– Как встретил? – без большого интереса осведомился Ляпунов, в то время как остальные стали уже сходить по ступеням с бульвара на тротуар.
– Так! – вызывающе ответил Шустиков. – Чистюля дешевый! Жалко было к себе пустить?
Он сделал два размашистых шага к Ляпунову, вдруг остановился, точно желая обрести равновесие, прежде чем сделает новый шаг, расслабленно качнулся, и все поняли, что Шустиков под хмельком.
– А на что ты мне нужен? – спросил Ляпунов. – Если б ты был веселый парень, я б, может, тебя сам позвал. Ты двигай потихоньку домой, а то еще налетишь на кого-нибудь. Пока!
– Чистюля! – выкрикнул Шустиков, загораживая ему дорогу. – Побоялся меня пустить! Я в последний раз хотел, как полагается, погулять! Товарищ называется!
– Я к тебе в товарищи не набивался. Так что зря ты, – спокойно сказал Ляпунов. – Ты с кем всегда ходишь? С Костяшкиным, что ли? Вот с ним бы и праздновал.
Но Шустиков не хотел считаться с тем, что Ляпунов действительно не был его приятелем, – он продолжал, надрываясь от жалости к себе, упрекать Ляпунова так, точно тот делил с ним досуг в хорошие дни и отшатнулся от него в беде.
– Ладно, хватит. Счастливых каникул! – прервал его Ляпунов.
– Мои каникулы уже там будут, – ответил, понизив голос, Шустиков, – где сейчас Костяшкин. Понятно?
– Да брось! Ты серьезно?.. – спросил пораженно Ляпунов, разом переменив тон.
Шустиков кивнул, быть может удовлетворенный отчасти, что смог ошарашить Ляпунова, прощально махнул рукой и пошел прочь по бульвару.
Компания накинулась на Ляпунова: что имел в виду Шустиков, когда говорил, что Женька побоялся его к себе пустить? Почему Щустиков намекал, что хотел погулять в последний раз?
– А черт его знает, на что он намекает! – беспечно пропел Женька, пытаясь отшутиться. – Услышал насчет нашей встречи, стал напрашиваться, я его отшил.
– А чего ж он тогда тебе: «побоялся, побоялся»? – спросил Кавалерчик.
– Да тут такая история... – неохотно сказал Ляпунов. – Встретил я его, значит, дня три назад, прошу прощения, в бане. Одеваемся рядом. Он мне показывает часы ручные с серебряной браслеткой. «Хороши?..» – «Хороши, – говорю. – Откуда у тебя?» Отвечает: «Достал». Я еще раньше почему-то понял, что не дареные. «Не купишь у меня? – спрашивает. – Им цена четыреста рублей, отдам за триста пятьдесят». – «Нет, говорю, не требуется». Он вздыхает: «Придется в скупку нести». Потом меня просит: о часах – никому. А напоследок стал ко мне на Новый год навязываться.
– Вот подлец! – сказал Валерий.
– Н-да, действительно, – произнес Станкин с тем напряженным выражением лица, которое не разглаживается, пока человек не свыкнется с услышанным.
– Да не скажи он про часы, я б его все одно не пустил. Душа к нему не лежит, и все, – добавил Ляпунов, как бы успокаивая товарищей тем, что Шустиков никоим образом не мог оказаться с ними за одним столом.
Все помолчали.
– Между нами девушками говоря, – нарушил тишину Гайдуков, – дабы, как выражаются ученые люди, поставить точки... Стась, над чем вы ставите точки?..
– Над «и», – откликнулся Станкин с постным видом, осуждающим Игорево балагурство.
– Так вот, чтоб поставить эти точки: стянул, что ли, Лешка Шустиков часишки с браслеткой?.. Или как? А, Ляпа?
– Стянул ли, нет ли, а была у них с Костяшкиным афера – это точно. Ну, шут с ними, ребята! – заключил Ляпунов.
– Жень, – сказал Станкин, волнуясь, – это паршивая история, конечно... Но у меня к Шустикову доверия не было. Нет, знаешь, такого впечатления: невероятно! Этого нет. Но я не могу представить другого. Ты же фактически знал об этой уголовщине и никому ни слова не сказал! Мы же узнали случайно.
– И что переменилось, – осведомился Ляпунов, – оттого, что теперь узнали?
– Как «что»?
– Ну, что бы ты делал, если б узнал три дня назад?
– Поставил бы в известность, как же иначе?
– Кого? О чем?
– О том, что он предлагал тебе в бане. Само собой, надо было сказать в школе.
– Во-первых, как я мог бы что-нибудь доказать? Вон Валерий пробовал его прижать, когда Лешка с Костяшкиным пятиклассников лупил. И что?
– Ничего не вышло, – сказал Валерий. – Отвертелись оба.
– Все-таки, – упорствовал Станкин, – не нужно доходить до абсурда. Из школы могли бы сообщить в милицию. И милиции это, вполне вероятно, помогло бы.
– Ты сам доходишь до абсурда! Это из нашей замечательной школы...
– ...доложат, по-твоему, в милицию, что у нас, мол, вроде завелся ворюга? – докончил Ляпунов.
– Так что, с этой точки зрения, остается – невмешательство? – наседал Станкин.
– Молодцом, Стасик, всегда бы так! – и поддержала и уколола Лена.
– Так речь же идет об уголовном проступке одноклассника! – произнес Станкин, точно втолковывая.
– Жуть все-таки, а, Ленка? – поежилась Терехина.
– Об уголовном! – отозвался Ляпунов с некоторым вызовом.
В разговор вклинился Кавалерчик.
– Ребята, – сказал он примирительно, – к чему спорить, что надо было сделать три дня назад? Когда только что не один Женя, а мы все слышали, как Шустиков говорил, что мечтал погулять в последний раз! И что он будет там, где Косгяшкин! А Костяшкин, как теперь можно понять...
– За решеткой, если Лешка не врет, – сказал Ляпунов.
– Вот о том, что слышали мы все, – Кавалерчик обвел рукой остановившуюся полукругом компанию, – мы можем сообщить. Всем уж поверят.
– Резонно, – одобрил Станкин.
– А по мне, – сказал Ляпунов, – хоть Лешке часы, конечно, достались обманным путем, негоже нам его топить. Он сам попадется.
– Ну, знаешь, с такой позиции... – возмущенно начал Станкин.
– Действительно, Женька! – укоризненно вставила Терехина.
– Погоди, – ответил Ляпунов подчеркнуто спокойно, – ведь Кавалерчика, например, мы выручили обманом. И Шустиков – он паршивый тип, а насчет «полундры» фискалить все же не побежал.