— Почему нет? — Данила продемонстрировал крепкие кулаки.
— Ох, не этому я тебя учила, — вздохнула Светлана Александровна. — Наверное, нужно было как-то тебя по-другому воспитывать.
— Да я же просто тебя успокаиваю, ма! — возмутился Данила. — Тебя послушать я просто ищу, где подраться! А я, между прочем никогда первый не начинаю.
— И на дискотеке, когда тебя забрали?
6.
— А фиг ли эти рэперы свой дубовый музон крутят?! Мы им сперва сказали — мирно сказали! — чтоб валили. Там знаешь. Какие слова есть, в этих песенках? "Убей свою мать за то, что она родила тебя!" Ясно? А они в ответ: "Чисто брат, крутим, что хотим!" Какой я им "брат"? Данила сморщил нос.
— Ты хоть помнишь, каким образом я тебя вытащила из КПЗ? — печально осведомилась Светлана Александровна.
— Ну и что? ты бы видела как разбегались они! — гордо ответил Данила.
— Ну а за чем ты кричал: "Валите отсюда, понаехали разные!…" Данила, у них же на родине у кого война, у кого что. Что за расизм домашнего разлива?
— Ма, я этого не понимаю, — честно признался Данила. — У них война. А мы-то, тут причём? Я, Вован, Санёк, Рафик — он кстати, татарин, Рауф — азербайджанец, но я же с ними дружу, а они со мной, нормальные ребята! А эти? Мы, что ли, к ним пришли и войну организовали эту? Они, что от нас в Россию сбежали. Сами у себя всё разорят, разворуют передерутся и бегут по белу свету, да ещё и разную гадость с собой привозят. Ты знаешь, про что я. И при чём тут расизм какой-то?
— Не хочу с тобой спорить, — задумчиво сказала Светлана Александровна.
— Потому, что ты сама так считаешь, — лукаво улыбнулся Данила.
— М-м… Да, может быть.
— Считаешь, и не "может быть", а "точно".
— Данила, — предостерегающе сказала Светлана Александровна, — насчет оружия. Ты этот разговор уже не первый раз заводишь, и я беспокоюсь. Чем дальше на юг, тем больше шансов его найти. И если я…
— Клянусь не бриться, не пить, не курить и не трогать руками найденные пушки и танки до особого разрешения товарища Серёгиной, моей мамы, единственной и неповторимой.
Светлана Александровна взлохматила волосы снова. Кажется, она раздумала курить.
— Подстричься бы тебе надо.
— Не пугай меня, ма, — укоризненно сказал Данила.
…Что у него есть дедушка — мамин папа — Данила знал вcегда, хотя никогда дедушку не видел. Бессменный редактор газеты Горенска-Колодезного "Красный Маяк", он прервал всякие отношения с дочерью Светланой, когда она, в середине 80-х окончив журфак Воронежского Государственного Университета, подалась в Москву вместо того, чтобы вернуться на родину — уехала с каким-то парнем, которого даже не представила отцу. Отношений с дочерью убеждённый коммунист-редактор, считавший, что от трудностей бегать в столицы — худший вид трусости, никаких не поддерживал, даже не известил её о смерти матери.
В начале 90-х семья Серёгиных вместе со всей страной, газетой, где работала Светлана Александровна и спортшколой, где трудился её муж, отец Данилы и Люськи, вступила в период кризиса и, не выдержав его развалилась в 93-м. Светлана Александровна с двумя детьми билась, как рыба об лёд, стараясь удержаться на плаву, не пойти на дно, что временами ей явно грозило. От природы решительная (она и в Москву поехала не потому, что испугалась трудностей!), Серёгина ушла из помирающего издания и начала бороться за существование самостоятельно. помогли упорство женщины и чудо — её пригласили на работу в одну из крупных московских газет, тогда как раз становившихся могучей силой, которой побаивалась и мафия, и правительство. Кому — то из руководителей издания вспоминались талантливые статьи "С.А.Серёгиной", читанные когда-то, и он озаботился найти журналистку.
На новом месте Светлана Александровна развернулась с лихой настоящей русской бизнесвумэн. К середине 90 — х прошлые годы вспоминались как далёкий кошмар, а ещё через
7.
пару лет Серёгины жили в двухэтажной квартире престижного района, по городу передвигались на новеньком BMW, Данила (а позже — и Люська) пошёл из старой школы в "элитную", летом семья ехала отдыхать на хорошие заграничные курорты или жила на большой даче в Подмосковье. Светлана Александровна заняла пост начальника отдела и очень гордилась тем, что всего добилась без махинаций и жульничества, только своим талантом и упорством. Может быть, ещё и поэтому Данила выглядел среди многих своих одноклассников "белой вороной", искренне считавшей, что бросать куски гамбургеров в школьном туалете нехорошо — он помнил время, когда на самом деле знал, что такое БЫТЬ ГОЛОДНЫМ.
Но вместе с достатком (по меркам Москвы; в других местах это назвали бы
"богатством") к Светлане Александровне пришло непроходящее беспокойство. Не за себя за детей. За внешним благополучием Москвы и москвичей, как грязные подсобки за сверкающей витриной универмага, скрывалось множество отвратительных вещей, даже неизвестных жителям "глубинки" — и хорошо знакомых Светлане Александровне; особенно — как журналисту. В городе встречалось множество людей со странноватыми наклонностями. Данила помалкивал, но женщина хорошо знала, что в его классе почти половина учеников пробовала или регулярно употребляет наркотики. Курили и выпивали там почти все, в том числе — девчонки. Ей даже страшно было представить себе, что и её мальчик может однажды попробовать эту гадость. Она — то хорошо знала, что все россказни о якобы "вылечившихся" наркоманах — обычная реклама клиник и лекарств. Подрастала Люся — а с девочками в сто раз больше проблем, чем с мальчиками…
Себе Светлана Александровна могла признаться в том, что сейчас она с большим удовольствием покинула бы город, в который так стремилась, из-за которого порвала с отцом, в котором добилась успеха. Просто уехала бы вместе с семьёй именно в глубинку, и скучая по ней, представляла себе несколько идиллически. Уехать было можно. Денег скопились достаточно, и они не лежали мертвым грузом, а были аккуратно распределены по банковским долларовым вкладам и ценным бумагам надежных компаний, приносившим немалые дивиденды. Квартира стоила столько, что где-нибудь в Карелии или белгородской области на её стоимость можно было купить двухэтажный особняк, пару машин не из худших, дачу и участок земли.
Проблема была в том, что Данила совершенно правильно определял мать, как "трудоголичку". Светлана Александровна физически не могла не заниматься журналистикой — своим любимым делом. А найти в провинции место журналиста было ой как непросто — да и неприятно, несколько лет поруководив двумя сотнями людей, подчиняться кому-нибудь в числе двадцати-тридцати сотрудников заштатной газетёнки.
Неизвестно, какой выход нашла бы Светлана Александровна из сложившегося положения. Нашла бы наверняка — это точно, но когда? Однако в апреле 2001 года, в самом начале месяца, умер отец. Дед Данилы и Люськи.
Светлана Александровна съездила на похороны. Вернулась задумчивая и печальная, ничего толком не рассказала. Как понял Данила, дед умирал очень тяжело, умирал от рака, но до последнего момента не желал видеть дочь. Вплоть до того дня, когда болезнь свалила его в постель, он продолжал руководить своей газетой. Теперь уже именно СВОЕЙ — в середине 90-х, когда "Красный Маяк" без дотаций стал тонуть, теряя подписчиков, сокращая штаты, упрямый (вот в кого пошла Светлана Александровна — да и сам Данила, наверное, и Люська!) старик за гроши выкупил у администрации. И стал не только главным редактором — теперь уже независимым! — но и владельцем. Опираясь на оставшихся самых верных сотрудников и приняв на работу кое-кого из молодых (о своей дочери он и не вспомнил!) старый журналист сумел поставить дело так, что газета не только выправилась, но и начала приносить прибыль, и вновь поднял тираж и застращал тех, кто по мнению редактора, "мешал нормально жить
8.
людям". Если не в областных масштабах, то в районных — точно. Отцу Светланы Александровны даже предлагали баллотироваться в мэры Горенска-Колодезного, но он отказался, заявив, что каждый должен делать ту работу, в которой разбирается.
Потом старик умер. Умер от болезни, которая настигает чаще всего именно тех, кто не умеет жить, волнуясь лишь за себя. Наверное, он всё-таки понимал, что умирает, задолго до того как слёг. Иначе просто не успел бы просто составить завещание, согласно которому всё имущество — движимое и недвижимое — завещал дочери, от которой шестнадцать лет открещивался с прямо-таки средневековым фанатизмом. Светлана Александровна ничего никому не сказала, но вместе с завещанием ей передали аккуратно собранные вывески ВСЕХ её напечатанных в Москве статей. Отец собирал их все эти годы.
И тогда Светлана Александровна решила: ЕДЕМ.
Скандал на работе был страшный, настоящая битва, в которой она выстояла одна против всех, кто искренне или из корыстных побуждений не хоте отпускать её с работы. В конце концов расчёт ей дали, хотя с тех пор иначе как "безумная Светка" не упоминали. Позади осталась беготня, хлопоты с продажами и покупками, с досрочными экзаменами для Данилы и досрочными мелкими и крупными делами, встающими на пути любой другой мигрирующей семьи.
Серёгины ехали на малую родину — в Горенск-Колодезный, Воронежская область.
ГЛАВА 3
Ольховая имела только одну сторону. Второй её стороной была аллея, давшая улице своё название. Аллея, в свою очередь, росла по берегу спокойной речки с желтоватой водой; над речкой серел простой железный мостик.
Почти половины самой улицы не было тоже. На её месте громоздились серо-пыльные развалины. В одном из дворов Данила заметил беседку, увитую хмелём — беседка сохранилась, а самого дома не было.
— Это террористы взорвали? — спросила с заднего сиденья машины до сих пор настороженно молчавшая Люська.
— Нет, конечно, — успокаивающе ответила Светлана Александровна. — Тут будут строить дома для семей офицеров, которых выводят откуда-то с юга, вот и снесли старые здания. Надеюсь, наш дом пощадили.
Но развалины всё равно производили гнетущее впечатление. Скрашивало лишь общую неприглядность то, что во многих местах среди них возились люди, урчала и взрёвывала техника, и уже поднимались кое-где фундаменты новых зданий. Строили тоже военные, машины помечали знаки строительных войск, тех самых стройбатов, которые все так клянут и которыми пугаю призывников.
— Тут есть гарнизон? — поинтересовался Данила. Светлана Александровна кивнула:
— Пограничники — рядом украинская граница.
Мимо проплыли одни развалины — обтянутые жёлтой лентой с чёрной записью МИНЫ. Несколько человек в скафандроподобных рылись среди руин с миноискателями и щупами, протыкая их острыми штырями щебень и землю. На обочине лежали… мины. Кучками, словно стройматериал. На одной из кучек сидел офицер с блокнотом. На другой — тоже, только вместо блокнота у него был бутерброд с колбасой. Двое солдат с автоматами за плечами, ленивые и раскисшие от жары, гоняли от ограждения стайку мальчишек несознательного возраста, тщетно пытавшуюся скрыть свой эгоистичный интерес к сложенным на обочине предметам.
— Господи, — вздохнула Светлана Александровна, — ну и соседство!..
…Война прошла через Горенск-Колодезный дважды. В июле 1942 года войска 4-й
9.
танковой армии вермахта, преследуя отступавшие на Сталинград части нашего Юго-Западного фронта, оккупировали город. Но захватчики пробыли в нём недолго. Уже в декабре того же года 1я Гвардейская армия генерала Кузнецова с ходу освободила Горенск — Колодезный, выбив из него итальянцев, которым генерал Паулюс доверил прикрывать флаги своей армии при наступлении на Сталинград. Союзнички немцев воевать не умели и не хотели — они просто драпали от гвардейцев, оставив город почти неразрушенным.