Они вышли на просторную площадь, в центре которой стояло здание, по архитектуре явно отличающееся от остальных городских построек. Было оно сложено из тёмного отёсанного камня и имело острую черепичную крышу. Пожалуй, профессиональный архитектор усмотрел бы в нём признаки псевдоготического стиля.
С одной стороны от постройки можно было увидеть заброшенную чашу фонтана, с другой — что-то вроде небольшого парка с серыми от пыли деревьями.
От площади в четыре стороны строго перпендикулярно уходили широкие улицы, по одной из которых сейчас и пришли пограничники.
В парке среди чёрных деревьев можно было заметить что-то вроде древнего колодца, а рядом с ним большой, в рост человека дольмен, и ещё, то тут, то там разбросанные в ненавязчивом порядке остатки каменных сооружений, представленные большей частью старыми плитами и прочими остатками мегалитов.
В другое время и в другом месте их можно было бы принять за руины древней постройки, окультуренные и используемые в качестве антуража для городского парка.
— Уважаемые туристы! Добро пожаловать в историческую часть нашего славного города! — весело и как можно громче произнёс "Кот", чтобы через маску противогаза услышали все. — В центре вы можете наблюдать церковь 12–13, или…, а в конце концов, какая разница, какого столетия, посвящённую Святому Фоме, Луке или ещё кому-нибудь святому! Вы всё равно всё забудете, когда вернётесь к себе домой!
На обочине в значительном количестве были припаркованы автомобили. В отличие от тех, что занимали проезжую часть, эти были пустыми, по всей видимости, их здесь попросту припарковали, а значит, какая-то часть людей, скорее всего, сейчас находится внутри того, что они приняли за храм.
Проезжая часть огибала и здание, и парк с фонтаном по кругу, но группа двинулась напрямик прямо к так называемой церкви. Да, судя по всему, это здание, так контрастирующее по архитектуре со всем, что им до этого попадалось, было ничем иным, как культовым сооружением, фронтон которого был украшен, по всей видимости, символом местной религии — круг и вписанный в него крест.
"И здесь тоже крест" — подумал Алексей. Хотя, в данном случае, он мог обозначать всё, что угодно.
— Зайдём, посмотрим? — предложил Дима, проверяя дозиметр.
Полковник только кивнул, выражая одобрение.
Один из бойцов, который толкал тележку, надавил на перекладину, чтобы приподнять переднее колесо и перетащить через бордюр. Раненый Александр, под голову которого был положен рюкзак, тут же пошевелился, издав слабый стон. Жив ещё, подумал Плетнёв. Однако оказать ему какую-то более-менее вменяемую медицинскую помощь пока что просто не было возможности.
Перевалив на тротуар, боец продолжил толкать тележку, которая, надо отметить стала нещадно скрипеть, что в условиях тотальной тишины по громкости производило эффект чуть ли ни автомобильного клаксона. Мда, так себе смазка оказалась.
Подходя к зданию, Алексей осмотрел его внимательнее.
Кроме небольшой башенки, которая, скорее всего когда-то играла роль колокольни, хотя колокола или чего-то такого он с этого ракурса и не заметил, над крышей больше ничего не возвышалось.
Вообще, сначала Алексей принял круг с крестом за слуховое окно, но нет, подойдя ближе, стало понятно, что это не окно, а лепнина. Также стены часовни или церкви — именно на них больше всего походило строение — украшали фальшколонны с резными изображениями каких-то неизвестных событий. На фасадах были видны высокие узкие окна.
Спросить бы экскурсовода, кому посвящена церковь и о чём повествуют изображения на колоннах, но он, похоже, сейчас лежит где-то среди вот этой группы высохших мумий. Они обошли очередное скопление жертв катастрофы.
— Я видел похожие на мумиях, — сообщил один из бойцов, глядя на круг с крестом.
— А я на некоторых манекенах, — подтвердил Алексей.
Полковник, как оказалось, умеет неплохо рисовать, так как прямо сейчас быстро и умело делал наброски храма в своём блокноте, уже и так порядком исписанном заметками и набросками карт, и это в дополнение к фотографиям, которые делал один из бойцов на цифровик, любые телефоны было запрещено брать на миссию.
— Зачем вы зарисовываете, если есть фотоаппарат, — поинтересовался Алексей.
— Фотографии ещё распечатать надо, флэшку донести до компьютера, а если мощное электромагнитное воздействие?
— А бумага — сгореть, — возразил Алексей.
— Ты чей друг: мой или льва? — вопросом из анекдота ответил полковник. — А потом, может, мне нравится рисовать.
Они с трудом отворили тяжёлые, окованные похожим на бронзу зеленоватым металлом двери, также послужившие древним мастерам своеобразным полотном, чтобы показать какие-то только им известные события.
Последний раз Алексей видел что-то подобное, когда в отпуске посетил проездом Великий Новгород, и даже название запомнил — Сигтунские ворота.
Как тогда он узнал, лихие новгородские ребята, ничтоже сумняшеся, совершили набег на шведский город Сигтуну, где им и приглянулись красивые кованные ворота одной из церквей. Фактически тогда потомки грозных викингов на свое шкуре ощутили то, что испытывали другие прибрежные народы, заметив в море драккары под полосатыми парусами.
В принципе, внутри они ничего другого увидеть и не рассчитывали. В просторном помещении с высоким сводчатым потолком, которое всем своим видом говорило, что да, это церковь или иной подобный храм, на длинных скамьях сидели и лежали тела прихожан, пришедших на службу, оказавшуюся для них последней в их жизни. Ещё несколько тел распластались в проходе, ведущем к тому, что с высокой долей вероятности можно было назвать алтарём.
Они шли между рядами к алтарю, который был похож на дольмен, который они только что видели в парке, только этот был гораздо меньше. Сложенные каменные плиты были отполированы руками прихожан за сотни лет. Может быть, это был и не дольмен по своей сути, а большой каменный стол, на котором осуществлялись жертвоприношения? Кто знает…
Не исключено, что именно так когда-то и было. А потом, вполне возможно, жертвоприношения приняли условный характер, примерно как христиане в наши дни причащаются плотью и кровью Христа, используя хлеб и вино.
За столом-дольменом возвышался чёрный каменный монолит почти правильной прямоугольной формы, с вырезанным на уровне глаз всё тем же символом круга с вписанным в него крестом, а свободное пространство было исписано письменами, лишь примерно напоминающими увиденные ими в городе. Пожалуй, они даже больше походили на скандинавские руны. Скорее всего, это было какое-то древнее письмо, которое использовалось в религиозных обрядах, а может быть, сам монолит был ещё более древним, чем можно было представить.
Алексей обошёл дольмен и монолит. Все они стояли на некоем каменном же основании, которое было умело вписано в общую архитектуру здания. Судя по всему, этот храм строили вокруг этих камней, как неких сакральных объектов, причём они были заметно, заметно старше остальной церкви. Это даже без радиоуглеродного анализа было понятно, уж очень контрастировало одно с другим.
Со стороны зала в дольмене, как и положено, было проделано небольшое круглое отверстие, в которое без проблем можно было просунуть разве что руку, а вот голова уже никак не помещалась.
Посветив внутрь узким лучом фонарика, Алексей, обратился к полковнику:
— Что-то кубическое, хотя видно плохо. Тоже чёрное, как и этот монолит.
Полковник Смирнов, поручив надзор за американцем одному из бойцов, с карандашом и блокнотом подошёл и тоже посмотрел внутрь, а потом засунул руку и несколько секунд ощупывал внутренности дольмена.
Признаться, учитывая обстоятельства, Плетнёв был готов к тому, что полковника схватит за конечность какая-нибудь тварь и откусит её к х@р@м собачьим.
Но нет, всё обошлось. Смирнов просто вытащил руку в перчатке, стряхнул с неё и рукава пыль.
— Да, какой-то кубик на подставке. И на нём что-то вырезано, — он встал и осмотрел дольмен. Покачал головой. — Нет, не сдвинем. По крайней мере, не сейчас.
Народ разошёлся по залу, осматривая настенные изображения, исполненные в виде цветных мозаик.
— А потом Бог наказал своих детей за грехи их, — задумчиво произнёс "Чекан", переводя взгляд с одной из мозаик на скамью с парой прихожан, держащихся за руки.
— Думаешь, это всё — наказание Божье? — Данила осторожно дотронулся до круглого с равносторонним крестом медальона, что висел на цепочке одной их мумий.
— Не знаю. Знаю лишь, что всегда найдётся тот, кто увидит в подобных событиях десницу Всевышнего, кару, которую он насылает на погрязших в блуде и разврате, богатстве и роскоши людишек, возомнивших себя хозяевами мира и забывшими о том, что они всего лишь пыль, — он смахнул порошок со спинки скамьи, — на подошве Его сандалий.
— И тоже, видать, кого-то распяли, — решил Дима, — если судить по кресту.
— Почему ты думаешь, что распяли? Этот символ вполне может обозначать солнце или какое-нибудь колесо судьбы, — "Чекан" протянул руку и смахнул пыль с мозаики, которая оказалась на удивление красочной.
— Символ Солнца — круг с точкой внутри, — сообщил подошедший полковник. — А вот символ Земли — как раз, круг с крестом. Проблема в том, что это символы нашей астрологии, а здесь они могли иметь совсем другое значение, которое без соответствующего контекста мы не поймём.
— Не-не, точно распяли, — "Кот" указал лучом фонарика на мозаику.
Довольно добротная и красиво сделанная мозаика демонстрировала казнь мужчины средних лет, которого не то прибили, не то привязали к толстым спицам колеса, отрубив при этом руки и ноги. Кусочки ярко-красного стекла, на удивление не потерявшего за многие годы, если не века, насыщенности цвета, сложились в потоки и лужи натёкшей крови.
— Тогда уж колесовали, — Толик пожал плечами.
— Типа колесо с крестом — символ колесования?
— Не обязательно, — полковник рассматривал развернувшуюся перед ними картину древних событий, запечатлённых в стекле и смоле. — Может быть, просто удачное совпадение.
Смирнов вглядывался в картину. Кажется, он испытывал настоящее восхищение от увиденного.
— Похоже, здесь тоже было своё святое семейство, с которым расправились. Отец, мать и сын, — наконец, сообщил он. Его рука потянулась к подбородку, чтобы почесать его, но наткнулась на маску противогаза.
— И дочь, — добавил Дима.
— Что? — не понял полковник.
"Кот" рукой указал на мозаичную стену, на которой судя по всему, разворачивался некий мифологический сюжет: разозлённые, богато одетые люди в старинных одеждах и явно солдаты с копьями, мечами и щитами, под взоры толпы топили в водоёме совсем ещё молодую девушку.
— Отец, мать, сын и дочь — местное святое семейство, которое несло слово Божье, но народ, не хотел слушать. Народ хотел лишь ублажать свою плоть, пребывая в постоянной неге и поисках новых, иногда извращённых, удовольствий. Они не хотели слушать. Им это было не нужно. И они не хотели, чтобы рабы или слуги слушали. И расправились с несущими благую весть.
— Откуда вы всё это знаете? Вы что, знаете их язык?! — удивился Толик.
— Просто интерпретирую картинки на стене, — ответил полковник, указывая на мозаику. — Здесь примерно всё как в любой церкви на Земле. Люди в старину в большинстве своём читать не умели и чтобы до них донести суть Святого писания, церковники расписывали стены храмов сценками из Ветхого и Нового завета. Своего рода комикс.
Он протянул руку, показывая на стену.
— Вот Семейство получает благую весть. Вот оно пребывает город (непонятно только, откуда) и начинает проповедовать, вот люди собираются вокруг них, внимая словам. По крайне мере, если читать их с лева направо.
— А здесь, получается, кому-то не понравились их проповеди и понеслась Настя по ненастьям, — вставил Дима.
— Получается, что так.
Дальше действительно пошли картины казни: Отца колесовали, лишив конечностей, Мать — сожгли, Сыну вырвали из груди сердце, которое, судя по всему, не то продолжало ещё долго биться, будучи изъятым из сердца, а заодно заливать всё кругом ярким светом, из-за чего у местных первосвященников и властителей случилась маленькая истерика. В общем, это очень сильно не понравилось местным фарисеям.
На следующей стене было изображено, как высшие чины города решали, что делать с оставшейся Дочерью. Решили не резать, чтобы не видеть сияния бьющегося сердца, а просто утопить в озере. И судя по картинкам, топили несколько раз, ибо Дочерь никак не хотела умирать, и каждый раз, когда её вытаскивали из воды, она смущала народ своими речами. В итоге решили привязать её к тяжёлому чёрному камню и так и бросить на самое глубокое место в озере.
Может быть, смысл символа вовсе не в колесовании, а в количестве казнённых членов святого семейства?
— Не исключено, что четыре конца креста, в данном случае, символизируют четырёх членов казнённого семейства, — полковник словно прочитал мысли Плетнёва. — Как у нас три пальца — "отец, сын и святой дух". Но без контекста, повторюсь, можно только гадать.
— В общем, расправились со всеми, как и с нашим Святым Семейством, — констатировал Толик. — Бритвой по горлу и в колодец.
Алексея задела деланная весёлость Толика, всё-таки это место хоть и принадлежало чужой религии, но немного уважения не помешало бы, а полковник покачал головой, саркастически заметил:
— Вот ты, вроде православный, а не знаешь, что только Иисус умер насильственной смертью, когда его на кресте распяли римляне по требованию иудейских первосвященников. Его родители, Иосиф и Мария, умерли своей смертью, хотя что касается Иосифа, земного отца Иисуса, тут ни одно Евангелие точных данных не содержит. Скажем так, судьба Иосифа не описывается.
Они подошли к противоположной стене. И стояли некоторое время молча, разглядывая очередные мозаичные панно.
— А потом Бог решил покарать грешников и уничтожил причастных к смерти святого семейства, мда, — наконец, выдал Дима под мерный треск дозиметра.
Стоит отметить, что те, кто создавал эту мозаику имел представление о том, что такое перспектива, гораздо больше, чем среднестатистический средневековый или античный художник. Египтяне так вообще с этим вопросом не заморачивались, изображая всё в одном масштабе, просто на разной высоте.
На этой стене в адском пламени горели города, леса, животные, испарялись водоёмы, с людей срывало кожу, у них вытекали глаза… а на заднем плане было нечто до боли знакомое. Поначалу можно было подумать, что это дерево, большое дерево с богатой раскидистой кроной.
Только это было вовсе не дерево. Скорее уж это больше походило на гриб. Ядерный. Самый натуральный ядерный гриб.
Алексея пробил озноб и у него закружилась голова. Незаметно для других он опёрся на скамью, чтобы не упасть и прийти в себя.
— Чтоб меня! — произнёс один бойцов. — Это то, чем кажется?! Не, я сейчас серьёзно! Это же оно самое!
Алексей смотрел на мозаику и не мог отделаться от мысли, что уже что-то подобное видел. И нет, не на кадрах хроники Хиросимы или с испытательных полигонов.
— Типа местные, — боец обвёл взглядом помещение храма, — всё-таки погибли в ядерном апокалипсисе? А, Дима? Ты у нас специалист по этим вопросам.
— Ты прям вот, как скажешь, так скажешь! — Дима похлопал его по плечу, выбивая облака пыли. Его тон стал походить на тон учителя, в пятый раз объясняющего недалёкому ученику тему урока. — Если на мозаике изображены реальные события (в чём я лично сомневаюсь, всё-таки в религии полно искажений и домыслов тех, кто решался записать древние легенды), то они произошли задолго до того, как большой медный таз решил накрыть собой данный городок. Нет, здесь произошло что-то другое.
— Но блин, ведь похож! Похож ведь! А, товарищ полковник? Что там могло быть: выросло над землёй древо Смерти и были от него плоды по грехам людским.
— На ходу сочиняешь? — поинтересовался Данила.
Лицо полковника даже под маской выглядело крайне серьёзным и сосредоточенным.
— Похож, — наконец, произнёс он. — И даже очень. Остаётся понять, как правильно читать эти комиксы — справа налево, или слева направо. Если вообще одна стена является смысловым продолжением другой.
— Меня другое смущает, — Алексей, вроде пришёл в себя и всматривался в сцены гибели, выложенные разноцветным стеклом на стенах. — Я не вижу сцен с воскресением.
Про себя он отметил, что Смирнов был не простым воякой. Человек явно был начитан и имел широкий кругозор.
— Может мы её просто не видим, а может, для этого надо зайти в другой храм. Но не факт, что чудо в виде воскресения казнённой семьи являлось обязательным элементом для зарождения местной веры.
— Или надо просто получше всмотреться.
Алексей сделал несколько шагов к стене, подойдя к ней почти вплотную. Протянул руку и смахнул пыль, делающую изображение нечётким.
Рядом оказался полковник.
— Молодец, — только и сказал он.
Недалеко от того, что можно было принять за мозаичное изображение ядерного взрыва, виднелась маленькая фигура в белых одеждах. И не было понятно, то ли она парит в воздухе, то ли стоит на холме. А художник настолько тщательно выложил изображение, что сомнений, кто это, не оставалось.
— Осмелюсь предположить, что властители города сильно пожалели, когда решили её казнить через утопление, а не просто отрубив ей голову, — почему-то Алексею казалось, что если бы они смогли очистить потолок и рассмотреть, то что изображено на нём, то они бы встретили лик той самой «утопленницы». Вот только непонятно, в какой ипостаси они бы её там обнаружили. В качестве несущей смерть, как наказание, или всепрощающей девы любви и милосердия? С другой стороны, сцена с горящим городом любви как бы подсказывала ответ. Хотя, кто его знает, вера, да и религия как её формальное проявление — довольно тонкие материи, иногда требующие вдумчивого толкования.
Даром, что из-за веры даже, казалось бы, в одного и того же бога, люди готовы были с упоением друг друга кромсать, то устраивая крестовые походы, то джихады, то принося в жертву сотни пленников во славу летающего змея.
Мозаика с апокалипсисом, на которой одновременно был изображен ядерный взрыв — а сомнений в том, что это был именно он, почти не осталось — и парящая фигура девушки производили завораживающее впечатление.
Неотвратимость наказания. Возмездие. Жестокость. Справедливость. Ассоциации приходили на ум одна за другой.
Девушка на изображении ничего не делала. Она просто взирала на то, что происходило. На то, как сгорали в адском пламени те, кто посмел убить её семью, те, кто попробовал убить её.
Или она взирала на то, до чего довели себя люди, лишённые божьей любви, истины, которую они не захотели услышать и принять?
— Хоть одну религию можно построить не на смерти? — задал риторический вопрос Алексей.
Они вернулись к малому дольмену и чёрному обелиску с рунами.
Между дольменом и монолитом лежало тело в одеждах, которые иначе как священническими назвать было сложно. Они были другие, надетые поверх обычной гражданской одежды, которую можно было во множестве видеть на остальных жертвах, и явно носили ритуальный характер.
Почему-то Алексей ждал увидеть белый воротничок католического священника, но нет, ничего такого не было. А вот в руке служитель культа сжимал цепочку со уже знакомым символом, только этот был побогаче, явно из золота и украшен четырьмя кроваво-красными камнями.
— Интересно, о чëм он подумал за секунду до? — заглянул через плечо Толик. — Что пришло время кары Божией? Что много грешил? Что зря он пнул соседского кота и подсматривал за одноклассницами в душевой?
— Что-то я вообще сомневаюсь, что он успел, что-то подумать, — Дима не отреагировал на шутки товарища, а просто стал фотографировать священника. При этом его дозиметр ускорил свой тревожный треск рядом с дольменом. — То, что здесь бабахнуло — я ни о чëм таком никогда не слышал, даже представить не могу, чтобы это такое могло быть. Но штука исключительно эффективная и смертоносная. Положить столько народу одним махом за несколько секунд, не повредив здания и технику — это надо суметь. Я говорю — что бы это ни было, это стоит даже не миллиарды, сотни миллиардов долларов!
— Ты же вроде говорил, что это могла быть нейтронная бомба.
— При взрыве нейтронной всё равно должны быть разрушения от взрывной волны.
— Так может, мы их просто не видели эпицентра, который где-нибудь за городом.
Дима скривился, выражая сомнение, что-то в теории с нейтронной бомбой, по его мнению, не сходилось.
За алтарём оказалась комната, с минимальным набором мебели: массивный деревянный стол, такие же стулья и длинный шкаф того же материала. Материал успел рассохнуться и кое-где пошёл большими трещинами.
Больше всего комната походила на рабочий кабинет.
Полки шкафа были уставлены пыльными фолиантами и свитками, которые, наверное, рассыпались бы труху, реши Алексей до них дотронуться.
На свободной от книг стене висело уменьшенное чеканное изображение известного по главному залу монолита.
На столе тоже были разложены пожелтевшие бумаги. Нет, это точно не бумага. Большие листы были чем-то иным, но не бумагой. Бумага бы так долго не сохранилась. Это был пергамент, по крайней мере, очень похож. С рисунками и текстами.
Из кабинета вела ещё одна дверь, и когда Плетнёв на неё посмотрел, он понял, что его что-то насторожило. Что-то, что пока ускользало от его взгляда, не давая мозгу осознать проблему.
Он выглянул из кабинета и посмотрел в зал, где в свете фонариков пограничники оставляли свои следы на каменном полу, по которому возможно уже несколько столетий не ступала нога человека. А американец сидел на корточках под тщательным присмотром двух бойцов.
Что-то мельтешило на самом крае внимания Алексей, но что именно, он понять не мог. Что-то, что он заметил, но ещё не осознал. Или?..
Дождавшись, пока полковник, который делал зарисовки внутреннего убранства церкви и алтаря с руническим камнем, посмотрит в его сторону, он движением руки предложил, ему подойти в кабинет. При этом, старший сержант, знаками показал, что нужно соблюдать тишину.
Остальные это тоже заметили и сразу привели оружие в готовность, сняв его с предохранителей. Даже американец подобрался. Наверняка, он бы сейчас не отказался от самого завалящего пистолета, а то и простого ножа.
Впечатления от встречи с манекенами были ещё чрезвычайно свежи, и разбираться в том, насколько безобидными существами или нет они являются, никто особым желанием не горел.
Смирнов прошёл в кабинет за алтарём, где его ждал Плетнёв и другие.
— К слову о неконтролируемых визитах, Денис Евгеньевич, — на грани слышимости произнёс Алексей и указал на следы у второй двери. — Это — не наши.
Дима и Толик машинально посмотрели на свои берцы. Нет, следы точно принадлежали не им. И что самое плохое, они были свежими.
— Сдаётся мне, — произнёс полковник, приседая, чтобы внимательнее рассмотреть следы, — этот мир не такой уж и Тихий, как мы думали.