"Быть объектом веры — это обязательство. Лишь исполняя обязательства, ты становишься достойным веры".
Девятнадцать несчастных лошадей вынесли седоков к берегу нового моря. Однако Штырь понимал, что теперь не он стал причиной их страданий. Магия почти покинула его в тот день и еще лежала в пепле горя. Ох, что сотворил он со скакунами, убегая от потопа!
Резкие вопли чаек и воронов они услышали задолго до того, как увидели берег. Кулак Севитт предвидела. Приказ покинуть лагерь всем выжившим, морпехам и беженцам, был отдан вовремя. Они ушли быстро, организованно, и новый городок уже возникал на двух холмах в лиге к югу отсюда. Малазанский инженерный батальон из Блуэда с тяжелым снаряжением поспешно строил дорогу. До окончания работ снабжение происходило по козьим тропам среди холмов.
Работа утомительная, но чистая и честная. Строительство цивилизации казалось Штырю достойным делом. Доказательством того, что человечество может снова и снова вставать с колен, считая неудачи лишь временным затруднением. "Ага, мы народ упрямый".
Он думал о расставании с Благой Ролли, вчерашним утром. Она и ее солдаты повели обоз на восток, пополнить припасы компании Балка и оставшихся Жекков. В Благой Ролли было нечто прочное, нечто неутомимое и неумолимое. Штырь сам удивился глубине своего чувства. Да, он был испуган этой глубиной и тем, что она могла означать.
Видя, как он приближается к ее передовому фургону, она улыбнулась, смуглая кожа пошла морщинами вокруг глаз. — Я надеялась, что заглянешь.
— Прости, смог вырваться лишь сейчас, когда вы уходите.
— Тоже неплохо, — сказала она, отводя глаза.
Штырь подумал и кивнул. — Это была одна ночь, верно? Это ничего не значит. То есть не беспокойся…
Она быстро глянула на него, глаза загорелись. — Не будь идиотом, Штырь. Я провела день, ночь и еще полдня, думая, что ты погиб. Вряд ли я пролила за жизнь больше слез и высказала больше брани, чем в тот день у треклятого моря. Потом был остаток дня и еще день, чтобы опомниться. Рада, что ты не видел меня в том состоянии.
"Ох".
Штырь начал кашлять, надеясь, что заглушит бешеный стук сердца. — Ты пойдешь с миграцией Жекков?
Она кивнула. — На время, чтобы убедиться: Балк не строит дурных планов. — Голова чуть качнулась к плечу. — Я что-то слышала о нападении на тебя и Омса?
Штырь пожал плечами. — Мы справились.
— О чем только думал Балк?
— Начинаю подозревать, это были негодяи среди наемников, взявшие дела в свои руки. Так или иначе, империи плевать на Балка и компанию.
Ролли погладила руками волосы. Кажется, недавно срезала, но они снова отросли. — Жекки иное дело.
— Да, так точно. Чего стоила бы империя, повернувшаяся спиной к беспомощным людям, своим гражданам или чужим? Я сорву мундир, если будет иначе.
Она усмехнулась. — Я предпочла бы тебя без одежды. — Но улыбка угасла. — Еще увидимся, Штырь?
— Надеюсь. Но… я могу стать слишком старым для моряцких дел. Уже думал подать рапорт.
Брови поднялись. — Правда?
Вернулась старая паранойя, сделав ответ обтекаемым. — Ходят… слухи, Ролли, что несколько Сжигателей еще живы. В Даруджистане.
Глаза прищурились. — Дезертиры?
— Такого обвинения не потерплю, — воскликнул Штырь. — Даджек Однорукий официально распустил нас под Черным Кораллом.
— Верю. Но приказ Даджека не был одобрен, и до сих пор не одобрен, насколько знаю. Осторожнее, Штырь. Найди дом, годный для обороны, желательно со многими выходами, и поначалу держись рядом с друзьями.
— Поначалу?
— Ага, поначалу.
Он поискал ее взгляд. Найдя, спросил: — Ты о том, что приедешь?
— Я еще научу тебя соображать быстро, — сказала она. Подошла, коснулась его затылка ладонью и притянула для долгого поцелуя.
Кошачьи вопли донеслись со стороны солдат.
Но Штырю было всё равно. Он быстро сообразил, что ей тоже.
Чайки и вороны оглушали солдат трех взводов. Капитан Грубит ехал первым, и первым натянул удила на вершине холма, видя воду.
Омс наблюдал, как Штырь встал рядом с капитаном, и остальные подошли по одному, вставая шеренгой перед новым морем и его горькими дарами. Лошади мотали головами и фыркали, пока не успокоились. Вонь одуряла.
Как хорошо, подумал Омс, что кулак Севитт велела поставить беженцев первыми на пути к новому лагерю. Они не видели всего этого. Он надеялся, что и не увидят.
Среди тысяч трупов, что разделили землю и море, попадались тела в обрывках военных мундиров и доспехов. Но большинство не было солдатами. Это были Теблоры. Ганрелы. Вольные туземцы и саэмды, Яркий Узел и джинаны, фильдаззы и бретены. И многие иные племена, теперь не различить.
Глядя влево, Омс видел эти ужасные останки до горизонта. Справа море уходило к северу, там тела смешались с вывороченными деревьями, сучьями и целыми плотами из листьев.
Никто не говорил. Они приехали сюда не говорить.
Омс ощущал неудачу, подобную тяжелому камню в груди. Но не мог отвести взгляда. Как остальные, изучал сцену внизу, каждую деталь, разрывая себе душу. Этому были причины. Он не сомневался: большинство людей его не поняло бы. Иногда Омс сам себя не понимал. Их причины трудно было бы изложить вслух.
Стать свидетелями, наверное. Поступить иначе было бы не просто трусостью — было бы актом неуважения. Не только к телам малазан — телам павших соратников и друзей — но и ко всем остальным. Особенно к детям. Там было так много детей.
Кто смог бы отвернуться от подобной сцены? Смог бы отсечь от себя всякое чувство, всякую человечность?
Это ритуал, решил он наконец. Ритуал в точном смысле слова. Не ритуал перехода — слишком мрачное место, чтобы идти дальше — но просто ритуал долга.
"Ты не отворачиваешься.
Ты не сбегаешь к личной жизни, в личный мир, не говоришь, что важны лишь родные и любимые. Будь важны лишь они, в твоем мире никто, кроме родни, не пошевелил бы ради тебя пальцем. И в таком мире лучше быть мертвым, чем живым".
Или что-то другое. Он мог ошибаться, и подозревал, что раздумья завели его куда-то не туда. Ведь эти мысли наполняли его кипящей злостью. И страхом — страхом, что такой мир вполне возможен, что такой мир реально существует. Страхом, что такой мир обнаружится совсем рядом, и такие люди живут по соседству.
Трусость имеет тысячу лиц. Почти на всех глаза крепко зажмурены.
Да ладно. Это не про морскую пехоту Малазанской Империи. Вот почему они здесь, под горячим солнцем и полчищем птиц, сидят на почти неподвижных лошадях, ничего не говорят. И ни один не отворачивается. Еще не время.
Полезно оставлять зарубки на памяти, решил Омс. Они сделали что смогли. Этого было недостаточно. Они совершали ошибки. Слишком много ошибок. Среди трупов внизу есть погибшие от малазанских припасов и малазанской магии. Вот и еще один урок. Ошибки стоят жизней. Любой командир, махнувший на это рукой, заслуживает удара ножом в спину.
Как, решил Омс, и любой правитель.
Пока что император Маллик Рель играет честно. Да, начал он не очень хорошо, но постепенно разгреб завалы и мир снизошел на империю. Но это не повод быть расслабленным. Власть всегда развращает, это может случиться и с императором; даже с жрецом-джисталем. И если такой день придет, что ж, даже император не избавлен от удара ножом в спину.
"Да, славный старина Омс. На нём так и написано: Коготь. Не правда ли?
Не правда. Когти не имеют дел с внутренними вопросами. Ну, на таком уровне.
Славный старина Омс. Маллик испортился. Что ты будешь делать?"
Омс коснулся рукой места чуть ниже кадыка, ощущая твердость грудины под хлопковой рубахой. Там ничего не было. Разумеется. Никакой подвески на кожаном ремешке или серебряной цепочке. Эти дни давно миновали.
"Что, мальчики и девочки? Пойду и сделаю то, что следует.
Как мы делали всегда — и всегда будем делать".
"Бедные все" , подумала Водичка, отчаявшись сосчитать мундиры морпехов внизу. После того как прекратила считать мертвых Теблоров и вольных, а еще раньше прекратила считать мертвых детей.
Природа низка, решила она. Ей на всё насрать. Но природа есть во всех людях, и когда она рулит, да, они начинают срать друг на дружку. Выпади шанс, она убила бы всех таких. Быстро и эффективно, пусть их много.
Она снова была в самом первом мундире, отчего ощущала себя целостной. Настоящее чудо, как Бловлант выудила его где-то в огромном море, высушила, починила, велела Варбо пропитать нагрудник маслом и передала через Серлис. Со всяческими добрыми пожеланиями.
Хорошо, когда о тебе заботятся люди такого сорта. Идущие по жизни тихо, честно и усердно. "Люди", подумала она удивленно, "вроде меня".
Когда капитан Грубит наконец натянул удила и развернул коня, отправившись в обратный путь, Штырь махнул всем рукой. Никто не замешкался и вскоре Штырь оказался один.
Мертвым не нужно никого обвинять, и всё же они говорят. На свой манер. Без слов и жестов. Просто не шевелятся, безжизненные лица обращены к пустому небу, бледная плоть выдает пропажу души.
Странно сравнивать два тела, живое и мертвое, и понимать: единственное различие в том, что одно дышит и двигается, а другое нет.
Теперь это стало морем душ. Он слышал, что картографы инженерного батальона уже нарекли его иначе, но не верил, что название прилипнет. Ведь инженеры не были здесь и не видели всё своими глазами, как морпехи. Нет, море найдет иное имя, подобающее имя. Чинуши станут сопротивляться, но не очень долго. Когда выжившие вернутся, чтобы сравнить карту и натуру.
Но тогда оно уже станет морем костей.
Это, решил он, будет подходящим названием. Лучше его "моря душ", ведь души давно успеют улететь.
Штырь поднял взгляд над мерцающей, волнующейся поверхностью. Попытался вообразить копья солнечного света, пронизывающие ледяную воду и падающие вниз — чтобы слабо озарить старые малазанские дороги, брошенные форты и курганы. Наследие недолговечного завоевания. Глупое дело (как и все дела смертных) верить, будто можно захватить само пространство и сражаться меж собой ради владычества над тем, чего не удержать.
Силы более могущественные просто медлили, выжидая свое время. Вот они — настоящие мастера завоеваний.
Он сидел, радуясь одиночеству, и что люди не видят его слез. Постепенно плач утих, бриз с моря высушил щеки и бороду. Он подхватил поводья и повернул коня.
Пора вернуться к своим морпехам.