Сурков не дожидаясь пока гнедая лошадь полностью остановится, спрыгнул на твёрдую землю и вбежал в палатку Спартака, служившую не только временным домом вождя мятежников, но и своеобразным штабом восставших. Часовые, знавшие его в лицо, без лишних вопросов пропустили внутрь, где Игорь помимо Спартака застал и всех ближайших его помощников – галлов Крикса и Ганика, а также сабина Нума Помпилия.
– Передовой отряд Фурия в десяти милях на север. Направляются в сторону нашего лагеря. Примерно три тысячи милиционеров. Кавалерии нет. Публипор неотступно следует рядом, не выдавая своего присутствия. Если римляне остановятся или внезапно повернут – пришлёт гонца. – выпалил не переводя духа Сурков.
– Снова попались! Как ты и предсказывал! А я не верил! Ничему не учатся! – воскликнул Крикс и, оборотившись к Спартаку, спросил, – выступаем?
– Да, – сразу ответил тот и, словно разговаривая сам с собой, продолжил, – Фурий оторвался от основных сил, – Спартак на импровизированной карте, нарисованной палкой прям на земле в палатке, подвинул небольшой камень вперёд. – Коссиний, встал лагерем вот здесь недалеко от Салин. – Он указал на другой голыш примерно того же размера. – Ещё три тысячи милиционеров. Сам же претор Публий Вариний, только вышел из Рима. – Спартак подвинул немного самый большой камень. – Более семи тысяч легионеров.
– Справимся, не впервой, – прервал размышления вождя Крикс.
– Я бы отошёл, – вкрадчиво вмешался в разговор Помпилий, до этого молча наблюдавший за манипуляциями Спартака, – римляне, конечно, просчитались, наивно полагая, мы не знаем об их продвижении, но солдат у них очень много. Можно всем погибнуть! Думаю, стоит уйти на юг. На земли Великой Греции. Продолжить там сбор добровольцев, пока наша армия не вырастет раза в три-четыре, и вот только тогда дать бой.
– Испугался! – подсочил со своего места Ганик, – каждый из гладиаторов стоит двоих, то и троих римлян! Напасть неожиданно и всего делов!
– Я не трус! Храбро воевал ещё, когда ты ещё на свет не появился! Не забывай, мы сражаемся не ради героической погибели, а дабы победить, навсегда освободив народы от власти Рима! Мой и твой, кстати.
Сурков не впервой становился невольным свидетелем подобной перебранки помощников Спартака: прагматичного, осторожного сабина Нума Помпилия с горячими, страдавшими от любой вынужденной заминки, галлами Криксом и Гаником. Четвёртый участник традиционных словесных пикировок сейчас в палатке отсутствовал – Публипор зорко следил за римлянами, но, как правило, в аналогичном споре всегда открыто поддерживал Помпилия, поскольку также не любил лезть на рожон, если имелись иные пути решения. Игорю нравилось пристально наблюдать за происходящим, наматывая себе на ус. Поскольку в бытность директора фирмы недооценивал важности роли теории управления персоналом и командообразования, совершенно игнорируя всякие новомодные тренинги, а сейчас воочию видел на практике, как успешно собрать и умело управлять огромным коллективом, где каждая ошибка приводит не к финансовым потерям и снижению прибыли, а к гибели всего дела, без возможности перезапуска проекта.
Спартак, как менеджер высшего звена, импонировал Суркову. Игорь не сомневался, вождь сознательно взял в помощники людей, имеющих зачастую диаметрально противоположные взгляды на то, чего и как надо делать. В результате, когда двое дружно выступали за одно решение, то другие двое – категорически против, а значит, определяющее слово всегда оставалось за Спартаком. Просто и гениально! Надо только грамотно выбирать баланс, дабы кто-то не посчитал, что с его мнением не считаются. Вождь из далёкого прошлого интуитивно выстроил эффективную схему управления, которой будут учить лишь спустя многие века.
– Ганик, сядь, – спокойно, но с большой внутренней силой произнёс Спартак, заставив галла немедленно перестать спорить с сабином и вернуться на место рядом с Криксом. – Вы правы. Медлить нельзя!
– Но… – безуспешно попытался возразить Помпилий, однако вождь не дал ему продолжить.
– Нум тоже говорит верно. У претора легионеры. Это не милиция. Биться с ними сейчас равносильно самоубийству. Потому сделаем так. Ты, Крикс, с галлами немедленно выступаешь навстречу Фурию. Идти налегке. Вам надо успеть напасть до того, как римляне разобьют и укрепят лагерь. На марше они не столь опасны. Пленных и добычу не брать! После сразу направляетесь в сторону Коссиния. Я с Помпилием сейчас же выдвигаюсь к Салинам. Мы осадим лагерь и будем ждать вас, не атакуя врага. Если всё пойдёт как надо, то Публий Вариний окажется в одиночестве, хотя даже потеряв помощников, сил у него останется всё же больше, чем у нас.
«Вот как разложил, – в очередной раз восхитился Сурков, – всем угодил и в то же время сделал по-своему!»
***
– Держи его! – неслось со всех сторон. – Хватай!
«Врёшь! Не уйдёшь! – гулко стучало в висках Суркова, старавшегося изо всех сил гнать лошадь как можно быстрее и в то же время пытавшегося ненароком не свалиться под копыта других коней, скакавших рядом, а это оказалось весьма непросто с учётом отсутствовавших стремян и седла. – Удивительно, как римляне, создав лучшую армию в мире на многие века, не додумались до элементарного усовершенствования кавалерии!»
Разведчики Публипора застали ничего не подозревавшего Коссиния на загородной вилле одного патриция неподалёку от лагеря, разбитого милиционерами. Знатный римлянин допустил довольно грубую ошибку, расположив штаб вдалеке от армии, чем незамедлительно воспользовались противники. Коссиний спокойно принимал ванну и вкушал яства, когда самниты снесли ворота, внезапно ворвавшись во двор. Надо отдать должное охране, не испугавшейся неожиданного вторжения супостатов, а мигом организовавшей сопротивление, позволившее начальнику бежать верхом на лошади.
Восставшие бросились в погоню. Впереди мелькало обнажённое тело Коссиния хорошо заметное на фоне чёрной лошади претора. Римлянин так спешил, что не успел одеться и как плескался голышом в ванне, так и сиганул на коня. В воротах виллы он снёс преградившего путь разведчика, довольно ловко уклонился от брошенных дротиков и смачно лягнув лошадь по бокам ещё мокрыми пятками, устремился прочь.
Пастухи привыкли ездить верхом, являясь по меркам того времени неплохими всадниками. Коссиний держался на лошади заметно хуже, но под ним безудержно летел вперёд гораздо более сильный конь, тренированный скакать не только красиво во время парадных выездов своего хозяина, но и быстро, когда прикажут, в отличие от лошадей мятежников, большую часть жизни выступавших исключительно в роли тягловых или вьючных животных. Это уравнивало шансы, одного сбежать, других –догнать. Расстояние между ними заметно сокращалось с каждым ударом копыт, но всё же недостаточно стремительно, как хотелось преследователям, и намного медленнее, чем путь от виллы до укреплённого лагеря милиции Коссиния.
Трудно представить, что подумали римляне, когда в распахнутые ворота влетел их совершенно голый начальник на взмыленной лошади. Удивились? Посмеялись? Возможно. Однако эта сиюминутная реакция сразу испарилась, поскольку вид мчавшихся во весь опор за Коссинием самнитов, очевидным образом повернул размышления легионеров совсем в другое русло, сделав шутовское появление командира второстепенным событием по сравнению с приближающимся кровожадным врагом.
Вскоре к лагерю подтянулись основные силы восставших во главе со Спартаком, окружившие римлян со всех сторон. Мятежники не спешили. С одной стороны, они не могли держать Коссиния долго в осаде, дожидаясь, когда у того закончится продовольствие, так как Публий Вариний подошёл бы намного быстрее, и римляне, ударив одновременно с фронта и тыла, несомненно, одержали бы победу. С другой стороны, немедленный бросок на частокол с башнями не имея значительного численного перевеса, тоже мог обойтись очень дорого. Спартак терпеливо ждал Крикса.
В то же время галлы высыпали из леса на колонну милиционеров Фурия, как горошины из разорванного неловким движением стручка на землю: неудержимой волной и все сразу. Застигнутые врасплох римляне не смогли оказать практически никакого сопротивления, столкновение вместо битвы с ходу перешло в резню. Немногочисленные всадники вместе с командиром смогли скрыться, а участь остальных оказалась печальной – дорвавшиеся до них галлы учинили кровавый пир. Если бы Сурков находился среди нападавших, то, несомненно, посчитал произошедшее с ним ранее в лагере Гая Клавдия Глабра лишь досадным недоразумением, житейской мелочью, по сравнению с творимым озверевшими мятежниками здесь и сейчас. И, напротив, UCU528, принявший решение перед битвой у Везувия активно участвовать в событиях, был бы как рыба в воде, круша противников без пощады.
Доспехи, которые впопыхах милиционеры даже не успели одеть, как и оружие римлян стали добычей восставших. Крикс посчитал: приказ Спартака не распространяется на воинское снаряжение, снова не хватавшего после прихода множества добровольцев. Галл предпочёл немного задержаться и двигаться медленней, но прибыть к лагерю Коссиния во всеоружии.
Спускалась ночь, римляне жгли костры и пылающими факелами непрерывно освещали пространство за частоколом. Коссиний, давший слабину и отправившийся днём на виллу старинного друга отца с визитом вежливости, в остальном поступил абсолютно верно и предельно осмотрительно в отличие от самонадеянного и недалёкого Гая Клавдия Глабра, расположив лагерь в открытом поле, возведя все положенные укрепления и выставив бдительных дозорных. Подкрасться и зарезать его солдат мирно спящими в палатках не представлялось возможным. К тому же и сам Коссиний – человек неробкого десятка, бежавший с виллы исключительно, дабы не оставить бойцов без надлежащего руководства, полагая, что глупо командиру погибать раньше подчинённых, которых некому будет повести в бой.
Раздался вскрик. «Попал, что ли?» – удивился Сурков. Когда восставшие с прибытием галлов пошли на штурм, римляне побросали факелы вниз, зажгя заранее сложенную вокруг лагеря солому, тем самым осветив выскакивающих из темноты гладиаторов, а сами при этом оставались наверху за частоколом невидимыми во мраке ночи. Игорь метнул дротик наугад, чуть выше того места, где штурмовая лестница упёрлась об ограждение лагеря. Психологически ему снова легко, ведь противника не видно. Делай как все!
Римляне отчаянно отбивались, сбрасывали лестницы, метко кидали копья, кололи мечами залезавших на стены. Мятежники упорно наседали. У основания частокола с обеих сторон множились горы из убитых и умирающих. Через несколько часов кровопролитного сражения неизбежно сказался численный перевес восставших и то там, то здесь отдельные группы гладиаторов стали свободно перемахивать через забор, поскольку у римлян не хватало людей оборонять весь периметр. Видя, дальше удерживать стены не представляется возможным, Коссиний отвёл уцелевших, выстроив их в подобие каре вокруг своей палатки. Многие милиционеры были ранены. Некоторые не могли сражаться, а потому стоя на одном колене или даже лёжа, лишь удерживали щиты, прикрывая своих товарищей. Коссиний расположился в первом ряду между двумя ликторами. В этот раз он хоть и утратил шлем с гребнем, соответствующим званию, но в остальном оказался одет должным образом. Анатомический доспех выдержал множество ударов и в свете факелов на нём чётко выделялись глубокие вмятины от мечей. Свой щит он, видимо, потерял или повредил в бою, а потому крепко держал обычный солдатский скутум.
В этот раз Спартак смог оказаться в нужном месте и успеть предложить римлянам капитулировать, обещая отпустить по домам, а раненым оказать необходимую помощь.
– Послушай, раб! Заткни поганую пасть! Ни один настоящий римлянин не сдаться такому презренному негодяю. Мы не покроем свой род несмываемым позором, ради сохранения жизни. Пасть в бою за Родину – это высшая честь, которой может быть удостоен гражданин. – гордо и с вызывающим презрением заявил вождю восставших Коссиний.
– Как пожелаешь, солдат, – произнёс с изрядной долей горечи Спартак. Ему и ранее попадались среди врагов достойные люди, но сейчас банально не хватало времени, дабы доказывать свою правоту. Где-то, вероятно, подгонял легионеров Публий Вариний, ускоренным маршем спешащий на выручку подчинённого и дальнейшее промедление могло закономерно привести к разгрому самих мятежников.
Получив приказ вождя, гладиаторы тут же атаковали последних римлян, уничтожив их всех. Коссиний погиб мужественно сражаясь, предпочтя смерть бесчестию.
***
Несмотря на блистательные победы над Фурием и Коссинием, а также последовавшего вследствие этого массового дезертирства в рядах армии Публия Вариния, претору всё же удалось блокировать лагерь восставших, окружив его своими силами, как недавно с точностью до наоборот подобное проделал Спартак с отрядом милиции под началом Коссиния.
Стороны де-факто не уступали друг другу в численности, с той лишь существенной разницей, что в лагере Спартака помимо непосредственно бойцов находилось уже до трети от общего числа, так называемых, некомбатантов, то есть женщин, детей, стариков, которых хоть восставшие и старались не принимать, но те неотступно следовали вместе с ними. Противостояли же им даже не милиционеры, а настоящие легионеры, хорошо вооружённые и подготовленные солдаты.
Спартак держал совет в своей палатке.
– Надо атаковать! Сомнём римлян! – горячился в обычной манере Крикс–ждать далее бессмысленно. Наши люди голодают, скоро не смогут поднять меч. Некоторые уже умерли. Выйдем в поле и победим или примем смерть!
– Нет, ни в коем случае, – спокойно, но решительно возражал Помпилий, нисколько не смущаясь напора галла, то и дело хватавшегося за меч, – сейчас мы представляем грозную силу, римлянам нас не взять. Выйдя же, окажемся не просто в поле, а под стенами лагеря претора, на которые придётся лезть. Многие, если не все погибнут!
Крикс презрительно махнул рукой, ясно обозначив бесполезность дальнейшего спора и крайнее пренебрежение к мнению собеседника, а Нум, проигнорировав красноречиво показанное отношение к себе, медленно с расстановкой, между тем продолжил:
– К тому же ты забываешь, с противоположной стороны расположен лагерь квестора Гая Торания. Он, по-твоему, будет спокойно сидеть сложа руки? Как бы не так! Мы между молотом и наковальней. Любое поспешное решение ведёт к неминуемому поражению и смерти. Разве об этом наши мечты, Крикс?!
– Ты предлагаешь сдохнуть от голода, – поддержал сородича Ганик, – не нравится претор, можно напасть на квестора или самим тоже разделиться, скажем галлы на одного, италики на другого. Кто-нибудь да прорвётся!
Присутствовавшие на совете младшие командиры одобрительно закивали. Многим претило вынужденное бездействие, постепенно, но неумолимо разлагавшее армию Скудность провизии, чувство обречённости, пронизавшее лагерь, подрывало их авторитет среди людей, приводя не только обычным ворчаниям ночью у костра, но и к появившимся отказам подчинённых добросовестно выполнять ежедневные работы. Дисциплина держалась чудом, некоторые восставшие оказались на грани. В лагере в любой момент мог начаться мятеж уже против Спартака.
Сурков, расположившийся рядом с Титом Тулием, смотрел на ситуацию с точки зрения руководителя, как он привык это делать на протяжении многих лет в прошлом, или, с позиции текущего момента, в будущем: «Вот критическая ситуация. По всем правилам глава обязан взять ответственность на себя. Иначе, какой он лидер?» Легко рассуждая и возлагая бремя тяжёлого выбора на вождя, сам Игорь, конечно, решения не имел, как это обычно бывает у критикующих начальство сотрудников, самих не способных предложить сколько-нибудь действенные меры. Последние дни он голодал как все, испытывал разочарование, усиленное бездонной тоской по дому, про возвращение в который вроде позабыл, но под тяготами, свалившимися на плечи мятежников, снова вспомнил. Не помогала даже Лукреция, стойко переносившая невзгоды, всегда улыбающаяся и заботливая.
Игорь не сводил глаз со Спартака, сидевшего с отрешённым взглядом, всем видом показывавшего, будто происходящее вокруг его не касается. Растерянность, поразившая вождя, несказанно удивляла Суркова, не понимавшего, куда делась хвалёная решимость лидера восставших, где характерный напор и уверенность в своих силах, которыми тот заражал окружающих?
В какой-то момент Спартак на секунду поднял взгляд, его глаза задорно блеснули. Он поспешно снова опустил голову. Это был краткий миг, но Игорь его безошибочно уловил, немедленно поняв, насколько заблуждается сам и все остальные: Спартак, безусловно, имел план спасения! Он уже давно всё обдумал и решил, а сейчас просто давал выговориться соратникам, спустить, так сказать, пар, а потом поразить их собственным стратегическим гением, снова убедительно подтвердив безальтернативность своего лидерства. Спартак чего-то ждал.
В палатку, отряхивая на ходу плащ, вошёл Публипор, немедленно приковав к себе все взгляды и естественным образом прервав дискуссию.
«Вот кого он ждал, – промелькнуло в голове Суркова, получившего косвенное подтверждение своей догадке, – ну, конечно же! Как я сразу не обратил внимания. На важнейшем совещании, фактически определявшем судьбу восставших, отсутствует командир разведчиков! Это явно не случайность».
– Прошёл? – коротко осведомился у Публипора Спартак, задав, по сути, риторический вопрос, положительный ответ на который ожидал и в оном нисколько не сомневался.
– Почти до Грумента, – не сдерживая радости, сообщил пастух, – грек Леонидас определённо сказал правду – через горы есть тропа. Она не охраняется римлянами и, судя по всему, претору о ней неизвестно.
Дальше все молчали, а говорил только вождь восставших. Они снова перехитрят врага, как на Везувии, улизнув под самым носом у противника. Правда, в этот раз обходной путь слишком тяжёл, довольно длителен и, к сожалению, не ведёт в тыл римлян, потому сражение придётся отложить. Ночью, под покровом темноты, все скрытно покинут лагерь и вслед за Леонидасом отправятся в горы по узкой тропинке, выскользнув из лап Публия Вариния.
Понятный всем без исключения план обладал только одним существенным недостатком: утром, увидев пустой лагерь, претор, конечно, незамедлительно поставит всех на уши и, вскоре его люди по многочисленным следам без труда обнаружат в каком направлении ушли восставшие. Солдаты кинутся в погоню, а учитывая, что многие мятежники истощены, плюс с ними женщины и дети, – тренированные легионеры быстро догонят беглецов. К тому же до сих пор Публий Вариний принимал достаточно взвешенные решения, а потому можно не сомневаться: одновременно с погоней, претор отправит часть войск в обход, перерезав мятежникам путь. Перемещающиеся по дороге и по открытой местности солдаты, будут двигаться заметно быстрее, устанут значительно меньше, чем карабкающиеся как дикие козы гладиаторы, а потому успеют встретить их с другой стороны гор, не оставив ни единого шанса на спасение.
Только Спартак не был бы Спартаком, если не продумал всех деталей плана!
Ночью восставшие, стараясь идти максимально тихо, спешно покинули лагерь. Ничто не должно тормозить движение! Потому с собой взяли только оружие, бросив даже скудные запасы провизии. Если бегство удастся, в Грументе их накормят вдоволь, а если нет – мёртвым есть незачем.
В брошенном лагере остался лишь Публипор с разведчиками. Они всю ночь громко кричали, жгли костры, создавая видимость будничной жизни армии восставших. Суркову и Туллию, вызвавшемуся добровольцем, пришлось участвовать в самой ответственной части работы – выкапывать трупы умерших соратников и привязывать оных стоя в тех местах, где обычно располагались часовые мятежников. Тела мертвецов задеревенели, потому технически исполнить оригинальную задумку Спартака оказалось несложно, а вот с моральной точки зрения Игорю пришлось несладко. От зловонного трупного запаха и того, чего делает, Суркова несколько раз рвало, и он ни за что не смог бы выполнить задание, если бы рядом всегда не находился безэмоциональный Туллий, трудившийся с видимым или показным безразличием, подавшим пример своему гораздо более чувствительному другу. Конечно, UCU528 не испытывал никаких эмоций, перенося тела буднично, как брёвна или доски, а затем столь же прозаично прикрепляя их к столбам и ограждению лагеря, словно типичный современный дачник ремонтирующий или украшающий любимый забор на участке.
Когда рассвело, римляне не заметили ничего необычного. Все часовые восставших находились на своих постах и бдительно смотрели вокруг. Из лагеря мятежников то и дело раздавался звук горна, отдающего команды на проведение тех или иных работ. Несколько десятков человек разыграли спектакль идеально, введя противника в заблуждение и давая своим друзьям уйти максимально далеко.
День прошёл в бездействии, а в сгустившихся сумерках, разведчики развели поярче костры и покинули лагерь, уйдя в горы по тропинке, показанной Публипору греком Леонидасом. Они выиграли для Спартака более суток, чего было достаточно, чтобы римляне не успели догнать или обойти восставших.
***
Сурков метнул очередное копьё, но безуспешно: широкий скутум защитил легионера, хоть от удара тяжёлого предмета о щит боец несколько замедлил бег.
Публий Вариний обнаружил новый лагерь восставших и сейчас его солдаты штурмовали деревянный частокол. Претор не стал повторять своей ошибки, выжидая удобной ситуации, как в прошлый раз, а отдал легионерам приказ немедленно атаковать. Впрочем, одновременно солдаты Гая Торания занялись укреплением собственного лагеря римлян. Публий Вариний делал всё, как предписывали правила.
Правда, ситуация по сравнению с месячной давностью кардинально поменялась. После неожиданного бегства мятежников из казалось захлопнувшейся ловушки, претор отвёл войска к Кумам, где планировал пополнить армию добровольцами и получить необходимую для продолжения преследования рабов провизию. Однако, оказалось: бывшие когда-то независимыми полисы Великой Греции испытывают явные симпатии не к римлянам, а к мятежникам, помогая правительственным войскам крайне неохотно. Зараза вольнодумства поразила многих жителей Кум. В итоге лишь силой принудив снабдить легионеров едой и не получив новобранцев, Публий Вариний при первой же возможности направился к лагерю Спартака. Претор оказался в роли врага на земле, принадлежащей Риму много лет, а получившие римское гражданство греки, казалось, только и мечтали избавиться от его присутствия. Напротив, армия восставших непрерывно пополнялась, с окрестных ферм и из ближайших городов прибывали караваны с продовольствием. Спартака встречали, как освободителя от гнёта ненавистных римлян. Самые бедные жители бывшей Великой Греции, как и ранее самниты, охотно вливались в армию восставших, надеясь в том числе и на личное обогащение – ведь Спартак не отступал от своих правил, продолжая всю добычу делить поровну.
Публий Вариний не был простачком и наивным как Гай Клавдий Глабр, отдавая себе отчёт в происходящем и прекрасно осознавая: его силы тают, а восставших растут. Потому хотел быстрее вступить в открытый бой с мятежниками и разгромить Спартака, пока время не упущено. К сожалению римлян, претор опоздал. Когда его солдаты пошли на штурм лагеря Спартака, легионеры уже в несколько раз уступали по численности восставшим. Фактически Публий Вариний начал сражение, не имея ни единого шанса на победу. Мятежники без особого труда отбили атаку, заставив противника отступать, а затем, не давая передышки, начали преследование, сминая ряды римлян и безжалостно убивая отстающих. Не помог и спешно укреплённый Гаем Торанием лагерь. Имея значительный численный перевес и зажав врага в тиски, восставшие добились убедительной победы, уничтожив армию и второго претора, посланного против них. Сам Публий Вариний потерял коня и всех ликторов. Ему и немногим римлянам чудом удалось избежать плена, покинув поле боя и благополучно добравшись до Кум, где их, не без ожесточённых споров между собой, укрыли богатые отцы города, всё же не решившиеся публично выступить против Рима, страшившиеся возможных последствий, а как потомки Ромула и Рема умеют беспощадно наказывать, греки прекрасно помнили на примере геноцида самнитов, учинённого Луцием Корнелием Суллой не так давно, и вполне обоснованно опасались повторения незавидной участи горцев.