Весть о сокрушительном разгроме армии претора Гая Клавдия Глабра разнеслась со скоростью ветра, озадачив одних и вселив надежду в сердца других. Со всей Кампании к Везувию стали стекаться люди, не желавшие продолжать влачить рабское существование в окрестных городах и сельских фермах. Приходили пастухи, бросая опостылевшие хозяйские стада на произвол судьбы или пригоняя животных восставшим. Даже многие свободные италики, прежде всего самниты, воевавшие против римлян в последней гражданской войне и подвергшиеся после тяжёлого поражения массовой конфискации имущества, насильственному изгнанию из родного дома, справедливо считали за честь незамедлительно вступить в армию Спартака, видев в нём вождя, потенциально способного взять убедительный реванш, отомстить за павших родных, вернуть потерянное десять лет назад.
Естественное стремление присоединиться к мятежникам подогревалось не только блестящей победой как таковой, для достижения которой Спартак показал себя хитроумным стратегом, но и личными качествами новоявленного вождя, высоко ценимыми обычными людьми. Во-первых, он не гнушался общаться с любым человеком, охотно разговаривая на равных вне зависимости от происхождения, национальности или имущественного состояния собеседника, что заметно разнилось от чванства римских патрициев, кичившихся своим положением в обществе. Во-вторых, Спартак проявлял благородство по отношению к противнику, не истребляя пленных, женщин и детей, как это частенько практиковали те же римляне по отношению к покорённым городам и народам, у них даже пословица имелась на сей счёт: «Vae victis», означающая горе побеждённым. И самниты отлично запомнили урок, преподанный Луцием Корнелием Суллой, стремясь вернуть должок той же монетой. В-третьих, по настоянию Спартака, восставшие всегда делили добычу поровну, чем подчёркивалось безусловное равенство всех в армии от командующего до простого солдата. В-четвёртых, вождь шёл в бой в первых рядах, в отличие от римских полководцев, многие из которых нередко предпочитали оставаться за спинами своих солдат во время кровопролитного сражения. Именно эти качества дали Спартаку народную любовь, а его армии – новых рекрутов.
От добровольцев отбоя не было. Вскоре численность восставших возросла кратно и уже составляла несколько тысяч человек, так что места на вершине Везувия предсказуемо оказалось недостаточно, а потому Спартак перенёс военный лагерь с неприступного плато к подножию горы на то самое место, где недавно располагались солдаты Гая Клавдия Глабра. Даже палатки легионеров пригодились!
Первые пять сотен мятежников, разгромившие армию претора, считались не только героями, но и в определённой степени ветеранами, многие из них стали деканами – старшими десятка бойцов или даже центурионами – командирами центурий из восьмидесяти человек. Взводными и ротными, как с точки зрения своего армейского опыта определил Сурков. Ему тоже выпала подобная честь, но Игорь не согласился.
Может показаться несколько странным, что владелец собственной процветающий коммерческой фирмы, имеющий опыт работы менеджером высшего звена, взобравшийся по головам с низов на самый верх, легко и не задумываясь вершащий судьбы подчинённых, вдруг не принял руководящий пост, по доброй воле отказавшись от карьерного роста.
Сурков выгорел.
Это время вообще действовало на Игоря негативно. Он первоначально смирился с ролью велита, усердно тренируясь со всеми в метании копья и стремительном бегстве за ряды тяжёлой пехоты. Здесь чётко прослеживалась, совершенно понятная ему, определённая аналогия с войнами двадцать первого века: выстрелил, а где-то там упал убитым враг. Бросил копьё, нанёс смертельное ранение, но ни крови, ни боли не увидел. Противник умер далеко, его не заметно и не жалко. Так, тёмная точка исчезла в перекрестии прицела.
Бой в лагере Гая Клавдия Глабра оказался совсем другим. Лицом к лицу с врагом. Живое дышащее тело на расстоянии вытянутой руки. Его надо проткнуть копьём, всадить нож в сердце или перерезать горло. Не каждый способен хладнокровно умертвить беззащитного спящего человека. Вероятно, для родившихся в эпоху античности, подобное привычно и даже считается вполне нормальным, но для образованного человека двадцать первого века оказалось чрезмерным.
Разгорячённо влетев в палатку, Сурков замер, не решаясь нанести удар. Восемь римлян мирно спали, не ощущая нависшей угрозы. Игорь с сомнением смотрел на них, несколько раз вроде решительно замахивался, но затем с беззвучными проклятиями опускал правую руку с копьём, не в силах пролить кровь. Да, он знал: эти люди пришли сюда и за его жизнью, но не мог перебороть непонятно откуда взявшуюся внезапную жалость, глубокое сочувствие к тем, кому суждено сегодня умереть. Не работало, даже убеждение, вдалбливаемое накануне Туллием: это история, все люди и в лагере римлян, и нападавшие из армии Спартака давным-давно мертвы. С точки зрения Тита, ведь и сам Игорь – человек из прошлого, по сути покойник, взятый в известной степени случайно. А Сурков инстинктивно чувствовал себя живым, ведь собственно таким он и, безусловно, являлся, как и легионеры перед ним. Они тоже чувствовали, о чём-то мечтали, строили свои планы. Да и сейчас, солдаты безмятежно посапывали, причмокивали и видели сны.
Стремительно ворвался Тулий, задев Игоря, из-за чего рука с копьём у незадачливого убийцы дёрнулась и отточенное лезвие с противным чавкающим звуком вонзилось прямо в грудь ближайшего римлянина. Несчастный даже не вскрикнул, а в наклонившегося от толчка Суркова ударил фонтан горячей и липкой крови, измазав с головы до ног. Конечно, неловкое движение друга, случайно задевшего Игоря, на самом деле – выверенное до миллиметров и точно рассчитанное за доли секунды действие машины. Киборг активно старался максимально привязать к себе человека, сделав своим соучастником.
UCU528 стремглав метнулся к другому римлянину, ударив того ножом в сердце, к третьему… Четвёртый, с левой стороны от Суркова, проснулся и потянулся за оружием, но Игорь уже вытащил копьё из тела легионера и не мешкая пронзил второго врага. Говорят, трудно убить в первый раз, а, может, действительно кровь опьяняет, хочется лить ещё и ещё, но, скорее всего, просто враг уже не был беззащитным, а у Суркова не осталось ни времени на тягостные раздумья, ни выбора. Ещё двоих успел умертвить Тулий, перемещавшийся по палатке, как чёрная молния. Последний римлянин тоже проснулся, недоумённо протёр глаза, бросил взгляд на свой меч и стоявшего рядом с ним Игоря всего в крови и, поняв тщетность любого сопротивления и неминуемую участь, встал на колени… заплакал. Это был мальчик от силы четырнадцати – пятнадцати лет. Он интуитивно понимал: просить пощады бесполезно, но тем не менее умолял сохранить жизнь. В Суркове всё перевернулось, он с отвращением вспомнил, то что сделал буквально минуту назад и протянул к римлянину свободную левую руку, то ли дабы потрепать по вихрам и успокоить, то ли помочь встать, но Тулий опередил. UCU528 подскочил к юноше сзади и крепко схватив за волосы, уверенно воткнул меч сверху вниз, пронзив сердце. Затем хладнокровно отбросил труп в сторону и вытолкал Суркова из палатки.
После битвы Игорь долго не мог прийти в себя: кровь и жертвы стояли у него перед глазами, в особенности последняя, казавшаяся ненужной, неуместной. Все вокруг праздновали победу и смеялись. Люди искренне радовались, что победили и остались живы. Погибших будут оплакивать завтра, а сегодня они безудержно веселились, громко и наперебой хвастаясь подвигами, как водится, приукрашивая личные заслуги. Тулий хлопал полуобморочного Суркова по плечу и всем рассказывал: именно этот человек в одиночку вырезал всю палатку римлян, всех восьмерых легионеров! Окружающие одобрительно гудели, жали Игорю руку или иным способом высказывали уважение, а он никак не мог понять: зачем друг столь нагло врёт? Однако не противился, поскольку происходившее вокруг ощущал, как бы фоном, чем-то далёким, совершенно нереальным, имевшим место за гранью сознательного восприятия действительности.
Наутро выяснилось: план UCU528 сработал лишь частично. Якобы проявившему немалую отвагу Суркову публично предложили стать деканом и обучать будущих новобранцев. Игорь же отказался: ему претило произошедшее, кровь, жертвы. Он не хотел больше никого убивать и тем более учить этому других. Казавшийся безупречным, расчёт машины на карьеризм человека весьма неожиданно оказался ошибочным, хотя имея исходные данные в виде информации о довольно некрасивом прошлом спутника, UCU528 не сомневался в успехе. Допущенный просчёт сподвиг киборга заново переосмыслить происходящее и принять решение перестать использовать человека «втёмную», а раскрыть цель операции «Корректива истории №2», убедив помогать добровольно.
***
Сурков благоразумно не стал никому рассказывать, как на самом деле происходили ночные события, а просто использовав свалившуюся на него по воле друга определённую известность, попросился в разведчики. Теперь он в одном отряде с Публипором и другими пастухами-самнитами, составлявшими немногочисленную конницу и по совместительству разведку восставших. Игорь в своё время учился верховой езде. В той, другой жизни, когда настойчиво стремился стать своим в среде аристократов. Престижные тусовки. Вечеринки. Гольф. Конноспортивная школа. А правильнее сказать: Вика, доступные женщины, сломанные клюшки, отбитый копчик, дерьмо. Повсюду дерьмо и в прямом, и переносном смысле. Конечно, езда без седла и стремян требует определённой сноровки и привычки, но если умел держаться верхом в двадцать первом веке, то приспособиться к подобной особенности античной кавалерии проще, чем не имея никаких навыков, и видя коня лишь издали или на картинке.
Суркову больше не требовалось никого убивать, по крайней мере, по его мнению. Разведчики целыми днями патрулировали местность, внимательно наблюдая за действиями римлян и поселенцев, докладывая о происходящем Спартаку или его помощникам – Криксу и Ганику, заменившему павшего Эномая. Игорь с детства не имел гадкой привычки подглядывать в замочную скважину, но сейчас ему стало интересно поглазеть за незнакомой жизнью обитателей древней Италии, и он не скрывал любопытства.
По мощёным дорогам, частично сохранившимся и до наших дней, медленно двигались гружёные телеги. Запряжённых в них животных то большим с усердием, то с очевидной ленцой подгоняли сопровождавшие груз люди, одежда которых пестрела разнообразием. Суркова поразил удивительный контраст с любым современным городом, где одинаковые заасфальтированные вонючие дороги и тротуары, с извергаемыми автомобилями выхлопами, с вечно спешащими и постоянно опаздывающими людьми, одетыми предельно одинаково в соответствии с текущей модой. А запах? Даже находясь в отеле, расположенном у моря, вдалеке от ближайшего населённого пункта, Игорь ясно чувствовал запахи цивилизации. Здесь же, девственно-чистый аромат природы, пьянящий, заставляющий невольно задуматься о красоте окружающего мира, ещё не изгаженного человечеством.
Или ферма. Какое же невероятное отличие от завода, фабрики или современного сельскохозяйственного предприятия. Ни тебе вечно гудящих электрических проводов, излучение от которых Сурков ощущал даже в загородном коттедже. Ни тарахтящих тракторов и комбайнов, или снующих по просёлочным дорогам грузовиков и автолавок. В полях тишина. Лишь изредка слышны покрикивания надсмотрщиков и удары хлыста. Сурков легко абстрагировался от происходящего на его глазах истязания, ведь в отличие от своих спутников, он не испытывал на себе телесного наказания, не трудился под изнуряющим горячим солнцем с утра до вечера, получая перед сном отвратную баланду. Конечно, узрев вблизи иссечённые чуть ли не до костей спины невольников, Игорь иначе воспринимал бы действительность, но сейчас он пребывал в блаженном неведении, только любуясь происходящим вокруг, получая настоящий кайф от тишины, закладывавшей с непривычки уши.
Новый командир Суркова оказался человеком весёлым, любопытным и разговорчивым. Находится в его обществе комфортно, и Игорь впервые почувствовал себя не одиноким. Ведь у директора нет друзей, только подчинённые! Сейчас всё оказалось иначе. Суркова окружали доброжелательные люди, видевшие в нём совершенно равного себе человека. Это несколько неожиданное и, чего скрывать, довольно приятное для Игоря ощущение. Он начал потихоньку прозревать: вот настоящие отношения, которые должны быть между людьми, когда нет безудержной зависти и каждый искренне готов бескорыстно прийти на помощь в случае опасности.
Попутно выяснилось: Публипор хорошо знал Спартака задолго до восстания, более того, попал в плен и был обращён в рабство, пытаясь спасти будущего вождя мятежников. Им обоим, можно сказать, «повезло» стать невольниками. Большинство соратников погибли в ходе гражданской войны между сторонниками Луция Корнелия Суллы и Гая Мария младшего.
Игорь смутно представлял историю Древнего Рима, зная относительно неплохо лишь отдельные фрагменты, вроде восстания Спартака, завоеваний Цезаря, войн с Карфагеном и падения Вечного города, с которого принято отсчитывать начало Средних веков. В его сознании Рим всегда занимал весь Апеннинский полуостров, а потому противоречий и различий между народами, населявшими «сапог» не знал от слова совсем, представляя римский люд единым обществом.
– Вы же получили равные с римлянами права, – поинтересовался он как-то раз у ехавшего рядом Публипора, – отчего же война началась?
– Равные!? – с издёвкой переспросил бывший пастух, – на словах, конечно, но на деле нас, италиков-не латинян, включили в состав новых триб.
Увидев очевидное непонимание в глазах Суркова, Публипор старательно пояснил, – Трибы – это такие территориальные объединения родов, от каждого триба в сенат избирается одинаковое число людей.
– Справедливо!
– Слушай, не понимаешь, помолчи! Трибы разные по числу родов и, соответственно, по количеству входящих в них людей. Например, Рим разделён на четыре трибы, а его окрестности, населённые латинянами ещё на двадцать. Итого двадцать четыре, так называемых, коренных римлян. А всех остальных италиков, превосходящих их по численности, включили в десять новых триб…
– То есть получилось, от римлян в сенат делегируется больше избранников, и они могут, не оглядываясь на ваших представителей, принимать любые, выгодные только им решения.
– Теперь верно! Они вроде поделились с нами властью, но на практике мы никакого влияния на сенат не оказываем, а они спокойно проводят законы, конфискующие наши земли, запрещающие нам занимать важные должности в государстве. Нам даже в порядке самозащиты нельзя римлянина ударить, не понеся жесточайшего наказания. А им можно! Ведь все преторы назначаются сенатом, а значит, из числа римлян и со своими они всегда договорятся, найдя благовидную причину оправдать.
Публипор вздохнул и потупил взгляд. Повисла неловкая тишина, наущаемая лишь ударами копыт лошадей по камням. Затем пастух внезапно спросил:
– Ты сам-то какого рода?
– Русский я, – сдуру ляпнул Сурков, в этот момент размышлявший над словами спутника и не успевший сообразить, дабы ответить нечто подходящее.
– Этруск? Тогда понятно. Ваш народ давно стал частью Рима и говорят даже без войн, чуть ли не сами просились! Не то что мы – самниты. До сих пор храбро сражаемся и поверь трусливо не сдадимся!
Публипор снова помрачнел как туча.
В его словах имелась доля правды. С одной стороны, этруски нечасто восставали против римлян. В эпоху Пунических войн и похода Ганнибала через Италию, ни один из городов этрусков не поддержал Карфаген. Все выступили на стороне Рима. Постепенно утрачивая самобытность, некогда один из сильнейших народов Апеннинского полуострова, оказался полностью ассимилирован. Жители Этрурии получили римское гражданство, а процесс романизации городов завершил историю независимого государства.
С другой стороны, самниты – коренные жители гор, подвергшиеся эллинизации вследствие контактов с Великой Грецией, занимавшей юг Апеннинского полуострова, воевали с римлянами на протяжении нескольких веков, являясь наиболее последовательными и непримиримыми врагами республики. Неспроста одним из типов гладиаторов стал именно самнит. Римляне ненавидели горцев, как никакого другого противника, за исключением, наверное, Карфагена.
Сейчас Сурков видел перед собой последних представителей гордой самнитской цивилизации, действия римлян по отношению к которой можно охарактеризовать одним современным словом – геноцид.
Самниты поддержали в последней гражданской войне Гая Мария, сторонники которого хоть и стремились сохранить власть недемократичным путём, сделав из своего лидера чуть ли не пожизненного диктатора, но добивавшиеся в то же время установления истинного равноправия народов римской республики, путём равномерного распределения италиков между всеми старыми и новыми трибами, тем самым предоставляя им равную с коренными римлянами возможность выбирать сенаторов для защиты своих политических прав.
В ходе начавшегося вооружённого противостояния марианцы потерпели ряд болезненных поражений, фактически не выиграв ни одного сколько-нибудь значимого сражения. О чём собственно и вспомнил Публипор, в ходе своей пламенной речи:
– Прости, этруск, я не хотел тебя обидеть. То, что ты здесь рядом со мной доказывает твою ненависть к Риму. Мои братья тоже совершили множество ошибок, поверив коварным захватчикам.
– Я. Не… – начал было Сурков.
Но самнит его перебил:
– Не возражай. Просто прими извинения. Я ведь сражался в битве у Коллинских ворот Рима, когда армия Суллы сокрушила нас, а конница, возглавляемая Крассом неотступно преследовала до Антемны, где многие, поверив обещаниям, добровольно сдались на милость победителя, и тут же их казнили римляне. Тысячи, десятки тысяч моих сородичей!
Игорь напряг уши: «Красс? Он определённо сказал Красс. Не тот ли это самый человек, которому суждено положить конец восстанию Спартака?»
Да. Публипор упомянул именно Марка Лициния Красса, начавшего свою блестящую и кровавую карьеру на службе у такого же беспощадного человека как он сам – Луция Корнелия Суллы, истребившего сотни тысяч противников, в первую очередь самнитов, превратившего их процветающие города в захолустные деревни, фактически уничтожившего некогда многочисленный народ, судьбу которого через много веков повторят такие же гордые и такие же доверчивые коренные жители Америки. Возможно, убивая по распоряжению Суллы сдавшихся безоружных самнитов, Марк Лициний Красс очерствел настолько, что именно поэтому впоследствии прибегал в своих войсках к децимации, а захваченных после поражения армии Спартака рабов приказал распять вдоль Апиевой дороги.
– Немногим тогда удалось скрыться. Мы вшестером смогли спрятаться в лесу. Почти все ранены, некоторые, как Спартак тяжело, тогда он, конечно, не носил это имя. На пути в Пренесте нарвались на римский патруль. Попали в плен. Надо признать, если бы мы достигли цели, то наверняка разделили незавидную участь защитников города. А так…
Публипор задумался, словно прикидывая в голове, как могли сложиться события десятилетней давности.
Во время битвы у Коллинских ворот и последующей резне погибло более пятидесяти тысяч марианцев, в том числе последний предводитель самнитов – Понтий Телезин. Когда голову его и других военачальников продемонстрировали защитникам Пренесте, те, поняв бесполезность дальнейшего сопротивления, сдались осаждавшим город римлянам. За что немедленно и расплатились. Сулла приказал всем солдатам противника выйти в поле безоружными и разделиться на три группы: римлян, пренестийцев и самнитов. Первых условно простили, остальных вырезали. Пощадили лишь женщин и детей, а сам город Пренесте разграбили и сожгли.
По окончании войны, Луций Корнелий Сулла запятнал своё имя ещё большим зверством. Сначала диктатор заявил прибывшим от самнитов парламентёрам, что готов обещать безопасность лишь тем, кто прольёт кровь его врагов – то есть других самнитов. Чем спровоцировал междоусобные схватки между горцами, когда одни друзья и товарищи по оружию ради собственного спасения, стали убивать недавних соратников. Затем уцелевших пригласили в Рим, загнали в цирк, где около шести тысяч человек находились в ужасной тесноте. В то же время Сулла начал выступление неподалёку, в храме Беллонны, перед собравшимися там сенаторами. Посреди речи диктатора его люди ворвались в цирк и стали убивать всех самнитов подряд без разбора и пощады. Крики тысяч жертв сотрясли Рим и не на шутку испугали сенаторов, бросавших друг на друга недоумённые встревоженные взгляды, а Сулла, нисколько не изменившись в лице, произнёс: «То, что происходит снаружи, вас не касается, там по моему повелению вразумляют кое-кого из негодяев».
Всадники опять непродолжительное время ехали молча.
– А так… – продолжил командир разведчиков, – нас продали в рабство. С тех пор я пастух, личная собственность Публия, даже имя своё почти забыл. Привык к кличке. Впрочем, и Спартак ведь тоже прозвище, только прекрасно подходящее для гладиатора-фракийца на арене.
«Вот это номер, – поразился Сурков, получается Спартак не настоящее имя вождя восставших, а, можно сказать, сценический псевдоним, соответствующий играемой роли в цирке. Хотя, чему я удивляюсь, во все времена артисты выступали под выдуманными прозвищами, например, Мэрилин Монро, Элтон Джон или Стинг, да разве всех упомнишь. Почему же в Древнем Риме должно быть иначе?»
– Милиция, сворачиваем в лес, – сообщил подскакавший дозорный, ехавший до этого впереди, и весь маленький отряд спешно направился с дороги в сторону ближайшего укрытия. Спартак запретил вступать в схватку с римлянами вне зависимости от соотношения сил. Разведчикам ничем не разрешалось выдавать своего присутствия.