. Ел, когда удавалось что-то подстрелить. Поход в Вольные земли требует планирования. С первого шага от берегов Серебряного озера он плохо продумывал свой путь. Если человек умирает в Вольных землях — это всегда результат череды ошибок. "И глядите на меня. Опытный охотник, а ошибок в итоге не счесть".
Он выбрался из неестественного холода снова под полуденное жаркое солнце. Первые деревья торчали среди овражков, поднимались на вершины холмов. Дамиск пошел к оврагу, по самому краю. Лес оказался северным, густым — свидина, ильмы, ольха, там и тут более высокие осины с тусклыми шершавыми стволами и бледно-зеленой листвой. Здесь нет сплошной сени, вездесущий подлесок сделает путь кошмаром.
Он заметил на склоне оврага заросли ежевики, спелые ягоды в плотных гроздьях. Прошептав благодарную молитву — неведомо какому богу — направился туда. Ягоды оказались сладкими, такими зрелыми, что плыли в пальцах, пока он их рвал. Ни одна птица не разделила с ним пиршество, и это отсутствие — лишь Великие Вороны в небе, лес и подлесок безмолвны — заставило его задрожать.
Да, ему точно не нравился этот мир.
Он ел ягоды горстями, зная, что придется расплатиться изрядным запором. Но лучше так, чем смерть от голодания. Энергия вернулась почти мгновенно. Обтерев лиловые руки о бедра, он снова взялся за оружие.
В таких темных заросших ложбинах имеют обыкновение укрываться олени. Дамиск выбрал овраг пошире и осторожно двинулся туда. Спустился в заросли, медленно прокладывая путь. Он надеялся подстрелить спугнутого оленя, но эти звери часто убегают, только когда вы почти наступили на них.
Только на закате он выбрался из подлеска, пройдя весь овраг и не отыскав следов оленей — ни примятой травы лежбища, ни помета или отпечатков копыт. Весь покрытый паутиной и ссадинами, вышел на вершину холма, где доминировали осины, между ними тополя и редкие березки. Здесь идти стало легче, хотя и ненамного: сплошь поваленные стволы.
Дамиск нашел яму в склоне и прилег там, опустив лук на колени. Тело ломило, душу полнили тревога и разочарование. Мир, лишенный животных. Возможно ли такое? Да, тут даже насекомых почти нет.
Он оглянулся на пройденный путь. Крепости показывали темные бока, словно прорехи в ночь. Кроме Великих Воронов — к вечеру слетавшихся на свои насесты — ни одного признака жизни.
Движение на равнине. Дамиск сел, затем встал на четвереньки.
"Что за… твари?"
Их там были сотни, ковыляли на задних лапах, у многих тяжелый груз. Мешки — или звери? Убитые, разделанные звери. — Ах вы поганцы. Убиваете и жрете всё подряд.
Ему нравилось думать, что охотники умны. Понимают необходимость бережности, чтобы дичь плодилась и ее хватило на следующий сезон и так далее. Но он давно лишился такой наивности. Охотник берет что предложено, раз за разом. Если может убить больше одного зверя, убьет без раздумий.
"И я был таким же. Не мог думать дальше глупого своего носа. Не мог? Нет, Дамиск, не ври себе. Не хотел. Если думать так — если думать вообще — рука остановится. Ну, если ты не безумнее дерьма летучей мыши. Если ты не котел кровожадности, пьянеющий от желания поставить ногу на свернутую шею зверя".
Он сплюнул наземь, следя, как отряд охотников тянется к Отродью Луны.
"Знаю таких. Хотя не видел. Не думал, что они реальны. В летающих крепостях нет Тисте Анди. Проклятие, лучше бы были.
Трахнутые К'чайн Че'малле. Дурацкие ящеры. Ради Хромца, почему старшие расы не могут попросту… уйти?"
Едва охотники оказались в сумраке под крепостями, закипела активность, быстрое движение — какие-то платформы спускались с летучих скал, пустые, но возвращавшиеся с грузом мертвых животных.
Дамиск снова сплюнул.
Эти отродья скоро поплывут, ища новые земли, чтобы выдоить досуха, ничего не оставив за спиной.
Внезапное биение крыл заставило его пригнуться и взглянуть вверх.
Вовсе не Вороны. Тварь сверху была рептилией, кожистые тугие крылья молотили по воздуху, зубастая голова клонилась к нему.
Тут же Дамиск заметил и группку К" чайн Че" малле — вынырнули из тени ближайшего отродья и прыгают по холму. С мечами и длинными копьями, направились прямо к нему.
"Нужно было догадаться. Они же берут всё".
Внезапный гнев окутал Дамиска. Стрела уже была на тетиве, хотя он еще не понял, что делает. Взлетела вверх, пропав между листьев…
"Напрасная трата! О чем я…"
Тяжелый треск вверху, лопающиеся сучья. Дамиск бросился вбок, а рептилия гулко шлепнулась на землю среди обломанных ветвей и порхающих листьев.
Он с недоумением смотрел на оперение стрелы, торчащей точно в середине левой глазницы ящера.
Ледяной гнев вернулся, но в этот раз к нему примешалось удовлетворение.
Холодок пополз по спине. "У этой земли были духи. Боги. Должны были быть.
Один только что воспользовался мной".
Снизу быстро приближались ловцы К'чайн Че'малле.
С почти звериным рычанием Дамиск углубился в лес. Вскоре он оказался среди густых зарослей. Над головой слышались крики летучих ящеров, полные явного разочарования. Было невозможно двигаться без шума, но Дамиск старался свести его к минимуму, пригибаясь и уклоняясь от веток. Где-то сзади слышался треск — ловцы Че'малле зашли в лес.
"Бог или не бог, конец будет плохой".
Он снова начал выдыхаться. "Похоже, готов. Вся борьба, вся эта тупая глупость упорной человеческой воли… Один обман. Последним моим достойным делом было спасение полукровки. И поглядите, какой поток крови льется с того дня. Если…"
Впереди тяжелый топот, хлопки кожистых крыльев над землей. Он различил поляну, на которую только что упали две крылатые твари. Высоко наверху другие вопили в ярости и гневе, он видел их силуэты над деревьями — было понятно, что ящеры опасаются спускаться к земле.
Огромная фигура громоздилась в центре поляны. Сперва Дамиск принял ее за статую, нечто высеченное из серого камня, грубые углы успели сгладиться под дождем и ветром. Три пары рук торчали из длинного туловища, в верхних каменный лук и стрела, уже наложенная на блестящую бриллиантом тетиву. В остальных руках разное оружие, тоже из камня. Вокруг пьедестала валялись, будто булыжники, отрезанные головы, не вполне похожие на человеческие.
Лицо существа было грубым и угловатым, глаза глубоко сидели под надбровными дугами, но изгиб челюсти довольно изящен. Длинные волосы — серые, как и кожа — свисали неопрятными космами. Лицо вовсе не казалось принадлежащим демону, но тело было чудовищным.
Дамиск видел, как сгибается лук и напрягается торс. Стрела взлетела.
Высокий визг огласил сумрак, через несколько мгновений тело грузно плюхнулось сквозь кроны.
За Дамиском охотники близились, взрывом трещали ломаемые сучья, почва тряслась под лапами. — Опять, что ли?! — простонал он, колеблясь между сомнительными вариантами. Тихо выругался и выбежал на поляну, готовя стрелу. Под ногами было странное ощущение: словно сплошной камень лежит под тонким слоем земли и травы.
Существо заметило его и повернуло лук; новая мерцающая стрела возникла над тетивой.
Дамиск бешено указывал назад. — Не трать эту хрень напрасно! — Затаив дыхание, повернулся к лесу, показывая свой лук.
Показался первый К'чайн Че'малле, огромные клинки приделаны к предплечьям. Тело двигалось параллельно земле, мотался хвост. Тварь рванулась к нему, разинув пасть.
Каменная стрела глубоко утонула в груди. К'чайн Ч'"малле пьяно развернулся, терзая когтями грунт, сражаясь за равновесие. И рухнул.
В тот же миг позади столкнулись камень и железо, Дамиск развернулся и увидел, как двое К'чайн Че'малле атакуют существо на пьедестале, с двух сторон. Размерами они мало уступали ему.
Он видел каменную палицу, стремящуюся к голове ящера; железный меч поднялся в блоке. Брызнули искры, и меч разлетелся на мелкие куски. Палица врезалась в голову, сокрушая глазницу. Хлынула кровь, удар был столь мощным, что голова почти оторвалась.
С другой стороны клинки танцевали в обманных выпадах, блестя и мерцая во мраке, будто луна в горном потоке.
Лишь сейчас Дамиск заметил цепи, сковавшие лодыжки серого существа и уходившие в камень пьедестала.
— Вряд ли это честно, — прошептал он, натягивая и стреляя в К'чайн Че'малле.
Стрела отскочила или скользнула по шкуре, но на миг отвлекла ловца. Кровь брызнула, ящер попятился, лапа отсечена под плечом; через мгновение острие вошло в горло, а короткий широкий клинок пронзил брюхо, выпустив кишки. Ящер упал, свернувшись на своих внутренностях.
Тишина, лишь кровь капает с листьев.
Дамиск опустился на колено, борясь с хриплыми вздохами, успокаивая стучащее сердце. Если в охотничьей партии и было больше ящеров, они остались в лесу. На поляне лишь три мертвых, и еще две туши их крылатых собратьев.
Он поднял взор, поняв, что скованный изучает его, оружие наготове, стрела нацелена. Дамиск вздрогнул. — Это не ты использовал меня? Там, на опушке?
Ничего. Но затем лук разогнулся, стрела упала.
Дамиск кивнул: — Да, это был ты. И это был я.
Неужели лишь луна сделала всё на поляне серым и мертвенным? Дамиск смотрел на живое существо, или на загадочно ожившую статую? Он вздохнул. — Я не из этого мира. Пришел из Оплота Зверя. Голодный. Хотел охотиться, но К'чайн Че'малле ничего не оставили. И я просто хочу найти путь назад, в проклятую пещеру.
Существо взирало на него.
"Великолепно. Немой бог".
— Над равниной четыре Отродья Луны. — Он помедлил. — Может, ты сумеешь уничтожать любого, кто приходит на поляну или летит сверху, но скажем честно — это мало что меняет. Они убивают всё и всех.
Бог поднял ногу, звеня цепью.
— Видел, — кивнул Дамиск. — Если позволишь догадаться, это сделали твои поклонники. Чтобы держать твой гнев — и твою руку — в четко определенном месте. — Он пожал плечами. — Так поступаем мы, смертные, только дай шанс. Всегда удивлялся, насколько боги наивны — ну, в легендах, сказаниях и, гм… здесь. Позволю погадать еще: твои поклонники все умерли. Прах и плесневелые кости. Неустойчивые руины, тоскливые призраки. Вот эти головы вокруг. Иными словами, сковать тебя было ошибкой. Для них. — Он сел, устроился удобнее. — Сомневаюсь, что ты полон сочувствия.
Снова задребезжали цепи.
Дамиск покосился на бога. — Думаешь, я могу сломать цепи? А если так?
Бог поднял лицо к небу.
— Ринешься на К'чайн Че'малле? На Отродья Луны? Ты такой крутой? Чудно. Могу попробовать? — Он вяло поднялся и подошел к пьедесталу. Бог следил за ним, с палицы и прочих каменных орудий капала кровь.
Дамиск влез на пьедестал. Один взмах или выпад, и ему конец. Однако он устал бояться. Наклонился, подняв цепь. Каменные тяжелые звенья. Он не видел швов даже на кандалах. Пробы ради потянул…
Звенья разорвались, лопнули, будто хрупкое стекло.
— А! нужен был смертный, да? — Он быстро порвал вторую цепь и отскочил, чуть не упав с пьедестала, когда бог навис сверху горой.
Поглядел вверх, в тусклые каменные глаза.
Они моргнули и тьма окутала Дамиска, и он ничего более не видел.
Очнулся он от яркого света в лицо и тихого щебета птиц в густых ветвях. Со стоном сел.
Серый великан исчез. На каменном пьедестале между порванных цепей остался обернутый кожей предмет, сальная поверхность облеплена мухами.
Дамиск медленно встал. суставы болели. Помедлил, борясь с головокружением, и подошел к пьедесталу. Развернул кожу и обнаружил куски мраморного мяса, грубо отрезанные и уже лишившиеся крови. Желудок Дамиска свело.
Он вынул нож и отрезал слой потоньше. Мясо было жестким — слишком свежим — но восхитительным. Он отрезал еще. Слишком много, понимал он, и желудок не справится. Рискнул третьим пластом, жевал его долго, пока не высосал сок, а затем проглотил.
Уселся на пьедестал. Солнце грело, воздух заполнили насекомые. Взгляд на юг показал пустое небо. "Достаточно умны, чтобы сбежать. Кому захочется встретиться с гневным богом?"
Наконец он решил, что наелся и не потеряет съеденное. Завернул мясо и спрятал в мешок, подобрал лук со стрелами и ушел. Назад, к пещере и — надеялся он — домой.
До спасения того тонущего паренька он считал, что время его кончается, дела остались в прошлом, приключения годятся лишь для рассказов перед незадачливыми дураками, что захотят послушать. Жизнь, переплетенная ложью — а какая история не такова? Каждый раз он ускользал из тени Худа, мастерство побеждало случай, умение обходилось без неловких подачек судьбы.
Сидя в дымной таверне, слишком глубоко погрузившись в чашу, пока ползет очередная бессмысленная ночь, человек выкладывает всё, кроме честных признаний. Они остаются последней пядью, за которую стоит сражаться до последнего вздоха. Не так ли завершается жизнь любого, кому удается выживать долго? Медленный распад, пока не остаются лишь иллюзии? Он считал, что заслужил это, как утопающий заслуживает свой берег, смерть под сиплые вздохи волн и вопли чаек. В конце жизни он покончил с ожиданиями, забыл амбиции, забыл надежду. Сидел на своем насесте в углу таверны, созерцая великие драмы немногих сотен жителей Озера. Следя, как они выходят под солнце, под дождь или снег, тусклые фигурки с охвостьями историй.
Мужчина ты или женщина, этот возраст делает уходящий мир вокруг пустым, лишенным цвета, лишенным смысла. Жизнь как таковая более не желанна, ее терпят, в лучшем смысле с юмором. Дожить означает узнать, как свет тускнеет в глазах — вот моргнула первая искра, а затем тень наползает все ближе.
Дамиск вздохнул. Вместо всего этого он ползет, таща потрепанные кости и кожу через неведомые миры.
"Ну, лучше так, чем быть скованным богом, бессильным остановить изнасилование родного мира. Я хотя бы сумел…"
Дамиск пробился сквозь последние кусты и пошатнулся, вывалившись на равнину. Застыл моргая, не в силах осознать, что видит.
Четыре Отродья не улетели. Их разбитые остатки устлали равнину. Трупы К'чайн Че'малле лежали длинными курганами, словно наносы на пляже, следы обрушившегося на сушу шторма — мешанина сломанных лап, зияющие раны. И повсюду, где не грудились слои черного камня крепостей, он видел остовы летучих ящеров, утыканные стрелами, скорченные в гибели.
Горстка ворон пьяно скакала в забродившей кровавой жиже, шагах в двадцати от Дамиска.
"Боги подлые, заберите меня отсюда".
В глазах мелькали темные точки. Рент смотрел, как просыпается Нилгхан. Кряхтит, пыхтит, заходится кашлем — затем воин-Жекк сел, бешено расчесывая под черной бородой. И тут же сверкнул глазами на Рента.
— Полное брюхо. Ты должен был спать.
Рент потряс головой.
— Но заснул я. Мог бы перерезать мне глотку. Я бы так и сделал. Но как ты переживешь день? Вижу переутомление. Едва пошатнешься, я ударю. Убью не тебя, если не придется. Убью его. — Он кивнул в сторону неподвижного тела. — Погляди. Он и так почти мертв.
Рент встал.
Нилгхан подался назад. — Теблоры слишком высокие, — шепнул он, потянувшись за странным обсидиановым оружием. — Моя десница породнилась с ним, связана посулом смерти. — Он потуже затягивал ремешки. — Похоже, нам придется биться. Я быстро тебя убью. Почти без боли.
— Я не дерусь с тобой.
— И правильно, что боишься.
— Не боюсь. Мне грустно.
Нилгхан помедлил, рассматривая Рента, щуря налитые красным глаза. — На севере живут белые медведи, родня нашим серым пещерным. Крезимла Арот — белая медведица небес. Ее язык блестит в ночи всеми цветами плоти, крови и жизни. И все твари, на земле живущие, вкушали из ее сосцов. Но пищу ли она дарит? О нет. Это грусть. — Пожимая плечами, он встал. — Грусть делят меж собой все живущие. Тебе кажется, ты одинок в своем чувстве. Но ты ничем не отличен от других. Жить значит грустить, а грустить значит познать… хм, что каждый твой вздох рожден в потоках плоти, крови и жизни. — Он расставил ноги шире. — Итак…
Рент прыгнул, кулак врезался в лицо Нилгхана. Сломан нос, глаза закатились — воин рухнул наземь.
Розовые пузыри на руинах носа показывали, что он еще дышит. Удовлетворенный Рент присел рядом с бесчувственным воином. Отвязал оружие от руки Нилгхана и этими ремешками связал ему запястья. Подтащил туда, где лежал Говер. Привязал к своему поясу остаток окорока и оружие из челюсти. Повесил копье за спину и повернулся к воинам-Жеккам.
Нелегко было взваливать их на плечи, но он сумел. Пришлось держать обеими руками. Тяжело дыша, Рент двинулся в путь.
Дамиск распластался на дне пещеры. Прибой бушевал внизу. Соленый туман оседал на лице и руках. Казалось, освобождение бога развязало ярость штормов. Спуск по стене утеса заставил его дрожать, то ли от страха, то ли от утомления. Впереди ждала неведомая судьба.
Было ясно, что Оплот Зверя открывается в множество миров. Было возможно, что ему не найти дороги домой, что ему придется до конца своих дней блуждать по странным королевствам. Но даже это казалось лучшей альтернативой. Помощь богу не гарантировала милостивого божьего взгляда. Нет, сама мысль о внимании бога заставляла его нервничать.
Вздохнув, Дамиск встал и пошел в пещеру. Тепло быстро исчезло, после нескольких поворотов пропал и свет, заставляя его медленно ощупывать путь.
"Меня уже тошнит от пещер".
Вытянутые руки коснулись ледяной стены. Дамиск застыл, закрыв глаза.
"Снова ты. Хорошо. давай прощупаем тебя, пока…"
Провал. Он медлил, хотелось прошептать молитву богу — только какому? "А, драть их всех".
Дамиск шагнул вперед. Холод ударил, украл дыхание их груди. Глаза жгло. Он шагал. Каменный пол скользил под мокасинами, но пока был ровным.
Что-то коснулось левой щеки под глазом. Дамиск отпрянул. Замер, ожидая.
Когда ничего не произошло, вытянул руку. Пальцы коснулись чего-то гладкого и чуть податливого. Ощупав это, он застонал от внезапного страха. Лицо.
Дамиск отступил, рука вытянула нож.
После долгого мгновения, в котором он слышал лишь свое дыхание и стук сердца, он снова шагнул вперед. Коснулся лица пальцами. Замороженное. Безжизненное. Он коснулся глаз, и ресницы осыпались.
"Боги, что за участь".
Дамиск шагнул дальше. Три, четыре шага. На пятом ледяной пол накренился вниз. Он закачался, упал и заскользил вперед. Дыхание сперло, руки вытянулись, но не находили за что ухватиться. Скорость нарастала.
Бок ударился обо что-то, тело развернулось. Отчаявшийся Дамиск вонзил нож в ледяной пол. Падение замедлилось, нож прогрыз во льду глубокую борозду. Затем сломался, и его снова понесло.
Внезапно просиял свет, затем он ударился о каменистый грунт. Услышал, как ломается лук; обломок пробил куртку и поддевку. Второй мотнулся и поранил ему лицо. Выругавшись от боли, он покатился по жестким камням и не сразу остановился.
Медленно собрался с духом и встал, морщась.
Сзади высились зубчатые скалы. Казалось, он выпал из Оплота сквозь сплошной камень. Он недоумевающее огляделся.
Падальщики добрались до изуродованных трупов саэмдов. Куски лежали там и тут.
Далекое движение привлекло его взгляд. Дамиск встал. Прищурился, всматриваясь в странное явление.
Существо брело к нему, пошатываясь, но довольно скоро оказалось рядом. Замерев.
— Перерыл всю память, — сказал Дамиск, — но так и не вспомнил, Рент, что советовал тебе подбирать воинов-Жекков.
Красные глаза устало моргнули. — Дамиск. — Слово прозвучало карканьем. — Ужасно выглядишь.
В поезде торговцев-ривийцев было шесть фургонов. Они въехали по Внутренней дороге, обогнув лагерь Балка, и подтягивались к Новым воротам. Водичка следила за ними с поста. Волы под ярмами были жалкими: старые, с прогнутыми спинами, охряные шкуры в клочках шерсти и розовая кожа там, где ярма натерли холки. Глаза тусклее неба.
— Я или ты? — сказала Аникс с другой стороны. — Как видишь, мне здесь очень удобно, и это что-то значит.
Водичка подняла взгляд. Аникс опиралась на видавшую виды каменную колонну, которую невесть когда вырыли невесть где и сделали опорой ворот. Опора на стороне Водички была из дерева. Дубовый ствол или еще какой. Ее бока были усеяны железными гвоздями, на некоторых еще болтались выцветшие обрывки ткани. К такой опоре не прислонишься. — Нечестно, Аникс.
— Почему нечестно? У тебя стул.
— Сидеть удобнее, чем опираться, — сказала Водичка. — Значит, мое отдохновение побивает твое. Так что иди, потолкуй с ними, узнай, что везут, всё такое.
— Отдохновение, вот как? Ты вообще знаешь, что это такое?
Водичка фыркнула, вытянув ноги. — Это значит, что я остаюсь сидеть. Иди, женщина. Я ходила в последний раз.
— Последний раз были две старушки с телегой завяленных яблок. Едва ли считается.
— Считается, поверь. Поспеши, они почти здесь.
Вздохнув, Аникс оторвалась от колонны. — Хотя бы дай мне одно из тех яблок, Дичка.
— Нет. Это подарок.
— Взятка.
— Подарок, ведь я так мило им улыбалась.
— Глаза на твоем шарфе их так напугали, что лопнули пузыри, — сказала Аникс и вышла на дорогу, подняв руку. — Стоять!
Старый плосколицый ривиец накинул колпак на нос переднего вола, остановив его. Равнинный акцент казался музыкой, хотя он говорил на языке Генабариса. — Четыре года тут торгуем, солдат. Обычно становимся на Купчем Поле. Без проблем. — Взгляд узких глаз пробежался по Водичке. — И без податей. Мы продаем нужное.
— Неужели? — Аникс лениво подошла ближе. — Типа?
— Лекарства и специи. Перо, духи, каменья. Сырая медь, янтарь, шкуры, грузила, шпильки.
— И всё?
— Корзины, сандалии, костяные иголки, желтый терн, огненный шалфей, крысиные хвосты, утиные яйца, хорьки, ласки, змеиные кожи, тетивы, древки для стрел.
— А в остальных фургонах?
Водичка вздохнула и встала, отряхнув лосины. — Не будь сучкой, Аникс.
Аникс скривилась. — Всё это ты запихаешь в заплечный мешок, Дичка. — Она поглядела на купца. — Ну?
Старик почесал голый подбородок. — Получился бы опасный мешок, — буркнул он.
— О чем ты?
— Хорьки и ласки живые, солдат. Они отлично ловят крыс в амбарах и узких закутах.
— Какое облегчение, — сказала Водичка, встав рядом с Аникс. — Хорошо, что змеиные кожи не живые. Но вон тот фургон в конце не торговый.
Ривиец пожал плечами. — Храмина Жреца. Мы не спрашиваем, куда избрал он свой путь, ибо он волен странствовать под небесами.
— Жреца? — спросила Водичка. — Какого культа?
Ривиец промолчал.
— Ладно, — объявила Аникс, — можете встать на Купчем Поле, но сперва я посмотрю на ласок.
— Аникс, — начала Водичка.
— Захлопни люк, Дичка. Я же видела, от крысиных хвостов у тебя глаза загорелись.
— Только потому, что у меня ожерелье из зубов. Крысиные хвосты и крысиные зубы, поняла?
— Ох, поняла, — отвечала Аникс. — Ты чокнулась.
— Оставайся на посту и позволь торгашу проехать. Я допрошу жреца.
— Зачем бы?
— Думаю, он врет.
— Кто? Жрец? Ты даже не видела его!
— Не он, — сказала Водичка. Указала на ривийского купца. — Он. Я спросила, какого культа, а он молчит. Значит, врет.
— Молчание равно вранью? — фыркнула Аникс. — Я ж говорю: чокнулась.
Не обращая внимания, Водичка сверкнула глазами на ривийца и пошла к последнему фургону. Он напоминал карету трайгаллов, сплошь лакированное черное дерево и тонкая резьба. Одинокий вол в упряжи был больше и здоровее прочих.
Торговец сказал сзади: — Ведьмин взор злом остёр.
Водичка развернулась. — Что такое?
— Предупреждение. — Ривиец пожал плечами.
— Не похоже, — заметила Водичка. — Звучит скорее как черное заклятие или хуже, как тупая ривийская поговорка. Из тех, что звучат красиво и мудро, а на деле дурь.
Взгляд ривийца был устремлен на ее шарф. — Да, мы, ривийцы, сочиняем глупые поговорки и шепчем на уши доверчивым чужакам. Но тут иное. На тебе едет призрак или его заклятие. Лучше сожги эту тряпку.
— Но тогда все увидят веревку на шее.
Ривиец чуть побледнел и отступил.
Удовлетворенная Водичка прошла к последнему фургону. Безногая старуха восседала на скамейке кучера, вожжи обернуты вокруг уродливой руки. Она курила трубку, и дым был одного цвета с кожей и волосами. И глазами. — Боги! Женщина, почему тебя еще не похоронили? А жрец внутри, смотрит через ту дырку? Спорю, он там. Эй ты! Открой запор, я вхожу!
Дверца открылась под сиденьем, там, где могли быть ноги старухи; показалось темное татуированное лицо. — На свой страх и риск, солдат. Я владею проклятиями. Могучие садки ждут лишь моего касания. Дюжина Врат таится внутри кареты. И я не желаю впускать ведьмины глаза.
— Что за дурацкое место для окна, Жрец. Носишь безногую вместо шляпы?
— Так теплее. Ну, оставь нас!
— Мерзость! Ты сам знаешь, откуда она взялась? И что я слышу, малазский акцент?
— Водичка! — Аникс подбежала, поднося к самому носу что-то мелкое, черное и ворчащее. — Смотри что купила!
Зашипев, ласка оскалила белые зубы-иглы. Водичка отступила в тревоге. — Почему не взяла хорька? Его хотя бы можно приручить. А эта тварь отгрызет тебе нос, только следи.
— Может, твой? — сказала Аникс, гладя голову мелкой твари. — Мы уже связаны.
— Да, взгляд у вас одинаково зверский. Чудесно. Рада за тебя. Убери ее, пока нас не обрызгала.
— Да посмотри, — продолжала Аникс. — Как ловко спряталась!
Водичка хмыкнула. — Вижу. У тебя теперь меж грудей черный мех и голова. И зубы.
— Так тепло!
— Что она откусит для начала, Аникс Фро?
— Хватит.
Первые три фургона продребезжали под арку воров, в город. Старуха пялилась на Водичку сверху вниз.
— Чудесно, — сказала она Аникс. — Иди, занимай мой стул. Но не жалуйся, если тварь обгадит весь живот.
— А ты куда?
Водичка ударила кулаком по стенке кареты. — Сопровождаю жреца в штаб, и не думаю, что капитан будет счастлив появлению в городке монаха-колдуна с Малаза, особенно если его садки пердят проклятиями.
Лицо в окошке исчезло, лязгнул ставень.
— Капитан может его убить, — подумала вслух Аникс.
— Надеюсь, — отозвалась Водичка. Поглядела на безногую старуху. — Давай, карга, следуй за мной. И без штучек!
Капитан Грубит постукивал длинным голубым ногтем по передним зубам. — Север Дурацкого леса? Не юг?
Омс глянул на Штыря, на капитана. — Пока нет, сэр.
— Уверены насчет племен тундры?
— Сэр, леса кишат всякими типами. Я лишь догадываюсь, что некоторые с севера. В тюленьих шкурах. Они большие. Широкоплечие, уродливые. — Он пожал плечами. — Кажется, местные банды совсем не рады северным гостям. И еще Яркий Узел.
Грубит уже не постукивал по зубам. — Яркий Узел? Клан женщин-воительниц? Уверены?
— Ну, там не одни женщины, — отозвался Омс. — Они связаны с Волонтерами Мотта, если не путаю. — Он снова поглядел на Штыря, но сержант молчал и даже не кивал. — То есть однажды я видел доспех Узла под Моттским лесом, к востоку. Потрепанный, весь в болотной жиже, и одна рука еще внутри. Нашедший его сапер думал, это кожа аллигатора. Так и было, доспех из кожи аллигатора. И такие же на женщинах, которые я видел тут. На поясах тесаки и всякие метательные ножи. Подходят под описание, которое я слышал… как-то.
Миг спустя Грубит встал, вышел из-за стола. Поглядел сквозь мутное окошко на улицу внизу. — Поистине сборище падших. Сержант Штырь?
— Никаких движений в лагере Балка, сэр. Однако они знают, что происходит в лесу.
— Никаких новых дозоров?
— Насколько мы видим, нет.
— Итак, не боятся. Хмм, дорогие мои. Сон мой будет полон тревог, а вы знаете, как ценю я хороший сон. А упоминал ли я эти некрасивые отеки под глазами? Нет, дорогие, так не пойдет. Ни в коем случае. — Он резко повернулся. — Сержант, мы выстоим?
— В нынешнем числе? Никак нет, сэр. Отступить с боем? Возможно.
— И тогда, — вздохнул капитан, — встанет вопрос горожан. Скажем честно, я не Колтейн, а вы не виканы.
Штырь хмыкнул.
Омс не был уверен, что это был звук согласия. Вполне возможно, сержант чем-то поперхнулся.
— Омс, — сказал Грубит, — вас не заметили во время разведки?
— Заметили? О да, сэр. Не сомневаюсь. У них шаманы. Маги. Танцоры Духа. Жирные Щенки Путаной Ведьмы.
— Жир… что?
— Последователи Путаной Ведьмы, сэр. Они так сами себя зовут.
— Ах, думаю, вы к ним слишком жестоки. Итак, Омс, если вас видели, позволю неделикатный вопрос: почему вас не убили?
— Во-первых, думаю, они хотели показать, что видели меня, сэр.
— А во-вторых?
Омс кивнул. — Моя, гм, теневая подруга.
— Та, что отрывает головы?
Омс поморщился и нерешительно кивнул. — Да, сэр. Племена очищали перед нами дорогу, сэр. От страха или уважения.
— Страх, уважение, есть ли разница? Но ладно. Сержант Штырь, снаружи нас ждет одна из ваших дозорных от ворот, с ней зловещая карета и еще более зловещая старуха на насесте. Именно на насесте: ходит она куда хуже, чем сидит. Потому…
Штырь встал.
— А для вас, дорогой Омс, есть что разведать в городе.
— Сэр?
— Счет головам. Скольких нам придется вывозить в телегах или фургонах. Сколько детей. И так далее. О, и не спрашивайте у мэра. Он желает компенсаций за десять тысяч горожан, даже если семь тысяч уже лежат в могилах. Нет, подберите солдат и устройте тщательный обход.
— Слушаюсь, сэр.
— И, Омс, вы отлично потрудились. Передайте теневой подруге мой поцелуй. Хорошо?
Водичка улыбнулась Штырю и скривилась, когда Омс вышел почти вслед за сержантом.
— Водичка, — сказал Штырь. Но, поскольку Омс корчил ей рожи и пришлось ответить тем же, она не сразу его приветствовала.
— Сержант. В карете жрец. Думаю, он шпион, притащившийся в хвосте банды торговцев-ривийцев. Хитрый сговор, но недостаточно хитрый.
— Понял. — Штырь косился на карету. — Не двое… некромантов?
— Ну, как знать, что еще там внутри? Могут быть и некроманты и кто угодно.
— Почему бы не пробудить садок, не узнать?
— Владей я магией, так и сделала бы.
Они смотрели друг на друга.
Долгий миг спустя Штырь прошел мимо и постучал в дверь кареты. Раздались тихие звуки отпираемых замков, и дверь со скрипом отворилась.
Водичка выхватила кинжал. — Могу войти первой, сержант, и устранить все опасности. Много времени не займет. Но сперва я возьму внутри все милое. Или ценное.
— Думаю, нет. Твое дело сделано.
— Отпускаете меня? Идете один?
— Думаю, Омсу нужна помощь в ином деле. Спроси у него, объяснит.
— Но я в дозоре у ворот.
— Но ты сейчас не там, а?
— Временно, сержант. Неужели мне оставить Аникс Фро наедине со всеми? Особенно с лаской?
— С чем?
— Новой ручной лаской. Возможно, ее придется убить. Не думаете, что я нужнее там? Ну, когда уверюсь, что вам не перережут горло?
— И почему бы жрецу резать мне горло, Водичка?
Она пожала плечами. — Кто поймет разум жреца?
Штырь сказал со вздохом: — Хорошо. Раз ты явно не желаешь сотрудничать с Омсом, вернись на пост. А о моем горле пусть заботится моя голова.
Водичка нахмурилась, видя улыбочку на лице Штыря, но лишь на миг. Ведь все сержанты идиоты. — Да, сержант, спасибо, сержант. Вы правы, оставим Омса наедине с собой. Иного не заслужил. — Она улыбнулась Штырю и ушла.
Штырь отвернулся, открыл дверь и влез в карету.
— Так и думал, что найду вас здесь, — сказал Омс, садясь напротив Бенжера. "Трехлапого Пса" ценили местные, что казалось Бенжеру лучшей характеристикой таверны. Омс огляделся, выхватывая взглядом ссутуленные фигуры за столиками. Все шестеро. — Ну, если ты реально здесь.
— Конечно, здесь, — ответил Бенжер с гримасой. — Где еще мне… о, ладно. Ты прав. Я лежу в тайном логове и забавляюсь сам с собой.
— Если ты там, придется идти туда и ломать стену.
— Уверен, что хочешь? Только подумай, в каком виде я окажусь. Ладно, шучу.
— Интересные у тебя шуточки.
— Э?
— Забавляться самому с собой.
Бенжер скривился сильнее. Вздохнул. — Да, я реально здесь. Честно. Хватит всех подозревать, Омс.
— Самый тупой совет, от тебя услышанный.
— Итак, ты меня нашел. И чего хочешь?
Омс молчал, пока слуга не принес кружку эля, поставив на стол и слизнув пену с мохнатой руки, и не вернулся к бару.
— Считай хорошим знаком, — заметил Бенжер, — что он сам пьет свое пойло.
— Неужели? — Омс глотнул, поморщился и пожал плечами: — Могло быть и хуже. Но это не "Мрак Малаза".
Бенжер фыркнул. — Идиот. Никогда ты не пробовал "Мрак Малаза" и знаешь, откуда я знаю? Попробовал бы, помер бы.
— Правда? Почему?
Бенжер подался вперед. — Это шутка, видишь ли. Пришла оттуда.
— Откуда?
— Думаю, из Мертвого Дома. Это пойло Теневой Луны. Метафора, понятно? Старые солдаты, прошедшие через всяческое дерьмо, говорят: "Ну, это еще не мрак Малаза". Врубился? — Бенжер отпрянул с улыбочкой. — Но в том и проблема, Омс. Если приходится объяснять и пояснять, теряется соль. Но я человек прилежный и объясняю любому, что да почему. Вот как тебе.
— Почему любой разговор с тобой разочаровывает?
— Ну, тут проблема, не так ли?
Омс закрыл глаз, на миг, и вздохнул. — Какая?
Бенжер чуть не подавился элем. — Видел череп над очагом? И черепа, вделанные в камни вокруг? Видел шкуру с тремя лапами, что висит между кухней и залом? Это, милый мальчик, история. Псы и лошади Теблоров. И черепа Теблоров.
— Карса Орлонг.
— Бог с Разбитым Лицом, да. По мне мурашки ползают, когда сижу здесь.
— Но сидишь.
— Люблю мурашки.
Омс потер лицо. — Чертовы маги, все вы такие странные. — Уселся удобнее, размышляя. "Проблема, сказал бы Бенжер, с одержимостью духом гигантской рыжеволосой женщины всего сильнее злит тем, что она не умеет говорить. Остальное я вынес бы, даже ночные обнимашки. Ладно, особенно обнимашки. Это же дрожь любви. Ледяной, жгучей, в которой можно утонуть. Вопя от восторга". Две ночи назад она сумела убрать его руку, чтобы обнять крепче. Но ни слова, ни шепота, ни даже дыхания в ухо. Это сводило с ума.
Странный одышливый смех Бенжера заставил его поднять глаза. — Теперь что?
— Твои мысли заставили ее покраснеть.
— Что? Она здесь? Ты можешь ее видеть?
— Купается в твоей похоти, спорить готов. Что за милое сияние. Не одолжить ли вам мое тайное логово?
— Не нужно. — Омс отпил эля.
— Есть не один вид секса, Омс.
— О чем ты?
— Ну, для нездешних существ… даже касание к твоему бьющемуся сердцу заставит их визжать. Или ощущение теплого тела. Или если они пьют из чаши твоей жизненной энергии.
— Ты делаешь ее каким-то паразитом.
— Может быть, так и есть. Но нет, ты желаешь внести в вашу ситуацию сочные сантименты. Есть летучие мыши, что кусают сосок коровы и слизывают кровь. Угри, что плывут по струе мочи и поселяются в твоем члене. Иглочерви, что заползают в ухо, выгрызают перепонку, делают восковой кокон, и потом большой желто-черный жук выползает и живет в синусах.
— Иглочерви? Никогда не слышал.
— С Фаларийских островов. Вот почему почти все фаларийцы безумны. Я о том, что она что-то получает от ваших потирушек. Но что получаешь ты от ее внимания? Спорим, до обидного мало.
Против этого было трудно возразить. — Грубит желает провести перепись местных. Кто сможет идти, кто не сможет.
Глаза Бенжера сузились. — Идти? Или бежать?
— Ну, мы можем начать с ходьбы, о беге позаботимся потом.
Тон Бенжера изменился. — Знаешь, что это сулит. Верно? И во всем виноват ты.
— Как это я виноват?
— Ты лазил по лесам.
— Если бы не лазил, Бенжер, мы не знали бы, насколько всё плохо.
— Точно. Покой разума.
— Фатальное неведение, хотел ты сказать!
Бенжер пожал плечами. — Семантика.
Дверь таверны хлопнула, Омс оглянулся и тут же подался к Бенжеру. — Кто еще нам поможет?
Тон целителя был странно ровным. — Тяжелые. Скудно-Бедно, Скажу-Нет, Дай и, может, Фолибор. Пошлю белку разворошить им шерстку.
— Ты — чего?
Бенжер моргнул. — Прости? Я сказал, что соберу их.
— Ты не так сказал. — Тут Омс снова оглянулся. Вошедшая женщина села за пустой столик шагах в шести от них. В ней было что-то необычное. Он поглядел на Бенжера. — Ты как демона увидел.
Глаза Бенжера бегали. — Волосы встали на шее?
— Ага, раз ты спросил.
— Кровяное масло.
Омс вздрогнул, качнулся вперед. — Это она? Я слышал о ней, — шепнул он. — Продает намек на… масло.
Брови Бенжера взлетели. — Хочешь вкусить?
— Нет, нет. Привыкание.
— Уверен, она не остается без работы.
— Бедная женщина, — пробормотал Омс. — Было бы чудно ей помочь.
— Есть способы, — признал Бенжер. — Если она захочет.
— Почему бы нет? Так есть способы?
— Высший Денал. Высочайший.
— Ты?
— Возможно. — Он пожал плечами. — Я был бы рад попробовать. Но это может вызвать затруднения. С местными.
— А, понимаю. Может, донести до капитана? Мы же солдаты. Если не помогаем местным, какой от нас прок?
Бенжер улыбнулся. — Омс, ты редкая птица. Не удивляюсь, что тебя вышибли из "Когтя".
— Никогда не был Когтем. Не знаю, почему люди верят во всякую чушь. Ну, ты пойдешь и спросишь, хочет ли она помощи?
— Нет. Подожду, пока не велит капитан.
— Он велит.
— Знаю.
— Допивай. И займемся делом.
Фолибор сосчитал мужчину на восточном тротуаре главной улицы. — Ты. Ты номер пятьдесят седьмой. Запомни номер.
Мужчина выпучил глаза.
— Не работает, — заявил сзади Кожух.
Фолибор повернулся, корча рожу. — Тебе не нужно было увязываться за мной. Омс и Бенжер были весьма точны, говоря, кого берут в волонтеры. Меня, не тебя. Дая, не Ори Громче. Улавливаешь схему, Кожух?
Мужчина попытался уйти, но Фолибор схватил его за руку и приволок обратно. — Номер пятьдесят седьмой.
— Слушай, — сказал Кожух. — Я брошу его на мостовую и прижму. Ты вырежешь ему номер на лбу. Так проще.
— Нож сломал. Ночью.
— Чего делал?
— Забудь. Дело в том, что у меня лишь меч.
— Размер цифры меня не заботит, Фолибор.
— Я пятьдесят седьмой! — закричал мужчина.
— Видал, Кожух? — Фолибор отпустил мужчину. — Пойдем найдем еще.
Мужчина поспешил прочь, дико виляя по грязной улице, потом рванул в переулок. Фолибор и Кожух следили за ним до исчезновения.
— Ничего не забудет, — заверил Кожух. — Но почему я всегда играю кровожадного? Почему бы не поменяться?
— Твое заявление рождает много возражений, Кожух. Позволь перечислить все.
Они пошли по улице, отыскивая еще одного невезучего гражданина Серебряного Озера. — Первое, ты вызвался волонтером. Одно это ставит тебя в подчиненное положение, на мою милость. Второе, это была моя схема, не твоя, так что делай как сказано. Третье, я на вид добрее тебя. Любой заметит… — Он замолчал, наставив палец на женщину, что перебегала улицу, не желая встретится с ними. — Ты!
— Девятнадцать! — закричала она.
— Хмм, — сказал Фолибор. — Так и думал, выглядит знакомо.
— Нет, не выглядит. Мы ее никогда не встречали. Что-то пошло не так.
— И пятое, именно я веду счет в голове. А ты потенциально запасной вариант, но ты ведь отлыниваешь.
— Вот докажу, что не отлыниваю. Ты упустил четвертое возражение.
— Не упустил, Кожух. Четвертое в том, что ты на самом деле кровожаден. Я решил, что это само собой разумеется.
— Я? Идея с мечом — твоя!
— Я и правда сломал нож ночью.
— Чего делал?
— Забудь. Дело в том, что у меня лишь меч.
Кожух нахмурился. — Ты уже это говорил. Теми же словами. Повторяешься.
— Ты начал.
— Я начал, надеясь, даже ожидая иного итога.
— Как будто кровожадность сама по себе не дурна, ты еще и тупой. Реально, Кожух, иногда я отчаиваюсь.
Они обогнули угол и наткнулись на Дая с Ори Громче. Те хватали друг дружку за глотки.
— Эй! — рявкнул Фолибор.
Тяжеловесы застыли, оглянулись.
— Тебя не привлекали, Ори. Тебе здесь не место.
— Я нашел четырнадцатую! — зарычал Ори Громче.
— А я шестнадцатого! — взвился Дай. — Но кого нашел потом? Одноногую бабу, и она была четырнадцатая и восьмая тоже!
Кожух хмурился. — Одноногая? Очень короткие волосы, косая? — Он поглядел на Фолибора. — Но она же тридцать третья.
— Друзья, — отозвался Фолибор. — Думаю, мы нашли порок в схеме Кожуха.
— Моей схеме?
— Тут он прав, — заметил Дай. — Ну, как все эти люди могут запомнить все эти номера?
Внутри карета была весьма уютной, сиденья усыпаны подушками, фонарики на крюках давали теплый свет, игравший на резных панелях. Сзади крюки потолще держали тяжелую завесу для спального места. Коричневые шкурки каких-то мелких зверьков были сшиты в одеяло, накинутое на плечи святоши, сидевшего напротив Штыря.
— Водичка считает тебя шпионом.
— Эти дни позади.
Они говорили по-малазански. Святоша вынул резной графин и до верха налил в золотые кубки черную жидкость.
— Что это? — спросил Штырь. — Меласса?
— Келик… о, не делай такое лицо. Эта версия нейтрализована. Ее даже не получают из гниющих трупов. Помнишь, в сердце того гнусного напитка таился бог? Его уже нет. — Он предложил кубок Штырю. — По-прежнему горчит, но не без приятности.
— Извини, откажусь.
— Нужно было подумать. Дурные воспоминания.
— Что я хорошо помню, это как задал тебе жару, Жрикрыс. А нужно было сразу убить. Ведь таково наказание за дезертирство.
— В то время ты уже не был солдатом империи. Повезло мне.
Штырь откинулся на сиденье. — Бравый Зуб прозвал тебя Жрецом, но это была лишь кличка. Но теперь, похоже, ты сжился с ролью.
— Жрец Крыс. И мой культ растет. Только подумай, Штырь: старый твой друг, возможно, на пути к возвышению в боги.
— Я полагал это чепухой. Но ты, похоже, вполне на своем месте. Что случилось после Черного Коралла?
Жрикрыс вздохнул, отпил келика и вздохнул снова. — Темные дни и ночи еще темнее. Я узрел свою душу и нашел ее жаждущей. Всё, что ты высказал… ты был прав в словах и делах. И некоторым образом указал мне путь, на котором я ныне стою.
— Ты был задницей, и я на это указал. Ничего более.
— Трудно поверить, — ответил Жрикрыс, не сводя взгляда с темного пойла в кубке, — но иные задницы согласятся, что они задницы, с блеском… чего-то такого в глазах. Гордыни? Вызова? Или это безмолвный вопль отчаявшегося глупца?
— Обычно всё сразу.
Жрикрыс кивнул. — Поистине жалкая и бесполезная присяга. Гордыня пуста, вызов тоньше скорлупки. А вот вопль оглушает.
— Ты всегда был искусен в словах, — заметил Штырь, — когда хотел ими пользоваться.
Жрикрыс перехватил кубок другой рукой, повел пальцами. — Видишь пятна? Не келик, чернила. Я пишу свою собственную Священную Книгу.
— Не припоминаю, чтобы ты был склонен к поклонению.
— О, я был, Штырь. Я поклонялся худшему в людях. Находя извинения тому, чем был и всему, что творил. Склонялся пред истиной страданий и нищеты, ища выгод лишь для себя.
— Затем всё изменилось.
Жрикрыс слабо улыбнулся. Не Штырю и не тому, кто мог прятаться в спальне. Может, воспоминанию, смешанному с горем? Улыбка казалась отстраненной и далекой. — Жрица Искупителя. Помнишь ее? Отравленная келиком, она вела танец смерти и разрушения.
Штырь кивнул.
— Вообрази, как красивая вещь становится чем-то подобным.
— Сомневаюсь, что она согласилась бы зваться вещью, Жрикрыс. Тебе это подходит куда больше.
— Я не о лице или теле. Я не о ней вовсе. Я о танце, об экстазе поклонения. Упасть в объятия бога… Я увидел ее и устыдился.
Глаза Штыря сузились. — Так каким именно богом ты желаешь стать?
— Это важно? Бравый Зуб назвал меня Жрецом и знаешь, почему? Я подружился с крысой в казарме, всего-то. Она была больная, не могла стоять на задних лапках и все время падала, как бы кланяясь мне, пока я ее кормил.
— И как Бравый Зуб это увидел? Он никогда не покидал конторы.
— Он не видел. Еще страннее: он назвал меня так до встречи с крысой.
— И если бы он не дал такой клички, ты не задружился бы с крысой-калекой? Ты об этом?
— Нет. Скорее о том, что Бравый умел видеть наши души. Знал, кто мы, прежде нас самих.
Штырь подумал и дернул плечом. — Возможно.
— И это стало вкусом моей магии, ведя меня все глубже. Я зачаровывал крыс, пользовался ими. Мог ехать на любой, видеть их глазами и слышать, что они слышат.
— Отлично для шпионажа. Но ты стал Сжигателем Мостов.
— Я не записался бы в Сжигатели, как и ты. Сам понимаешь. Они словно выросли вокруг нас. И я нашел применение талантам. Крысы — лучшие друзья саперов, почти что чертовы родичи.
Штырь хмыкнул.
— На запад, — продолжал Жрикрыс. — После Коралла. Как и все, я напитался благословением Искупителя. И жалел, что дезертировал. Жалел, что не увидел в нем бога, когда он был еще человеком.
— Итковианом. Если бы остался, ты мог бы погибнуть в тоннелях под Крепью. И никогда не встретить Итковиана.
Внезапно пламя вспыхнуло в темных глазах Жрикрыса. — Неправда. Вот оно! Гадаешь, что меня тревожит? Что сломало меня? Подумай, Штырь! Что делают крысы, прежде чем все обрушится?
— Бегут.
— Они могли выбегать из подкопов в тот самый миг, когда Тайскренн ступил на поле! Еще не понял? Я мог бы спасти Сжигателей! Мог спасти их всех!
Штырь сел прямее, тихо закрыв глаза. Вспоминая… и тут же гася вспоминания.
Открыл глаза и всмотрелся в Жрикрыса. — Нет смысла об этом думать, Жрец. Если не тоннели Крепи, то другая катастрофа. Империи было нужно, чтобы мы пропали. Или нужно Тайскренну, если тут есть различие. Мы уже были мертвы, и мы знали это. Вот почему ты сбежал. Стал первой из наших крыс.
Жрикрыс понурил голову, замолчав.
— Не думаю, что можно решить и стать богом. — Штырь говорил спокойным тоном. — Ты не можешь возвыситься по своей воле.
Жрикрыс поднял глаза, на лице мелькнуло раздумье. — То есть ты никогда… не… Боги, Штырь. Давно ли ты пользовался своим садком?
— Многие годы назад. И ничего хорошего не вышло. А что?
— Так ты не знаешь? Ничего не знаешь!
— О чем ты?
— Пантеон взорван — ну, это ты точно знаешь. Но затем появились новые садки. Безумные, дурнее летучей мыши. Боги пали, но явились новые. На картах Колоды Драконов ты найдешь невиданные Дома — их многие десятки! — Он помолчал, допил келик и налил еще. — Не говоря об Коротышах, — закончил он, утирая рот.
— О ком?
Глаза Жрикрыса блеснули. Он встал и открыл дверцу бокового ящика, вынув лакированный деревянный ящичек. Сел и встряхнул ящичек.
Штырь услышал звон. — Монеты?
— Да. Нет. Коротыши. Не деньги… — Он хрипло засмеялся. — Не в здравом смысле слова. Новые садки — о, гадатели пробовали работать с ними, но вышло боком. Нет, отныне они пользуются для гаданий Коротышами. — Он опустил ящичек на колени и осторожно открыл. — Я погадал, и ничего не изменилось. Сейчас не гадаю. — Глаза горели, словно его охватил жар. — Это чтение довольно дикое. Хуже, при нем время искажается…
— Как именно… Нет. — Штырь покачал головой. — Забудь. Мне не интересно. Честно.
Жрикрыс вытащил немного монет. Штырь заметил блеск — серебро, золото, медь и железо. — Металл важен, аспектирован. Некоторые Коротыши имеют разные металлы на лице и обороте. — Он морщился. — Вот почему они не годятся для рынка.
— Я увидел золотую. С двух сторон.
Жрикрыс вытащил монету, поднял в руке.
Штырь схватил кругляш. — Полновесная. — На одной стороне было колесо со спицами, не четкие линии, скорее выступы. — Белое золото.
— Ага. Колесо Звезд. А на другой стороне?
Штырь перевернул монету, поднял брови. — У золота алый оттенок. Там меч. С одним лезвием.
— Ярость, — сказал Жрикрыс. — Клинок самого Икари.
— То есть Икария? Ах, Коротыши.
— Иногда говорят, он создал новые садки — не все они новы, разумеется, но даже знакомые искажены. Свет и Тьма, Жизнь и Смерть, они не на привычных местах.
Штырь кинул монету обратно. — Удивлен, что их не переплавили. Эта одна весит как десять консулов.
— Ближе к двенадцати, но всем ведомо: расплавить монеты — получить проклятие. Как и разрезать, или сплющить молотом, или плюнуть на них, или поставить на кон. Хочешь проклясть мертвого, ну, вложи в уста трупа Забвение или Неудачу. Гнусно. Появились торгаши, продающие проклятия Коротышей на любой случай. Это непотребство. Я так не стал бы и не покупаю таких штук.
Штырь пожал плечами. — Времена меняются. Мир меняется. Но перемены здесь могут быть не такими же, как перемены вокруг. Не думаю…
Жрикрыс оборвал его: — Думаешь, я скитался по ривийским равнинам целые годы? Штырь, я был на Семиградье. Вернулся лишь пару лет назад. Культ Вороны — они поклоняются Колтейну! Охвачен весь континент! И есть другие. Икари с Коротышами и без, Дважды Живой, Искар Джарек…
— Я знаю, кто такой Искар Джарек.
— А Рыцари Смерти? Это же трахнутые Сжигатели!
— А ты упустил шанс.
— Нет, Штырь. В том и дело. Ты не чуешь, как нас омывает поток? Нас, еще живых Сжигателей? Есть ли у тебя ключ к происходящему?
— Ты дезертир.
— Не важно.
Настала пора Штырю отворачиваться, ибо воспоминания вернулись, и нельзя было их сдержать. Отродье Луны разбитое и умирающее, льющее океан слез на опустевшую равнину. Мертвые Сжигатели Мостов положены внутрь, нежданное благословение и что-то холодное, нежнее ладони, коснулось его, облегчая горе, ужасную потерю.
И он видел в глазах оставшихся живыми — Хватки, Дымки, Дергунчика и прочих — что их омыл то же поток.
"И полился черный дождь. А потом мы предложили Искупителю что имели, хрупкие значки для растущего кургана. Мы шли среди живых, мы, горсть выживших, брели будто призраки.
Чтобы нас развеял ветер, унес вдаль".
Он глядел на Жрикрыса. — Ты ощутил?
— Пьяный и больной. В переулке Мотта нечто коснулось моего лба и поцеловало. Нечто влилось в меня. Я ощутил, ага, и подумал о горькой насмешке какого-то бога. — Он склонил голову набок. — А ты? Ты знал, что случилось?
— Нет. Вряд ли кто-то из нас знал. Мы… онемели. Сломались. Стали развалинами.
— А теперь?
— Иногда я чувствую… наблюдение. — Он резко потряс головой. — Просто чувство.
— Не просто чувство, Штырь. Хватит, человече! Хромой Солдат от Врат Смерти — это Вискиджек. И они с ним. Наши умершие друзья. Они все с ним. Их благословили в Отродье Луны.
— Кто же благословил их? — возмутился Штырь. — Не Искупитель. Не Каладан Бруд.
— Дважды Живой, — отвечал Жрикрыс. — Трепаный Ганоэс Паран. Владыка Колоды.
— Отчего ты так уверен?
Жрикрыс пожал плечами. — Вкус. Нет, — поправился он, — не знаю точно. Просто чувство. Кто еще там был? У кого еще была власть благословлять? Это Паран.
— Тебя даже не было там.
— Не важно. Я беседовал со многими, что там были.
Штырь не был убежден, сам не зная почему. — Могла быть Корлат, отдавшая Вискиджеку сердце. Или сам Аномандер Рейк.
Но Жрикрыс качал головой. — Был бы привкус Куральд Галайна. Благословение было чистым. Горело горем и сожалением. Почему ты не веришь мне?
— Капитан Паран стал Владыкой Колоды Драконов. Да. И возвысился. Теперь он Дважды Живой, Повелитель Гаданий, Хранитель Карт. Такой бог не благословляет. Он освящает. Влагает силу в карты, в Дома и так далее.
Глаза Жрикрыса сощурились. — Вот. Ты не так уж равнодушен, а?
— Просто думаю, что Сжигатели начали путь возвышения задолго до него. На Семиградье. Вот почему императрица должна была нас уничтожить. Она видела, как трудно было Келланведу с Т'лан Имассами Логроса. И не хотела повторения.
Жрикрыс улыбнулся, опираясь о спинку сиденья. — Тогда она была дурой, Штырь. Убить нас означало подтолкнуть возвышение. Т'лан Имассы? Интересное сравнение. Подумай. Через тысячи лет безумный некромант воззовет к Рыцарям Смерти, и явится армия неупокоенных. Железные клинки вместо кремня, но что еще? Похоже, они будут слишком похожи на Т'лан Имассов. Иные идеи так опасны, что можно лишь таить их.
Мысль потрясла Штыря. "Вот куда мы идем, мы, еще живые Сжигатели? Вискиджек, ты точно желал возглавить армию немертвых? Ты сейчас истинно счастлив?" Он скривился. — Но что ты делаешь здесь?
— В лесу есть крысы.
— Мы знаем…
— Нет, я о настоящих. Крысы из тундры. Большие твари, толстый мех, обгложут труп за дюжину ударов сердца. Я был на ривийских равнинах, ты уже понял, и моя власть… да, я ощущаю крыс. Знаю, это зловеще, но таков уж я. Пусть. Крысы тундры — саэмды зовут их вел'ай, знаешь ли — они бегут с севера. Уже пришли на ривийские равнины. Они бегут, Штырь.
— От чего?
Жрикрыс пожимал плечами. — От чего-то дурного. Вот потому я здесь. Сбежавший первым теперь вернулся, чтобы сказать тебе первому: бегите, Штырь. Во имя Искара Джарека, уносите отсюда чертовы ноги!
Малазанские морпехи — те, что не были в дозорах, на страже ворот или других заданиях — заполонили таверну "Трехлапый Пес". Местные тут же разбежались, все как один выкрикивая разнообразные номера.
Фолибор откашлялся и начал: — Я решил собрать эту встречу с целью…
— Захлопни люк, Фолибор! — рявкнул Омс. — Слушайте, все вы. Миссия была не из трудных. Тогда как, ради Плачущего Дитяти, ухитрились вы исказить ее превыше узнавания?
Фолибор поджал губы. — Кого первого желаете услышать?
Омс закрыл лицо руками. — Боги подлые, — буркнул он.
— Советовал бы по старшинству, — сказал Кожух. — Но вот мы, четверо тяжелых пехотинцев, записались одновременно. Бенжер? Кто его знает. Вот Омс, Омс с нами очень давно, уверен. Дольше любого из нас, он ведь Коготь.
— Я никогда не был Когтем!
Все кивнули, Кожух продолжил: — Так что считаю, первыми должны быть Омс или Бенжер, но если Омс сам просит объяснений, да, он вне списка. Но если он желает объяснить затруднение сам себе, думаю, остальным следует отправиться к "Угрю", чтобы не мешать старшему по званию уладить дела.
— Тогда слово переходит к Бенжеру, — встрял Фолибор. — Согласно правилам исключения.
— И старшинства, — звякнул Дай.
— И старшинства, Дай, верно.
Омс хлопнул ладонями по столешнице, заставив собравшихся вздрогнуть. — Всё должно было происходить скрытно. В тишине, без фанфар. Простой поголовный учет с уточнением значимых деталей — кто прикован к постели, хром или слеп, и сколько здесь детей, не способных идти самостоятельно.
— Значимых, — поднял брови Ори Громче. — Вот это осложнение.
— Точно, — согласился Фолибор. — Пред нами множество толкований.
Ладони Омса снова ударили по столу. — Только что мэр налетел на меня в слепой панике, — скрипел он зубами, — услышав, что всех эвакуируют. Скорее всего, в крайней спешке. Гонят в шахты…
— Какие шахты? — удивился Дай. — Не знал, что тут есть шахты.
— Нет здесь никаких шахт!
Дверь открылась, вошли Водичка, Аникс Фро и Вам Хана. По грязному полу заскрипели передвигаемые стулья, лязгнули кольчуги — прибывшие устраивались.
Аникс улыбнулась Омсу и набила рот ржавым листом, лицо становилось бледнее с каждым движением челюсти.
Омс смотрел на нее с рассеянным восхищением. Но Вам Хана кашлянул и начал:
— В Серебряном Озере две тысячи двести восемнадцать жителей.
— Но я насчитал лишь двадцать девять, — сказал Фолибор.
— Точно, — рявкнул Дай, — но твой Двадцать девятый был моим Семнадцатым, у Ори он же Двенадцатый, и…
— Тихо, умоляю. — Омс повернулся к Ваму. — И как ты пришел к этому числу?
— Спросил могильщика. Он ведет список. Но всё ещё лучше.
— Что ещё лучше?
— Там точные числа, Омс. Двести и девятнадцать детей в возрасте до восьми лет. Еще три сотни и пятьдесят семь от восьми до шестнадцати…
— Город помешался на трахе! — сообщила Водичка.
Омс хлопнул по столу в третий раз и ткнул пальцем в сторону Вама. — Откуда могильщик это знает?
— Это очевидно, — вставила Скудно-Бедно. — Фискальные расчеты для уточнения ожидаемого времени закупок и поставок. Гробов.
Повисло молчание. Затем Вам Хана сказал: — Нет, не так. Могильщик еще и местный лекарь.
Аникс хмыкнула и сплюнула бурым на пол. — Так он малость пессимист, верно?
— Вернемся к трах-помешательству! — настаивала Водичка. — Я права, не так ли? Чертова уйма малолеток!
Вам Хана поднял руку. — Точно. Но после первого налета погибли многие взрослые. После мятежа — еще больше. Прежний мэр начал платить женщинам за детей, и новый продолжил практику.
Аникс фыркнула: — Лучший способ заделать ребенка!
Водичка попыталась дать Аникс затрещину, но промазала. — Он не самолично разносит им денежки, а? — Она огляделась. — Так? Проверим детишек, Вам Хана, вдруг все похожи на мэра.
— Он платит за беременность, — объяснил Вам. — Не делает им детей.
— И много ли платит? — спросила Аникс и тоже заозиралась. — Эй, если целую кучу…
— Ты не местная, идиотка! — сказала Водичка. — Мэр не заплатит тебе за брюхо, поняла? К тому же, если заплатит, остальные наши — все, что тебя знают — скинутся и заплатят, чтобы брюха не было. Почему? Потому что одной идиотской жвачной коровы твоей породы вполне достаточно! — Она поглядела на Омса. — Но я слышала, мы всё равно казним всех местных, верно? Я готова, откуда начинать?
— Никого мы не казним! — завопил Омс.
Водичка моргнула. — О, ладно. Но хоть одну? Я готова казнить Аникс Фро, пока мэр ее не обрюхатил.
Аникс фыркнула. — Я не местная, и вы же хотели меня осыпать деньгами. Или мэр — красавчик?
Фолибор подался вперед. — Тут она права, Водичка. Она не местная. И кучи денег не будет, по любому. Ведь забеременеть означает вылететь из морской пехоты пинком под зад, и это будет грустно, но не очень грустно. К тому же мэр — урод. Также советую казнить могильщика последним.
— Имеет смысл, — закивала Водичка. — Не всех. Некоторых. Ты стал умнее, Фолибор.
— Нет. — Омс почти плакал. — Никакого смысла.
— Так я не беременею, — сказала Аникс Фро. — И точно, не хочу ребенка от мэра-урода, сколько бы он ни отвалил.
— Ну, круто, — застонал Кожух. — Теперь нам придется утешать мэра с разбитым сердцем, в довершение всех забот.
Водичка кивнула: — Бедный мэр.
Омс встал. — Вам Хана, пойдешь со мной доложить капитану. Не возражаешь?
Вам кивнул головой. — Не нужно. Уже доложил.
— Так меня сняли с крючка?
— Да. Весьма рад.
— Благословлен будь, Вам Хана. И не слушай, что говорят все товарищи по взводу.
— Погоди… а что все они говорят?
Омс обошел стол, на миг опустив сочувственную руку Ваму Хане на плечо. Торопливо вышел в дверь.
Все молчали. Затем Дай вздохнул. — Было весело. — Встал и огляделся. — А где бармен?
— Убежал, — ответил Кожух, — едва Водичка сообщила о казни всех местных.
— Так… пьем бесплатно!
— Нет, Водичка, не пьем.
Она сверкнула глазами на Фолибора: — Почему?
— Потому что вычтут из довольствия, вот почему. Едва смятение уляжется и люди задышат спокойно, владелец вернется, найдет бочки пустыми, нажалуется самому капитану, и у нас будут проблемы.
Водичка нахмурилась. — То есть мы не убиваем всех местных? Не смешно. В жизни никогда уже не будет веселья!
Промашка с сестрами сидели за столиком "Черного Угря". И смотрели на одинокого морпеха неподалеку. Впрочем, он был не так близко, чтобы слышать их разговоры, хоть о себе самом, хоть о сослуживцах. И все же его присутствие нервировало.
Скачка, самая младшая, налила себе в кальян дешевого вина. Глаза остекленели, что для нее стало нормой; да и всегда они были тускло-зелеными, будто пыльные листья. После двух порций ржавого листа голос стал хриплым. — Мы не можем им доверять. Всё не так, как раньше.
Промашка закатила глаза. — Тебе едва семнадцать, Скачка. Откуда тебе знать, как было раньше?
— Когда Благая Ролли напивается, болтает со мной.
— Потому что у тебя невинный вид, — Сказала Летунья. — Но ты не такая. Ты же из нас худшая.
— К делу не относится. Было так, что в легионе или даже в армии лишь горстка магов. Верховных магов. Жутких до усрачки. О, были еще во взводах, но низшего сорта. Урвали что-то там и тут. Но все поменялось. Нет больше верховных магов — император знает, им нельзя верить. И он взял морпехов и напихал им кучу низкосортных магов. Но там попадаются и парни пострашнее. Короче, всюду клятая магия.
— Потому что кончились морантские припасы, — сказала Промашка. — Да, делаем свои, но на них нельзя положиться. Так что если морпехи хотят оставаться корявым кулаком, лупящим врага, им нужно компенсировать припасы. Маги вместо саперов, поняли?
— Кто кому тут устраивает экзамен? — сказала Скачка из-за свежей тучи тошнотворно-сладкого дыма. Сощурилась на одинокого морпеха. — Он маг.
Летунья нахмурилась. — Не показывает вида.
— Конечно же, — согласилась Скачка. — В том и дело. Позволь мне догадаться, думаю, что половина морпехов сейчас маги разного сорта.
— Позволить тебе догадаться?
Скачка скривилась. — Да, это догадки Благой Ролли. Если сомневаешься, говори с ней.
В таверну вошли трое. Промашка осторожно подняла кружку и выпила. Скачка творила новые тучи дыма. Летунья сгорбилась над столом, потянулась за кувшином. И сказала тихим тоном: — Неожиданно.
— Компания Балка, — буркнула Скачка. — Должно было случиться, рано или поздно. Даже наемники иногда пьют.
— Ха, ха, — равнодушно отозвалась Промашка. — Сторп говорил, они покупают у него бочками и везут в лагерь. Нет, эти трое пришли забросить удочки.
— Слышала такие шутки, — сказала Скачка, на миг оторвавшись от трубки.
— Снова наш пьяный сержант?
Скачка пожала плечами. — Может быть. У них убийца-лазутчик убит морпехом в дозоре. Ужасное происшествие, всяческие извинения. Но дело было грубое. Аж глаза на лоб лезут.
Это было уже интересно. Промашка всмотрелась в сестрицу. — Давай. Глаза на лоб?
— Как бы тело принесли в одном мешке, голову в другом.
Тишина повисла над столиком.
Скачка усмехнулась. — Верно. Осторожнее подходите к морпеху, чтобы похлопать по плечу. Такой рефлекс: меч наголо и поперек шеи, голова катится. — Упс, — говорит морпех. — Она подняла два пальца. — Два мешка.
— Кто из морпехов?
— А важно?
Они замолчали: трое наемников, взяв по кружке, приближались к столику сестер.
Двое мужчин и женщина. Она выглядела уже напившейся, да и все трое заставили мурашки поползти по шее Летуньи.
— Регуляры, — начала женщина, — верно? Рады увидеться. Вы похожи на сестер. У меня была сестра. Утонула в пруду в пять лет. Разбила сердце мамочки.
— Ужасно, — сказала Промашка. — Сочувствую тебе и твоей матери.
— Мне было на год больше, — продолжала женщина. — Пыталась дотянуться до нее, когда она упала с берега. Не смогла. Умела плавать, но там было высоко. Я не решилась спрыгнуть. Пока слезала, стало поздно.
— Спорю, твое сердце тоже разбито, — отозвалась Скачка безучастно.
Женщина дернула плечом. — Может быть. Но девчонки быстро утешаются, верно? Я сержант Спица. Это Крик и Шугал. Мы командуем ротами в Легионе Балка.
— Легионе?
— Вполне так, стоит нас посчитать, — сказал названный Шугалом.
Скачка крякнула: — Всего-то нужно, чтобы стать легионом? Количество.
Ответная улыбка была лишена юмора. — Прежде чем империя выплюнула нам контракт, мы молотили траханых морпехов… простите мои манеры, вы ведь регуляры, так что точно простите. Странные дела, то крошишь кого-то, то вдруг маршируешь с ним нога в ногу.
— Деньги есть деньги, — сказала женщина, Спица, и допила кружку. — Вот что значит быть профессионалами.
— Слышала, один из тех морпехов передал привет вашему лазутчику, прошлой ночью, — небрежно произнесла Скачка.
Лица троицы почти не изменились, отчего Промашку пронизал холод.
Спица резко повернулась в сторону Сторпа за стойкой бара. — Еще эля, сиделец! — Она снова глядела на сестер. — Эти морячки еще не сдружились с нами. Но всякое может быть. Вот почему я готова поставить вам круг. Сдружимся?
— Каково это? — спросила Скачка. — Толкнуть сестричку с берега. В пруд. Смотреть, как она тонет. Что ты чувствовала?
Промашка быстро вытянула нож, но здоровяк, Крик, оказался быстрее. Стол повалился набок от его пинка, тускло блеснули два длинных ножа. Крик надвигался.
Стол опрокинулся на трех сестер, но они успели отскочить и вынуть клинки, хотя стена за спиной стала проблемой.
"Дрянь". Перед длинными клинками их оружие казалось столовыми ножиками. "Сейчас выпотрошит нас, как рыб на пристани".
Спица отошла, на губах улыбка. Шугал держал в руке топорик и был готов выскользнуть из-за спины Крика.
И тут кто-то спокойно встал между ними.
Тот морпех. — Достаточно, — сказал он.
Крик поднял клинки выше, зубы оскалены, глаза блестят.
— Нет, тебе не хочется испытать меня, — заверил морпех.
— Думаешь, успеешь вытащить дурацкий меч, прежде чем зарежу? — Улыбка Крика стала шире.
— Ни шанса, — согласился морпех. — Но если оглянешься назад, на стойку, там Сторп уже достал арбалет и целится тебе в затылок. Конечно, можешь присесть, но это вряд ли сработает. Я же буду весь в хлопотах, убивая твоих приятелей. Поверь, для этого мне меч не нужен.
Крик не казался человеком, готовым сдаться. Скорее казалось, он сейчас бросился на морпеха.
Спица сказала: — Расслабься, Крик. Это меня оскорбила наша копченая кошечка, но я уже справилась. Спрячь оружие, друг, подними стол, мы спокойно посидим и…
— Нет, — отрезал морпех. — Можете валить на хрен. Приказ капитана Грубита. Никаких наемников в городе. Сторп посылает вам эль и вино, питаетесь в лагере.
Спица улыбнулась. — Хорошо. Могу узнать ваше имя, морпех? Знаете, вдруг еще встретимся. Я Спица.
Морпех усмехнулся: — Видите? Нетрудно. Я Глиняный Таз, Второй взвод. В следующий раз начните с привета.
— Уж точно, — заверила Спица. Махнула спутникам. — Идем.
— Сперва заплатите за себя, — сказал Глиняный Таз. — Осчастливьте Сторпа.
— Ага, — согласилась Спица. — Сделаем.
С колотящимся сердцем Промашка вложила нож в ножны и села. Как и сестры.
Глиняный Таз вернулся на прежнее место. Подождал, пока уберутся наемники, затем перетащил стул и сел к ним, лицом к Промашке. Он улыбался.
— Две из вас слишком напирали на моего товарища, прошлой ночью.
— Извинения, — сказала Промашка. — Мы тут пересидели.
Глиняный Таз кивнул. — Бывает. Я просто хочу пояснить. Не возражаете?
Летунья развела руками, как бы приглашая.
— Вы рядовые Малазанской Армии. Да, не самое восхитительное достижение. Но это не имеет значения, особенно для нас, морпехов. Пока мы здесь, мы относимся к вам… — он поднял палец и указал на сердце, — со всей теплотой и заботой. Как ни смешно. — Затем палец устремился к двери. — Эти трое. По ним рудник плачет. Они плохие люди.
— Заметила, — сказала Промашка. Во рту было сухо.
Глиняный Таз указал на Скачку. — Пусть ты вынюхала правду об утопшей сестричке, не нужно было выкладывать вслух. Ты понимала, но всё же рассказала. Почти доведя до смерти и себя, и сестер. Глупо. Спица рано или поздно вернется за тобой. Потому что ты увидела сквозь ее чары, увидела то, что она считала скрытым от всех. — Он встал. — Что ж, мы будем следить пристально, но и сама берегись.
— Я могу о себе позаботиться, — сказала Скачка.
— Ох, милая, она не придет прямо за тобой. Сперва убьет сестер, чтобы ты страдала. И твоих друзей.
Скачка побледнела и начала вставать. — Чудно. Я ее первая на куски…
Пока Промашка и Летунья усаживали сестру на место, Глиняный Таз снова улыбнулся. — Терпение, солдат. Не время калить сковороду. Еще не время.
Они смотрели, как он садится на свое прежнее место. Туда подошел Сторп.
Скачка трясущимися руками разжигала кальян.
Обернувшись к ней, Промашка сказала: — Они могли нас убить, понимаешь?
Скачка торопливо вдохнула дым. — Простите, сестры, я давила слишком сильно. Но та девка…
Летунья вздохнула: — Знаешь, мне трудно говорить, но залезть под куртку морпеха, прямо в подмышку — вонючую, не сомневаюсь — сейчас это было бы здорово.
Промашка кивнула. — И аминь.
Штырь вошел в контору. Капитан Грубит выложил наручи на стол и трудился над охряно-бурым пятнышком, пока не заблестела даже кожаная ветошь. Длинные пальцы выглядели так, будто запачкались в крови. — Милейший Штырь, рад видеть вас живым. Прошу, садитесь. Вот вино. Не лучшее, но все же вино.
Штырь неторопливо сел и помотал головой в ответ на предложение.
Грубит поднял глаза. — И?
— Как и ожидал, сэр.
— Ну?
— Он хочет, чтобы мы бежали, сэр.
Грубит со вздохом отстранился. Мельком поморщился своим алым пальцам. — Самый здравый совет, уверен. Увы, не такова участь солдата. Он приехал лично к вам, да?
— Подозреваю, да, — сказал Штырь, чуть шевельнув плечами.
— Но для дезертира это риск. Вы ведь были обязаны убить его, едва увидев.
Штырь смотрел в сторону. — Иногда, сэр, милосердие оказывается карой страшнее казни.
— Но остальные не получат полезного урока.
— Лишь мы с вами, сэр, знаем, кем был Жрикрыс. Теперь он Жрец Крыс. Самозваный Властитель на полпути к божественности. Если меня что и тревожит, так влияние его прошлого на его будущее. Трудно предсказать, каким богом он обернется.
— Хмм. Возможно, вам все же следовало его убить, ради спасения всех нас.
— Он приехал с добрыми намерениями, сэр. Я хотел отнестись с уважением.
Грубит вздохнул и стер тряпкой остатки алой чистящей пасты. — Вы излагаете дело так ловко, что я не могу не уважить возникший меж вами союз. Что ж, не стану резать ему горло. — Он повел изящными пальцами. — Пусть живет и здравствует.
Штырь кивнул. — Спасибо, сэр.
— Разумеется, если, — продолжал Грубит, — вы удовлетворительно изложите мне, что на самом деле привело его сюда. Кроме простого предупреждения. Неужели он считает нас слепыми дураками? Но ладно. Остальное, дорогой сержант, остальное.
"Этого человека вокруг пальца не обведешь. Ну, не так, как пытался я". — Возвышение Сжигателей Мостов, сэр.
— Мертвый Легион Искара Джарека? И что?
— Похоже, не только мертвые. Склонен думать, это и привело Жрикрыса сюда и сделало таким, каким он стал. — Штырь помедлил. — Нас осталось мало по эту сторону Врат Смерти, но похоже, ни один не остался в стороне от… произошедшего под Черным Кораллом.
Грубит кивал, закрыв глаза, руки держали кожаную пластину наруча. — Ваши признания и их следствия не удивили меня, любезный. Что-то еще?
— Он бросил мне Коротыш.
Глаза Грубита заблестели внезапным интересом. — Мне внушили убеждение, что вы ничего не понимаете в подобных делах.
— Не понимал. И не понимаю. Он объяснял, но я так и не понял. "Внушили? Как? И кто?"
— Но информируете меня. Почему?
Штырь пожал плечами: — Инстинкт, сэр. Нечто говорит мне, что рассказать было нужно.
— Верно. Точно. — Грубит улыбнулся, но улыбка вышла холодной. — Который Коротыш, смею спросить? Можете не отвечать, ведь эти вещи глубоко личные, а личное следует уважать.
— Колесо Звезд.
— Уверены? Когда вы впервые взяли монету в руку, это было Колесо? Не сторона с Яростью?
— Да, сэр. Тележное колесо из точек.
— Не из точек, мой друг. Из булыжников. Колесо Звезд лежит на почве, вечно глядя в небо.
— А, — сказал Штырь. — Видел несколько таких. В далеких землях.
— Хоть раз входили внутрь?
Штырь скривился. — Я не идиот.
— Нет, конечно. Простите. Эти новые садки чреваты угрозой и зачастую неправильно понимаемы. Признаюсь, меня так и тянет посетить вашего монашествующего друга.
— Для гадания? Он попросит золото. Много золота.
— Они все такие. — Грубит положил наруч. — Идеально. Пришло время нагрудника. Предвижу долгий вечер натирания и полировки. — Брошенный Штырю взгляд был лукавым. — Лучшее время уйти, не так ли?
Лейтенант Ара ввела троих ротных командиров в шатер Балка. По ее жесту они встали у входа. Спица чуть покачивалась, выдыхая хмельные пары.
Балк, сидя на походном стуле, долго изучал вошедших, затем сказал: — Лейтенант Ара доложила о вашей рыбалке, передала всё, что вы рассказали. Что было нетрудно, ведь вы так неразговорчивы. Шугал, вы кажетесь пьяным менее остальных, так что прошу изложить в деталях все события вашего визита в "Черный Угорь".
— Слушаюсь, сэр, — отозвался Шугал. — Мы думали посеять раздоры, может даже перетянуть тех рядовых на нашу сторону. Хотя бы разбросать угли.
— Из регулярных войск?
Шугал кивнул.
— Всех семерых. Хм, это поистине, — сказал Балк небрежным тоном, — перевернуло бы положение вещей.
Шугал неловко зашевелился. — Мы понимали, что миром может не получиться, и решили, что будет не худо убить трех регуляров. За нашего человека, видите?
— Я в смущении, — сказал Балк, глянув на лейтенанта Ару. — Вы помните, Ара, чтобы я высказывал желание каким-то образом отомстить за гибель ночного ножа?
— Нет, сэр.
— Ммм. И точно. Напротив, я вроде бы призывал к терпению.
— Вы выражались весьма ясно, сэр, — заметила Ара.
Спица внезапно фыркнула. — От трахнутых морпехов осталась одна горсть, сэр, потому как мы их покрошили. Больше их никто не побоит…
— Пьяная тупая дура, — сказал Балк железным тоном. И встал. — Вернуться в тот день? К нашей стычке с неполной ротой малазанских морпехов?
— Мы положили две трети! — проскрипела разозленная Спица.
Балк подскочил к ней. — Именно. Стоит ли удивляться, ведь нас было с тысячу. А потом, когда они заставили Ару сложить оружие, вы сочли наши потери? Нет не думаю. Вы трое, командиры рот, плевали на гибель своих подчиненных. Хорошо, позвольте информировать вас о полном подсчете потерь столкновения с полусотней морпехов.
— Мы их сделали, сэр, — прошипела Спица, сверкая глазами на Ару.
— Три сотни и девятнадцать убитыми, — сказал Балк. — Семьдесят три ранеными, из них лишь десятеро смогут встать в строй. Когда-либо. Вы трое так усердно гонялись за их лазутчиками в кустах, что не видели, как эти морпехи кладут один наш взвод за другим. Лишь обороняясь, они держали нас на месте, пока три взвода обходили нас — как, интересно? — чтобы убить мою охрану и приставить мне нож к горлу. — Он подошел прямо к Спице, ткнул пальцев грудь, заставив отступить. — Оборона, не контратака, которую им следовало предпринять. Их сдерживал лишь приказ взять меня живым.
Балк вернулся к стулу, весь дрожа от гнева. — Итак, — сказал он более спокойно, — вы нашли трех регуляров в таверне. Почему они не мертвы?
Шугал откашлялся. — Вмешался один морпех. Мы могли завалить его сэр, но помнили о приказе не лезть к морпехам.
— И тот подлый бармен за стойкой, — бросила Спица. — С наставленным на нас арбалетом.
— Сторп, так? — сказал Балк, повернувшись к ним. Все трое закивали. — Ветеран Второй или Третьей армии.
— Старый хрен. В следующий раз Шугал ему шест от палатки забьет в…
— Следующего раза не будет, — заявил Балк. — Вы трое, как и все, заперты в лагере. Ослушаетесь — не только лишитесь званий. Вас казнят. Понятно?
Ара видела, как губы Спицы кривятся, но страх уже загорелся в глазах всей тройки. Первым, неохотно, кивнул Шугал, затем Крик и наконец, сама Спица.
— Вон из моего шатра.
Они скрылись в один миг.
— По самому краю, — сказала Ара, позаботившись опустить и проверить полог. — Их поводки почти перетерлись.
Балк хмыкнул, садясь. — Уже не долго. Так мне передали.
— Надеюсь, ты прав, — сказала Ара.
— Интересно… — начал Балк.
— Что тебе интересно?
— Кто тот одинокий морпех, что заставил их отступить. Пусть Сторп и приготовил арбалет.
— Смею догадаться, — сказала Ара, — из тех, о ком мы уже наслышаны. Может, Водичка. Или Омс. Или Бенжер.
— Если придет время перерезать их поводки, Ара, то натравив на этих трех. Понятно?
Она кивнула. — И будем надеяться, они поубивают друг дружку.
— Было бы идеально. А пока, — поглядел он ей в глаза, — осторожнее, Ара. Они давно ненавидят тебя. А теперь, раз ты привела их ко мне и видела всю сцену, ненавидят пуще.
— Знаю.
— Ты советовала убить их уже недели назад, — вспомнил Балк. — Я отказался, откажусь и сейчас. Но чем дольше я жду, тем они опаснее. Мне это не нравится, Ара. Но прошу понять: пока что они мне нужны.
— А я, Балк? Я тебе нужна?
— Да, нужна. Больше, чем они. Этой ночью я почти решился выпотрошить их, и делу конец. Остановила мою руку лишь мысль использовать их против трех самых опасных морпехов. Если проиграют, скорбеть не буду. Если сумеют, враг будет хотя бы ранен.
— Нужно лишь отвлечь их, выманить, — сказала Ара.
— Скоро, — пробормотал Балк.
— Хочешь остаться один?
— Не этой ночью. Нет.
Она начала расстегивать плащ.
Штырь нашел Омса и Бенжера за столиком у задней стены "Трехлапого Пса". Мужчины затихли, едва сержант подсел к ним.
— Отлично произвел учет, — сказал Штырь Омсу.
— Но я…
— Вам Хана рассказал, что ты послал его поговорить с могильщиком. Умно. — Он помолчал, пожимая плечами. — Вовлечь тяжеловесов в дело, требующее логистической организации, было ошибкой. Хотя уверен, они повеселились, устроив свое позорище.
Бенжер фыркнул. — Вам нужно было их слышать, сержант. Целая драная опера.
— Но я…
Штырь снова перебил его. — Пора в седло, Омс.
Омс моргнул. — Слушаюсь, сэр. — И нахмурился. — В седло, говоришь. Значит, теперь не в лес.
Бенжер ткнул его локтем. — Вымети паутину из башки, идиот. — Подмигнул Штырю. — Скрытно, да? Мне нужно подумать.
— Думай быстро, — ответил Штырь. — Он мне нужен ночью.
— Человек на лошади, это будет нелегко, — размышлял вслух Бенжер. — Весь путь отсюда и мимо лагеря Балка. То есть, чтобы не увидели и не услышали, и даже не унюхали. А если они выставили удаленные дозоры? Мы говорим о дистанции в две тысячи шагов, минимум.
— Я так плохо не пахну, — скривился Омс.
— А если лошадь пернет? Сержант, я умею создавать видимости, но тут подумал об отвлечении внимания. Чтобы все залегли и не высовывались.
Омс застонал: — Только не снова.
Чуть подумав, Штырь кивнул. — Отлично. Возьми для этого Подтелегу. Омс, собирай снаряжение и будь в конюшнях.
Омс сверкал глазами на Бенжера. — И сколько пончо мне захватить на этот раз?
Зубы Бенжера блеснули в улыбке, плечи опустились, раздался пыхтящий смех. — Мы пойдем будить Подтелегу. Сам знаешь, каков он спросонья.
— Ты это специально, — сурово обвинил его Омс. — По глазам вижу, Бенжер. Ты можешь всё наколдовать сам и это знаешь.
— Береженый дольше живет, — ответил Бенжер неожиданно серьезным тоном.
Штырь встал, за ним остальные.
Омс и Бенжер оставили монетки на стойке, ведь бармен еще не вернулся.
Капрал Подтелега сидел за столом в главной комнате штабного дома, длинный ус во рту. Кроме ритмичного сжатия челюстей и странного причмокивания, он был нем и недвижен.
Бенжер сел напротив, постукивая пальцами по столешнице.
Капрал шевельнулся. — Череп сейчас лопнет.
— Что вызываешь?
— Даже не начал. Садок борется со мной.
— Почему?
Подтелега вздохнул. — Иногда бывает, особенно с Синь-Железом. Есть теория.
— О, чудесно, послушаю, пока Омс снаружи.
— Я выявляю противоречивые тенденции в твоем предложении, Бенжер. Не потрудишься объяснить?
— Нет, но даже не думай дать мне затрещину. Я не твоего взвода.
Подтелега подался вперед, продолжая жевать ус. Постучал себя по виску. — Молнии здесь, Бенжер. Вот как работает наше тело.
— О, неужели?
— Ага, или так я теоретизирую. Видел эксперименты с магнитом и медной проволокой. Видел, как отрезанные лягушачьи лапки дергались.
— Что за трахнутый мозг придумал такие опыты? Ладно. Просто проложи нам путь, а мы тронемся.
— Я о том, — продолжал Подтелега, — ты можешь перегрузить голову — если неосторожен, и Синь-Железо откроется слишком быстро, слишком мощно. Ты меня разбудил, значит, я не выспался, значит, устал, что значит, я не смогу держать стены, стены, что защищают мой здравый…
— Стены твоего разума рухнули годы назад. Спеши как резаный, ладно? Нам нужна темнота. Омсу нужна. И мне нужна!
— Хорошо! Но потом желаю сразу начать исцеление.
Бенжер закатил глаза.
— Обещай!
— Ладно! Я исцелю твою бедную, пустую, больную головку.
Издалека донеслись раскаты грома.
Бенжер хмыкнул. — Это за лигу или еще дальше. Тяни сюда, Подтелега. Тяни прямо над нами.
Капрал качнул головой. — А Омс поскачет прямо под ней? Ты зол на него или еще что?
Бенжер хмыкнул: — Промокнет насквозь, но не сможет вылезти из седла до утра. Подхватит ужасную простуду, но не найдет достойного целителя еще дольше. Идеально!
— И ты меня назвал чокнутым? — Подтелега снова качнул головой.
Когда буря обрушилась на город, Омс зычно выругался: молнии сверкали и трещали, будто ломались кости бога-великана. Гром бухал за почти непроницаемой пленой ливня. Сражаясь с паникой лошади посреди улицы, вдруг ставшей болотом, Омс развернул животное кругом и вогнал пятки в бока. Лошадь заплясала под ним — краткий, ужасающий миг — и нашла свой аллюр.
"Виноват не Подтелега, о нет. За это заплатит Бенжер". Он сверкал глазами, слыша окружающую какофонию, потому что знал — этой буйство наполовину иллюзорно, ведь Бенжер хуже занозы в заднице. Дождь хлестал по лицу, будто залпы самострелов. Он пригнул голову, и в шлеме раздался барабанный грохот.
"Ах ты мелкий дерьмец!"
Он едва разглядел ворота, проезжая под аркой, насыпная дорога тускло блестела слева — он свернул на юг. Костры лагеря Балка были не видны, похоже, потоп погасил их.
Через миг тяжелые объятия охватили его сзади и сверху, рев и грохот исчезли, тело экстатически содрогнулось.
"Ох мать. Дорогая леди, будь благословенна".
Но едва эта мысль запела в разуме, вслед ринулось глубинное беспокойство. Объятия были крепкими.
Молнии не блестели, хотя гром катился, словно горы за озером содрогались барабанами под ударами кулаков. Это был только Подтелега.
"Боги подлые, что за жуткая мы банда".