Ещё зимой я стал подыскивать себе проводника. Пускаться в тяжёлый неведомый путь одному было нельзя, просто не под силу. Мне необходим был спутник, компаньон, товарищ.
Скитаясь по тайге, перебираясь от одной юрты к другой, я предлагал знакомым и незнакомым манси пойти со мной. Услышав об Ухе, манси делали испуганные глаза и шептали:
— Нельзя, начальник. Там худое место.
И уговаривали:
— Не ходи, Борис. Шайтан сильный. Не ходи.
Никто из них не упоминал, что Ух — их святыня.
Просто они говорили: «худое место».
Я убеждал, просил, уговаривал, — всё было бесполезно.
Наконец мне посчастливилось. В юртах Тимка-пауль жил манси Илья Номин. Невысокого роста, лохматый, с большими, как у телёнка, глазами навыкате, он был неразговорчив и замкнут. Даже манси про него говорили, что Илья «тронут шайтаном». Говорили:
— Ненадёжный Илья человек.
Я махнул рукой — лишь бы согласился.
Номин, выслушав меня, долго молчал, потом что-то бормотал себе под нос и наконец сказал:
— Пойдём.
Мы условились с ним встретиться в средине мая на озере Есс-талях-тор, в верховьях речки Есс, чтобы оттуда двинуться на Ух.
В начале мая, нагрузив свой вещевой мешок сухарями, сахаром, солью, табаком, фото- и боеприпасами, я вышел из Шухтункурта. До Есс-талях-тора было больше ста километров.
Последнюю остановку перед озером я сделал в юрте Еман-курт, что значит «святая юрта». В ней жил старик — ханты Езин. Он был шаманом.
Езин накормил меня, пригласил заночевать, потом стал расспрашивать, куда идёт мой путь.
— Хочу Ух посмотреть…
— Ух?! — Полуслепые узкие глазёнки старика стали совсем-совсем маленькими и очень злыми.
Он задумался, поглаживая пальцами подбородок, из которого все волосы, по старому хантыйскому обычаю, были тщательно выщипаны. Потом, гневно гримасничая и морща дряблую желтую кожу, Езин потряс головой, покрытой редкими волосами.
— На Ух ходить не можно, — сказал он, — нельзя ходить. Пропадёшь. Всё равно пропадёшь. Шибко худое место. Шайтан сердиться будет.
— Ничего, старик, — попробовал я успокоить Езина. — Твои боги на меня не обидятся. А шайтана, ты же знаешь, я не боюсь.
Я улегся на лежанку и укрылся оленьими шкурами, а старый шаман еще долго бормотал какие-то страшные-слова, видимо, призывая лесных духов помочь ему остановить осквернителя священных мест.
— Запомни мое слово, начальник. Шибко худо тебе будет. Шаман знает богово, боги шибко тебя обижать будут. Ружьё твоё стрелять не будет. Ноги твои ходить не будут. И собака твоя пропадёт. Не ходи на Ух.
Ну, что ты с ним поделаешь, с этим упрямым полоумным стариком!?
Езин сердито повозился в углу юрты и вышел на улицу покормить мою лайку Грозного рыбой. Сердиться — сердись, а законы гостеприимства не забывай.
Вернувшись, он спросил:
— Дорогу знаешь? Кто поведёт тебя?
— Я иду с Ильёй Номиным.
Через несколько минут мы распрощались.