— А это кто? — В катере стали видны очертания приподнявшейся фигуры. Судя по всему, владелец катера увидел людей на берегу на фоне отсветов костра. — Гости твои?
— Гости! — весело ответил Николай Христофорович. — Присоединяйся к нам!
— Времени немного, но на полчасика можно, — ответил владелец катера. — Сейчас, подойду к бережку, заглушу мотор…
— Петруха, подгони шлюпку! — крикнул Николай Христофорович.
Петя послушно налег на весла и вскоре вернулся на берег вместе со старым поэтом, который нес в левой руке початую бутылку водки. Через несколько секунд к компании присоединился широкоплечий и скуластый мужик средних лёт, с жиденькими седеющими волосами, с маленькими и темными зоркими глазками, спрятанными в глубоких глазницах.
— Рекомендую! — представил Николай Христофорович. — Степан Ерофеич, известный в здешних краях охотник, рыболов… и браконьер!
— Брось ты, браконьер!.. — проворчал мужик, делая вид, что обиделся, но на самом деле довольный данной ему характеристикой. — Мы то берем, что наши деды брали — по закону, можно сказать! А какая власть, та или эта, будет нам что разрешать или запрещать, так это, понимаешь, не ее дело, и видали мы ее!..
— Ну да, по тебе сразу видно, что ты из породы волжских разбойников! — одобрительно заметил Николай Христофорович. Мужик хмыкнул, опять-таки довольный. — Подсаживайся к нашему костру. У нас небогато, но стаканчик под печеную картошечку с тушенкой… Позволь тебе моих друзей представить. Олег Константинович. Анна, под партизанской кличкой Оса. Петя, Миша, Саша, Сережа. Ну, и Бимбо, конечно…
— Умный пес! — восхитился Степан Ерофеич, поздоровавшись с каждым из представленных ему. — Следит за мной, а с места не тронется. Добрая собака знает, когда надо грызть, а когда нет… — Он взял бутылку водки из рук Николая Христофоровича. — Ишь ты, холодная! И московского разлива, «Кристалл», — добавил он, с уважением разглядывая этикетку.
Он подсел к костру и, после церемонии извлечения печеной картошки и раскладывания тушенки из жестяного котелка по картонным одноразовым тарелочкам, поднял наполненный доверху стакан.
— Наше вам, желаю здравствовать!
И единым махом опрокинул стакан себе в глотку. Николай Христофорович выждал, пока его странный знакомый закусит, потом спросил:
— Так объясни нам теперь, Ерофеич, каким ветром тебя так далеко вверх по течению занесло? И что это были за выстрелы вдали? Имеешь ты к ним отношение?
— Имею, — хмуро ответил Степан Ерофеич. — А ветром меня занесло совсем нехорошим. Вишь ты, беглые у нас появились, в низовьях, отчаянные люди.
— То есть они преступники, из лагеря бежали? — на всякий случай уточнила Оса.
— Из пересыльной тюрьмы, — сообщил браконьер. — Пять человек ушли, и все такие, у которых срока предельные… и даже запредельные, можно сказать. Сами понимаете, что они натворить были должны, чтобы их так укатали? За каждым — по нескольку убийств… Ну, что они в Астрахани сберкассу грабанули и инкассатора положили, это нам по фигу — это все дела власти, и лишь бы нас не трогали… Но вот то, что они через наши места уходить стали, вверх по течению… Сам понимаешь, с одной стороны, милиция на шею села, столько ее понаехало этих гадов ловить, что и нас попутно цеплять стали: где перемет незаконный углядят, где мужика, который икру из пойманной белуги вытрясает, сграбастают… Так припекло, что хоть на промысел не ходи! Но самое главное, что эти беглые — они как дикие звери, никаких законов и правил не чтут! Ладно бы катера угоняли и бросали, уходя от погони — хотя у нас и за это по головке не гладят! Без катера рыбак как без рук, и за угнанный или испорченный катер у некоторых расправа короткая… И они еще оказались такие до крови ненасытные, просто одурелые до крови, что за ними жуткий след потянулся… То ли свидетелей предпочитают не оставлять, то ли что… Но, в общем, кончилось тем, что они попросились на ночлег к одному из наших, на отшибе живущему, а когда тот отказал, что неохота мне, мол, с вами связываться — наслышан был уже про их дела, понимаешь? — они его со всей семьей перебили. Только младший сын его, малолетний мальчонка, — и спасся, потому что отец его задами выпихнул, перед тем как отстреливаться: беги, мол, за подмогой! Ну, пока мы собрались да поспешили с ружьишками нашими, там уже все мертвые были! Вот мы и потолковали между собой и решили, что таких делов не спустим. Это от милиции можно уйти, а от нас не уйдешь, мы здесь берега знаем получше лисиц, а воду — получше осетров! Ну, снарядились мы компанией в десять катеров и пошли за этими убивцами. Несколько раз почти их накрыли, но хитрые, гады, матерые, ускользали из-под самого носа. И вот сейчас мы вроде их нагнали. Темнота, понимаешь, наш друг, мы здесь каждую ложбинку и ручеек знаем, а они в темноте как полуслепые. Втихую к ним подобрались, но они заметили, стали уходить. Мы два раза выстрелили им вслед, но они уже исчезли. Тогда мы разбились на партии, стали заводи обследовать… Вот я и попал на вас.
— Зря ты один пошел, от других оторвавшись, — заметил Николай Христофорович.
— Так я ж твои паруса углядел, сразу понял, что это ты! Дай, думаю, то бишь, к Крест-топорхычу сплаваю, узнаю, не видел ли катерка подозрительного. А может, он к нам присоединится, если делов других нет.
— Нет, ничего я не видел, только ваши два выстрела и слышал, — покачал головой Николай Христофорович. — А насчет того, чтобы с вами плыть… Сам видишь, какая у меня компания и можно ли ее под бандитские пули подставлять!
— Никак нельзя, — согласился браконьер, поглядев на ребят.
Все друзья в это время думали про себя, что преследование убийц среди флотилии браконьеров — это было бы безумно интересное приключение! Но никто не осмелился высказать это вслух, отлично понимая, что взрослые ни за что не согласятся такое приключение им подарить.
— Так что я пойду пока дальше вниз по течению, — сказал Николай Христофорович. — Если что увижу, услышу или узнаю, то найду способ тебе передать.
— В крайнем случае, сигнальную ракету пускай, — сказал Ерофеич. — И поосторожней будь, пока не отойдешь подальше от этих мест. Кто знает, где они сейчас и где можно нарваться на них нежданно-негаданно?
— Наверно, оторвались уже, выше по течению ушли, — заметил «Крест-топорхыч».
— Не скажи! Я ж говорю, они хитрые. Несколько раз петли делали, чтобы нас обмануть. У них понятно, какой расчет — растащить нас подальше друг от друга, чтобы по отдельности с нами справиться. Один раз чуть не получилось…
— Значит, вы не впервые вступаете с ними в перестрелку? — спросил Петькин отец.
— Ну да, я ж говорю, что мы их два раза чуть не накрыли. Похоже, подранили кого-то из них, поэтому им теперь трудней передвигаться.
Над рекой взвилась сигнальная ракета и по резкой дуге пошла вниз, рассыпая разноцветные огни.
— Это меня кличут, — вздохнул Степан Ерофеич. — Ну, бывай, Крест-топорхыч. Спасибо тебе за угощеньице. Бог даст, мы быстренько с этими нелюдями управимся, тогда вниз поспешу, вслед за тобой, чтобы тебя икоркой и осетриной побаловать.
Он попрощался со всеми, забрался в свой катер. Николай Христофорович отвязал катер от берега и кинул конец каната браконьеру. Тот ловко поймал канат, сложил его, завел мотор, развернул катер и скоро исчез в ночи.
— Ну и ну… — пробормотал Миша, выражая чувства всех ребят.
— И часто тут такое бывает? — спросил у Николая Христофоровича Петькин отец.
— Очень редко. Но бывает. Впрочем, нас это не касается. Вот только, я считаю, ночевку на берегу надо отменить — на всякий пожарный. Сворачиваем палатку и возвращаемся на яхту.
— Но… — начал было Петя, пытаясь выступать представителем всех ребят. Очень обидно было менять планы ночлега, уже наполовину осуществленные.
— Никаких «но»! — резко перебил его отец. — Самим надо соображать, что в таких обстоятельствах, тем более в чужой местности, где совсем другие законы жизни — надо быть вдвойне осторожным!
Что ж, ребята отлично понимали, что «надо» и что элементарное благоразумие требует провести эту ночь на яхте — хотя имелся всего-то, наверное, один шанс из ста, что беглые преступники выскочат прямо на них и что эта история коснется их каким-то боком.
Приуныв, они собрали палатку, потушили костер и вернулись на яхту. Было уже поздно, и все принялись устраиваться на ночлег. Размещались они так: Николай Христофорович в одноместной капитанской каюте. Оса — в первой из двойных, во второй двойной — Петька и его отец, а в трехместной — Саша, Сережа и Миша. Бимбо на протяжении ночи переходил то в каюту своих хозяев, то в большую каюту трех ребят (хотя, конечно, назвать эту каюту «большой» можно было только по сравнению с остальными).
Раза два случалось, что ребятам не спалось — настолько они были переполнены новыми впечатлениями в эти первые дни на яхте, и тогда они собирались в «большой» каюте и болтали до полуночи, пока у них не начинали слипаться глаза. Взрослые не возражали и требовали только, чтобы не было гама.
Сегодня, похоже, им опять долго не удастся уснуть, переваривая необычайную историю, которая косвенно задела их нынешним вечером.
— Я только постелю постель, чтобы сразу отползти в нее и бухнуться, как только захочется спать, и вернусь к вам, — сказала Оса, увидевшая, что ее друзья расположены посидеть и поболтать не меньше, чем она сама.
— А я достану молока и печенья, — сказал Петя.
В одной из прибрежных деревень взрослые купили пятилитровую канистру свежего молока, безумного дешевого по сравнению с московскими ценами, да к тому же не менее безумно вкусного! Ребята никогда не думали, что молоко может быть такой вкуснятиной. Там же взяли творога, сметаны, сала, огурчиков и несколько десятков совсем свежих яиц. Эти яйца были крупными, а желтки у них были желтее некуда — такие яркие, что и не сравнить с бледными желтками яиц, продающихся в городских магазинах. Утром Николай Христофорович приготовил на всех яичницу-глазунью, зажарив ее на сале — еда была пальчики оближешь! А количество яиц, казавшееся беспредельным, сразу резко поубавилось — еще бы! — глазунья на семь человек, у каждого из которых аппетит разыгрался на свежем речном воздухе, даже Бимбо получил три сырых яйца, которые ему разбили в обычный корм, вылакал их с преогромным удовольствием и всем видом показывал, что не откажется от добавки!
Николай Христофорович заглянул в большую каюту, когда Петя взгромоздил на стол канистру молока, уже опорожненную больше чем наполовину.
— Пейте, не стесняйтесь, — сказал старый поэт. — Завтра ми зайдем к моим старым друзьям: подзаправимся у них новым молочком. И яйцами тоже. А главное — такого меду у них возьмем, какого вы в жизни не ели! У них одна из самых крупных пасек в здешних краях. Молоко с медом и черным хлебом — это такая еда, о которой вечно мечтать будешь, когда разок ее попробуешь!
— А вы сами молока не хотите? — спросил Сережа.
— Выпью стаканчик, пожалуй, и пойду к себе. Мне надо заполнить судовой журнал.
Николай Христофорович вел судовой журнал с таким тщанием, как будто был капитаном огромного океанского лайнера, а не маленькой речной яхты, для которой судовой журнал в принципе не обязателен.
Николай Христофорович взял стакан молока и удалился в свою каюту. Петькин отец сказал, что полежит пока с детективчиком.
— Вы только не очень засиживайтесь, — предупредил он. — Чтобы завтра были не как сонные мухи, а как огурчики.