Тёмное пространство подступало к со всех сторон. Плотная дымка, вырисовывая в воздухе затейливые и лишь свыше известные узоры, затуманивала взор. Мрак сгущался, тяжелел и плотными, почти осязаемыми парами скорби и безнадёги медленно проходился по гортани и мягко оседал на стенках лёгких.
С безвозвратно утекающим временем юноша только сильнее терялся в крохотном распадающемся мире. Сколько бы секунд ни прошло, их скоротечности не изменить.
Тягуче, капля за каплей, презрение, вина, необратимость и безысходность заполняли надтреснутый сосуд. Он тихо принимал это, поглощал и разрушался.
Забытая в клетке птица давно сдалась. Она устала биться о жёсткие прутья, ломая в кровь хрупкие крылья, и упрямо, сквозь возрастающую боль, повторять попытки выбраться. Свобода не вселяла надежды или уверенности. Не ждала впереди за ускользающим поворотом, украдкой подсматривая за потугами бедняжки. Она громко, без зазрения совести насмехалась над справедливостью и непомерностью цены, которую по незнанию за неё заплатили. Хвасталась этим перед Вечным Круговоротом жизни, глумилась и, не дождавшись иной реакции, кроме немого укора в глазах несчастной, ушла и не обернулась.
А птица-пленница всё продолжала давиться опостылевшим воздухом, утопая в непреодолимом омуте пустых страданий и кричащего безмолвия утрат. Спустя тысячи истончившихся сдавленных хрипов Смерть пожалела кроху, затягивая в желанные объятия.