И он покорно пошел, не спрашивая, куда и зачем… Клара вела его, обняв за плечи, и Данила просто закрыл глаза и переставлял ноги, а пришёл в себя только в ванной своего дома.
— Раздевайся и лезь в воду, — сказала Клара. — Я попрошу тётю Свету, чтобы она постелила мне на диване. Домой я позвонила.
Она вышла. Данила медленно стал раздеваться, швыряя мокрую одежду на пол. С него текло — на кафель и на коврик из мочалки. Потом спустил воду в белую ванну, сел на дне, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом, чувствуя, что начинает дрожать. Клара вошла очень тихо, что-то сказала маме, оставшись в коридоре, повесила халат на крючок и присела на край ванны, сказав:
— Не бойся, я не смотрю.
— Я хочу лечь, — попросил Данила.
Она отвернулась и терпеливо ждала, пока он вытирался полотенцем, влезал в халат. Потом — довела по лестнице наверх и стоял в дверях, а Данила, не зажигая света, укладывался под одеяло. И попросил:
— Не уходи. Посиди тут.
— Я не уйду, — сказала Клара, садясь на край кровати. Данила освободил руку из-под одеяла и нашёл руку Клары. Якорь. Руку той, которая отыскала его среди темноты и отчаянья, чтобы спасти. Он хотел оформить эти мысли в слова, чтобы Клара поняла, как он её любит… но усталость навалилась глухим чёрным покрывалом — Данила уснул…
…Голова гудела. "Уж не заболел ли я?" — испуганно подумал Данила, вглядываясь в лунный сумрак, плавающий в комнате. Клары не было, но отчаянье уже не вернулось. А вот голова… Данила с детства ненавидел болеть именно потому, что болезнь лишала его возможности нормально владеть своим телом — наверное, именно так боялись болезней первобытные люди.
В доме было тихо. Данила лежал, прислушивался к тишине. Казалось, вымер весь мир. Даже техника на стройке почему-то не работала. Мальчишке вспомнился сон, который мучил его лет шесть-семь назад — что он просыпается, а кругом — пусто. Солнечно так, спокойно, но — пусто. Ни единого живого существа, и он бродит по Москве даже без страха, а с какой-то безнадёжной тоской — именно от неё он всегда просыпался и бежал в комнату мамы.
Данила хотел встать, но внезапно испугался тихой лестницы и пустого, сумрачного зала — что, если там нет Клары?
А потом он услышал шаги.
Шаги на лестнице. И сухое, металлическое позвякивание, хорошо знакомое мальчишке. Так "звучал" при ходьбе доспех, который он сам носил.
Данила сел на кровати, развернувшись лицом к двери и чувствуя, как мельчайшие волоски на коже встают дыбом, словно наэлектризованные. Он не испугался, хотя то, что двигалось за дверью… оно…
Он не успел додумать. Дверь мягко распахнулась, словно от толчка ветра. В комнату, касаясь плечами косяков, а головой — притолоки, с мягким звоном вошёл огромный воин в светло-серебристой кольчужной броне. Левая рука его лежала на рукояти длинного меча в ножнах. На сгибе правой покоился островерхний крылатый шлем с шипастой пустоглазой маской. Над
82.
плечами поднимался заброшенный за спину щит.
Воин шагнул ближе — Данила ощутил его запах — железа, нагретой кожи и конского пота, словно гость вышел из сказочного, солнечного, прогретого дня, где пасутся, прядая ушами, рослые кони. Данила увидел его — худощавое, с длинными, рассыпавшимися по плечам волосами и падающими на чеканный нагрудник усами пшеничного цвета. Данила посмотрел в его глаза — чуть усталые, синие, окружённые сеточкой морщин, словно прорезанных в загаре.
Удивление так и не пришло. Данила поднялся с кровати, вскинул подбородок, вытянул руки по швам, как перед командиром.
Тяжёлая кольчужная рукавица наискось — правая на правое плечо — легла на Данилу, захолодив кожу сталью.
— Здравствуй, — сказал воин. — Вот я и пришёл.
— Хорошо, — одними губами ответил Данила. — Ты возьмёшь меня с собой… ТУДА?
— Каждому — своё время, — негромко сказал воин. — Я пришёл, чтобы сказать тебе: помни — мы были. Поэтому есть вы. Сделайте так, чтобы было и ПОТОМ.
— Всё бывает так плохо, — горестно сказал Данила. — Я чувствую себя таким слабым, бессильным иногда… и не чем не могу помочь…
Вместо ответа воин убрал руку и достал из ножен меч — длинный меч, по лезвию которого текла луна. И протянул оружие Даниле — рукоятью вперёд.
— Бери. И помни — мы рядом. Он ТВОЙ!
Данила протянул руку и сомкнул пальцы на рукояти меча…
… И проснулся от собственного неслышного крика. Сел в постели, ошалело глядя на правую руку и бормоча:
— Я же его взял. Я же его взял, взял…
Дико посмотрел кругом. Внизу слышались невнятные голоса мамы и Клары. А Данила всё ещё не мог отделить явь от сна, почти ощущая в руке тяжесть длинного меча.
… Женщина и девчонка удивленно обернулись, когда он бесшумно вошел в дверь кухни и попросил:
— Налейте мне чаю.
ГЛАВА 7.
Дверь ванной Данила закрыл на задвижку — по дому, как стонущее привидение, слонялась Люська. Её подружка, сестричка Ваньки Ямщикова, вполне сравнима с Люськой по вредности, уехала на неделю к каким-то родственникам (кое-кто в клубе прозрачно намекал, что никуда она не уехала, а просто Ванька придушил малолетнее сокровище с задатками энергетического вампира), Люська осталась одна и сейчас караулила любимого братца, чтобы испортить ему настроение на весь день.
Булькая под душем, Данила услышал звонок в дверь, топот Люськи и её вредный голос — она выясняла, кто и зачем пришёл. Потом Люська сообщила, что "он заперся в ванной и не откликается — может быть, имела место попытка суицида" — какие слова выучила, поганка! Данила поспешно
83.
заорал:
— Люська! Впусти! — и, услышав шаги и голоса, крикнул: — Я сейчас, ребята!
— Тут и девчонки — гаркнул в ответ Олег. — Прикинься по полной программе!
Выйдя, Данила не обнаружил Люськи — спаслась от мщения в своей комнате. Но и без неё народу хватало — человек десять толпились в прихожей.
— Где Клара? — быстро спросил Данила, расчёсывая мокрые волосы. Но Клара уже появилась из-за спин остальных, чуть смущённо улыбаясь, и Данила, улыбнувшись ей в ответ, подумал, что плохо будет, если сейчас начнут выражать соболезнования… Вместо этого Сашко сказал:
— Е две новости. Очень добра и так — поганенька. Чего сначала?
— Поганеньку, — улыбнулся Данила, беря под руку Клару — она положила голову на плечо мальчишки. От её волос пахло горькой травой.
— От це и вона, Сашко, криво улыбаясь, развернул перед Данилой журнал — тот узнал Воронежское издание.
Цветной коллаж изображал марширующих вперемежку хортовцев и фашистских штурмовиков — парад принимал Гитлер. Над коллажем во весь разворот алые готические буквы возвещали:
ЭСЭСОВСКИЙ МАРШ
А ниже мельче: "Чему и как учат подростков "военно-патриотические клубы?""
— Прямой жирный шрифт, кегль двадцать пунктов, — определили Данила. Кто-то нервно хихикнул. — Ничего, прорвёмся… А хорошая новость?
— Она из нескольких частей состоит, — Ухмыльнулся Джек, разворачивая ещё один областной журнал. Хорошо знакомый всем Николай Павлович Астафьев серьёзно смотрел с фотографии, увенчанной строгими буквами заголовка: