Свой день Никита встречал в маленькой квартирке, примерно двадцать квадратов, такие называют студиями — это когда до кухонного стола или плиты можно достать ногой, лёжа на кровати. После пробуждения Никита долго лежал на постельном белье не первой свежести, листая ленту с новостями в телефоне и проверяя сообщения в многочисленных социальных сетях. Слева от кровати стоял компьютерный стол, если быть точным, это был обычный стол, на котором стоял персональный компьютер. Его окружили стаканы, кружки, двухлитровые бутылки колы, полулитровые с коньяком на донышке и две пустые водочные чекушки. На поверхности стола за пределами клавиатуры комками скопилась пыль. Изюминкой беспорядка были всевозможные обёртки, бумажки, плёнки, тюбики и салфетки. Никита складировал стопкой рядом со столом коробки от пицц, которые вот-вот сравняются с ним по высоте. В раковине отмачивались третий день две кастрюли и одна сковородка. Поверхность кухонного стола была щедро сдобрена хлебными крошками, сахаром, оранжевыми каплями засохшего жира и раскрытыми пакетами и банками, которые не были поставлены на своё место.
Никита, огорчённо вздыхая, перекатился и уселся на край кровати. По его лицу было ясно, что прошедших часов сна ему недостаточно. Он сладко зевнул, потирая глаза, натянул старые, тряпичные тапочки коричневого цвета и, шаркая по пыльному линолеуму, направился в ванную. Ноги безразлично ступали по островкам грязи, которая налипла на разлитую колу. Никита почистил зубы. Брился он обычно, только если щетина вырастала слишком буйно, в этот раз обошёлся без бритья. После выхода из ванной переоделся в рабочую одежду: белая рубашка с коротким рукавом и синие брюки. Синий и белый были цветами его кондитерской. В качестве обуви он выбрал чёрные ботинки, которые прикрывали щиколотку и в отличие от других пар туфель выглядели наиболее опрятно. Обувался он, стоя с использованием длинной ложечки для обуви. Чёрные ботинки Никита выбрал ещё потому, что на улице застоялась ранняя весна и на улице царила слякоть. Накинув чёрное пальто в пол, он вышел из квартиры.
Кондитерский магазин находился неподалёку от квартиры, в десяти минутах пешком. Вышел Никита из дома в девять утра, когда на улицах спадала основная масса людей, спешащих на работу. Магазинчик начинал работать с десяти, поэтому у нашего незадачливого кондитера было мало времени, чтобы подготовиться к открытию. Так проходил каждый день, поэтому Никиту недостаток времени не смущал. С утра поток клиентов не был таким большим, и он ожидал основного наплыва как раз к обеду. Но за двадцать минут до полудня к нему зашёл юноша — завсегдатай этого заведения. На нём были графитовые брюки и белая рубашка. На причёске ёжик растекалось красное пятно в окружении светлых волос. Лицо его было бледным и бесстрастным.
— О! Доброе утро, Борис, каким ветром занесло? Опять за халвой?
— Опять за халвой, — голос юноши звучал безразлично. Он просто доносил информацию и эмоционально её не подкреплял.
— Я не устану это говорить, но ты прямо копия Виктор. Он из тебя вылепил такого же чудика с лицом кирпичом. Только без обид. Ферштейн?
— Я сам от этого не в восторге.
— И что вы едите такого, что у вас только мышцы растут? Я-то помню, каким ты дрыщём был. Со мной не поделитесь секретами? — поинтересовался Никита и похлопал себя по выпирающему животу, — А-то мне тоже бы не помешало.
— Мы тренируемся много: отжимания…
— Не-не-не, это не про нас. Ешь ты что такого?
— Ем, как и все. Как обычно, ничего особо не поменялось.
— Я тоже как все, но пока мышцами не оброс. Может унта нашёл, который как пластический хирург? Раз-раз, — Никита раскатисто махнул рукой слева на право, — и ты такой вот…водолаз.
— Да, именно водолаз. Сам бы хотел к такому обратиться, а не вкалывать. Но жизнь унта такова — правила и работа. Даже если это работа над собой.
— Татушки новые есть?
Борис подвернул правый рукав до локтя. С дула Беретты кокетливо свисали серебристые наручники. Неподалёку на внешней стороне предплечья задрал своё дуло электрошоковый пистолет.
— Он добавил рогатку и красиво раскидал вокруг неё камушки здесь, не знаю, как эту часть обозвать, — ребро предплечья, наверное. И тут прям зеркально от Беретты две обоймы. Виктор уговорил сделать; говорит, что лишними не будут. Стоит признаться, красиво получилось, чем-то напоминает бабочку.
— Рогатку сам бил?
— Конечно. Тоже нашёл сапожника без сапог, — проговорил Борис безучастно. На его лице ещё год назад могла расцвести улыбка, но нет, лишь пустота.
— Да никто не сомневался, что ты профессионал. Просто взгляни на меня. По мне сразу видно, что я хозяин кондитерской. А таких разукрашенных как ты каждый второй, — сказал Никита и закивал с глупым выражением лица, будто ожидал подтверждения.
— Ладно, пора возвращаться. Халва как обычно.
Никита развёл руками, поджал губы и направился к витрине у стены. За стеклом с еле заметными пятнышками белого налёта, на верхней полке располагались украшенные клубникой кусочки торта с белым кремом и стекающему по нему шоколадному ганашу, песочные корзинки с утопающими в них черникой и малиной, чизкейки с шоколадом и чизкейки «Нью-Йорк» — самые ходовые и чаще идут в комплекте с кофе на вынос. На полке ниже царство эклеров, их помадки были разных цветов: от обычного шоколада до «зелёной лужайки» с ягодами. Соседство с ними делили макаруны разнообразных цветов, они лежали красиво рядами в одной коробочке. Ниже расположились кусочки тортов на любой вкус: со светло-фиолетовым кремом и чёрной смородиной, из шоколадных коржей с прослойками заварного крема и стружками белого и чёрного шоколада, с кусочками желе в масляном креме между бисквитами. Далее шли пирожные «Картошка» и пончики с глазурью белого цвета с разноцветными шариками посыпки, занимающей практически всю поверхность. Пончики отличались только глазурью, рядом с белыми лежали розовые без обсыпки, после бирюзовые с ореховой присыпкой, с молочным шоколадом и белыми полосками, бежевые со стружкой миндаля. На самой нижней полке лежали пахлава, щербет, чак-чак и халва шоколадная, арахисовая, с зёрнышками мака. Никита достал приличный кусок подсолнечной, которая была ближе к стенке витрины, и упаковал в бумажный пакетик.
— Прошу, свежая, ну, или почти. Точно не помню.
— Продавец из вас так себе.
Борис чувствовал внутри себя пустоту, во всех смыслах этого слова, она стала обыденностью и не отступала ни на секунду. Если вспомнить его тренировки с материализацией предметов из татуировок на куске сала, то у него были перерывы между коротким ощущением полости внутри. Сейчас если он и шутил, то делал это не от всей души и не смеялся. Его мозг просто понимал, что это может быть смешно и выдавал шутку. Чувства и эмоции Борис перестал испытывать поздней осенью. Это, конечно же, не произошло в одночасье, процесс был затяжной и завершился лишь в начале декабря. Для бабушки он пытался выдавливать из себя эмоции или изображать их по примеру Виктора, но очевидно, что она заподозрила неладное.
— Когда общаешься со своим, так сказать, человеком, говоришь то, что думаешь. Поэтому могу принять такую честность за плюс.
— А с людьми ты такой же честный? Они же для нас больше чем просто свои, — Борис никакого ехидства в эти слова не закладывал, но показать он это мог только поднятым вверх большим пальцем.
— Эх, хорошо, что мы придумали этот знак. А-то после этих слов, да ещё и твоим холодным голосом, я даже немного напрягся.
— Ну, не увиливай. Мне же нужно учиться.
— Ты же знаешь, что унта или хинта деньги не особо волнуют. Мы не будем жертвовать здоровьем людей ради выручки, поэтому такие пищевики как я усердно следят за свежестью продукции.
— И на этом всё? Может надо ещё зачем-нибудь последить?
— Ой, не надо. Вот не хватало мне ещё от тебя нравоучений, — в голосе Никиты читалось недовольство, а ещё несерьёзность. — Тоже мне Виктор два ноль. Я делаю как нужно, а как не нужно не делаю. Не нравиться, можешь вызвать меня на поединок и если победишь, в чём я сильно сомневаюсь, тогда будешь наводить тут свои порядки.
— Ну да, в моей победе над тобой я тоже сомневаюсь, — сказал Борис и окинул взглядом магазинчик. — Хотя местечко знатное, можно в будущем попытать удачу.
— Ты это дело брось. Решил ещё и вторым Аристократом стать? Что ж ты меня не копируешь? Я ведь не плохой унт. И палец не забывай поднимать.
Борис промолчал.
— Ладно. Что там с Ириной, всё по-прежнему?
— Слишком. Как увидит меня, проходит мимо совсем близко, но при этом молчит, даже не здоровается. Причем заходит постоянно с разных сторон, — сказал Борис и нарисовал квадрат вокруг свёртка с халвой, — то спереди пройдёт, то сзади, то по бокам. Может это ритуал, какой?
— Ни у хинтов, ни у унтов нет таких ритуалов. Мы это обсуждали много раз и про это я уже говорил тебе то же самое. Причина должна быть в другом.
— Последний раз, когда я мог с ней пообщаться был летом при первой встрече. Тогда одержимые ворвались в салон Консуэлы, — Борис увидел, как посветлели глаза Никиты на последнем слове, — Один из них поранил её ногу. Виктор в тот раз затянул бой, понятно для чего — просто часть тренировки. Может она из-за этого точит зуб на меня или на Виктора, хотя нет, скорее на меня.
— Да, обижать женщину — это самое глупое дело. Она же не успокоится пока ты не пожалеешь об этом, причём пожалеешь сполна. Я бы даже сказал, пока не завоешь.
Неподвластное страху сознание юноши пыталось найти объяснение поведению Ирины. Даже был вариант, что он ей симпатичен, и она так хочет привлечь его внимание. Но Борис, хоть и лишённый чувства стеснения, не решился спросить Ирину напрямую: она ведь может соврать. Лучше придерживаться тактики невмешательства и тотального безразличия. Рано или поздно она сама выдаст себя.
— Я воспитан женщиной, которую глубоко уважаю. Если я и обижу женщину, то не нарочно. Ладно, мне пора возвращаться. Хорошей торговли.
Борис забрал пакетик с халвой и поднял левую руку вверх, направляясь к выходу.
— И тебе побольше чистых добряков под иглой.
— Хотя нет, погоди, — разворачиваясь на пятках, сказал Борис и достал из кармана телефон, — Вот смотри, у тату-салона тысячи положительных отзывов до моего прихода туда. А вот мой последний, единственный отрицательный. Говорит, что ему было больно.
— Пустой разговор. Виктор опытнее тебя, он умело собирает осколки человеческих душ и соскребает с них безин. Не переживай, когда-нибудь научишься. Всё давай, хотел свалить, так проваливай.
Борис мог чётко ответить на вопрос — почему он остался в мире унтов. Во-первых, он заявил, что является фанатом жизни, а после этих слов ему нельзя перетягивать одеяло только на себя. Если он должен жить, значит, это относится ко всем остальным. Конечно же, Борис не может спасти абсолютно всех, но ему по силам найти способ прекратить бойню в своём новом окружении, которое, несомненно, заблуждается. Во-вторых, Виктор держит своё слово и не предпринял ни одной попытки манипулировать своим подмастерьем. Юноша однозначно заметил бы желание обмануть его, учитывая то, что он по-прежнему был на стороже и не думал расслабляться. Состояние постоянной подозрительности, сосредоточенной прозорливости стало его частью, он и шага не мог ступить, пока не проанализирует действия мастера. В-третьих, Виктор объяснил, как можно избежать участия в наказаниях тех, кто преступил правила. Но стоит заметить, он ни разу не упомянул Никиту, который, как казалось Борису, тоже не желает в них участвовать. Хотя подтверждения своей догадке он найти не смог, потому что казнь Цирюльника была последней на его памяти.
Пока Борис был в магазинчике Никиты, Виктор и Консуэла вели, как обычно, жаркий диалог.
— Почему нельзя?! — гневалась Консуэла. — Все нас поддержат. Он нарушает правила — это очевидно!
— Твоё расследование не дало плодов. Нам нужны доказательства.
— Вот не надо. За год я смогла наскрести немало.
— Но это нам не пригодится.
— Что ты такой душный, Виктор? Про детективы никогда не слышал? Маленькая ниточка всегда ведёт к большой разгадке.
— Разгадка нам уже известна, да она всем известна. Но Тот, кто видит его не карает, значит он невиновен, и всё это просто наши домыслы. Нужны железобетонные доказательства его вины, иначе поддержать я тебя не смогу.
— Что ты за мужик-то такой, если риск не уважаешь?
Виктор откинулся на спинку дивана и уставился в потолок. Он молчал, а Консуэла хотела разомкнуть напомаженные розовые пухлые губки, чтобы вернуть его в разговор.
— Да-да, ты права. Но я унт, и моего уважения хватает только на правила.
— Эх, какой поэт! Сейчас растаю. Раз тебя не устраивает, что мне удалось раскопать. Что я должна такого найти, чтобы и тебя устроило и… хотя если тебя устроит, то остальных и подавно устроит.
— Видео, фото, свидетелей. Не нужно ходить по его следам, нужно идти перед ним.
— Витя, не думай, что ты самый умный. Я следила за ним, посылала малышей. Он осторожный как кошка, его так просто за руку не поймаешь.
— У меня есть идея на этот счёт. Я сегодня послал к нему гонцов. Он однозначно заинтересуется моим предложением.
Консуэла поджала губы, на её лице читалось одобрение.
— О, Витя, беру свои слова обратно. Вызываешь его на честный поединок? Нет унта — нет проблемы?
— Не мой метод. Если верить нашим предположениям, Аристократ берёт измором, а потом в поединке отбирает территорию. Надо тоже взять его измором.
— Зная тебя, ты не будешь действовать в лоб. Приберёг для него что-то изощрённое? — Консуэла засияла улыбкой истинной радости.
— Можно и так сказать. Нам нужно, чтобы он выложил всё плохое, что в нём накопилось. А его осторожная натура просто так это не сделает, поэтому рядом должен быть сосуд, который он наполнит своей скверной.
— Виктор, я беру свои слова обратно, о том, что я взяла слова обратно. Рисковать другими мерзко.
— Он ничем не рискует. Ты же сама говорила, что Аристократ им заинтересовался, вот я и передам ему объект его интереса. Для Бориса это время не пройдёт зря. Для него это шанс распробовать жизнь унта.
— Распробовать жизнь раба на службе у Аристократа. Он и так от нас не в восторге. Хочешь его ещё сильнее напугать?
— Быть унтом — это следовать правилам. Там он поймёт насколько это важно.
— Да, ты прав, об этом я не подумала.
Зазвенел колокольчик и в салон вошёл Борис, в руке с расстегнутым рукавом он держал пакетик с халвой. Юноша привлёк внимание собеседников. Консуэла подскочила к нему с тёплой улыбкой и поспешила его обнять.
— Приветик, Боря! Рада видеть.
Он приобнял её не крепко рукой с пакетиком, так для галочки. Она, как и всегда, была неестественно горяча, и от неё пахло лестными ягодами.
— Тоже рад. По лицу не видно, но я рад.
Борис старался не врать, когда проговаривал вслух, что у него на душе. Но это не были те чувства, к которым он привык. Скорее включалась имитация — сознание замещало их образы. Оно просто привыкло реагировать определённым образом на ситуации, поэтому давало соответствующие команды атрофирующимся центрам чувств в мозгу Бориса.
— Как твои дела? Одежда не натирает? Если хочешь, могу перешить.
— Всё здорово и с одеждой тоже. Я был у Никиты, — после последней фразы лицо Консуэлы резко искривилось, — весело поболтали. Он много чего интересного рассказал об унтах.
— Боря, заходи к нам. Я тоже много чего знаю о хинтах и унтах. Заходи без повода.
— Да, конечно. Нужно зайти. Сами понимаете, дела — у меня обучение в самом разгаре.
Ему хотелось зайти в гости, особенно когда его зовут, но там ведь будет Ирина, а лишний контакт с ней противоречил его тактике. В конце концов, он же не сказал, когда именно собирается их посетить, а следовательно не соврал.
— Ищи время и приходи. Ладно?
Он кивнул.
— Хорошо, я вынуждена вас оставить, мальчики, — Консуэла послала воздушный поцелуй между Борисом и Виктором, а затем удалилась.
Борис положил на кофейный столик перед татуировщиком пакетик с халвой и сказал:
— Вот прошу, как обычно, ваша еженедельная халва.
— Спасибо, Борис. Присаживайся, нам нужно обсудить с тобой одно дело. Тебе известно, кто такой Аристократ, но ты его ни разу не видел, насколько мне известно.
Юноша подумал, глядя на потолок, а затем ответил:
— Ни разу не видел. Честно говоря, интересно, как он выглядит.
— Тебе нужно будет познать мир унтов гораздо глубже, не ограничиваясь только моим салоном. Я решил, что передам тебя на временное попечение Аристократу.
Борис перевёл взгляд в сторону. Он молчал, сфокусировавшись на одной точке, а Виктор терпеливо ждал ответа.
— Лишним не будет. Он теперь будет за меня отвечать?
— Ответственность по-прежнему лежит на мне. Поэтому, прошу, будь осторожнее.
— По-другому не бывает. Можно не говорить это каждый раз, я помню.
— Хорошо. Я только что направил к нему гонцов. Когда придёт ответ, тогда и начнёшь, а может, и нет — он имеет право отказать.
— Вы без меня справитесь, тут и сомневаться не приходится. Далеко находятся его владения?
Виктор развернул пакет и заглянул в него лицом, совершенно незаинтересованным в сладостях, пару раз встряхнул, и только потом ответил:
— От твоего дома дальше, чем до моего салона, примерно раза в два, и ещё в противоположную сторону. Там самая ближайшая точка.
Борису, который сменил множество работ, известно не понаслышке, каково это перестраивать налаженный распорядок дня: вставать по утрам в непривычное время, идти в другую сторону, переучиваться и выслушивать новые нравоучения. Ещё важно, чтобы первое время очередное начальство чаще улыбалось новичку. В его памяти хорошо отпечатались все эти улыбки, которые появлялись как по нажатию кнопки и так же быстро исчезали. Пропадали они, к слову, постепенно, чем дольше работаешь, тем больше слышишь вместо одобрения упрёки и строгость. Он помнил всё, что чувствовал в те годы и не хотел, чтобы это повторилось, но ему было интересно, как он отреагирует на подобное отношение, будучи бесчувственным.
— У меня всё ещё плохо получается доставать безин из людей. Как думаете, практика у Аристократа поможет мне в этом деле?
— Тебе поможет любая практика. Что было твоей основной ошибкой? — сказал Виктор встал перед Борисом, заложив руки за спину.
— Я пропускал их чувства через себя. Если это было что-то смешное, мне хотелось смеяться, а если это было что-то грустное — то плакать.
— И на прошлом сеансе ты заржал во весь голос, когда набивал глаза на затылке того парня.
— А вам спасибо, что стукнули.
— Если бы я не стукнул, ты бы стал одержимым. Тем более, это помогло успокоить того парня.
— Вот я и говорю спасибо.
Со стороны могло показаться, что эти двое находятся под действием седативных препаратов. Учитывая содержание разговора, нельзя было общаться так спокойно и равнодушно.
— Ты должен пропускать через себя накопившиеся в человеке чувства и эмоции, но они должны огибать твои ещё не остывшие рецепторы. Попробуй не проявлять эмпатию в такие моменты. Люди для нас важны, но нужно относиться к ним равнодушно, пока собираешь безин, потому что так ты делаешь им лучше.
— Да я как-то и не проникаюсь людьми больше чем нужно. Зачем лезть кому-то без мыла в… — сказал Борис, а затем поднял и опустил оттопыренный вверх указательный палец.
— Ты не можешь не сопереживать людям из-за инстинктов и воспитания. Это происходит на автомате, потому что люди существа социальные, а унты жили с людьми. Собаки тоже жили вместе с людьми и поэтому подвержены их влиянию.
Виктор открыл рот, изображая зевок. Рефлекс Бориса не заставил себя долго ждать, и он зевнул в ответ.
— Видишь, то же самое сделала бы собака. Мы связаны с людьми, но мы не сажаем их на поводок, не дрессируем и не чешем за ушком. Мы просто соскребаем излишки, сливаем их как сливки и выпускаем наших любимцев на волю.
— Ну да, ловко придумано. Люди живут, как хотят, даже не подозревая, что с них «выдаивают» излишки чувств. И самое классное, что их жизнь никак не надо устраивать, они сами разберутся, что им от этой жизни нужно.
— Хорошо, — сказал Виктор и взял пакетик с халвой, — скоро должна прийти молодая девушка, хочет тату на спине. Подготовь место.
Он, держа пакетик перед собой в обеих руках, направился в свою комнату.
— Я тоже, в принципе, не причиняю забот, и пользы от меня не меньше, — сказал сладкий голос змейки, которая выползла на плечо Бориса.
Юноша погладил её средним пальцем по головке со словами:
— Да вы сама скромность, и эмоции с вас сцеживать не нужно.
Борис хлопнул себя по коленям, поднялся и направился в кабинет.
***
— Он меня за дурака держит или сам тупой? — сказал сухим тоном коротко стриженный мужчина, отшвыривая чёрного как кусок угля воробья с такой силой, что бедняга даже не смог двинуться, а размазался кляксой по стенке, обратился дымом и улетел в неизвестном направлении.
Мужчина был одет в белую рубашку поло, бежевые штаны и тёмно-коричневые туфли, на левом запястье позолоченные дорогие часы, а на воротнике висели солнцезащитные очки авиаторы. Внешне атлетического телосложения, высокий, широкоплечий, тёмно-коричневый цвет волос, глаза карие, небольшой прямой нос и слегка выпирающая по бокам челюсть. Он прогуливался по складу своего небольшого супермаркета, который располагался в отдельном здании во дворе многоквартирных домов. Воздух там сухой, но прохладный, пахло пластиком, овощами и специями. Спокойное лицо мужчины сохраняло хладнокровное оцепенение, но телодвижения были резкими и всё наращивали темп.
— Олег Александрович, можно вас? — обратилась к нему с другого конца склада женщина слегка за сорок, одетая в красный жилет униформы.
Олег остановился и повернулся к ней. Женщина пару секунд стояла на месте, но, в конце концов, двинулась к нему.
— Нам персонала не хватает. Бегаем от полок к кассе как угорелые, — сказала она, поправляя русые кудряшки на затылке.
— Ажиотаж скоро спадёт, впереди лето, отпуска. Народ разъедется и отдохнёте.
— Так пока он разъедется, мы в пыль сотрёмся.
— Вы же понимаете, что нанять унта не так-то просто, а блудные мне пока не попадалось. Есть у вас на примете блудные?
— Нет, — сказала приглушенным голосом женщина, которая осознала, насколько безнадёжна её просьба. — Может, что-то можно придумать?
Олег повернулся всем телом налево и подумал о том, что сбор безина не сократится от недостатка персонала, но уставать работники будут сильнее — а там где тонко, там и рвётся. Он понимал, что этим унтам некуда деваться, потому что работать они хотят только в этом магазине. В любом случае, нужно исключить любые попытки объединения и вызова его на честный поединок. Олег думал, как обычно, примерно три минуты, и в первую очередь о своей выгоде, а его подчинённая терпеливо дожидалась ответа. Перебирая варианты, хозяин магазина решил зародить надежду, пусть и краткосрочную, в сердцах подчинённых и выиграть время.
— Задачка непростая, дай мне время подумать. Я обязательно её решу.
Женщина огорчённо опустила глаза, кивнула и удалилась в торговый зал.
Олег старался не употреблять, как он их сам называл, слова неуверенности и слабости: «затрудняюсь ответить», «не знаю», «может быть», «возможно», «наверное» и т. д. Он прекрасно понимал, что работники его недолюбливают — за что его любить, если у одних он отобрал территорию, а унтам без территории не доплачивает, — но запугивать их тоже глупое решение. Олег понимал, что в его руках мир, который нужно холить и лелеять, хотя подчинённым не обязательно знать всё, тем более тёмные стороны своего хозяина. Они-то как раз занимали большую часть его размышлений. Олег ломал голову, как заполучить новые территории, забирать больше и отдавать сотрудникам меньше, расширять свои заведения без ущерба для себя, совершенно не думая о других. Порой эти размышления приводили его к безумным идеям, которые граничили со всеми известными законами и уж точно не могли придти в заурядную голову.
Он продолжил прогуливаться по складу, обдумывая просьбу Виктора. Слишком очевидно, что к нему подсылают шпиона, даже если Борис пока этого не осознаёт. Тогда в баре Олег хотел зародить зерно сомнения в душе молодого унта, и начать разлагать дело Виктора через блудного, от которого татуировщик не может избавиться. Но сейчас в планы нужно вносить коррективы, поскольку вторая беседа должна была состояться после посвящения во все тонкости магии унтов. Предполагалось, что Борис к тому моменту будет знать и уметь всё, что знает и умеет Виктор. Лучше не отказываться от просьбы, учитывая то, что татуировщик знает о содержании их разговора в туалете бара. Для понимания какой именно стратегии придерживаться — а их Олег выстроил на каждый из возможных вариантов уже немало, — ему нужно узнать непосредственно от Бориса, что именно тот умеет.
***