– Какая? – спросил я.
– Я тебя очень прошу: не говори моей матери, что ты получил уже табель с четвертными отметками. Если она тебя спросит, получил ли, ответь: нет еще. Я ей не говорю, что получил табель, чтоб ее не огорчать. Там ей, знаешь, нечему радоваться, так я...
– Ну пожалуйста, – сказал я, – я ей не скажу.
– Большое спасибо! Большущее, Володя!
– Пустяки... – пробормотал я, смущенный размерами его благодарности.
Мы поболтали о шахматных и футбольных новостях и кинокартине с участием Зины Комаровой.
– Знаешь что, – сказал Афанасий спустя пятнадцать минут, когда мы поднималась по лестнице его дома, – ты и своей матери не говори, что получил табель.
Голос у него был такой, точно в промежутке мы и не толковали с ним о других вещах.
– Почему? – спросил я.
– Моя мать знает, что мы с тобой подружились. Она может позвонить твоей и спросить, принес ли ты табель. Если твоя мать ответит «да», то моя поймет, что и мне уже выдали. И огорчится раньше времени.
– Понятно, – сказал я. – А долго мне нужно будет отвечать маме, что табель еще не выдали?
– Да, – отвечал Афанасий. – Как можно дольше.
– Ладно, – сказал я. – Я мог бы ее, правда, отметками порадовать, но... Ну ладно.
– Тебе это будет очень трудно?.. – спросил он сочувственно и в то же время моляще.
– Ничего...
– Большое спасибо!
– Не за что, – ответил я чуточку досадливо.
Открыла нам мать Афанасия. Она была очень приветлива и сейчас же пригласила нас обоих к столу.
– Пожалуйста, пожалуйста, у нас уж так заведено: всех товарищей Афика – в обед ли, в ужин ли – мы всегда просим к столу! – объявила она, когда я стал отказываться. – Так у нас в доме заведено! Такой уж в нашем «монастыре» устав... – заключила она радушно и, пожалуй, немного хвастливо, распахивая перед нами дверь столовой.
– Нам только сначала, мама, руки надо помыть, – сказал Афанасий, опасливо пятясь и почему-то делая мне знаки. – Мы сейчас...
– Пожалуйста, идите в ванную, – отозвалась его мать тем же радушным голосом. – Дашь, Афик, товарищу чистое полотенце.
В ванной Афанасий торопливо закрыл дверь на задвижку, сильно открутил кран, но мыла в руки не взял, а произнес озабоченно:
– Володя, я тебя еще не предупредил...
– О чем? – спросил я.
– Мама с тобой за столом будет на разные темы беседовать... – сообщил он под шум падающей воды.
– И что? – сказал я.
– Так ты, прошу тебя, не упомяни случайно об институтах, студентах, приемных экзаменах и всяких таких вещах.
– А почему? – спросил я.
– Потому что, видишь ли какая штука, она мечтала всегда, чтоб я после школы пошел в вуз. Но с таким аттестатом, какой у меня будет, конечно, в институт и соваться нечего при теперешнем конкурсе. А мать все с этим не свыкнется и, как услышит о студентах, дипломах там, деканах, расстраивается сразу. Ты этого не касайся, Володя.
Тут его мать сквозь дверь осведомилась, куда мы запропастились. Афанасий находчиво отвечал, что мы выронили и не сразу нашли мыло.
– К столу, к столу, быстренько! – донеслось из-за двери, и мы с Афанасием направились к столу.
По коридору мы шли молча, но на пороге столовой Афанасий потянул меня за рукав.
– Что?.. – спросил я, понижая голос.
– О техникумах лучше тоже не упоминай, – шепнул он.
После этого мы сели к столу.
Ужин был очень вкусный. Но я с опаской ждал минуты, когда мать Афанасия начнет со мной беседовать. На всякий случай я повторял про себя слова – темы, которых Афанасий просил не затрагивать.
«Табеля, институты, студенты, дипломы... – твердил я, запоминая, и мне хотелось загибать пальцы на руках. – ...Деканы, ректоры, экзамены... Что-то еще я забыл? Что?.. Да, техникумы!»
Между тем мать Афанасия осведомилась, с родителями ли я живу и кто по профессии мой отец.
Считая, что ничуть не подведу Афанасия, я сразу отвечал, что папа геолог.
– И мой брат геолог! А что твой папа заканчивал?
«Геологоразведочный институт», – чуть не ответил я тотчас же, но вовремя спохватился: «Институт... нельзя».
Пришлось думать, как быть. Думал я с таким видом, точно припоминаю, где папа учился. Афанасий тем временем, недвижно уставясь на меня, с усилием жевал. Казалось, кусок кулебяки у него во рту рос и твердел...
Продумав под его взглядом минуты две, я наконец сказал, что папа самоучка. Такой ответ, во всяком случае, не наносил Афанасию никакого ущерба. И вообще за весь вечер я ничем не повредил ему, но сам произвел на его мать впечатление недоумка. Когда я ушел, она долго у него допытывалась, что он во мне нашел. При мне же она только один раз сказала с улыбкой:
– А Володя, по-моему, очень задумчивый, да? Он как будто все время в мыслях витает где-то... Да, Афик?
– Ага! – весело подхватил чертов Афик. – Чудак человек! – И он расхохотался.
Действительно, перед тем как раскрыть рот, я каждый раз надолго задумывался, чтоб ненароком не подвести Афанасия.
Но гораздо нелепее было другое. За целый вечер я не сказал ни слова правды. Любой мой правдивый ответ каким-нибудь образом вредил Афанасию. На самый простой и обычный вопрос нельзя было отвечать, не подумавши...
Мне вспомнилась вдруг известная детская игра с трудным условием: «Да» и «нет» не говорите, черного и белого не берите». Пожалуй, игра, в которую втянул меня Афанасий, была посложнее.
Но главное, этой игре не было конца.