– Коммунистическое воспитание – это воспитание правдой, – повторил он с отчаянной решимостью.
Зинаида Васильевна ободрительно качнула головой. Как член редколлегии школьного радио, она присутствовала теперь на каждом заседании комитета.
– И вот, – продолжал Валерий, – это обязательно надо помнить. А мы все говорим, между прочим, что наша школа всем пример. И другим позволяем так говорить. По-моему, это выходит неправда. Какой же мы пример? Взять хоть то, что у нас Лаптева избили, Хмелика избили. Ведь это...
– Мне, например, известно, – прервала Котова, – что Лаптев и Хмелик расшиблись при падении. У нас на переменах, бывает, носятся эти пятиклассники прямо, простите, как угорелые, так что ничего удивительного нет. А насчет избиения я лично слышу в первый раз.
– И все-таки это было, хотя вы не слышали, – снова заговорил Валерий. – Лаптева вот перепугали до того, что он, я узнал, переходит учиться в другую школу.
– Ну и трус! – небрежно бросил кто-то.
– Конечно, плохо, что он струсил, я согласен, – сказал Валерий, – но плохо и то, что было от чего струсить.
– Думайте, что говорите, – сухо посоветовала Котова.
– Я как раз много думал, – искренне ответил Валерий. – И считаю: можно найти тех, кто бил Лаптева и Хмелика; кто в переулке околачивается и карманы малышей выворачивает. Но их некоторые у нас не хотят замечать, чтоб не уронить школу в глазах района. Рассуждают, наверное, так: раз мы пример, как же у нас может быть неблагополучие? А вот есть! – Это у него против воли вырвалось со злостью. – И нечего нам другим себя ставить в пример! Давайте лучше мы сами будем с кого-нибудь брать пример!
Он сел, взмокший от волнения, ощущая, что говорил не очень складно, но все-таки неопровержимо. Вытер платком лицо, шею и исподлобья поглядел на ребят: всколыхнули ли в них что-либо его слова?..
Ему мягко улыбнулась Лена. Поощрительно подмигнул Станкин. Валерий взглянул на Гайдукова. Ошибиться было невозможно: Игорь украдкой играл в «балду» с комитетчицей-десятиклассницей. Физиономия его становилась попеременно то напряженно-озадаченной, то лукаво-ликующей. И, когда партнерша, уже в тупике, морщила лоб, отсрочивая поражение, Игорь смотрел на нее со свирепым нетерпением. Он ушел в игру с головой.
Валерий оцепенел. Он не был пай-мальчиком и сам на скучных уроках ухитрялся незаметно играть с соседом в «балду» – отчего не скоротать время? Но сейчас... Как мог Игорь развлекаться пустяками, когда он, Валерий, говорил о самых важных для школы вещах!
Вконец расстроенный, Саблин плохо соображал, что доказывала Зинаида Васильевна. А она доказывала, что нет оснований подозревать расправу там, где просто-напросто упали и ударились два ученика из-за собственной разболтанности и несобранности.
– Давайте поэтому поборемся с разболтанностью отдельных учащихся на переменах, – сказала Зинаида Васильевна.
Румяная девочка в накрахмаленном фартуке, с толстой холеной косой – председатель совета дружины – записывала речь Зинаиды Васильевны в тетрадь. Валерий смотрел на нее, и ему отчего-то было жаль аккуратную девочку, хотя ругала Котова как раз его.
– По просьбе Саблина, – говорила Котова, – секретарь комитета комсомола Гайдуков и я беседовали с Костяшкиным и Шустиковым, которых Саблин считал обидчиками малышей. Но он подозревал их зря. Костяшкин сейчас по всем предметам успевает, дисциплина у него прихрамывала в прошлом. А Шустиков и вообще паренек скромный; он, правда, далек от коллектива, однако стоит его, пожалуй, принять в комсомол – это его втянет в коллектив. Ни о каких проступках этих ребят нам никто не сообщал – не то что о «бедном мальчике» Хмелике, который попал снежком в тот самый класс, где учится его вожатый Саблин! Какие Саблину надо из этого извлечь уроки?..
Дальше Валерий некоторое время не слушал. К чему? Какие можно извлечь уроки из того, чего на самом-то деле – он знает – в жизни не было?.. Он только следил с полусонным любопытством за движением руки председательницы совета дружины: кажется, много уже написала...
Потом Зинаида Васильевна возвысила голос. Валерий заставил себя прислушаться.
– Саблин не смеет этого утверждать... У нас некому и некого бояться! У нас замечательная школа, из которой вышли такие всем известные люди...
И она назвала действительно славные имена людей, которые окончили 801-ю школу в предвоенные годы.
– И это вымысел, товарищи, – заканчивала Котова, – что мы молчим о неблагополучии, опасаясь уронить себя в глазах района. Мы не молчим. Могу сказать для доказательства, что мы, например, вовсе не собираемся замазывать выходку Кавалерчика. Вся комсомольская организация будет обсуждать дело Бориса Кавалерчика, который пытался у нас сеять страх. – И тем ровным голосом, которым сообщают иногда особенно тревожные новости, Зинаида Васильевна пояснила: – Сегодня, во время урока географии в девятом «А» Кавалерчик крикнул: «Бомба!»
– И никто не испугался! – отчетливо, задорно добавила Лена Холина в наступившей тишине.
– В этом мы разберемся самым подробнейшим образом, – заключила Котова.
Тут поднялся со своего места Гайдуков.
– В сущности, – заключил Игорь, – тут все сказано. В поступке Кавалерчика мы, конечно, разберемся. Я лично думаю... – Секретарь комитета замолк, наморщил лоб и затем продолжал твердо: – Думаю, что достаточно будет обсудить проступок Бориса на комсомольской группе. Не вижу нужды, чтоб этим занималась вся комсомольская организация. Нет, по-моему, такой нужды. А вообще дисциплина у нас, к сожалению, хромает. Надо будет подтянуться. Об этом правильно говорили и Зинаида Васильевна и Саблин.
Больше никто не брал слова. Председательница совета дружины достала промокашку – такую же идеально чистую, гладкую и твердую, как ее форменный фартук, – прикоснулась ею к непросохшим строчкам, после чего бесшумно подула на них и спрятала тетрадь. Заседание кончилось.
В раздевалке Валерия остановил Игорь.
– Валер! – Он хлопнул Саблина по плечу. – Я что-то не уразумел, что ты сегодня отмочил. Мне показалось, ты поначалу в философию ударился, я и не стал слушать. Потом, смотрю, тебя Зинаида костит... Ты насчет чего толковал?
– Ладно, проехали семеро на одном колесе, – ответил Валерий пасмурно и пошел к дверям.
– Постой! – попросил Игорь.
Валерий обернулся.
Игорь минуту молчал, должно быть ища слова. Потом просто протянул Валерию руку.
– Брось, Валер, – сказал он негромко, – это дело перекурим как-нибудь.
Валерий не отвечал, с болью сознавая, что не может вот так, легко, простить Игоря и дружить снова, ничего не затаив.
– Будь здоров, – пробормотал наконец Валерий и, на мгновение сжав протянутую руку Игоря в запястье, быстро пошел прочь.
Он шагал по переулку, и в голове вертелась одна мысль: «Игорь не друг, Игорь не друг!..»
Валерий не знал, что в действительности это не так.
Игорь ценил дружбу Валерия и ни в коем случае не желал ее терять. Он просто не всегда верил в серьезность и нужность занятий, на которые как секретарь комитета комсомола тратил немало времени. Случалось, что Гайдуков – порой лениво, порой ретиво – занимался делами, которые считал пустопорожними. Но Валерий не догадывался об этом.
И Валерий переживал крушение дружбы. Он то растравлял свою рану, то думал о другом, тоже невеселом. Неужели теперь начнут «казнить» Бориса?.. К чему?
Он был убежден, что Кавалерчик не может принести школе вреда. Не может, нет!
Валерий ощутил вдруг усталость; голова обрела вес, ноги стали ненадежно легки, – так бывает поздним вечером, после долгих часов труда, когда завтрашний день не обещает радостей. Тут его догнала Лена и окликнула:
– Саблин!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Лена, – сказал Валерий виновато, – я Макаренко не вернул. Ты извини. Завтра принесу.
– А хочешь, – ответила она, слегка задыхаясь (видно, запыхалась, догоняя его), – я тебе его подарю? Ты сегодня замечательно выступал! Я тебе это хотела сказать.
– Нет, серьезно?.. – спросил он, в одно время и просияв и оробев.
– Ты просто умник, вот кто! – энергично закончила Лена.
– Да нет... – запротестовал он. И, словно бы оправдываясь, добавил: – Ну, в самом же деле, такое безобразие у нас в школе творится! Хорошо бы, мы одни терпели, – главное, малышам от хулиганья достается!
– Вот их обязательно надо как-то защитить, Валерий... Что-то придумать. Пока наш комитет повернется... – Лена с досадой махнула рукой. – В общем, получается: на комитет надейся, а сам не плошай.