***
Спустя неделю Борис стоял в новом для него месте — кондитерском магазине. Яркий утренний свет залил золотом половину помещения, витрины со свежей выпечкой и пирожными, а также щурящегося Никиту. Но даже такое солнечное украшение не вызовет желание сфотографироваться в таком месте. Всё в этом магазинчике от пола до потолка вызывало желание взять то, что надо, и уйти по своим делам, хотя у широких окон по сторонам от входной двери стояло два белых, деревянных столика: один на двоих, другой на четверых. Стоит признаться, пустовали они очень часто.
Никита стоял, опёршись на стойку. На нём была белая рубашка, синие брюки и фартук цвета молочного шоколада с карманами, а на макушке расположилась такого же цвета шапочка, которая напоминала пилотку. Его взгляд был потухшим. Он смотрел в пол и ожидал ответа Бориса.
— Что я буду делать? Интересный вопрос, я даже и не знаю, что тебе ответить, — сказал Борис. — Иногда бывает так в жизни, что надо делать, а потом думать. Что-то внутри меня скреблось, тащило меня к этому. Такой импульс. Понимаешь?
— Да. Ферштейн.
— У меня было время подумать, немало времени. Одна мысль поселилась у меня в голове. Она связана с рассказом Джона об истории хинтов и унтов. Мне кажется, для любого народа великая глупость верить, что раз когда-то давно были коренные изменения, их жизнь тоже поменялась. Я не думаю, что изобретение правил остановило кровопролитие. По сути, произошло слепое возвеличивание одних — я имею в виду людей — и принижение других — хинтов или унтов, которые могут оступиться и их казнят.
Никита поднял на Бориса своё грустное лицо и ответил:
— Я понимаю, куда ты клонишь и мне очень жалко тебя, — на лице Никиты появилась лёгкая улыбка, и он продолжил, — ты же, по сути, ни в чём не виноват. Ты просто жил и забрёл куда не следовало.
Борис подошёл ближе к стойке и протянул ему кулак. Он не отреагировал сразу, но всё-таки стукнул в ответ.
— Никогда в жизни не было так круто. Я забрёл куда надо, это вы уже давно идёте не туда. Я чувствую, что должен это поменять. Зудит. Понимаешь?
Никита протяжно выдохнул и запрокинул голову, а когда опустил, к нему вернулась его довольная моська.
— Я бы не советовал, ну… даже скажу так, слишком большая сила противостоит тебе. Объединённая сеть хинтов и унтов, среди которой ты не найдёшь сторонников. Имей это в виду. Знаешь, нравишься ты мне. Тоже чувствую, что зудит. Хороший ты, однозначно хороший. Я думаю, тебе понятно, что хинт или унт думает так: «Пока я не нарушаю правила, в моей жизни всё хорошо, и ей ничего не угрожает».
— В принципе понятно. Слушай, один момент есть. Я, конечно, понимаю, что это особого смысла не имеет. Мог бы ты рассказать про жизнь Виктора?
— Не имеет? Не скажи. Был у него момент в жизни — поворотный, так сказать. Странно вышло на мой взгляд. Его отец был хозяином того самого тату салона, а мама работала воспитательницей в детском доме. Вот парочка, да? Видимо, противоположности притянулись. Я, кстати, был в её группе, но познакомились мы с Виктором не там. Так вот, однажды к ней в группу попал паренёк, одногодка Виктора, а ему уже тогда стукнуло семнадцать. Так вот, этот паренёк оказался унтом, но мама Виктора не повела его, так сказать, «по пути истинному», — он нарисовал пальцем кружок в воздухе. — Она даже упрашивала директора, чтобы его отправили обратно в деревню, из которой его привезли или какую-нибудь другую. Что-то она в нём почувствовала, видимо, что тёмные дела натворит в будущем. Ферштейн?
— Угу.
— И, как-то раз, Виктор гулял со своими родителями по парку. На пути им встретились двое, родителей накрыло куполом, а Виктора отшвырнуло за его пределы, — Никита прервался, чтобы судорожно и еле слышно вздохнуть. — Когда купол открылся, перед Борисом стоял только один из той парочки, родители и тот второй как испарились. Незнакомец тогда ему сказал: «Они нарушили правило номер два. Это неправильно, так унты не поступают».
— И тут начинается история мстителя.
— Нет. Виктор говорил, что он о мести даже не думал. Вот это за гранью моего понимания. После этого момента он начал жить правильно, слишком правильно. И в мести особого смысла не было: того унта убили через год, — Никита ухмыльнулся. — Прикинь, он сам нарушил правило.
— Да. Чья бы корова мычала. И как ты думаешь, правильно это всё?
— Правильно-неправильно, а делать надо. Я-то человек маленький и, скажу честно, трусливый. Что мне ещё остаётся? Не пойду же я против системы? Знаешь, что самое интересное? Тот, кто видит сейчас за нами наблюдает, а мы тут заговоры плетём.
— Ну-у, я не помню такого правила — не свергать систему или что-то в этом роде.
— Твоя правда, но, пожалуйста, будь осторожнее. О твоих планах ТОТ уже знает. Думаю, ты меня понял.
— Не беспокойся больше, чем нужно. Свои права я знаю и ваши тоже, — на лице Бориса появилась лучезарная улыбка.
***
— Решил вернуть билет? — сказал Виктор.
За его спиной вода растекалась по полке над камином и струилась на пол из осколков бывшей не так давно изящной вазы, разрисованной под гжель.
— Я действительно мог вас убить. Всё моё естество хотело бежать, но я понял одну вещь — очевидную вещь — я фанат жизни, верный её поклонник. Я безумно её люблю и готов ради неё на всё.
— В твоих словах есть смысл, Борис. Я прошу прощения, что вынуждаю сменить тему, мы к ней обязательно вернёмся. Что с твоим уходом? Я просто хочу знать наверняка.
— Я остаюсь, но… — юноша материализовал нож бабочку и протянул её Виктору как эстафетную палочку, — Больше никакого смертельного оружия. Он останется закрытым, навсегда.
— Хорошие новости, что ты не оставил меня на растерзание собратьев. А что ты будешь делать, если перед тобой окажется нарушитель правил? Если не исполнить наказание, вина переходит на тебя.
Борис не видел такого правила — а ещё, что нужно кого-то убивать, — но решил пока пропустить это мимо ушей.
— Давайте вернёмся к той теме, — голос Бориса дрожал от возбуждения, — Если я люблю жизнь. Да, я много чего в жизни боялся, это всё ради того, чтобы её сохранить. Я осознаю себя унтом, но других убивать не хочу и постараюсь избежать смерти сам.
— Понятно, — произнёс Виктор на выдохе и почесал затылок, — Ты не против моей помощи? Переубедить я тебя не смогу, поэтому дай хотя бы помочь.
Юноша сменил напряжённую позу на расслабленную и положил локоть на спинку дивана, но другая рука при этом подрагивала. «Я по прежнему, не верю тебе Виктор. Ты опять что-то задумал. Но сейчас лучше согласиться и посмотреть, что будет», — он думал, а вместе с тем длилось молчание.
— Ну, почему нет? Только без ваших фокусов. Договорились? Я их насквозь вижу, — соврал Борис.
— Конечно.
— Так стоп. Давайте по-другому. Я не буду манипулировать тобой, Борис. Повторите, пожалуйста.
— Хорошо, но, запомни, недоверие — страшный враг любых взаимоотношений. Я не буду манипулировать тобой, Борис. Если на этом всё, позволь мне уточнить один момент. Тот одержимый, которого ты застрелил из моего пистолета. Что с ним?
Этот вопрос выбил землю из-под ног юноши. Он почувствовал озноб и мурашки по всему телу. Такое случалось с ним только, когда он совершал великую глупость, ждал наказания или получал двойку. Его прошлые действия не вязались с теми принципами, о которых он заявил сейчас. Борис не мог понять себя, но для него было очевидно, что происходящее в данный момент имеет больший вес и нужно придерживаться определённого, правильного курса. Так он пойдёт по верному пути, но надеяться ему можно только на удачу.
— Затрудняюсь ответить. Тогда мной двигал только инстинкт выживания. И насколько я помню, тогда убеждения о любви к жизни не были сформированы у меня в голове.
— А если твой инстинкт сработает на меня, Джона, Никиту, Консуэлу, Ирину?
Каждый вопрос, словно удар по лицу арматурой. Борис отвёл глаза, молчал и сосредоточенно думал пару минут.
— Мои убеждения сформированы. Я не буду вас убивать, но и вам не дам меня убить. В этом я точно уверен. Своего мнения я не поменяю.
— Хороший выбор. Повторюсь ещё раз, я не буду тобой манипулировать и помогу тебе быть как можно дальше от смерти.
Юноша лишь покивал головой в ответ. У него на душе стало спокойнее от этих слов, но он не собирался расслабляться: теперь угроза шла и от Виктора. В любой момент, когда Борис оступится, в его сторону полетит огонь, возможно даже в спину. От всех, кто хорошо к нему относился, можно ждать перемены отношения на диаметрально противоположное.
Мастер, расстегивая рубашку, проговорил:
— Раз ты всё решил, можно…
У Бориса напряглись шея и бёдра, по лицу пробежали мурашки, а глаза широко открылись от удивления.
Виктор расстегнул рубашку до середины и отодвинул левую половину ткани в сторону. На гладкой, атлетической, бледной груди был вытатуирован чёрный круглый знак. По вертикали от верхней его части до нижней тянулся узор в форме глаза. Хрусталик не был окрашен, а зрачок представлял собой большую точку. От «век» в обе стороны, огибая дугу, отходили по четыре чёрных кружка, следующий был больше предыдущёго. А слева и справа от зрачка расположилось два не закрашенных круга, которые завершали эволюцию размеров.
— …дать тебе знак, который есть у всех хинтов и унтов. Он очень важен, я уже говорил про него. Помнишь?
— Да, помню. Это татуировка? Хотя я даже не знаю, как его иначе нанести.
— Нет. Это не тату. Их наносит бармен, ты с ним уже познакомился. Процедура безболезненная и если ты согласен я могу попросить его уделить нам время.
Борис немного подумал и согласился. Он ещё раз посмотрел на проход, мимо которого прошло три девушки в вечерних платьях. Они не обратили внимания на дыру в стене и просто прошли мимо. Юноша знал, что, увидев даже краем глаза проём в стене, хоть один человек возьмёт и заглянет внутрь. Он однозначно бы так сделал.
— Тогда пошли. Я думаю, сейчас он свободен или не сильно занят.
Бармен делал заготовки: нарезал фрукты и выкладывал лёд, когда Борис и Виктор подошли к нему.
— Сэм, всё также беспорядок на голове. Окажи, пожалуйста, услугу, этому парню нужно нанести знак.
— Нет, это у меня такой порядок, — бармен посмотрел на Бориса и добавил. — Конечно, молодой человек, я к вашим услугам, — манера говорить у него была очень весёлая и услужливая. — Ещё раз добро пожаловать в наш бар «Дар унижения». Меня все зовут Сэм, настоящее имя Ян. Сейчас я сменюсь, пожалуйста, одну минуточку.
Бармен развернулся и начал поправлять бутылки за своей спиной. Борис спросил у Виктора:
— А что происходит? Он уже забыл?
— Он же сказал, что ему нужно смениться.
— А как его сменщик…
Мимо бармена прошла девушка и принялась нарезать фрукты. Сэм быстрым шагом пошёл направо, жестом указал следовать за ним, а затем перемахнул стойку за один прыжок. Пройдя пол зала, они зашли в кухню, в ней работало всего два повара, но помещение было просторным и выглядело, как стандартная ресторанная кухня с варочными плитами в центре и столами по периметру. Затем они попали в маленькую комнату, дверь которой бармен открыл ключом. Помещение, видимо, задумывалось как склад, но в нём царило запустение. В центре стояло кресло, такие обычно можно встретить в кабинете стоматолога. Рядом с ним был столик на колёсиках, покрытый белым вафельным полотенцем, а на нём стояла маленькая бутылочка, на двести миллилитров.
— Так, прошу, присаживайтесь. Виктор уже сказал, что будет не больно, может немного пощипать. Как видите, смирительных ремней у этого кресла нет. Рубашку можете просто расстегнуть или снять полностью.
Борис присел на кресло без рубашки с мыслью, что его сейчас будут клеймить, но старался думать обо всём происходящем, как о части авантюры, в которую ввязался. Лишним этот знак точно не будет, учитывая татуировки на руках. Тем более, у круга с глазом только одна функция: Виктор говорил, что это сигнал для оповещения о смене территории, но Борис подозревал, что он нужен ещё для вызова той чёрной сферы.
— Главное расслабьтесь и не двигайтесь, хотя бы без резких движений.
Сэм ловко открыл пробку с громким звуком и размешал осадок на дне. Бутылочка была сделана из тёмного стекла, поэтому Борис разглядел только то, что жидкость там определённо была. Бармен склонился над левой частью груди юноши, но встал он с противоположной стороны. Борису казалось, что локоть Яна вот-вот стукнет его по носу, от чего тот вжался в кресло. Не понятно, почему он занял такое положение, помещение было хорошо освещено, и свет падал со всех сторон. Бармен держал горлышко бутылочки в считанных сантиметрах от грудины и пододвинул лицо поближе. Он наклонял бутылочку очень долго и очень медленно, пока на горлышке не зависла крошечная чёрная капелька. Но Сэм не стал стряхивать её, а дождался, пока она упадёт.
Капелька, попав на кожу, растеклась по порам, образуя узор из трещинок. Самое интересное началось, когда она, казалось бы, должна была израсходовать свою массу. Капелька растеклась по груди, вырисовывая полоску, — прямую линию, которая была параллельно соску. Затем из её концов разошлись ещё две полоски и вместе они образовали треугольник, вершина которого была направлена вниз. Скорость, с которой знак вырисовывался, всё нарастала. Из вершины треугольника поползли две линии, которые образовали овал, соединившись с его основанием. Затем в середине образовался круг, а в нём чёрная точка. Такой же узор в форме глаза, как на знаке Виктора. Борис внимательно наблюдал за движениями линий, сам он был расслаблен, а его живот мерно вздымался при дыхании. Ян тоже следил в оба глаза за действом, склонившись над грудью юноши уже с другой стороны. Движение прекратилось на две минуты, но бармен ничего по этому поводу не сказал и продолжил смотреть на знак. После этого у его основания, будто всплывая из-под кожи, появилось два треугольника, которые острыми концами смотрели вверх и были пусты внутри. Затем параллельно их граням проступило по три чёрных маленьких треугольника.
Похоже на этом всё закончилось, потому что Ян выпрямился и отошёл от Бориса.
— Довольно редкий случай. Треугольники встречаются примерно у пяти процентов хинтов и унтов. Обычно появляется знак в виде круга или ромба. Ну, хорошо. Чтобы появился купол, вам нужно сделать такое движение, — Ян упёр соединённые подушечки указательного и большого пальцев, разъединил их, разведя в стороны, и, опустив вниз, снова соединил, — Вот так. В случае оповещения он загорится…
— Прошу прощения, что перебиваю. Виктор уже объяснил.
— Тогда мы закончили. Знак готов к применению сразу. Никаких ограничений нет. Я имею в виду, можно: чесать, мыть и так далее.
— И это всё? Только две функции?
— Да. Только две функции. Прочие комбинации на усмотрение пользователя.
Борис снял рубашку с кресла и поспешил привести себя в тот порядок, который у него был до процедуры.
— Хорошо. Раз вы закончили, можем вернуться в зал, — сказал Виктор. — Спасибо за уделённое время.
— Всегда, пожалуйста.
— Погодите, а платить за это не нужно? Дать бармену пару симмирингов.
— Этот знак очень важен для хинтов и унтов. Это символ нашей связи, поэтому брать плату за нанесение неэтично и нецелесообразно, — объяснил Виктор.
— Спасибо, Ян.
— Не стоит благодарности. Борис, позвольте вас задержать ещё на пару минут, не было ли у вас родственницы по имени Настя? Она такая рыжая, нет, ярко-рыжая, волосы волнистые как спиральки, — Ян замолчал, задумался и показал на себе. — Вот с этой стороны у неё была прядь чёрных волос, причём прямых.
Борис закатил глаза, немного подумал, и ответил:
— У меня рыжих родственниц нет. А женщин с одной прямой прядью я вообще не встречал.
— Я думаю, вам неприятно, когда напоминают про пятно, но увидев вас, я вспомнил про неё, — Ян обратился к Виктору. — Я несколько раз видел вас вместе тут в баре.
— Честно говоря, я тоже такой дамы не припоминаю.
— Может, глаза выше её губ не поднимались? — ухмыльнулся Борис.
Виктор не обратил на это внимания.
— Когда это было? — спросил он.
— Примерно двадцать лет назад.
Борис широко раскрыл глаз и уставился ими на бармена.
— Как это двадцать? Вам и двадцати пяти не дашь.
— Я бессмертное существо, Борис. Бармен заступает на службу в этом баре навсегда, но есть одно условие, — я не могу отсюда выйти. Бар стоит, пока стоит цивилизованный мир. Бармен живёт только при этом условии.
— И сколько вам лет на самом деле?
— Я перестал считать сразу после вступления в должность. Теперь мой ветер — холодный воздух из вентиляции, моё солнце — свет прожекторов, а мои друзья — посетители и персонал бара.
— Печально.
— Не печальтесь. Я сделал этот выбор сознательно, меня никто не обманывал. В нашей жизни кто-то должен стать той шестерёнкой, без которой механизм не будет работать.
Они вышли в зал. Борис и Виктор проводили бармена до стойки и вернулись за столик, где их ждал Никита с недовольным видом, хоть и наигранным.
— Где вы шастаете? Я тут сижу в одного давлюсь.
Юноша поморщился от такого пренебрежительного отношения к происходящему. Не может же Никита быть таким равнодушным после убийства Цирюльника? Борис вспомнил, что его-то не было рядом в тот момент. Видимо, он скрылся, когда услышал тяжёлые шаги.
Борис серьёзно смотрел на Никиту, не отводя глаз, пока садился за стол.
— Что такое, Боря? Я сказал, что-то не то? Если так, то извини. Только перестань на меня так смотреть — дыру прожжешь.
Юноша покосился на мастера и сказал:
— Что у нас дальше по плану, Виктор?
— Все дела сделаны, можно наконец-то отдохнуть. Давайте пить.
Борис благодарил судьбу, что он не предложил, что-нибудь съесть. Кусок в горло не полезет, но вот нервы успокоить не помешало бы.
Виктор несколько секунд смотрел на бармена, а затем перевел взгляд на Бориса и сказал:
— Думаю, тебе понравиться. Это особая вещь.
— Неужели кувшин? Не рано ли? — спросил Никита.
— Вечер сегодня слишком насыщенный, лишним не будет.
Пока они перекидывались немногочисленными фразами, к столу подошла официантка, которая в прошлый раз принесла глубокие тарелки. Она поставила на стол гладкий бежевый глиняный кувшин и три пивные кружки. Она уточнила, не желают ли они чего-нибудь ещё, и, услышав отказ, завела прядь длинных рыжих волос за ухо и вернулась к барной стойке. Борис наклонился вперёд и почувствовал запах тёмного пива. Никита потянулся к кувшину, но Виктор остановил его жестом и сказал:
— Пусть Борис сначала нальёт. Это же его первый раз.
Никита развёл руками и пододвинул кружку вперёд со словами:
— Пусть тогда всем нальёт.
Виктор указал подмастерью, чтобы он начинал. Он налил сначала себе, как положено, держал кружку под углом. Жидкость из кувшина полилась жёлтая, как обычное светлое пиво, только сильно разбавленное. Борис налил Никите и Виктору.
— Давай смелее. Расскажешь как тебе, — сказал Никита.
Юноша взял кружку, понюхал и сразу поставил её обратно.
— Это что разбавленное пиво или что? Так меньше эмоций получаешь или их проще контролировать, если не напиваться в сопли?
— Всё гораздо интереснее, — сказал Виктор. — Не робей, ничего страшного не произойдёт.
Борис сделал глоток и почувствовал вкус обычного цитрусового лимонада.
— Ну, и? Как на вкус? — спросил Никита.
— Лимонад со вкусом лимона, апельсина, что-то в этом роде.
Виктор и Никита переглянулись и сказали одновременно:
— Это значит, что ты ещё не настоящий унт.
Они похватали свои кружки и громко чокнулись. Жидкость начала темнеть, когда их губы коснулись её, казалось, что это кровь вытекает из ртов и расползается чёрным комком. Они осушили свои кружки одним махом и сильно изменились внешне. Виктор стал необычно весел, на его лице появились эмоции — не те фальшивки, которые он имитировал, — а настоящие, живые. Его голова покачивалась в ритм музыке, он улыбался и периодически выдыхал воздух из ноздрей.
— Этот кувшин выбирает можно тебе пить или нет, я бы даже сказал, он решает нужно тебе это или нет, — сказал Никита, но его голос и выражение лица не были такими захмелевшими, — Мы его называем «Кувшин доверия», потому что он единственный кому можно довериться на все сто. Артефакт, всем артефактам артефакт. Он ещё решает, что ты будешь пить и насколько сильно ты должен захмелеть. Вот видишь Виктора…
Туловище татуировщика уже к тому моменту начало качаться вместе с головой. Никита разлил по кружкам жёлтый напиток и продолжил:
— Как думаешь, ему хватит?
— Я думаю, он ведёт себя необычно. Ладно, поехали. Выпьем за упокой?
— Кого?
— Цирюльника.
— А когда он… когда его?
— Вон там, — Борис кивнул головой вправо, — примерно час назад. Все присутствующие и Виктор тоже.
— За упокой, — Никита поднял кружку вверх. Его лицо помрачнело.
Борис и Виктор тоже подняли кружки, только молча. Юноша уже хотел выпить, когда Никита указал на татуировщика. Он допивал половину кружки, а жидкость в ней так и не окрасилась.
— Вот видишь. Идеальный контроль, — Никита взял кружку Виктора и понюхал. — Он выпил обычный мультифруктовый сок.
Мастер отобрал кружку, допил до дна и ударом об стол поставил её на место. Покачивая подбородком, он посмотрел в одну сторону, а затем в другую.
— А почему мне нельзя? Я ж совершеннолетний.
— Так дело не в этом. Кувшин понимает, какая эмоциональная разрядка тебе нужна и даёт тебе её. Вот у Виктора полный абзац, поэтому кувшин дал ему без вреда погрузиться в эмоции. А тебе это не нужно. Ферштейн?
Виктор начал стучать пальцами по столу в такт музыке и иногда заглядывать в свою кружку.
— Да, ферштейн.
— Слушай, у нас же знакомство, — Никита пододвинулся ближе и стал говорить на полтона ниже. — Мне не хочется, чтобы ты принял меня за весёлого собутыльника. Я расскажу про себя то, что ты должен знать.
Борис кивнул. Ему не нравилось, что на него дышат перегаром, но решил потерпеть.
— С Виктором мы давно знакомы, я горжусь таким другом: у него есть всё лучшее, чего нет у меня. Своего учителя я потерял, когда ночью на нас напали одержимые лет пятнадцать назад, не помню точно. Я не боец, что тогда, что сейчас. Мне повезло, что рядом со мной есть Виктор, без него я на улицу ночью не выйду.
Борис рассказал свою историю знакомства с Виктором, ничего не утаивая, и под конец добавил:
— Мне не помешало бы выпить. И дайкири мой унесли.
Никита кивнул и отодвинулся от него.
Борис мог заказать ещё коктейль или даже несколько, чтобы упиться и забыться хотя бы до следующего утра. Всё равно Виктор пьян и не станет его порицать, но юноше не хотелось. Ему нужна была свежая голова, чтобы обдумать, что делать дальше. Казалось, что именно в этот день его жизнь разделилась на до и после. Даже выпускной в школе, если сильно напрячь мозг и найти сакральный смысл этого праздника, не был началом пути во взрослую жизнь. Теперь Борис оказался действительно в тупиковом положении, а поиск выхода из неприятностей — правильное и достойное занятие. Ни это ли значит быть взрослым?
Остаток вечера юноша так и просидел, уставившись в свою кружку. Никита не трогал его, молча потягивал свой напиток и следил за Виктором, который пустился в пляс на отведённом для этого возвышении сцены. Борис был наедине со своими горькими мыслями и сладким лимонадом.
“Величайшая уловка дьявола состоит в том, чтобы убедить вас, что его не существует”
Шарль Бодлер «Парижский сплин»