SPACE: сто одна история Сюрреализма
Глава первая. Миры за пределами.
Два кузнечика сидели на крыше дома и спорили о том, чья же нога более сексуальней будет смотреться на неделе моды в Милане, и предпочтёт ли судья тощие или упитанные ноги. Так…стоп! О чём это мы? Начнём с самого начала. Да-да, ещё с того времени, когда во вселенной не было атомов и кварков. В те ещё стародавние времена, когда во вселенной была только великая чёрная пустота и смерть обитала в тех местах в поисках жизни. Не придумана была ещё время, и одиночество её было бесконечным.
Кхм, вы отвлеклись, сударь!
Видим, вам это не очень-то и интересно, поэтому ради блага наших читателей перемотаем магнитофон времени и пространства немного вперёд, совсем чуточку, и…
Тринадцать миллиардов лет спустя.
Итак… планета человеческих отпрысков.
Ах, вот она — земля, взгляните дамы и джентльмены!
Так и не скажешь, что там обитают человеки, множество и множество человеков, которых хочется задавить большим пальцем и сполоснуть руки в серной кислоте. Этот персик заражён этими паразитами — кишмя кишит земля ими. Будь мир плодом, скажем, каким-нибудь фруктом, их бы вытравили инопланетяне, и съели плод, однако… взгляните. Дождевой червь размером с Эйфелеву башню, выпрыгивает из вулкана, и ныряет в землю, ест её изнутри — нашёл ли он там шоколад или мармелад из яблочных долек, кто же знает. Ну и зубки у него, удивляться есть чему, огромные и острые, просто кошмарно ужасающие, как хребты на спине какого-нибудь межзвёздного динозавра! Будь червь кошельком, то не было бы жаднее существа во всей земле. Черви эти, разумеется, злые и безмозглые, как и полагается. Говорят в тех кругах, что черви не очень любят яды всякие ядовитые, кислые, острые и сладкие. Ну а кто же любит, правда же? Именно по этой причине, обходят ядро земли стороной, несмотря на то, что полнится она варёной сгущёнкой. Черви знают, что, чем слаще плод, тем он может быть гнусавее.
А вот и облака… кто-то зевает и тень ниспадает на землю.
А там, на облаках, на земле этой пресловутой — там, знаете ли, сидят пингвины — гордые птицы. Таких гордых птиц можно встретить разве что на Амазонке и на самых высоких деревьях. Пингвины свивают гнёзда на них и мусор из которого они сделаны извиваются грустью разочарования и боли, крича орангутангам под собой, чтобы спасли их от мучительной жизни. Прилетели пингвины сюда из юга, когда совсем стало невыносимо жить в Новой Зеландии. Им обещали лучшую жизнь и безмерно лёгкую судьбу, но… Ипотеку и коммуналку оплачивать — надоело им всё то безобразие. Рыбу ловить и кормить детей, ещё чего! Шарлатаны! У детей есть ласты, пусть кормятся, пускай находят еду и добывают, где им вздумается. Терпели пингвины своих детей долго, до самого вылупления, хватит!
Пингвины те поднимались высоко на небо и рассаживались на облаках, наблюдали, когда можно будет скатиться по ним в океан, и уплыть к белым медведям на айсбергах, сев в них.
Говорят, белые медведи не видели пингвинов никогда. Скажем вам по секрету — это будет незабываемым зрелищем. Приплывёт пингвин на льдинке, а медведь посмотрит на него и не поймёт, то ли бревно, то ли касатка, или человек в акваланге, помашет рукою и поприветствует гостя. Но насторожится медведь. Затрясутся у него лапы, задрожит, но не подаст виду.
Нет, разумеется, ничего забавного в этом нет, пингвин очень опасный зверь, кровожадный и жестокий! Поднимет медведя высоко в небо сжав в исполинские, ужасные когти, полетит в тёплые края, в другие континенты и сбросит в обрыв где-нибудь в Американском штате — скал и каньонов там хватает. Медведь очень не любит, когда ему бывает жарко — всю жизнь жил на морозе, не привычно потеть будет ему, зажмурится и заплачет. Слышал он, что у людей есть ванна с душем, и они могут прятаться от духоты и зноя солнечного, но даже в самых страшных снах не представлял, как выглядит душ и где расположен. Будь у него больше знаний, то он напал бы на них и отобрал этот чёртов душ!
Медведь сядет и вытащит веер из кармана брюк, затем встанет и начнёт бегать вокруг веера, создавая ветер. Веер заговорит, откроет рот и скажет медведю, что он плохо бегает, что ей всё так же душно, как и всегда. Да кто ж любит жару, правда же, особенно, если столько шерсти, а в той шерсти сотня блох со своими блохами даже у медведя, не говоря уже о веере из пера лебедя? Каким-то чудом стоит начать почувствовать себя хорошо и блаженно, блохи почувствуют это и влетят в шерсть. Кто их звал в гости? Вытащат эти кровопийцы острые клыки и начнут сосать через кровь холод. Им тоже жарко. Ничего вы не понимаете!
Медведь заплачет горькими слезами, закрыв глазки ладонями, и веер не поможет ему, лишь нахально посмотрит на него и уйдёт обратно в измерение брюк. И от зноя станет зверь соломой, сухой такой, страшной, едва различимой от пыли — вяленым мясом — вся вода испарилась с него, и превратится медведь в мумию. Индейцы найдут животное у мёртвого кактуса, где плакал медведь и на том месте вырос кактус, и подумают, что это им оставили люди из соседнего города, чтобы те не голодали. Накинут на спину, обвяжут верёвкой, закинут в рюкзаки, и, уйдут к водопаду. Сядут у водопада испить водицы от жажды, после долгого путешествия по дюнам и лесам, а тут… страшное дело произойдёт, и как громом средь белого дня сушёное мясо впитает брызги от водопада и начнёт танцевать и плеваться слюнями, рычать и жадно глотать воду. Встанет оживлённый зверь на лапы могучие и оторвёт ими голову индейцам, с одного взмаха. И скажет медведь тем, скорчив довольно счастливое лицо так:
— Не хотел. Извините, коли добрые! Будьте благоразумны! Будьте людьми! Человечны будьте!
Ну как же это не хотел, раз оторвал, очень даже хотел, уверяю вас, хотел он всё это, вот же врушка, скажите? Ну не скажете, так и быть, но вас я запомнил и обиделся. Я выставлю на вас счёт.
А индейцы эти… краснолицые. Что могу поведать о них?
Индейцы всегда любили испытывать судьбу, потому давным-давно ещё придумали обряды, которые делали их бессмертными, сущими демонами на небесах и на земле, так гласит библия индейцев, и потому…
Индеец, которому оторвали голову лежал смиренно, тихо, как талая вода под гнилым пеньком, прислушивался, затем схватившись за шерсть белого медведя подтянулся и встал. Подошёл к черепу, взял голову с земли. Стряхнул песок сначала с колен и груди обратной стороной головы, волосами, затем почистил её об одежду, вытер одеждой сопливый нос, высморкался. Дыхнул паром на рукавицу, и до блеска вытер лоб, и вставил голову в позвоночник. Два с лишним гнома вылетели из шеи и схватив голову, бубня что-то, прикрутили дрелями на место. Затем вышли из уха, выкурили несколько сигарет, и спустились по лестнице обратно в барабанную перепонку индейца. Видимо у них там была комната с инструментами, и дверь вела их вниз по органам.
Индеец похлопал по лицу, вставляя подобранные с земли глаза выбитые медведем как можно глубже в череп, на законное тому место и, протянул приветственную грязную руку. Улыбнулся, но так, будто готов был загрызть гостя. Индеец он человек не опасный, честно — добрый. Подружится, лишь хотел. Медведь схватил индейца могучей, острой, — ну как и полагается всем медведям, — лапой, и сжав беднягу, несколько раз ударил краснолицего по камню. Размазались внутренности индейца повсюду. Медведь был доволен, показал кто здесь хозяин и кого нужно боятся. Правда, недолго. Индеец регенерировал…
Краснолицый вцепился в мизинец правой лапы медведя зубами и выгрыз того до костей, словно какая-то пиранья. С полминуты скелет зверя стоял с выпученными глазными яблоками, пока не рухнул на скалы и не разлетелся в разные стороны — на костяшки. Выбежали из-под камней крабы отшельники и разобрали того по домам: на сервант, на полки, на стулья и тарелки, а уходя показав большой палец одобрения. Немногие из них катили тележки, чтобы унести больше, чем их соплеменники по подземной жизни.
Всего несколько месяцев не ели индейские зубы до прихода медведя и не ощущали крови, не впитывали мясо впалые животы и не ощущали вкус настоящего мяса. И глисты, обитавшие в теле каждого краснолицего радовались так же сильно, как и индеец. Сидевшие на диете глисты поглощали надежду и веру, строили в кишечнике человека храмы и молились, а когда к ним попало мясо обрадовались такому подарку судьбы.
Медведь пал в бою с равным себе по силе. С могущественным героем, коих только в былинах можно и встретить! Индеец в два счёта его убил, а глисты после ещё две недели плевались шерстью и чесались. А на протяжении двух-трёх дней временами превращались в маленьких, крохотных белых медведей.
Видевшие индейцы говорят, что ходят глисты совсем без трусов, потому что шерсть покрыла их сзади. Позабыли о стыде. Вот бы их мама узнала, то таких тумаков бы дала… а мама бегает с ними за ручку бок о бок, тоже голая.
Пингвин каркал через раз, а через другой квакал, смотрел на это со своего облака и смеялся. Подбрасывал сардинки. Пока рыбы летели вниз — тухли. Часть из них оживала и улетала сама по себе. В тот день, бывалые люди говорят, что возле каньона была дискотека, их устроили мухи свингеры и диджеи мокрицы. Выпивали выдоенные из гусениц настойки, ели, отшелушенные от путешественников кожу.
Индейцы отмывались от мух два дня, пока сами не стали мухами от того, что прибывшие крылья сделали их летучими. Летели индейцы ночи напролёт, искали то и это, находили не то, что искали, а потом и, что искали тоже находили. Одним из них был старый дуб, они его ещё с прошлого воскресенья ищут, здесь они оставили друга «Белого Мангуста», они все любили называть друг друга именами животных, они верили, что, если взять имя орла, после смерти станешь орлом. Так, Мангуст, стал мангустом после смерти, правда, он был привязан к цепи, дуб то тот был на златых цепях, кот учёный на той цепи круги делал и песни пел, на ветвях русалка сидела, только они не спасли «белого мангуста» ставшим обыкновенным мангустом, и тот высох, стал украшением корня дуба. На него пожалели слова и не сделали бессмертным. Русалка была высокого мнения о себе. Она сидела, и сама то очень высоко и волосы илом красила в розовый цвет. Наступить никак на ветки не могла, всё время мешала отсутствие второй ноги. Кот учёный, хоть и умён был, как не знаю, как крот, или, как четырёхпалый варан, но не додумался подать руку. Потому что он знал: «руку подаст добрый страдающему», а у него то у самого лапы. Ну не судьба значит было руку подать. Так и умер в тот день «белый мангуст». Никому бы такого не пожелал медведь, да и пингвин, славу всем царям зверей, не был сентиментальным и жалостливым к другим зверям, тем более к тем, кого не знал. Считалось так, что так и быть должно, и умирать положено им также, ну никак иначе. Пингвин пил лимонад из груш, чесал ласты клювом, и выкрикивал нецензурные слова, самые гнусные, какие только могут быть на свете:
«Все вы говно!», «Никто вас не спасёт, мир обречён!», «Смерть всем ракушкам!», «Подлые белки захватили власть!», «Коронавирус — это потому 5G сетей!». Конечно, ничего в этом плохого не было, но пингвин очень сильно хотел верить, что он очень плохой пингвин. Он ведь королевский. Только короля он давно не видел, кто его знает, где сейчас этот король. Королевский пингвин был без своего короля, отшельником, ненужным. С тех пор, как он улетел, хотя, короля он никогда не видел, но все кричали ему об этом, он считал себя самой прекрасной птицей во всей земной полосе молочной реки.
— Смотрите, королевский пингвин летит! — кричали люди, орангутанги и коалы. Пингвин разворачивался, сракал на них, и улетал дальше. Так им надо. Покормил он их, и доволен собой был.
— Я уже свободный совсем! — кричал пингвин, скрываясь за облачком.
В тех краях жил ещё один странный зверь, кенгуру его звали, всё время любил прыгать через камни, взбираться на деревья и чирикать. Чирикал он, мама не горюй. На его чириканья прилетали соловьи, дрозды, чайки, пчёлы, и давай, как говорится, мудохать его скалами, табуретками, малышами зебры и костями старика, который пил молоко неподалёку — пока тот, кенгуру, не сваливался с дерева и не убегал плакать в пещеру, где он забивался в угол и дрожал. Индейцы давно знают, что лучше не чирикать, когда не просят. Как-то раз, находясь на грани жизни и смерти, «Жирный морж» чирикал, что прилетели все те же птицы и дали ему, в простонародье — пи*ды и волю к бегу, тогда «морж» не ел неделю, и сил у него не было, но съев пару пиздюлей, сразу обрёл силу. Говорят, индейцы до сих пор так и делают, когда голодны. На том все легенды и заканчиваются. А редко, конечно, редко, часто бы ещё было, птицы поедают самих индейцев. Помнится, из уст в уста ходили мифы о том, что дрозд, одинокий и голодный, убил на своём веку семь девственных девушек пятидесяти лет, изнасиловав их мозги, да и не только, а и другие дыры, какие только нашёл. В этот раз, полагаю, крича в ухо, мозги вытекли наружу, и съел он тогда девушек бедных, молодых, совсем беспомощных. А когда есть совсем ничего не оставалось, строил гнёзда в животе, и чирикал до утра, пока не приезжали врачи, дятлы. Дятлов дрозд особо не любил, он вырывал рёбра из трупа, и пронзал дятла насквозь, надевал его на себя, и притворялся дятлом. По уму он был дятлом, но по обычаю, вовсе нет. Но все врачи ведь знали, где человек или зверь какой страдает, и сразу летели туда дятлы. Так, дрозд этот, прилетал первым и выедал бедняжек. Но это только легенды такие, было ли на самом деле такое, выжившие не скажут. Об этом сам я узнал случайно, слава всем зверям, особенно льву, что он съел меня первым, когда этот ублюдок дрозд напал на моего друга и изнасиловал его и убил. А я вот в безопасности внутри льва. Я здесь чищу ему живот, убираюсь, подметаю, выношу мусор через люк сзади. Впрочем, ничего особенного. Все убираются там, где живут, издревле так положено ещё. Так я стал последним свидетелем преступлений птицы. Говорят, он нанял мафию, чтобы меня найти, гангстеров зазвал со всех стран и обещал им несметное богатство.
На другой стороне, в Эскимосии, в огромнейших юртах и иглах жили киты. Их мир был странным, но занимательным. Занимателен он был тем, что здесь, юрты были под водой, свыше километра длиной, во как, даже сказать, отель для подводных жителей. Конечно, сперва там жили люди, ещё на поверхности, когда всё это было, пока как-то раз кракен не ударился головой об остров, и остров не встал с ног на голову и не перевернулся. Дно стало верхом, верх низом. Впрочем-то, ничего на самом деле и не поменялось, ещё бы! Ещё бы немного, могло бы и поменяться. Так вот, жили в том иглу киты, киты те были художниками, они хвостом размазывали краску из зада кальмаров и вырисовывали прекраснейшие узоры. В тот день, как-то странным образом, из-под дна поднялся мальчик, совсем не такой, каким мы привыкли его видеть. Шрам в виде молнии только и отличал его от китов, сам он тоже был китом, можно сказать совсем как игрушка, которую тушили семь ночей на огне, и жарили в кислоте тринадцать. Колдуном он назвался и как, ей богу, всем сердцем молю, чтобы меня за это не казнили, махнёт своим ебучим плавником на картины, те тотчас становились живыми, и можно были зайти внутрь художественного произведения. Если бы киты сами не видели всё это, они сочли бы это магией!
Да это ещё только начало. Оказалось, то, кит нарисовал картину, а в той картине, за скалой ракушек, был мальчик этот, он как-то создал в картине проход, вернулся со дна и оживил себя. Во как! Там ещё был корабль, странный правда, с щупальцами, они крутились, как вентиляторы и обдували мачту корабля красотой. Корабль светился, да так сильно, что придуман был праздник рождества в тот день. Ну не чудо ли? Конечно, вам кажется, ничего вы тут не понимаете, уверяю вас, многие не понимают, что вообще происходит. Сами киты колошматят себя веслом, смеются, как окаянные, а потом, вспоминают, что так и должно быть на самом то деле. Они ведь и живыми быть не должны, не положено было так. Но рады конечно, что живы, впрочем, мало того, что они умели думать, прибавилась беда такая, какая-то странная, они испытывали боль и сострадание, плакали песком, и страдали. Особенно страдали они тогда, когда, а ведь они уже совсем разумные, не могли сесть на человеческие унитазы, плакали они там днями, бывало, неделю! Кто же их разумными то такими сделал, и стыд им придумал, раньше ведь, как было, плывешь себе, плывёшь и испражняешься, а тут, видите ли, совесть мучает, что воду загрязняют они. Мол, дышать испражнениями вредно для организма. А вдруг это их стало заботить, после тысяча лет покакушек в море, ну как так вообще. Но, с другой стороны, так и быть должно было. Разумным их сделал он, потому и пользовались те дарами своими.
Конечно, вот придумали их такими, боги ли, да кто их знает, они сами не знали об этом, эволюция, наверняка. Да только не могли же они вот так взять и сразу же осознать, что они лишь тексты тонны на бумаге, а мира их нет вовсе. Но они жили, не подозревали, что пешки в игре слов, куклы какие-то. Но были они живее многих. Один из них, Китрисий, морской отшельник, гений в их мире, создал самолёт, метров с тысяча Пизанских башен, они садились на них и взмывали высоко в облака, через океаны наружу, к пингвинам. Их языки свисали со рта, они радовались, словно получили отфильтрованную воду в свой аквариум. Взмывали до облаков, и там и оставались жить. Воды тут предостаточно, можно сказать, как в океане. Киты спрыгивали с самолета, тот взрывался снизу, убивал дюжину гномов, что чертили для Белоснежки карту злого королевства, и плавали там, радуясь новым приключениям. Редко можно было видеть двух китов, они то и дело кричали, трезвонили, гудели, как пароход, и скрывались подле заката, а на рассвете, они зависали на облаках, и смотрели, как солнце поднимается высоко вверх. Они как-то даже пытались долететь до солнца, но падали обратно на облака, отскакивали и плюхались на брюхо. Стая пингвинов подхватывало их и переворачивало на обратную сторону, чтобы глаза на лоб не полезли, а как же иначе. Так оно и бывает, когда пытаешься дотянуться до мест, куда не положено вовсе дотягиваться.
Попугаи тоже летали, только вот, в отличии от китов, что пытались взмыть выше всех, попугаи любили строиться на земле своими домами, особенно в джунглях, ниже остальных. Они сражались с анакондами, сворачивали им голову, откусывали язык, а потом притворялись сами анакондами, зазывая только что вылупившихся малышей, чтобы съесть их. Попугай тем не любим был животными, что часто не был собой. Самим же, им не помогала их особенность, знать особого себя и кем он был создан, мозгов не хватало, потому он искал себя во многих других звуках миров и джунглей. Как-то раз, подлетая к своему дому, его поджидали коллекторы — горилла и буйвол, потому что черепаха не оплатила счета за траву у бунгало номер семь, которую взяла в кредит, а так как единственным, кто был ближе всего, попугай, разумеется, доверенное лицо, обязан был оплатить счета. Попугай не испугался вовсе, он притворился собакой, и коллекторы сразу же ушли, извинившись, что искали черепаху, и не признали в нём собаку. Хитрый был жук этот разноцветный птиц, то и дело обманывал даже богов. Выкрикивал, что он Посейдон, и двумя крылами плевался, образуя цунами для всех жуков под деревом.
Как-то раз, в который уже раз, сколько их ещё будет, ради всего спелого, пришли к его дому какаду и фламинго, ай красавцы же они были, такие розовые, жёлтые, павлин позавидовал бы, и потребовали от попугая места для уединения. Подумаешь, любовь и все дела такие птичьи, дал им он место, в дупло, в домик то свой, такой нарядный, зелёный, везде побрякушки. Вот зашли фламинго и какаду, и уединились. Дай, думаю, говорит себе попугай, посмотрю шоу, первый же раз такое в жизни его, может чему научится. А видит он следующее: «Сидят фламинго и какаду и курят. Да не ахти что, а банан, без огня, глотают и высовывают изо рта». Подлетел рёвом льва попугай, распугал птиц, те тотчас снесли яйцо, и потребовал долю из их состояния. Ну какое же это состояние, они же птицы. А они закашляли, вынули пару золотых монет, кольцо и ожерелье, подарили попугаю. Попугай обожает всё цветное и с блеском. Одним словом, лишь они обмолвились, чтобы попугай не рассказал другим зверям о их игре с какаду. Попугай обещал, разумеется, и через пять минут как те ушли, разболтал всё. И теперь всем хотелось подуть в бананы. Да, некоторые, вообще, знаете ли, кроме зада и не имели рта, но и они тоже хотели подуть. Так и дули они, пока все обезьяны поголовно не вымерли. Кроме банана они ничего не ели, бедные макаки на самом-то деле. А есть то, что уже кто-то, где-то и куда-то ел, ну уж тут нет. Обезьяны были гордыми. Так и померли, и были занесены в чёрную книгу. Чернее была лишь глотка, где были обречены сгинуть бананы с кожурой. Дефицитом стал банан в мире. Чёрные рынки продавали свежие, но достать их было крайне никак.
Ещё в тех джунглях жил гиппопотамус, жирнее его был только остров Мадагаскар. Ну был он и был, что тут такого, не так ли. А он нырял в болото, и вылетал из чёрной дыры в космосе, и снова влетал в чёрную дыру, и разинув рот выпрыгивал через болото обратно. Он был астрономом, изучал звёзды вокруг земли. Видел он, конечно, не очень хорошо, потому носил очки. Он засунул их прямо в глаз, как линзы. А кто его вот учил надевать их, никто, сам он научился. С тех пор, он много звёзд увидел, но лапы у него были не те, и так быть тому и дело, завел он себе чибисов, маленьких птиц, что записывали мир космический по их словам. Гиппопотам говорил:
— Круглый, белый!
Чибис записывал круглый белый. Ставил белую точку.
— Чёрный везде! — выпрыгивая из болота шептал зверь, и улетал снова.
Чибис записывал:
— Белый, везде чёрный вокруг. Круглый. Ты чы ка. Точка.
Так много он ставил точек, что все белые были белыми, все круглые были круглые, и имён у них не было. Но зато потом, смотря ночью, и сравнивая звёзды на листке, со звёздами на небе, гиппопотам кивал, что чибис записал правильно до каждой точки.
— Белые и круглые.
Крокодилы обитали у пустынь. Они врачи, как никак, любому умирающему помогали. Когда больные приходили к нему с жалобой, крокодил важно кивал и говорил, что выход всегда есть. Проглатывал их. И больные больше не болели.
Ещё в небе летали самые настоящие кентавры, смесь не человека, а льва, жирафа и петуха. Они были очень даже красивы. Хвост льва, грива льва, шея жирафа и тело петуха, и клюв. Летать он умел, конечно, так себе, но кукарекал он красиво. Когда он это делал, все звери тотчас падали без сознания. От страха то было, или от чего ещё, кто их знает, после этого они не просыпались, чтобы узнать, каким дивным голосом тот зверь обладал. Потому, беруши продавая, тушканчик, стал настоящим олигархом животного мира, и самым богатым животным во всей планете. Конечно, не стоит верить этим россказням, но так оно ведь есть. Для них мир на том и заканчивался, где жили они.
В семь часов пополудни, когда на небе вылезли космические пиявки, что питались грозами, пустыня уже была суха, как кожа старой бабушки гремучей змеи. Гремучие змеи плевались песком, а их глаза видели пиксели. Космические пиявки любили причинять боль, и вместо крови ели тучи. Они питались молниями и сами становились опаснее, скажем так, спаси наши души, сохрани наши задницы, монстрами, что убивали китов. Киты безобидны, зачем так поступать, вот и нам не понятно было это. Но пиявок потом потравили. Пегасы знали своё дело, они рыгали волшебством, и, так как на небе не было травы, они ели пиявок, вместо всего. Чем больше они ели их, тем быстрее и шустрее становились. Вскоре, пиявок совсем, говорят не стало быть, изредка можно услышать, как ржёт Пегас, подметая двор фермы, где они их разводят, и едят только в особенно трудные дни. Пиявки, они, как пираньи, выпрыгивают из своих вольеров, пегасы их тут же съедают. Потом мозг у них, у космических тварей, скажем, развился, наблюдая, как их сородичи умирают. Стали умнее. Один из пиявок, миф такой есть, ходит на голове могучего Пегаса, ест молнии, и делится ими с ним. Верить вам или нет, ваше дело, а я вот побаиваюсь иногда смотреть на небо, уж очень опасно, а туч я давно уже не наблюдал, а гроз, со дня сотворения космолётов не видел. Их и то, всего два, один у ягуара, другой у человека. Ягуар смотрит на своём Нетфликс из будущего, а человек пытается полететь на луну, чтобы оставить след. Только всё время куда-то топливо исчезает. А это, оказывается, енот пьёт всё топливо. Только он стал невидимым, потому что мутировал, потому человек всё никак не мог его найти.
Кстати говоря, а вы знали, что первый полёт на луну принадлежит летучей мыши? Рассказываю.
Как-то раз, за ним погнался кентавр, а летучая мышь так испугалась, что преодолела звуковой барьер и вылетела в космос, и спряталась на тёмной стороне луны. С тех пор эта мышь там только и обитает, ибо всей других уже нет вовсе на свете, они прячутся в более заметных, но уже известных местах. Деликатесы из них, конечно, такие себе, но для любителей мяса на костях, это настоящий деликатес. Та мышь, изредка плачет, смотрит на землю и вытирает крылышком глаза, ведь там остался его любимый плейстейшен пять, на котором он любил играть в батлфилд пять. Вытирает свои бусинки и не может поверить, что он работал два года за зря в фирме своего друга козла, чтобы вот так вот всё потерять, когда волшебство стало просачиваться к нему в дом. Но в одном, конечно, ему повезло, бесспорно, глаза его видели, как бинокль, нет, точнее, как он сам не раз твердил, телескоп, он смотрел ими на библиотеки и читал книги, прямо с луны. Вот так вот легко ему удавалось всё выучить, и создать дом на луне, вырастить еду. Он даже живые организмы создал, потому что не было женских особей. Ракету, конечно, он не построил, но всё-таки, космический рюкзак сумел. И даже шлем. Он надевал их и улетал в другие миры, планеты, и искал других, таких же, как и он сам. Ведь не верилось ему, что все летучие мыши одиноки во вселенной. Ну не может же такого быть. Летал он долго, даже в который раз преодолевая звуковой барьер, что его звуковой барьер превратился в световой. И всего за неделю он добрался до другой галактики. Здесь-то его и поджидал сюрприз…
Об этом тут рассказывать не стоит, всякие опасные контрагенты следят за каждым моим словом, чтобы найти летучую мышь. Они даже открыли счёт для тех, кто сумеет достать самую последнюю живую летучую мышь учёную. Все богатства земли, и даже соседнюю планету обещали. Потому, врать не буду, но и сказать не могу в какой галактике теперь мышь. Молчок-молчок. Но знайте одно, он нашёл что-то важное, очень существенное, даже дороже, чем награда за него объявленное. Такие дела.
А вот про крота инженера, могу рассказать одну занимательную вещь. Вы только представьте, как крот этот, за несколько дней сумел не то что, открыть в портал в другую сторону земли, короткую кротовую нору, так его потом и называть стали между прочем, так вот… значит, открыл он эту удивительную нору, и что вы думаете? Все животные мира смешались и перешли в его мир, волки, амурские тигры, панды, росомахи, ужи… За ужей, разумеется, крот был рад, он излюбленную еду давно не ел, а это его еда, так сказать с этих пор любимая. Инженера этого, никто не видел, но каждую неделю, на всей планете происходят удивительные вещи. То из облаков падает динозавр, то на улице обитает Мамонт, а в пещере огонь добывает доисторический человек. Недавно из-под земли выпрыгивали огромные сороконожки-кролики, а вместо драконов стали быть летать птеродактили. Голые, без шарфа. Лягушки сейчас, боятся выходить наружу, говорят, что боятся стрекоз и мух, что стали размером с быка. Ой батюшки, воробушки! Неужели такой крохотный крот смог открыть брешь между временем и пространством.
Как-то раз, он даже попал в комнату Эйнштейна и утащил оттуда его бутерброд. Когда уже Эйнштейн заметил нору, крот махал ему лапой и улыбался. После того, как бутерброд был утерян, Эйнштейн ищет способ вернуть его. С тех пор волосы учёного, ходят слухи, никогда его не слушаются от шока, даже клей не помогал, а ножницы ломались. А раз, гуляя по норам, крот вышел в комнату Лермонтова, когда тот читал письмо от Менделеева. Увидев его, Лермонтов свернулся калачиком на полу и просил, чтобы он никому не рассказывал о любви со стариком. Ведь ему было на десять лет больше, чем Менделееву, а с такой большой разницей в возрасте не разрешали брак и казнили, если узнавали. Крот улыбался, чесал голову, а потом переключал канал. Падал он долго, может час или пять минут, тут времени на самом-то деле нет. Попал он к Елизавете второй, она ржала как конь, что стала превращаться в лошадь, выросли у неё копыта, и хвост. Тотчас крот убежал оттуда. Коней он не любил особо. А попав в комнату Леонардо Да Винчи и Галилея, крот мог сидеть здесь месяцами, наблюдая за новыми открытиями. Потом улетал, вытирая платочком глаза, потому что очень будет скучать по ним. А однажды, попал в магический мир, крота перепутали со стаканом и поцеловали его в рот, пытаясь выпить вина. Больше магию крот тоже не любит. Он чуть не задохнулся, и в его животе что-то летало. Это была сибирская язва. Если запустить язву, мог вырасти «чужой». Пришлось повозится и полететь в будущее за лекарством. Нанять Терминатора и Хищника для сопровождения в другие миры.
А вот Горгона, уже семь лет на пенсии, змеи исчахли, покрылись пылью, чахнут, сил нет. Но дело даже не в этом. Вот есть у неё кровать, она давно покинула комнату, где она стоит, а всё не просто так, понимаете ли. В той кровати живут маленькие человечки, если так посмотреть их не видно, но, если приблизить через микроскоп, там бегают тысяча человек, с картами и инструментами, строят дома, изобретают ракеты и самолёты, сооружают машины и фирмы. Когда-то Горгона спала здесь, но в один прекрасный момент, её стало что-то колоть в бок. Что-то насадило её. Она встала, не поверите, и заметила какую-то иглу. Пыталась вытащить, поднималась вся кровать. А это оказалось небоскрёб этих людей. До самого неба. Как и кто его построил, не имеется никакого понятия, но Горгона чувствует, что здесь замешана магия великих колдунов и чёрных друидов. Один из них как раз однажды и обезоружил её. Сами людишки ещё не до конца понимают, где они и кто они. Но они развиваются. Для них вся кровать, это огромная галактика. Когда-нибудь они точно вырвутся оттуда или создадут увеличивающие лучи, но тогда, вот уж тут молитесь все вы, их там миллионы, а может триллионы, если они станут большими, Сатурна не хватит для них. Потому, комнату Горгона держит закрытой, мало ли что, пусть в тесноте, но не в обиде. О какой тесноте может идти речь, между прочим, когда они даже не знают о существовании этого мира. Посыпает их солью, чтобы не испортились, а иногда кидает в комнату мемчики, чтобы развитие перестало быть.
Вот Пиноккио, однажды, ради всего хорошего, заметил, что, беря в руки ножницы, и играя с ним просто так, разрывает материю времени и пространства. Щуплый мальчишка, не сразу это заметил, лишь отчасти из-за того, что видел всю реальность целиком. Листы и рулоны космоса падали ему на колени, разрываясь и крошась в воздухе, и понял он, что воздух не был воздухом. Что весь воздух, и есть на самом деле вселенная, но чья-то она чужая, тех, кто в нём жил. Планеты бились об волны, выкатывались со своих орбит и улетали вниз, на его колени. Оттого умирали и жители тех галактик и планет. Больше мальчик не режет воздух ножницами, а ищет людей, разглядывая воздух, чтобы спасти их и перенести в колбу, где их не разрежет уже никто. Но воздуха было бесконечно, а неведомой галактики, ещё больше. Он дышал ими. Конечно, для тех жителей, пока они умрут и будут всосаны в мальчика, пройдёт немало миллион лет, но всё-таки, плохо умирать, как считал Пиноккио. А потом перестал пытаться. Всё устроено было так, чтобы так и было. И спасать не его задача. Ведь кто-то тоже дышит ими прямо сейчас, и кто-то тоже режет ножницами их вселенную. Он думал об этом долго, что выпал из мира и попал в психиатрическую больницу за свои глупые теории. Но здесь то и был простор для него. Проглатывая успокоительные, он мог общаться с людьми с той планеты. Они смотрели на него и удивлялись, задавали вопросы, а мальчик отвечал. Все вокруг думали, даже психи, что он сумасшедший, а он был самым простым мальчиком, который всего навсего первым увидел тот мир. Когда его спрашивали, что он видит, он отвечал вселенные, время и пространство. Врёшь же, отвечали ему, а он, никак же нет, взгляните, твердил мальчишка. Нос не рос. Он точно не обманывал. Но и люди не знали, что от вранья у него нос рос. Так и живёт мальчик там до сих пор. Гниёт. Доктора поливают его водой, чтобы он не врал, а он не мог сказать правды, что была и правдой на самом деле. За правду его поливали ещё больше. Доски на ноге сразу распухали, начиналась аллергическая реакция организма Пиноккио. Он начал стареть и морщится, гнить, превращаясь в труху.
Пингвин почесал затылок, и прыгнул вниз. Облака пушистые, как не знаю, что, такого слово ещё и не придумали. Пингвин откинул волосы назад, вылез из воды, поигрался мышцами на груди, и подмигнул чайке, что он свободен в любое время, если та хочет поразвлечься. Чайка, разумеется, против не была, она тоже любила летать, но сегодня она много съела рыбы, чтобы летать. Пингвин презрительно кинул взгляд и нырнул обратно, пока не наткнулся на акулу. Акула была в очках и учила рыб, медуз, коньков, скатов новым правилам арифметики. Увидев пингвина, она помахала плавником, и сказала подождать. Подойдя к крылатой птице, выхаркала южноокеанского карася, и пингвин, похлопав её по спине, уплыл.
Тор в три часа утра пил эль. Такое бывает после долгого боя с кондорами из пещеры Триааскаля. Кондоры не меньше десяти метров, клюв из алмаза, желудок из титана, а размах крыльев достигает сорока метров. Тор долго бился с ним, пока один из них не предложил ничью, тем был кондор, но Тор, он же, как никак бог, не может сыграть вничью с монстром, потому обманул того, сказав хорошо, и ударил в самое уязвимое его место кулаком, по мизинцу на правой ноге. От боли, клюв его рассыпался, титановый живот расплющился, а крылья опали, и они стал ощипанной курицей.
Здесь, помимо прочего, на этом персике, конечно, люди тоже жили, ну как же без них. Волшебство не имеет места быть без них, как никак, ради них она и создана была. Только вот, наука давно уже перешла и сумела проникнуться в умы многих жителей планеты, что магии то, на самом деле и не нужно было, чтобы суметь контролировать всех на земле. Одной бомбой мог человек убить точечно любого, ну скажем так, один вид. Они ставили на таймерах маленьких нано атомов вид животного, и все атомы эти, находили любой вид, где бы они не жили, проходили через стены, вселенные, воду, находили всех, конечно, земных, и разрывали их изнутри взрывом. Потому, выходить против этих монстров не стали сами монстры, да даже боги, которых люди считали бессмертными, оказались смертны, когда Афина умерла от такой бомбы, когда решила убить президента страны земля. С тех пор, тут уж, каждый сам за себя. Такие вот дела. Мусолить эту тему, не имеет вообще никакого смысла, давно ж вы знаете их, вы и сами люди, и сами давно видели те приборы. Воистину смертельные и страшные.
Помимо всего прочего, в этом мире, земле, где живут столь прекрасные существа, ну никак и быть иначе не может, полагаю — есть ещё более удивительные чудовища — это медузы что играют гольф, сидя на Юпитере, играют лунами, как не знаю, что, пытаясь попасть по белым дырам, лункам в космосе. Но ведь луны всегда должны быть на местах, в своих вселенных, лишь потому в белые, а не иные, чтобы через чёрные они могли попасть обратно под их лапки и щупальца. Ох уж эти медузы, прока от них нет, но коль заметит, беда приключится, ужалит, умрёшь тотчас, вот подбрасывают планеты высоко вверх, может вниз, кто же их знает, направлений у космоса никогда не было, и бросают в лунку, ударом щупальца. Планеты, луны, все они катятся по полю, и потом их хватают крохотные, но столь же проворные лемуры, они кидают их в кольцо Сатурна, играя в баскетбол, и как же они радуются, когда попадают. Бьют друг друга от радости. Те планеты быстро возвращаются обратно, катясь на место, как по бильярдному столу, и, конечно, бывает, что лемуры жадничают, приходится медузам драться с ними на кулаках. Разумеется, ни о каких-либо кулаках у медуз и речи идти не может. Не могло бы, но тут всё по-иному устроено, увы, ведь медуза сама, если посмотреть, есть кулак самый настоящий. Одного удара хватает, бывало, для лемура, чтобы тот окочурился.
На кухне, в доме на окраине леса сидел парень, обычный человек, но были у него килограммы конфет в шкафу. Только конфеты эти были совсем не простые, а волшебные. Каждый, кто съедал их, тотчас становился роботом. А всё потому, что внутри конфет жили демонята, они соблазняли и зазывали людей к себе, чтобы те их съели, а потом сами съедали людей изнутри, строили там настоящие механизмы, каркасы, и превращали кожу человека в робота. Как настоящего, ходят легенды, что даже сам робот не знает, что робот он, потому что воспоминания живы. В маленькой коробочке демоны хранят мозги, охраняют, а в зависимости от надобности, перестраивают его, и внедряют свои воспоминания. Бывает, ходят в этом теле в ад, чтобы уверить людей, что выход есть, давать им надежду, а потом, коварно и жестоко говорить истину, показывая себя. Тотчас человек страдал ещё больше, и горел лучше.
В Сибири, ну а где же ещё им быть, как не там, жили снеговики размером с гору. И жил с ними там Йети, огромный преогромный волосатый человек, по телу одни лишь волосы и были, только два глаза и торчали, светясь под луной. Они играли со снеговиком в строй-дом, и кидались пиками. Пики доходили чуть-ли не до высоты дерева у горы, и, всего то роста с машину, у Йети. Они кидались так до тех пор, пока не наступало утро, а утром они, разумеется, всегда спали, чтобы люди их не заметили. Когда смотришь снизу, можно заметить два огромных пещер, это не пещеры вовсе, а глаза горы, но люди не видят всего этого, потому что гора умеет очень хорошо себя скрывать. Йети вот, чтобы не попасться, выкопает себе норму в снегу, туда залезет, и спит до самого вечера, и просыпается от холода. Поднимает голову, а там пурга. Его бьет из стороны в сторону, как флаг европейский, а он держится за ёлку, и орёт горе, чтобы руку подал, а гора то намного больше, не слышит, снег его уши заложил. Так улетал Йети далеко-далеко, делал семь раз вокруг горы круг, и падал снова в снег. Бывало, летит он по небу, прилетят Вороны и Пингвины, сядут на его спину, и спят, пока тот летит. А когда-то, то было два дня или три спустя, из-под воды вылезла огромная морская черепаха, и крикнула Воронам, чтобы они привязали верёвку к Йети. И летела черепаха снизу, потому что тоже всегда мечтала летать, только она была очень большая, и потому подпрыгивала иногда, чтобы преодолеть хоть сотню метров. Потому, Йети был воздушным змеем.
Карлики всегда говорили:
— Чтобы достать и открутить лампочку, нужно три гнома! — каждый из них пытался, но до потолка их роста всё равно не хватало.
— Значит десять! — но и десять карликов не доставали до лампочки, а прикрутить нужно было, потому они позвали человека в хижину. Человек помог, но уходя сказал:
— Хорошо, что вы меня позвали, вы слишком маленькие, даже вместе. Итак, малолетки, с вас сто тысяч долларов в фунтах стерлингах по курсу юаня.
Дали они ему, а потом, и золото лепрекона отдали в руки человека. На том сошлись. Вечером пришла Дюймовочка, поставила два стула друг на друга, выкрутила лампочку и сказала, что здесь нужен тёплый свет, для уюта.
— Да ну тебя, сука… — крикнули гномы, и отрезали себе голову, кинули в корзины, и ушли жить к дяде Мазаю. У него хоть потолки низкие.
Вы представляете, сколько на небе звёзд, как по галактике плывёт дракон, изрыгая из пасти мармелады, как на воздушном шаре летает кролик, напевая Филиппа Киркорова, а где-то на Плутон, живёт комар, который умеет сочинять галактики. Комар выходи на веранду, и размахивая хоботом начинает создавать новые галактики и планеты. На одном комар создал великанов, что ели только маленькие грибы, а в другой, Ежа, что умел танцевать брейк-данс, и делать из песка лёд. На своей планете, комар не хотел ничего, кроме баллона с донорской кровью, и пару укромных, тёмных мест. Но однажды скучно ему стало, он взмахнул волшебным хоботом, создал крейсер и отправился в созданную галактику, только по пути выпал из крейсера, потому что забыть забыл про зубастых щук, которые плавали по космосу и ели всё подряд.
— А что, если, в чайном листе живут все? — размышляла моль, выедая с другом шубу, — Представь себе, что это космос, а там разбросаны планеты! Там и бабочки, и мухи, и ящерицы, даже люди!
— Удивительно! — поддакивал друг.
— Здесь, в чайном листике, — сказал он, — Живёт такой же Тима, как ты, моль маленькая, даже меньше нас с тобой, — достав листок из кармана, — может он даже твой маленький клон, и тоже ест шубу, только много давно лет назад.
— Круто!
— И не говори, а ведь они даже не знают, что им жарко на планете, потому что мы их варим и едим в чашке и чайнике.
— Как это?
— В воду опускаешь, и все там тонут, и умирают. Разбухают, планеты становятся пончиками, большими такими, словно воду в рот набрали.
— А, понятно.
— Да, а я думал ты всегда был тупым. Оказывается, ты ещё тупее, чем я думал.
Они продолжали есть, но моль Генри всё продолжал рассматривать иногда листик, шепча им, что он спас их вселенную, и положил в карман. Потом шкаф открылся, и они вылетели, но мухобойка достала их и размазала по стене. Так оно и бывает, люди часто также пропускали на автобусах остановку, разговорившись о чём-то далёком. Вот и моли не заметили опасность, только в последний миг. Он и стал самым последним.
Представьте на полу носок, засовываешь ногу, а там… но всё по порядку. Носок этот вовсе не обычный, а самый настоящий волшебный носок. Когда человек надевает их, сразу же попадает в другой мир. Здесь оборотни и вампиры, у них идёт война. Ван Хельсинг сюда тоже попадал, оттуда он вытащил несколько оборотней, и они захватили его мир. Но Хельсинг был круче всех, потому сам стал ими, вернувшись в прошлое и родившись ликаном. Он хранил в себе секрет знаком Бафомета, которая сдерживала его ярость и превращение. Когда пришло время, он стал оборотнем, размером с таксу и полетел на юг, потому что там не было оборотней. Там их не было, только вот, магия там была странная. Взобравшись на самую высокую гору на Олимпе, Хельсинг заметил, что с каждого выпавшего волоса вырастает новый оборотень. Он никогда не хотел быть отцом, но кто выбирает, таково предназначение было. Их ещё и кормить нужно. Потому, он растил ещё оборотней, и пока те не сформировались, давал есть своим детям. Да они сами себе могли детей сделать и есть. Дети ели детей своих детей. И принял решение Хельсинг, что хватит с него, и полетел обратно к носку, залез в прошлое и родился человеком. Тотчас все оборотни погибли на той горе.
У Фредди Крюгера всегда в комнате висели три листка с рисунками. Он боялся их брать в руки, потому что за картиной были другие миры. В одном из них хранились его страхи, самые потаённые. Спиннеры. Он всегда боялся пытаться крутить их на пальце, потому что когти мешали, а когда те падали, то губы Фредди искривлялись и ему становилось неловко, ведь даже дети умели их крутить. Потому он и убивать стал спящих, пока те не научились крутить их, опозорив его. Страхов там было предостаточно. К примеру, Ольга Бузова. Когда Крюгер полз к ней, пытаясь залезть в голову в её сон, он попадал в чистилище, там не было ничего кроме пустоты и тоски. Снов и мыслей не было. Даже воспоминания были нигде. Крюгер забивался в угол и плакал, рвал на себе последние уцелевшие после пожара волосинки под стопой левой ноги, между мизинцем и безымянным пальцем. Чистилище не отвечало. Так было до создания большого взрыва, никак иначе. Также пусто и одиноко. В надежде ли, отнюдь, кто его знает. Но… Крюгер начинал видеть огни, это глаза его искали свет во тьме. Крюгер сам пытался заснуть, чтобы увидеть свой сон, чтобы залезть к себе в голову, но не мог. Ему казалось, что он закрыл глаза, а кто-то держал их открытыми. Фредди не видел его, и убегал во тьму с криками, чтобы его спасли. Но сколько бы он не бегал, кто-то всё время держал его за веки и не давал спать. Сила Бузовой не имело границ, над ней не было контроля Фреддом. Здесь была настоящая тюрьма.
За вторым рисунком был его самый нелюбимый урок. Физика. Он никак не мог понять, что значит невозможно изменить законы вселенной. Ему учитель говорил, что нельзя залезть в сон, когда Фредди начинал рассказывать свою историю, тогда тот бил его указкой прямо в глаз, в зрачок, и Крюгер сразу же замолкал. А бывало, схватит учитель табуретку или парту, и как ударит по хребту Фредди, что все зубы вылетали на пол, куда сходились матерные гномики и зубные феи.
За третьим рисунком был самый страшный страх, но и самый любимый сон из всех снов в его мире. Крюгер боялся его одновременно, но и любил. Только бы никто не увидел. Эту тайну нельзя рассказывать, иначе все монстры в мире ополчатся против него, ведь в мире есть один волшебный звук, который обезоруживает всех волшебных и грозных существ. Даже Крюгер, читая его, становился младенцем, трусом и заикой. Его пронизывали трезубцем, и он горел на огне десять тысяч лет. Потому открывать этот рисунок, ему бы не хотелось никогда. Потому он заклеил его скотчем и изолентой, приколотил сверху досками. Даже дементоры показались бы шуткой, обычной простынёй. Он мог достал этот звук у бога в голове, когда тот отвлёкся, если он откроет картину, бог увидит его, звук пронзит мир, и все чары со всех спадут, даже от него. Придётся богу создавать всех с нуля. Конечно, Фредди хотел бы быть единственным таким монстром, волшебным, но никак. Тише, тише…
Уйдём от этого Фредди куда подальше, ведь самое крутое есть и у других созданий. Самое удивительное, что у Гулливера, что может быть у него в принципе, в комнате стоит зеркало, которая уменьшает вес человека. Когда смотришь на неё, то, когда видишь себя по грудь, в реальности у тебя тотчас исчезает нижняя половина, переместившись в зеркало. А зеркало проектирует тебя из зеркала в реальность, как голограмму. Вес у этого чудо тела, как никак, известно давно, пять микрограмм. Гулливер каждый день взвешивается на ней, смотря. Именно тогда, Гулливера и захватывают карлики и лилипуты, накрывают зеркало покрывалом, и Гулливер падает на землю. У него есть только верхняя половина на земле, а весомая, нижняя остаётся внутри зеркала. Лилипуты бьют его и бьют, потому что у него даже нет рук, всё в зеркале, вот поднял бы он руки, когда смотрел, может и руки были бы. Когда им надоедает бить великана, когда они съедают все продукты дома и обворовывают его, крадут золото и чайные ложки, открывают зеркало и убегают. Из зеркала вылетает нижняя половина и приклеивается к Гулливеру. Он встаёт и начинает гладить себя, потому что больно. Его ведь били. Злится он, но лилипутов найти не может.
Эх если бы у него был смартфон, то помогли бы ему отыскать этих лилипутов, потому что и телефоны то уже необычные появились, что могут примагнитить лилипутов к крышке смартфона. А внутри него педали крутят хомяки физики, они-то точно знают, что движение жизнь. Когда телефон выключается, они вытирают пот, и идут спать. Бывает целый день, а бывает три минуты. Дело час, аккумулятор нужно наполнять энергией и движением. Когда нажимают на экран, грузчик внутри бегает и передвигает, перестраивает мир, раздел настроек, почту, да всё что угодно, куда нажмёт человек, то и строит строитель грузчик.
Вы когда-нибудь видели страусов землекопов? А вот осы видят их каждый день, ведь они нанимают их, чтобы они строили им норы. Настоящие тоннели. Их даже муравьи нанимают, когда не успевают до зимы приготовить дома. Они грызут огромными зубами землю, как черви, внутрь, сжимаются и плюющаяся, как пластилин и ползают. У них рот бездонный колодец. Всё съеденное вылетает в другом месте, через телепорт, в Якутии. Такой же телепорт внутри страуса. В Якутии принимаю землю и высаживают пальмы вокруг юрт. Кормят ими слонов. Слоны едят и становятся ещё морщинистее, и мудрее. И всем потом рассказывают, чтобы кормили всех нормальной едой, и, что все якуты долбанные дегенераты тупорылые.
Муравьи сами по себе обычные, только вот они в коконе хранят вовсе не младенцев муравьев, а настоящих людей. Маленьких. Они также сосут соски в коконе, и сюда они попали из ракеты на орбите. Соски те из кишков пауков, и из молока кролика. Когда люди ложатся спать в криосон в свои капсулы, то перемещаются в кокон муравья, уменьшившийся. Обратно, потом, как узнается, невозможно вернуться. Так можно среди толпы муравьев заметить человека, который таскает на спине песчинку сахара или тянет за собой солому, чтобы укрепить проходы в тоннели. Они матерятся, орут, но делают. Пусть только не сделают, военные муравьи отрубят им лапы. Им тут слабые не нужны. Вовсе. Как-то раз пытался у нас тут один построить машину, чтобы быстрее передвигаться, так сразу же убили его, назвав шарлатаном и гнусным лентяем. Теперь и думать запрещено без приказа. Люди бегут и бегут, устают, как только садятся, получают копьем по пузу, и снова бегут. Пусть ползают, но не стоят на месте, пробки не создают в тоннели муравьином. Есть здесь носильщик, нет, он никого тут не насилует, он таскает на спине коконы муравьиных людей в соседний муравейник, бегает себе, как болид формулы один, ведь у него мутация, семь ног, седьмой на голове. Он всё время ударяется им на потолок, а нога бежит по потолку и толкает его обратно в муравейник, откуда он забирает коконы. Потому он своей слюной примотал эту нога на спину, и теперь даже коконы лучше держаться, потому что снизу есть опора. Вместо хвоста, так сказать, а ему, как бы и хорошо. Только один глаз ему иногда мешает, когда, выйдя из муравейника солнце светит ему в глаза. Было бы два глаза, он закрывал бы правый от правого солнца, и бежал себе с левым глазом. А тут, иногда спотыкается, и в глаз вонзается клещ. Вытащить их трудно, они со скрученными зубами. Но если пощекотать их между ног, они отпускают глаз.
Говорят, листья, что падают со стороны леса, что далеко за солнцем, в миллионах тысяч световых лет, прячется планета, которую нельзя увидеть ни одним телескопом. Там живут инопланетяне. Они ходят на голове, едят пальцами, а говорят танцами на ветру. Они по строению своему, как тонкий лист А4, встав боком, их разглядеть невозможно, а стоя напротив кого-либо, можно видеть их плоские лица. Нарисованный нос, глаза и рот. Инопланетяне часто любили смотреть со своей планеты на звёзды, только звёзды они видели не как мы, потому что и законы там были другие, словно всё вокруг было нарисовано цветными карандашом и фломастером. Белые не разукрашенные точки на бумаге, на синем небе, зелёные, едва ли закрашенные деревья, которые летали по воздуху, частотой 2 кадра в секунду, и животные, которые часто боролись с ветрами, и летали по планете, хватаясь и раздирая в клочья облака. Птицы были, как две палки, размахивали крыльями, и падали через минуту. Они могли летать едва ли минуту, а когда начинался дождь, все они прятались под укрытиями. Тут дожди были каменные и мокрые. Каждый из них был страшнее, чем они могли предположить. Но хватало всего, так сказать, лечь на землю и стать плоскими с землёй, частью планеты, и совсем камни не могли причинить вред, а вот дожди, от них прятаться было трудновато. Мокрый мир инопланетян становился непригодным для жизни, потому они придумали вентилятор из кожи чудищ, раскромсав их, чтобы проветрить землю.
Хорёк жил в норе под атомной электростанцией, и никогда не жаловался на радиацию. Хорёк носил свою шубу с опаской, ну а как же иначе, а всё потому, что шуба, была до невообразимости хищная, каждая волосинка — это черви с зубами, хищные. Черви съедали саму радиацию, прямо из воздуха и почвы, разрывая саму материю. На самом деле нам не известно. Но мы продолжим. Когда человек убил хорька, а тогда зверь вышел отлить за забором, после просмотра мультфильма; чтобы сделать себе на зиму одежду, черви съели человека, выпрыгнув из неё. Шуба стала ещё и жирнее. Ну не может же съесть червяк сто килограммов и не растолстеть. На земле многие съедали сто грамм сладостей и их разносило до двух сотен килограммов. И вот. Мясо, съеденное ими стало мутировать, и те черви превратились в змей. Устали. Уснули. Два года они лежали на земле припухшими, по ним катились автомобили. Шуба плавала в луже к водосточной трубе, её уносили в когтях птицы и грызли мухи. На них испражнялись собаки. На них спали коты. Когда-то, помнится, этой шубой пользовались вместо презерватива негры-свингеры-арабы.
Спячка длилась всего ничего, на третий год, когда бомж Иван надел её на себя, и зашёл в пятёрочку, шуба ожила и, от недоумения, как это так, да я вас всех… — шуба съела бомжа, продавцов, грузчиков и покупателей.
Хорёк не мог этого вытерпеть, ну никак иначе, понимаете, шуба убивает, а она… сидит себе в аду, играет с чертями в козла. Людей жалко стало. Да и он совсем голый, стыдно должно быть. Всё произошло от того, (может быть и не вернулся бы, в аду бесплатный пудинг), что чёрт начал чаще и чаще уходить на работу, отвлекаться, чтобы мучить людей. Так в карты не поиграешь. Чёрт Джеймс выйдя из комнаты, и зайдя обратно через минуты пять, (а тут одна минута длилась месяц), он заявлял хорьку, что устал работать. Он начал жаловаться, что люди прибывают и прибывают. Черти знают, кто и как умер, потому чёрт Джеймс и сказал ему, что пора вернуться. Ему осточертело. Чёрт открыл дверь и пнул хорька в проём, хорёк кувыркнулся, ударился головой об арматуру на полу, съел арбуз, выгрыз корзины, сделал десять тысяч сальто и схватил свою шубу, надел, и вышел из магазина. Перед самым входом он остановился, и из шубы вылез бомж, совсем живой. И все люди тоже вылезли. Потом вылезла голова Джеймса и сказала:
— Страдайте на земле! — и скрылась, закрыв портал. Ещё семь ночей продавщицы плакали, чтобы вернуться обратно в ад. «А вот хуй вам!» — орал чёрт, переключая каналы в кинотеатре.
По ночам, у одного мальчика оживали игрушки. А в шкафу жил костяной человек. Монстр любил выходить из шкафа и хватать мальчика за ногу, и страшно приговаривать, что он его съест. Мальчик боялся. Но вот игрушки ничего не боялись, потому, они бежали на помощь мальчику, и били монстра то табуретками, то ногами, то ножом, а время от времени вешали его на верёвку и кидали в окно. Костяной человек кричал, просил пощадить, тогда игрушки тащили его обратно, и заставляли готовить торт, чтобы мальчик его простил. Торт он пёк очень вкусный, по профессии, когда ещё был живым, до того, как попал в ад и стал прислужником сатаны, славился на всю Францию кондитерскими изделиями, ведь он — повар, как никак. Мальчик утром находил на тумбочке торт, и думал, что это мама испекла ему. Ветви бились об стекло в комнате, костяной человек вылезал снова из шкафа, доставал из плаща пилу, и желал отрезать ногу мальчику. Но тут на него напал Железный человек, Индиана Джонс, Брюс Ли и Джеки чан и отпиздили его, сломали ему пальцы и приковали на крест, вывезли в лес, и, найдя там кукурузное поле, оставили там. Костяной человек что-то кричал, но его совсем не слышно было. Только кости и громыхали. Языка же нет. На него садились драконы задом, и он там и утопал. Потом дракон улетал, а из зада торчал крест. Где сейчас этот костяной человек, неизвестно. Может быть он ещё придёт к мальчику, но уже много-много лет спустя. Если найдёт дорогу.
Мальчик вставал, открывал шкаф, а там сидел Бильбо Бэггинс, он крутил в ладони кольцо и шипел. Страшно стало мальчику. Что же тут делает его дедушка. Он позвал маму и отца. Отец забил того дверкой шкафа, засунул в мусорный мешок и вывез на кладбище, там его и похоронил. Бильбо что-то говорил, тянул руки в мусорном мешке, просил пощадить ли, кто знает, но жив он до сих пор. Всё потому, что кольцо надел. И ждёт, когда его найдут короли от Саурона. Они найдут, возможно, но лопаты нужны будут. А короли никогда лопат не держали. Сядут у надгробья, и заплачут. Потом пойдут, вырвут деревья с корнем, а там гоблины и тролли.
Игрушек, разумеется, мальчик не видел живыми никогда. Мальчик был слепым. Но он видел ауру сладкого. Иногда, мальчик ронял на Джеки чана торт, и начинал видеть и его, хватал, и ломал ему шею. Джеки чан кричал, оживал, и мудохал мальчика до потери сознания. Поднимал голову и надевал обратно.
— Ещё раз поднимешь на меня руку, я твою голову знаешь сам, куда засуну!
Мальчик забивался в угол и плакал. Потом в окно влетала фея крёстная и обещала исполнить одно желание. Мальчик улыбался и загадывал, чтобы у него было десять рублей, чтобы купить жвачку. Потом фея улетала, а глупый парнишка оставался с десятью рублями.
Золотые угри, тоже, в неком роде живыми были. Они уплыли из Эльдорадо и заселили атлантический океан. Угри любили фотографировать пейзажи, запускать фейерверки, играть в прятки с дельфинами и есть заблудившихся людей на лодках. Рыбаков он, как и полагается, очень любил, охотился на них. Запрыгивал в сеть, а когда те вытаскивали, радуясь улову на ужин, угорь пускал в них молнию, делал шашлык, и посыпав кетчупом, ел прямо на борту лодки. На пир он зазывал осьминогов, кальмаров, пираний, акул и планктона. Спанч боб в этот день приглашён не был, а всё потому, что он сегодня много работал. Он мыл атомные подводные лодки и чистил унитазы. Если бы угорь не знал квадрат, он никогда бы не узнал чёрного Боба. Планктон всё время пытался узнать секрет приготовления столь вкусного человека, и что входит в блюдо, и почему так вкусно. Угорь улыбался, крутил пальцем у рта, вылизывал ногти и говорил, что это секрет фирмы и оно защищено авторскими правами. Только Зевс смотрел на это и вздыхал, облизывал тонкие, сухие губы. Он любил шашлык, но загранпаспорта у него не было, потому на землю спускаться не имел права. На Олимпе никто его не жарил, в том числе и шашлык. Геркулес любил есть БАДы и протеины. Афина употребляла бананы и кокосовое молоко. Афродита кормилась кровью девственниц. Гермес ел железо. Арес предпочитал мокрую землю. Посейдон же, купался в фонтане и ел рыб. Только Аполлону не повезло больше всех, он любил есть солнце. А Гефест, сын Зевса, всё время сосал пламя. Не до того им было, не до человеческих утех и до угря людоеда.
На остров Фиджи мигрируют консервы. В них мозги. Океан прибивает их к причалу Нанди. Жители выходят с рассветом к пляжу и собирают их в корзины. В хижине лежат тела маленьких людей. Их помещают в голову, закрывают. Дети оживают. Им загрузили память о том, что жители этого острова их друзья, они знаю их имена, где живут и работают. Жители также вели себя, словно они их дети, они знают их, притворялись и играли свои роли. Когда дети становились стариками, с возрастом мозги уменьшались, в конце, после смерти, молодые, те, кто только прибыл на остров, но уже в них было заложено то, что так нужно делать, вынимали мозги — сворачивали в пакет, совали в консервы и отправляли обратно по океану. В конце года, консервы возвращались с новыми воспоминаниями. Умершие тела стариков, молодели и снова становились детьми. Мозги помещали в те же тела, в которой погибли. Они жили одну и ту же жизнь круг за кругом. Вынимали. Оживляли. Молодели. Умирали. Глупели. Но каждый раз у них были новые воспоминания. Мозги, тем не менее, предназначались и болеющим шизофренией, Альцгеймером, психозом — отдельные консервные банки с маркером зелёного цвета. В этом городе люди мыли воздух шваброй. Когда они болтали ими, на месте, где они проводили шваброй вырастали и материализовались полы, стены и крыши. В лесу филины, совы и ястребы дрались в вольерах, танцевали вальс и танго. Судья орк ел гамбургер из камней, и за сорок лет никогда не останавливал бой.
Переплыв и поднявшись на башню на соседнем острове, через океан, можно увидеть моржа из огня. Он работает на маяке. Указывает путь кораблям, чтобы те не разбивались о скалы и кораллы. Рядом сидела жаба, которая утром проглатывала моржа, чтобы тот спал. Днём жаба убиралась в комнате, мыла пол, вытирала пыль и готовила есть.
На третьем острове жили ножки от стульев и столов. Больные и выкинутые высшими. Мусор. Они прыгали по острову, и любили плавать по воде, соревноваться в быстроте. Часть из них занималась сёрфингом, часть сноубордингом. Среди них жили белые, чёрные, красные и зелёные ножки. Жёлтых считали больными желтухой. Красными владел демон, бывший работник ада. Чёрные очень часто загорали. Белые работали на фермах и выкапывали лунки для овощей. Бандитов крошили в труху, в опилки и посыпали землю, как удобрение. В полдень из неба упала круглая доска. Все ножки собрались вокруг него. Доска покатилась на гору, куда никто не мог допрыгнуть, и провозгласила себя богом. Ножки с тех пор носят его на головах. Так у них появился стол. Люди часто приезжающие на остров часто любили есть на нём. Ножки ровно стояли в ряд и не шелохнулись ни разу. Доску для сноуборда использовали вместо стула. Человек стал богом бога. И поняли ножки, что у каждого есть свой бог, даже у человека, и у бога человека.
На четвёртом островке, месте потерянным во времени, жили шляпы. Они пылали льдом, и тушили себя стихотворениями. Если переставали читать стихотворения, таяли и умирали. Потому на острове стоял настоящий гул. Голоса. Часто шляпы болели. Конечно, их люди не слышали, ни птицы, ни рыбы. Но стоило надеть их на голову, стихотворение отдавались эхом в разум. Человек сходил с ума, и голова замерзала. Как-то раз, одна шляпа выбросилась с утёса в океан и полетела в Антарктиду, здесь ей не нужно было слушать криков коллег и друзей, и не таять. Он перестал читать стихи, но из-за отсутствия других навыков, временами снова начинал сочинять их. Снежное общество белых медведей увидев шляпу, решили нанять его, соорудили голову, которая вещала мысли шляпы через динамики, и он стал самым высокооплачиваемым комиком и поэтом Антарктиды, работающий за похвалу.
Если улететь на параплане от сего места, и укрыться в библиотеке Максимианополиса в Египте, можно увидеть чудеса, которых нет в других странах. Особенно в библиотеке магии и колдовства. Здесь каждый год умирают люди лишь потому, что выбирают для чтения не те книги, и не тех авторов. Открывая книгу про крушение Рима, из книги выбегают римляне с копьями, мечами и стрелами, из книги Ктулху Говарда Лавкрафта вырываются щупальца размером с самолёт, а открыв литературу по призракам, кровавая Мэри вырывает глаза, через отражение. Здесь можно сгореть, утонуть, быть убитым и закопанным заживо. Моэм, когда, попав сюда лишился руки, потому что изучал аллигаторов доисторического мира. Эрнест Хемингуэй сжёг себе глаза, когда увидел ангела, а Достоевский, оказавшись здесь, вместил в себя тысячу душ, которые помогали ему писать книги. У всех разные ситуации. Но без сомнения, чудеса были кошмарны и опасны. Через книги вырывались волшебники, Волан-Де-Морт пытался договорится со смотрителем библиотеки, чтобы он дал ему флешку, чтобы загрузить душу, но библиотекарь хлопал ладонью, и волшебник улетал в книгу. Его будто всосал пылесос. Снежная королева обещала убить библиотекаря, если он не поможет ему, но смотритель доставал волшебную палочку из-за пазухи, которую получил из книги, и взмахом ставил её на место, превратив в пакетик желатина или куклу Барби. Здесь, временами появлялись звери, которые бегали по полкам, авторы падали, раскрывались и начинался потоп, выплывал мегалодон, вылетал дракон, бушевали мёртвые самураи. С одной вампир, с другой кладовщик воспоминаний. У смотрителя в такие моменты были свои возможности, кроме волшебства. Кнопка перемотки. Он перематывал время назад, хватал зверей и выпирал за дверь до того, как они смогут разбросать книги и устроить беспредел. Хлопок ладонью не убрал бы хаос, потому, чудеснее перемотки времени не было в волшебной библиотеке ничего. Умерших можно было воскресить, а потерявшие части тела, отрастить им конечности. Разумеется, мог смотритель библиотеки вызвать самого лучшего врача из книги, открыть дверь в будущее, чтобы отрастить ноги или почки, вывести из комнаты в книге приборы, что позволяли бы не получать травм. Но не стоило рисковать, ведь персонажи могли убить их, захватить библиотеку, город, страну, ставить эксперименты над живыми людьми. Риск всегда есть, ещё бы, кто же захотел всю жизнь жить в мире, где всё хуже, чем где-либо. Ад.
Но что это мы о библиотеке и библиотеке, не так ли? Давайте же перенесёмся в мир науки, где ложка пороха превращала человека в того, в кого, никак иначе и быть не может, сам человек хотел превратится. В порошке были гены животных, и попробовав лишь ложку, люди превращались в животных или обретали их силу. Удивительно. Чарльз Чаплин получил здесь грацию кошки, а Гёте зоркость ума. Булгаков находил в себе силу упрямства и видел другие миры на дне чашки, Диккенс награждался шармом обезьяны и умом ворона. Гойл становился бегемотом, Мари орлом, Анастасия превращалась в лису. А между тем, ну вы представляете, я себе руку на отсечение дам, животные, что пробовали сей чудотворный порошок, становились людьми. Они были ими, разумеется, только вот, быть людьми так и не научились. Тигры, что превратились в хомосапинс, ходили на четвереньках. Собаки лаяли. Кошки горбились и ссали в тапочки, и в углы комнат. Орлы прыгали с крыш. Жирафы тянулись за листьями деревьев. Животное всегда животное. Человека можно научить, он мыслит, а животное тупое существо, она имитирует жизнь джунглей, точнее, живёт по законам леса, и даёт предпочтение только инстинктам. А вот, что фантастика, так, только не давите на меня пальцем, жуки совсем ничем не становились, а получали лишь ум человека, и каждый раз, когда взгляд падал на пол, можно было заметить, как у стула бегали тараканы, жуки-олени, мухи и блохи. Они то и дело танцевали, то играли в бильярд, то кидали хлебные крошки в корзины из паутины, то отжимались и подтягивались на турниках, а муравьи, что прибегали последними, сражались с пауками в армрестлинге. Блохам было труднее всего. Более сильные и большие — разумные-насекомые, пользовались ими вместо футбольного мяча, забивая голы в импровизированные ворота. Потом они замечали больших людей, и начинали ругаться, поднимать кулаки и нервно дрожать: лишь бы не раздавили. Кусать их за большие пальцы на ноге, выдирать волосы с корня. Желали ли места, кто знает. Но драчуны ещё те. Крик. Истерика. Писклявый звук доносился куда угодно, только не до ушей гигантов. Приматы хватали их и давили, а если везло, то те убегали, и вечно тряслись в страхе под плинтусом, между ковролином, ковром и линолеумом. Бывало, увидит человек, что был в прошлой жизни муравьедом, и съест всех букашек. А изредка, но так есть, люди слышали писки тараканов, и пристально слушали их усаживая на ладони, как те рассказывали историю о том, что вчера ловили бабочек, а позавчера построили дом под умывальником. Человек злился, и травил под ним всё их семейство.
А на ферме близь Эдинбурга, жили коровы повара, они прибегали на стол, резали себя, ложились на сковородку, заправляли себя сверху овощами; картошкой, морковью, луком, чесноком и горошком. Люди тем временем ели, причмокивая и говоря, какие хорошие кулинары. Бывало, зайдёт Монро, чтобы поесть тушеного гуся, бараны доставали ножи, резали тех, мариновали в соусе, тушили в утятнице, и подавали на стол. Если же, мясо плохо шло в желудок, гусиное мясо вытаскивало руки и отталкивалась со стенок трахеи, чтобы упасть в бездонный кратер кислоты. Когда люди, после двух, ей богу не вру, дней, испражнялись, гуси вылетали из фекальной канавы, регенерировав обратно в птицы, и направлялись в те фермы, где были убиты, чтобы вновь оказаться на столе. Представляете себе, какое самопожертвование во имя спасения голодающих. Такие бы чудеса, да в Австралии и Африку, в Аризону, да Техас!
Если надеть бейсболку, бейсболка сползёт по телу, и ты исчезнешь под ней, попав в сказку. А если размахнуться, и кинуть себя в воду, бейсболка становится кораблем. Если сказать, невзначай, что у тебя толстый зад, ты станешь Килиманджаро. Да-да, странно всё, но что такое странно, когда всё в мире так просто. Если прыгнуть с самолёта, то можно заметить, как становишься блином, а если лечь на дороге на автомагистрали, можно увидеть как делают фарш. Если ударить носорога по носу, можно заметить, что кроме трёх дырок, есть и четвертый и пятый, а если поставить подножку слону, то тут уж нигер тебе не поможет. Даже нигер не поможет нигеру, если нигер дерётся с нигером в неравной схватке, за кинутый хозяином кость умершей крысы, обжаренной на сливочном масле. Нигер знает, что другие нигеры опасны. Потому нигерам не остаётся ничего, кроме наблюдения за друзьями животными.
На этом всё. Завтра у меня день выходного, так что, ждать в последующие дни чего-либо, или в месяцы, не стоит. Буду занят самосовершенствованием, пусть я и так совершенный, как универсальный солдат. Надеюсь, вы отдохнули пока читали этот блог. Уверяю вас, этот блог может пополнится, после возвращения, следите за новостями.