— Что «я-я»? — побледнел Генка. — Где наши? Во ист руссиш маринен?
Немец внимательно выслушал, понял вопрос и что-то долго и непонятно говорил. Но по жестикуляции друзья поняли, что кто-то убит.
— Врешь! — закричал Генка. — Не может быть? Как это!
Но выражение лица пленного говорило, что это правда.
— Убиты? Тотен? Русиш? — переспросил Генка в надежде, что немец просто не понял вопроса и несет ересь.
— Я, — кивнул пленный и отвел глаза.
Генка потерянно взглянул на друга и горько прошептал:
— Неужели правда, Витя?
Оглушенный известием, Виктор тупо смотрел на фашиста. Убили ребят! Может, вот этот и убил. Взял вот просто так и убил.
— Спроси у него, он убил или нет. Если он, я убью его.
На лице Виктора проступило жестокое и решительное выражение.
Генка испуганно округлил глаза.
— Ты что? Как убьешь?
— А так!
Виктор вскинул автомат. Немец понял, что русский решился на что-то серьезное, и весь напружинился, кровь отлила от его лица.
— Спрашивай! — яростным шепотом процедил сквозь зубы Виктор.
— Ты брось, Витька, брось! — испуганно повысил голос Генка. — Не имеешь права! Он без оружия. Он пленный. Не имеешь права.
Генка неумело загородил собою немца.
— Он ребят убил! — крикнул Виктор, чувствуя, как от ненависти удушливая спазма сдавливает горло.
— Да откуда ты взял, что он? — в отчаянии говорил Генка.
— Спрашивай, а то я его…
Генка повернулся к мертвенно бледному немцу.
— Ты… ду… стрелял? Шисэн? Пух, пух, ин русиш? — показывал на пальцах Генка.
— Никс, никс! — горячо залопотал немец.
Жестикулируя, он торопливо и страстно что-то говорил, но ребята поняли одно: участия в схватке он не принимал, он просто гребец на шлюпке.
— Вот видишь, не он, — облегченно сказал Генка.
— Его счастье. — Виктор медленно опустил автомат. Накаленный ненавистью голос сорвался. — Его счастье!..
Генка тяжело вздохнул.
— Что делать-то, Витя?
— Не знаю, — тихо сознался Виктор. — Надо на пост вернуться.
— Ага, — обрадованно кивнул Генка. — Может, немцы ушли, а наши остались.
Виктор горько умехнулся.
— Живыми их не оставят.
— Да, — как эхо, отозвался Генка. — А может, живые?
— Пошли разведаем.
— Пошли. А он? — Генка глазами показал на пленного.
— Его свяжем и рот заткнем, пусть лежит.
Ребята связали немцу ноги и руки брезентовыми ремнями от своих брюк, в рот заткнули кляп — его же, немца, носовой платок.
Они подобрались к посту со стороны приземистой сопки, которая являлась началом невысокого хребта, тянувшегося на юг по тундре. Выползли на плоскую вершину сопки и залегли за камнями среди мелкого и редкого ивняка. Пост был как на ладони. Они смотрели на свое недавнее жилище, и им было дико от мысли, что оно занято немцами и они не могут туда вернуться.
Вокруг поста были немцы. Сидели, ходили, курили, хохотали — вели себя как хозяева. Их было много.
— Сколько их! — прошептал Генка.
Виктор молчал.
— Ребят никого не видно, — опять прошептал Генка.
Виктор, не отвечая, смотрел на место, где обычно они рубили дрова.
Там что-то лежало. Сначала он не понял ЧТО. Но, вглядевшись, увидел — там лежали ТРОЕ.
— Гляди, — сдавленным голосом прохрипел он.
Но Генка уже и сам увидел и догадался, что ЭТО.
Но кто именно? Кто, кроме Чупахина? Жохов? Пенов? Костыря? Трое. Значит, кто-то еще жив! Кто? Где он? Может, там, внутри поста? А может, тоже убитый, но где-то в другом месте.
Внезапно друзья увидели, как справа по берегу, как раз оттуда, где проходили они ночью, возвращается группа немцев.