«И что? – спросит дед. – Каков?»
«Понравился мне. Добрый. На машине катал. Только вот... – тут я замолкну, – голова у него...»
«А что? – заинтересуется бабушка. – Очень маленькая? Узкий лоб?»
«Нет, не маленькая, – скажу я грустно, – совсем лысая только».
«Он совершенно лыс?» – осведомится мой дед, надевая пенсне.
«Совершенно», – отвечу я.
«Так, следовательно, ни единого волоса?» – переспросит дед.
«Ни единого», – соглашусь я со вздохом.
«М-да... – прищурится дед. – Увы, это непоправимо. Я бессилен ему помочь».
А бабушка Софья скажет о Комиссарове печально: «Unglucklich»...
От желания, чтоб все это поскорее произошло наяву, я так ускорил шаг, что мама едва за мной поспевала. Как только мы дошли до подъезда нашего дома, я нетерпеливо сказал «до свидания» и начал было подниматься по лестнице.
Мама остановила меня.
– Ну, понравился тебе Александр? – спросила она нерешительно.
– Ничего... Некрасивый только, – ответил я торопливо. – Голова совсем... – и запнулся.
– Да, – сказала мама. – Но это его не портит, по-моему. Чудачо-ок! – пропела она. – Ты еще не понимаешь... Я хотела б, чтобы ты, когда вырастешь, стал таким же представительным мужчиной, как Александр!
Это обескуражило меня. И все-таки, быстро взбираясь по скудно освещенной лестнице, я предвкушал разговор, который только что вообразил себе так ясно...
Все домашние были в сборе. В столовой за круглым столом сидели дед, бабушка Софья, отец, тетки, соседка.
– У мамы был? – спросил меня отец и совершенно так, как я себе представлял, на миг закусил губу.
– Да.
– Что же там... м-м... просторно?
– Чисто очень и красиво, – ответил я.
– Надо будет и нам, кстати, пригласить полотера, – сказала бабушка Софья. – Тогда и у нас все станет блестеть, да, Мишук? – Она обнимает меня за плечи.
– А не видел ты этого... Комиссарова, насколько я помню? – спросила затем бабушка Софья.
– Видал.
– И каков? – спросил дед. – Вероятно, симпатичный?
Все разыгрывалось как по нотам. Как я предвкушал. Ответ был у меня наготове. Память подсказывала его, как суфлер. Но почему-то он застревал в горле.
Совсем непредвиденные чувства нахлынули вдруг. Именно сейчас, в привычном тесном домашнем мирке, я куда сильнее, чем час назад, почувствовал и необычность и прелесть тех минут, когда мы с Александром стояли над вечерним городом.
Я молчал. Отец, не дождавшись моего ответа, ушел в нашу с ним комнату. В открытую дверь я увидел, как он склонился над шахматной доской. Бережно и неуверенно он прикасался к деревянным фигуркам, но не переставлял их, а медленно отводил руку, и та повисала в воздухе...
Внезапно я вспомнил руку Александра, лежащую на руле. И в ту минуту отчетливее, чем сидя в автомобиле, я снова ощутил пережитую сегодня прекрасную радость стремительного движения...
– Что ж ты молчишь, мой мальчик? – спросила бабушка Софья.
Я быстро поднял глаза на домашних.
Женщины жалостливо глядели в пространство. Я еще не успел произнести ни слова, они не знали, что я расскажу о Комиссарове, но уже приготовились пожалеть меня.
– Материн-то муж – не отец ведь!.. – пробормотала себе под нос наша соседка и вздохнула, точно всхлипнула.
Мне уже не хотелось рассказывать о Комиссарове. Объяви я о его изъянах, и все стали бы жалеть меня самого. Скажи я о том, как он мне понравился, – меня вряд ли поняли бы... Я зевнул и подумал с надеждой, что сейчас кто-нибудь скажет:
«Час поздний. Иди-ка спать! Завтра уж, завтра все расскажешь».
Но нет. Меня желали расспросить безотлагательно.
Я объяснил домашним, как расположены комнаты в новой маминой квартире, какие улицы и площади мы объехали на «газике». Потом меня спросили, какого роста Александр.
– Очень высокий! – сказал я. – Такой, как... – Я огляделся и, вскочив со стула, подбежал к дубовому буфету. – Вот такой вышины!
– И широкий в плечах?
– Ого! – Я ринулся в комнату старшей из теток и указал на одностворчатый, но массивный платяной шкаф. – Вот такой ширины!
Я стремился рассказывать как можно нагляднее и достовернее. Я чувствовал облегчение, когда на секунду взгляды переводили с меня на буфет или шкаф. И все это оттого, что ждал, ждал... Действительно, меня спросили:
– А он, интересно, блондин или брюнет?
И я ответил:
– Он кудрявый! Ну, курчавый такой... Очень!
– Мне кажется, – сказала бабушка Софья, – Комиссаров пришелся тебе по душе?
Все посмотрели на меня испытующе.
И тогда я неожиданно для себя мечтательно произнес:
– Хочу сам, когда вырасту, стать таким представительным, как он!
Мне показалось, что в приоткрытую дверь я на мгновение увидел странно бледное, искаженное лицо отца. Но, войдя тотчас в нашу с ним комнату, застал отца спокойно сидящим за столом – как всегда по вечерам.