Армия Спартака после относительно длительного бездействия в предгорьях Альп, пришла в движение, направившись на юг. Рим охватила настоящая паника, невиданная со времён Ганнибала, многие полагали: рабы хотят завладеть столицей республики. Сенат ускорил формирование новых легионов, выделив для этой цели все свободные финансы, но их оказалось недостаточно. Тогда римляне прибегли к традиционному способу, поставив во главе войска человека, имевшего не только полководческий опыт, но и баснословное состояние – Марка Лициния Красса, служившего прежде под непосредственным началом Луция Корнелия Суллы, участника последней гражданской войны, ярого противника марианской партии. В период республики легионеры нередко получали большую часть платы за свою службу именно от командиров, которым такое положение дел тоже шло на пользу, заметно увеличивая лояльность подчинённых, одновременно позволяя переманивать к себе в легионы лучших, а одерживая победы – занимать высокие посты долгое время, конвертируя власть в деньги. Война обрела статус bellum iustum, то есть Сенат де-факто признал Спартака главой враждебного государства, и, следовательно, по Апеннинском полуострову бродила не шайка оборванцев и беглых рабов, а передвигалась неприятельская армия и для уничтожения оной необходимо направить все имеющиеся силы и средства.
За короткий промежуток времени под орлы Марка Лициния Красса встало более пятидесяти тысяч человек, составивших восемь легионов, из которых два являлись остатками разбитых Спартаком консульских армий Гнея Корнелия Лентула и Луция Геллия Публиколы, отстранённых Сенатом от командования. Численность римлян ненамного уступала восставшим, а учитывая возможное скорое возвращение из Испании Гнея Помпея, заметно превосходила. В сложившихся обстоятельствах Спартак посчитал самоубийственным поход на Рим и двинулся обратно на юг по той же дороге вдоль восточных склонов Апеннин. Весть о гибели Квинта Сертория не оставила вождю восставших выбора: дальнейшее пребывание на севере Италии меж двух огней неминуемо вело к поражению.
Тулий стал вхож в общество киликийских пиратов, потенциально способных переправить войска мятежников на Сицилию, где пропретор Гай Веррес навлёк на себя всеобщее недовольство жестокостью и несправедливостью. Тем более, на острове заметно проще успешно обороняться от Рима и в перспективе реально создание собственного независимого государства. Прибытие посланника Митридата VI Евпатора, дало Спартаку возможность выбора: отойти к Брундизию, крупному порту на Апеннинском полуострове, географически самому ближнему к Понтийскому царству, правитель которого заверил в искренней дружбе и готовности в обозримом будущем прислать многочисленный десант. По вопросу следует армии идти на юго-восток или направится на юго-запад, в палатке Спартака разгорелся спор между Тулием и Пифоном: каждый настаивал на своём.
Сурков, как обычно, не вмешивался, пассивно наблюдая со стороны. Эту привычку он перенял от Спартака. Происходящее заметно контрастировало с прошлыми совещаниями, когда был жив Крикс. Никто огульно не обвинял в измене или трусости, не оскорблял другого. Даже Ганик после преждевременной смерти сородича стал заметно тише, хотя чувства, полыхавшие в груди, явственно отражались на лице галла. Посланники выкладывали по очереди железные, как им вероятно казалось аргументы, почему надо поступить именно так, а не иначе. За взглядом Спартака не читалось, какой точки зрения тот придерживается, но Игорь понимал: вождь принял решение и сейчас просто даёт выговориться ближайшим соратниками, посматривая на их реакцию. Действительно, через некоторое время Спартак встал и объявил: армия идёт к Мессине для переправки на Сицилию. UCU528 одержал в споре победу, хотя даже если бы вождь принял другое решение, принципиально ничего не поменялось. Из Мутины на юг две дороги, одна заведомо нереальная – через Рим, вторая – вдоль побережья Адриатического моря, хорошо знакомая мятежникам, по ней восставшие собственно и пришли к предгорьям Альп. Слова Спартака определяли главное – стратегию дальнейшей борьбы: похода на Рим не будет, мятежники продолжают собирать армию и по возможности громят римские легионы, источая силы республики до тех пор, пока преимущество восставших не станет подавляющим.
Сурков не понимал, почему его друг Тулий, а вместе с ним и Спартак, так слепо верят в пиратов. Игорь представлял их бандитами без чести и совести, готовыми за барыши и звонкую монету продать хоть мать родную, как он часто видел в фильмах о корсарах XVI-XVII веков. Кинематографические образы Чёрной бороды и Моргана, так и стояли перед глазами. Сурков не знал: киликийские пираты, несмотря на разное этническое происхождение, по сути, представляют одно объединение, этакое государство со своей иерархией власти и системой подчинения, возникшее вследствие того, что большую часть морских разбойников составляли бывшие солдаты различных армий, ставшие ненужными после окончания войны и заключения мира. Им не нашлось доходного места на «гражданке», и они активно занялись тем, что делали всю жизнь – продолжили воевать, сохранив определённую дисциплину и порядок. Менодор никогда не пообещал бы помощь от любого пирата, увидевшего секретный знак, если бы не имел на то права. Вероятнее всего, спасённый Тулием триерарх занимал не последнее место в иерархии лихих разбойников, являясь одним из ближайших соратников Гераклиона – главного пирата Тирренского моря.
Хотя положение восставших после убийства Квинта Сертория резко ухудшилось, но шансы на победу оставались неплохие. Киборг не знал ни посланника Понтийского царя, ни тем более самого правителя эллинского государства в Азии. Правда, принимая в расчёт длительное и честное спонсирование Митридатом марианцев, логично было предположить: царь сдержит слово. Тем не менее вероятность получения помощи от триерарха киликийских пиратов Менодора, расценивалась UCU528 выше почти на пятнадцать, а то и на все тридцать процентов, если учитывать, что на Сицилии Спартак, безусловно, останется лидером, а вот по прибытии понтийских войск, не факт, что общее командование сохранится за вождём мятежников.
Пифон потерпел локальную неудачу. Царь чётко указал цель – рабы должны воевать на Апеннинском полуострове, а Спартак вдруг решил убежать на Сицилию. Недопустимое развитие событий. Впрочем, шанс изменить ситуацию у личного посланника Понтийского правителя имелся неплохой: киликийские пираты – старые и верные союзники Митридата VI Евпатора не только нападавшие на врагов правителя – римлян, но и снабжавшие столь необходимой информацией. Пифон принял три решения. Первое: незамедлительно отправить царю исключительно хорошие вести – Спартак идёт на юг и остаётся в Италии. Второе: при первой возможности вступить в контакт с Гераклионом, убедить того не иметь дел с мятежниками. Третье: при первой возможности устранить Тулия, столь некстати появившегося в лагере восставших и, похоже, имевшего влияние на принимаемые Спартаком решения.
***
UCU528 прибыл из Испании с корабля на бал, вернее, с коня, купленного им в Луни, на совет. Не успевший обмолвиться с Сурковым до начала прений в палатке Спартака, после совещания киборг легко поддался уговорам Игоря и по-дружески уселся с ним за одним костром, впитывая уйму по большей части лишней информации о событиях, произошедших после отъезда к Квинту Серторию. Как изначально предполагал UCU528 ничего существенного, то есть влияющего на перспективу выполнения операции «Корректива истории №2» не произошло. Вынужденный отъезд Суркова для сопровождения жены Спартака не в счёт. Он никак не отразился на вожде восставших, в том плане, что тот физически находился в добром здравии. Моральный аспект расставания супругов киборгом не учитывался.
Игорь пребывал не в лучшем настроении. Несмотря на прошедшее время, он никак не мог успокоиться и потому делился с другом, выливая на того ушат личных болезненных переживаний и навязчивых сомнений:
– Представляешь, Тит, Вика заявила, у меня есть сын! Нет, я понимаю, подобное в принципе возможно, но, ё-моё, чего тогда в Капуе молчала, зачем покалечить и даже убить хотела? Не сходится! Завралась вконец!
Общение закадычных «друзей» чем-то напоминало недавнее совещание: один – Сурков – постоянно говорил, не умолкая, то вскакивая, то снова садясь, размахивал руками, сам что-то убедительно доказывал, а затем, аргументировано опровергал; второй – Тулий – упрямо молчал и бесстрастно смотрел со стороны, он уже всё просчитал, определил вероятности, сделал соответствующие выводы, но не спешил «огорошить» Игоря.
В конце концов, Сурков выдохся и плюхнулся на тёплую от костра землю, завершив свой монолог никак не вытекавшей из предыдущей пламенной речи фразой, той, которую Игорь хотел сказать на протяжении почти года, но никак не решался:
– Короче, в будущее берём Лукрецию!
– Неприемлемо, – коротко и спокойно возразил UCU528, так словно забил гвоздь молотком по самую шляпку или поставил жирную точку, не допускающую каких-либо продолжений и обсуждений.
– Послушай, – начал было Игорь, – ты меня, Тит, не понял…
– Нет. Вика сказала правду.
– Чего?
– Я видел её сына, держал за руку, общался с ним. Кстати, он сносно говорит по-русски. Его судьба тебя не касается, а вот Вика должна вернуться вместе с нами. Тогда перемещение произойдёт лучшим образом. Скорее всего, с транзитом через твоё время.
Ситуация перевернулась на сто восемьдесят градусов. Теперь Сурков лишь слушал, а Тулий неторопливо рассказывал, как повстречал киликийских пиратов, получил от Менодора в подарок мальчика, который, как Титу удалось выяснить в личной беседе, оказался не знатным заложником, а сыном Вики, проданным в рабство. Мальчик ругался на родном для матери языке, чем и привлёк внимание UCU528. Далее Тулий поведал, как оставил ребёнка в Испании в школе для детей местной знати. Благо покойный Квинт Серторий успел оплатить три месяца его содержания и учёбы с подачи бедняги Гая.
Повисла тишина. Киборг уже сказал всё, что посчитал нужным, а человек пытался переварить полученную информацию. У Суркова, насколько он был осведомлён, не было детей, Игорь собственно, никогда не стремился обдуманно заводить потомство, определённо считая это глупой затеей, неуместной тратой нервов, времени и денег. Слова Вики о ребёнке, всколыхнули, что-то древнее, врождённое, отцовское, дремавшее в нём долгие годы, пробудили неожиданные чувства, которые он только-только с трудом и то не до конца погасил, а тут… это правда! Он отец! И в далёкой стране его отпрыск один и, возможно, в смертельной опасности. В сознании мужчины восьмилетний мальчик, ранее ассоциировавшийся лишь как ребёнок ненавистной Вики, неожиданно превратился в собственного пухленького малыша, требующего помощи и защиты.
Суркова поразила хладнокровность, с которой друг детально рассказал ему об этом, словно компьютер выдавал информацию по запросу пользователя. Особенно не поддающийся логике нормального человека циничный поступок Тулия. Как можно оставить ребёнка в чужой стране с неизвестными людьми, в то время как имелась прекрасная возможность привезти мальчика в Италию и передать на попечение родного отца? Впрочем, здесь бывший директор фирмы, быстро нашёл формальное сходство с достаточно известной психологической задачей: если у вас есть возможность спасти только одного из двух своих ближайших родственников, то кого вы предпочтёте бросить и тем самым обречь на неминуемую смерть – мать или жену? У некоторых народов правильным считается один вариант, у других – иной. Мать подарила жизнь, заботилась, и в тяжёлый момент сын просто обязан спасти именно её. Жена – это будущее не только человека, но и всего рода, поэтому спасти надо именно её, тем самым сохранив возможность появиться на свет детям, которые со временем займут место ушедших предков. Тулий фактически не дал Суркову выбора, устранив почву для нравственных терзаний: мальчик остаётся здесь, Вика возвращается. С точки зрения машины, так лучше для дела, а вот человек не мог этого понять.
– Погоди, Тит. Ты уверен, что он мой сын, а не Гая Клавдия Глабра? – схватился как тонущий за соломинку Сурков, – пусть ребёнок знает русский, но это не доказательство! Вика его мать. Понятно. Но отцом может быть и римлянин, убитый нами.
– Абсолютно, – вновь кратко ответил Тулий и внезапно вскочив, выхватил меч.
Сурков даже не успел шелохнуться, как не останавливаясь, Тит нанёс резкий удар куда-то в темноту за спиной Игоря. Раздался вскрик и рядом с костром упал человек, подслушивавший разговор друзей. Сурков непроизвольно вздрогнул. Хотя тело лежало лицом вниз, он безошибочно узнал убитого. Игорь бросился и перевернул труп, надеясь на чудо, но нет: друг сразил единственного человека, к которому привязался Сурков – Лукрецию. Рука девушки мёртвой хваткой сжимала нож. Очевидно, она, подкравшись в темноте, хотела заколоть Игоря, но молниеносная реакция и нечеловеческое зрение UCU528 спасли Суркову жизнь.
– Что это, Тит? Чего происходит?
– Она пыталась убить тебя.
– За-чем?
– Очевидно, отомстить за смерть Гая Клавдия Глабра. Лукреция его любила.
– Любила? – повторил как эхо Сурков, не веря словам друга, – она же рабыня и беспрекословно подчинялась воле хозяина. Это не любовь! Стокгольмский синдром, не более!
– Ты не понял, Игорь, она не куртизанка, а сводная сестра.
– Сестра?!
– Мальчик рассказал. Вспомни, сам же говорил о первой встрече с ней. На Лукреции, в отличие от остальных рабов, ошейник отсутствовал. Ведь так!
– Да, но…
– Это не случайность! Отец Гая Клавдия Глабра любил развлекаться в обществе молоденьких рабынь, в числе избранниц патриция оказалась и мать Лукреции, ставшая потом кормилицей юного господина. Дети ведь появились на свет с разницей в один месяц. В общем, Гай тоже воспринимал Лукрецию как сестру. Конечно, римское гражданство она не получила и по закону до сих пор считается рабыней, но на вилле у неженатого брата Лукреция фактически являлась полноправной хозяйкой.
– Не понимаю, она же помогала нам, бежала, и… любила меня.
– Всё просто. Ты забыл про Вику. Она свалилась, как снег на голову, разрушив жизнь Лукреции. Вздорная молодая особа прочно заняла не только сердце Гая Клавдия Глабра, но и место владелицы виллы, оттеснив сводную сестру на второй план и стремясь всячески от неё избавиться. Потом появился ребёнок. Ты же догадываешься, Вика сказала: мальчик – сын Гая Клавдия Глабра. Иного выбора, кроме как физически устранить конкурентку и нежелательного наследника у Лукреции не осталось. Но вот незадача, если умертвить обоих, то сразу станет понятно, произошедшее не совпадение, поднимется вопрос, а кто совершил мерзкое преступление? И что важнее, кому оно выгодно? Ответ очевиден. Совсем другое дело, если мать и сын погибнут в ходе какой-нибудь заварушки, став как бы случайными жертвами.
– Например, во время бунта рабов.
– В точку, Игорь! Тут как раз ей под руку подвернулся я. Конечно, в отличие от тебя, я не верил словам и не любил Лукрецию, но её помощь в подготовке восстания оказалась весьма полезной. Состоялся, так сказать, взаимовыгодный альянс. Она снабжала нас информацией о происходящем на вилле, планах Гая Клавдия Глабра и находящегося под его патронажем Гнея Корнелия Лентула Батиата. Я обещал скорую смерть Вики, а также внебрачного отпрыска.
– Ты не сдержал слово!
– Именно. И не собирался, как ты понимаешь, по вполне понятным причинам! Мать и сын отсутствовали на вилле, когда мы ворвались. Я отказался преследовать Вику. Лукреция раскусила меня, поняв: смерть конкурентки не входит в планы твоего покорного слуги. Остаться она не могла. Гай Клавдий Глабр в тот день, отсутствовал. Он находился в Риме. А без его заступничества, быстрая казнь за участие в мятеже неминуема. Ей пришлось бежать вместе со всеми на Везувий. Лукреция узнала о твоей ненависти к Вике и потому влюбила в себя, стараясь сделать инструментом мести. Далее произошла неожиданность: против нас послали именно Гая Клавдия Глабра и, более того, мы его разбили и пленили.
– Но он потом бежал.
– Верно, Игорь! Помнишь её странное сочувствие и неуместную для бывшей невольницы заботу о пленных римлянах? А поступок Гамелия, усыпившего часового, в результате чего Гаю Клавдию Глабру удалось улизнуть из наших рук. Я тогда не ошибся, подозревая: именно Лукреция отдала приказ бывшему рабу; тот, скорее всего, ей был чем-то обязан. Не господина бедолага спасал, а выполнял просьбу госпожи!
– Почему же она после этого осталась в лагере?
– Я не знаю точного ответа. Возможно, Гай Клавдий Глабр настоятельно попросил следить за нами, полагая, ему дадут второй шанс уничтожить беглых рабов, и он легко победит, используя информацию от сестры, или Лукреция банально ждала послания от брата с сообщением, что можно вернуться, а её роль в заговоре забыта. Теперь точно не установить. В любом случае смерть Гая Клавдия Глабра означала для неё конец всех надежд на возврат прежней жизни.
– Постой, выходит, её убил я, Тит?
– Формально нет, Игорь. Удар клинком нанёс я. Однако, по сути, именно твоя не вовремя брошенная фраза о гибели Гая Клавдия Глабра и нашей к ней причастности стала спусковым механизмом. Лукреция пыталась отмстить за разрушенные мечты и гибель любимого брата.
Снова повисла тишина, лишь нарушаемая потрескиванием веток в костре и редкими голосами, раздававшимися в ночи с другой стороны лагеря восставших.
Формулировка Ломоносова закона сохранения энергии гласит: «сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому». Сегодня Сурков прочувствовал нечто подобное на себе: он обрёл сына, но безвозвратно потерял любимую. Максимально понятную цель «помочь Тулию, чтобы побыстрее вернуться с Лукрецией домой» заслонил туман неопределённости. Игорь не знал, чего именно он теперь хочет. Найти сына? Примириться с Викой, спасти из рабства? Сфокусироваться на задаче Тита, заставив себя забыть о собственных желаниях? Последнее, казалось, наиболее простым и удобным, из разряда: если есть тяжёлые переживания, то надо сосредотачиваться на работе. К утру Сурков решил именно так и поступить, всецело погрузившись в борьбу окружавших его людей за свободу!
***
Децимация! Это страшное слово вселяло ужас в сердца легионеров, старавшихся никогда не произносить его вслух. Марк Лициний Красс был настоящим последователем Луция Корнелия Суллы, с которого брал пример не только в завидном упорстве и в достижении целей любыми средствами, но и в нечеловеческой жестокости с использованием людей в роли инструментов.
Легат Муммий, как и многие римские полководцы, не считал рабов достойными противниками, потому вопреки приказу Красса следовать за восставшими, постоянно маневрировать, уклоняться от сражения и не вступать в бой, при первой же возможности атаковал армию Спартака и предсказуемо оказался наголову разбит. Штандарты легионов, включая орлов, попали в руки мятежников. Поражение деморализовало всё войско римлян, селя в бойцах неуверенность в собственных силах. С таким настроем нельзя победить, и Марк Лициний Красс безотлагательно принял меры, приказав провести децимацию – казнить каждого десятого из числа «провинившихся». Наказание строгое, применявшееся в римской армии чрезвычайно редко.
В чём собственно были виноваты легионеры? Каждый из них бежал с поля боя, по крайней мере, дважды. Ведь Муммий возглавил именно те легионы, которые ранее находились под началом консулов Гнея Корнелия Лентула и Луция Геллия Публиколы. Солдатам фактически просто не повезло с командирами, заведшими их в ловушки Спартака. Естественные стремления индивида зачастую, а особенно во время войны, противоречат интересам государства. Для Рима выгоднее, чтобы легионеры героически пали на поле боя, прихватив с собой в царство смерти Оркуса как можно больше восставших. В то время как, обычный человек, пусть и одетый в доспехи, страстно хотел уцелеть, продолжать существовать, есть, пить, спать, любить. Вся вина легионеров заключалась лишь в том, что они смерти в бою, предпочли жизнь. И именно это Красс решил «исправить», показав наглядно всем: смерть неотвратима.
Два легиона построили в поле без оружия и доспехов, окружив остальной армией. Произвольно разделили на десятки. В каждой образовавшейся таким образом группе бросали жребий, выбирая смертника, которого остальные девять товарищей по несчастью немедленно забивали сложенными в кучи камнями и дубинами. Прилюдно. Беспощадно. Ничто не имело значения: ни дружба или родство, ни происхождение, ни прошлые заслуги, ни поведение в последней битве. Среди казнённых оказались как отъявленные трусы, бежавшие в порыве паники, так и настоящие герои, сражавшиеся до последнего, подававшие пример остальным и получившие многочисленные ранения. Плебеи и патриции. Рядовые легионеры, центурионы и трибуны. Слепой жребий и Красс не знали пощады.
Тех, кого миновала кара, распределили между остальными легионами, лишив на несколько недель нормальной пищи для полного осознания вины в оставлении поля боя и смерти товарищей. Дисциплина в римской армии резко возросла. Марк Лициний Красс добился чего хотел: люди рвались в бой. Теперь он мог не опасаясь осуществлять план по уничтожению Спартака.
Удивительно, но планы военачальников обеих армий оказались схожими: они не стремились давать генерального сражения, поскольку исход битвы мог выйти весьма плачевным, а рисковать всем никто не хотел. Спартак отступал на юг, Красс настойчиво преследовал. Время от времени происходили незначительные стычки, не менявшиеся сложившегося равновесия противоборствующих сил. Каждый выжидал. Спартак в надежде существенно пополнить ряды армии на Сицилии, Красс – нанимая всё новых рекрутов, поток которых хоть и заметно снизился, вследствие почти полного исчерпания мобилизационного ресурса республики, но всё ещё сохранялся – личное богатство Марка работало на достижение цели.
Оба полководца считали: именно его победа понемногу приближается, но, безусловно, один из них ошибался. История давно расставила всё по своим местам – Спартак героически погиб, а Красс стал богаче и влиятельнее, однако, путешественники во времени ещё не сказали своего слова!