***
— Эх, какой же невыносимый этот Виктор. Душный мужчина, — сказала Консуэла после того, как зашла в своё ателье.
Ирина тем временем приводила дела в порядок и уже хотела отправиться на встречу. На ней были только спортивные чёрные туфли, обтягивающие джинсы и белый джемпер.
— Что опять он натворил? — Ирина облокотилась на стойку и приготовилась выслушать всё негодование хозяйки ателье.
Консуэла присела на диванчик для посетителей и продолжила:
— Я хотела до него достучатся, объяснить, что пора уже действовать, а он всё талдычит про доказательства, которых нам прям очень сильно не хватает.
— Может в этом есть смысл, всегда хорошо перестраховаться.
— Вот Боря хороший, но он бунтарь, хоть и скрывает это, даже от самого себя. Представляешь?! Эх, не к тому он попал, со мной он бы раскрылся, а с правильным Виктором он рано или поздно свернёт с этого истинного пути. Помяни моё слово. Тут надо клин клином вышибать, а не тушить огонь бензином.
— Ваш огонь заберёт весь воздух и его пожар не разгорится. Я уловила вашу мысль?
Консуэла довольно кивнула.
— В том-то и дело, что в такой ситуации не нужно быть правильным. Если Аристократ нарушает правила, почему нам нельзя? Все об этом болтают, всё про его тёмные дела знают, а ему этого недостаточно.
— Что вы предлагаете?
— Во-первых, если ты собралась идти в этом, я бы посоветовала подняться наверх и надеть кожаную курточку кофейного цвета, ту, на которой заклёпки.
— Да, в этом что-то есть. Я подумывала, не надеть ли мне пальто. На улице прохладно?
— Во-вторых, надо сильно и больно дать Аристократу по рукам. Заставить раскаяться и вернуть территорию владельцам.
— Но наказаниями ведает ТОТ, если он не даёт нам знаков, тогда и любые наказания бессмысленны. Может опросить его окружение? Им наверняка есть, что сказать.
— Нет. Это привлечёт его внимание.
— А если ненавязчиво загнать их в словесную ловушку? Так они всё выдадут и даже ничего не заметят.
Консуэла кинула на стол пять предметов, которые с металлическим лязгом ударились о стекло. Это были расплавленные серебристые диски, из которых местами торчали иглы или их подобие. Консуэла обвела каждый из них по кругу. Её грудь вздымалась всё активнее, пока она смотрела на металлические пластинки и, с надрывом вдохнув, продолжила:
— Он очень осторожный. Не знаю как, но ближе десяти метров к нему не подойти. Даже если объект крошечный, эта скотина его вычисляет. Видит на все триста шестьдесят, без слепых зон. Если он об этом позаботился, то о подчинённых подавно
— И что он мог с ними сделать? На ум приходят только татуировки Жирафа. Но к нему на сеанс унта вилами не загонишь.
— Аристократ не только осторожен, но и умён, да и ресурсов у него немало. Я думаю, он подпольно разрабатывает новые методы влияния, — Консуэла опять указала на металлические диски, — Моих малышей ведь не берёт огонь, а большая часть из них расплавилась и растеклась по асфальту.
— Может это иллюзия, как у Джона? Малыши, наверняка, сейчас где-то взаперти.
— Ирина, девочка моя, осознай прямо сейчас масштаб угрозы. Я чувствовала их боль и смерть; они прорвались, я чуть не потеряла контроль.
— Да, простите, всё поняла, — Ирина виновато опустила глаза. — Что мы будем делать?
— Мы отправим к нему Бориса. Мальчику будет нелегко, поэтому поддерживай его, не жалея сил.
Глаза Ирины широко открылись, горло сжалось так, что она схватилась за него, колени задрожали и чуть не подогнулись.
— П-правда?
Консуэла ехидно улыбнулась и сказала:
— Деточка, а что это ты так напряглась?
— Я не…что вы…н-нет, — челюсть Ирины дрожала, а лицо залило краской.
— А ну, перестань! — сказала Консуэла строго.
Ирина вмиг успокоилась и встала, расправив плечи.
— Вольно, — со смешком в голосе сказала Консуэла и продолжила обычным тоном. — Ладно, не буду лезть в твои дела, — хитро улыбнулась и игриво сказала, — если будет нужен совет, обращайся.
Ирина увела взгляд в сторону, безуспешно стараясь найти часы.
— Я уже… мне пора. Подруги ждут. Можно я пойду?
Консуэла, не прекращая улыбаться, изящно показала ладонью на дверь.
***
Нос Бориса заполнил едкий запах нашатыря, он распахнул глаза и с хрипом втянул воздух как утопающий, которого только что откачали. Перед ним, склонив одно колено, стоял медбрат в синей форме скорой. Юный унт сидел на голом полу в бабушкиной комнате, прислонив спину к креслу. Молодого человека так напугала каменная маска на лице юноши, что он чуть не уронил ватку. Борис обвёл глазами комнату, просто из желания осмотреться, он не чувствовал тревоги и смятения от произошедшего с бабушкой. В комнате была женщина в таком же костюме и в ботинках без бахил. Она склонилась над раскрытым чемоданчиком, который стоял на белой, деревянной табуретке; трещали блистеры с таблетками и шуршали ампулы в коробочках. Бабушка лежала на кровати и медленно опускала и поднимала веки.
— Эй, парень, перенервничал, наверное?
Борис повернул своё безэмоциональное лицо обратно на медбрата, который жизнерадостно улыбался.
— С бабушкой всё хорошо, но ей надо обследоваться. Поможешь ей?
Борис начал трясти головой, вырисовывая что-то на подобии кивков.
— Вот и славно, ей сейчас сделают укол и пусть отдыхает. Всё будет хорошо.
Юноша приоткрыл левый рукав — татуировки были на месте. Похоже, что большое количество рисунков можно вызвать только из посторонних объектов, а в случае с материализацией из собственной кожи расходуется слишком много жизненных сил. Борис элементарно истощил свою нервную систему поддержанием татуировок во плоти.
Молодой унт, не сдерживаемый чувством долга, сочувствия и заботы, поднялся и посмотрел на маленькие часики, которые стояли в среднем отделении шкафа. Он понимал, что опаздывать на встречу неправильно, но скорая прибыла не через полчаса, как обещала дежурная, а через час. Получается, что до назначенной встречи осталось менее получаса. Борис обошёл медбрата, и направился в свою комнату одеваться. Последний, прибывая в недоумении от циничности, проводил его взглядом и развёл руками. Борис надел вещи, которые уже успели высохнуть, выбежал в прихожую и встретился глазами с медиками. Они ждали его, стоя рядом с дверью в туалет.
— Обеспечьте ей покой, никаких стрессов и физической нагрузки, — сказала женщина. — Когда ей станет лучше, посетите с ней поликлинику.
После наставлений молодой человек и женщина вышли и без спешки принялись спускаться по ступенькам. Борис запомнил слова, но они не имели для него особого значения в данный момент. Он обулся и выскочил на лестничную площадку. Спускаясь, пробежал мимо медиков на третьем этаже и сказал им громко и сухо: «Спасибо».
Юноша, как и следовало ожидать, опоздал. На площади был тихий, скучный народ: пара женщин с колясками, две компании школьниц, трое пожилых мужчин на лавочках — один из них пришёл со своей старушкой. Борис стал в центр площади и принялся осматривать всё вокруг, даже под ноги заглянул. В конце концов, отчаялся и выпустил ворону, подкинув её как голубя. Птица парила высоко над площадью, очерчивая ровный круг. Борис через вороньи глаза увидел фигуру, она стояла в тени прохода, который вёл в подвал под зданием цирка.
Он вернул ворону на место и двинулся к фигуре. Ирина могла уже уйти, так и не дождавшись его, и, возможно, там случайный человек. Наверняка он стоит на стрёме, пока подельники обносят подвал. На всякий случай, юноша засунул правую руку в карман, материализовав предварительно электрошоковый пистолет. В это время уже зажглись фонари, и фигура, увидев его, вышла из прохода в подвал и спокойным шагом направилась во тьму незатронутую уличным освещением. Борис, не сбавляя шага, следовал за ней. Когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что фигура стоит в десяти шагах от него.
— Ирина, это ты? — крикнул Борис.
Фигура дёрнулась всем телом, и тьма заволокла и без того слабо различимый горизонт за её спиной, звуки смолкли и только лишь свет бил сверху из вершины купола.
— Не беспокойся, Борис, это нужно, чтобы люди не услышали нашего разговора. Точнее, чтобы его никто не услышал.
— Ага. Что за разговор?
— Я знаю про тебя то, что известно только Тому, кто видит, Виктору и тебе, — Ирина говорила и, осторожно ступая, шла к нему. Голос её был спертым, будто ей с трудом давались слова.
— Ирина, скажи мне, пожалуйста, прямо. Чего ты хочешь?
— Не знаю. Я впервые в такой ситуации, — голос её был грустен.
— Хорошо. Что это «кое-что», что ты знаешь про меня?
— Ты хотел убить своего наставника.
— Правило номер пять: «Убить можно того, кто хочет убить тебя».
— Ты нарушил его, теперь тебя ждёт смерть.
Борис не знал, что ответить Ирине. Он осознавал себя уже мёртвым, не имеющим права интересоваться делами живых. Юноша принял это, как само собой разумеющееся: барьер из чувств разрушен, не было ни страха, ни инстинкта самосохранения, ни тревоги, ни фанатичного стремления к жизни. Теперь было очевидно, почему унты идут на смерть, они мертвы внутри, эта пустота не держит их среди живых. Бориса могли, так же как и Цирюльника, окружить унты, и он не стал бы сопротивляться казни. Но другие унты испытывают эмоции — не все, но многие, — поэтому не было смысла судить всех по себе.
— Почему ты жалась ко мне в переулке?
Ирина остановилась в шаге от Бориса. Он ясно видел её милое личико, на котором отражалась вся ноша душевного груза.
— Тебе не объяснили, как Тот, кто видит связывается с нами?
Борис уже догадался, почему Виктор или любой другой унт не просветили его. Ирина начала объяснять:
— ТОТ видит не только внешний мир унта или хинта, он способен заглянуть и во внутренний мир, — это Борис знал, но продолжал внимательно слушать. — Он прекрасно знает, что ты чувствовал и о чём думал, когда нарушал правила. Перед свершением наказания он связывается с хинтами и унтами неподалёку от нарушителя. Связь эта телепатическая — он вещает прямо в мозг.
— В принципе, я так и думал. Так, жалась ты зачем? Продолжала бы ходить вокруг меня, пока голос, — Борис поднял указательный палец вверх, — пока голос не прикажет меня испепелить.
— Я должна была проверить, привлечь внимание Того, кто видит. Но он ничего не сказал, — Ирина отвела взгляд в сторону и поджала губы, которые слабо тряслись.
Борис принял это за фанатичное желание следовать правилам и приблизить его кончину, ради упоения от совершённого правосудия. Хотя чувства и мысли Ирины были совершенно иными. Она переживала о его судьбе. Ей нужно было знать наверняка, угрожает ему опасность или нет.
— Тогда чего тянуть? Покончим с этим, и твоя совесть будет чиста, — Борис положил сложенные вместе подушечки указательного и большого пальцев на основание треугольника под рубашкой.
Лицо Ирины вмиг побледнело, а глаза широко открылись. Она выбросила правую руку вперёд со словами:
— Не смей, он нас увидит! — рухнула на бок и схватилась за голову, практически прижав её к коленям.
Она корчилась от боли, сжимающей кольцом её голову, и страдальчески мычала. Борис склонился над ней. Он держал шоковый пистолет в кармане так, чтобы его можно было легко вытащить. Если она обратиться в одержимую, купол, наверняка, начнёт растворяться, в таком случае, он просто оглушит её и сбежит. Правила не предписывают убивать их; как оказалось, это единственная принятая на вооружение унтами мера по борьбе с одержимыми. Дрожь спала. Ирина убрала руки и быстро подняла голову. Её большие карие глаза, блестящие от слёз, встретились с его лишёнными всякого блеска миндалевидными глазами унта. Губы Ирины медленно раскрылись и еле заметно пульсировали.
— Боря, я…ТОТ не должен…я не хочу, чтобы он знал. Купол открыла я…если открывает один, нас даже он не сможет увидеть.
Борис чувствовал запах и тепло её дыхания, но, невзирая на сладость аромата и ситуации в целом, он не ощущал влечения к ней, первобытного желания, которое притягивает мужчину к женщине.
— Консуэла тоже нарушила правило. Она вырвала меня из рук приёмных родителей, они были людьми. Она нарушила правило номер один. Я не знаю, почему она ещё жива, но голоса Того, кто видит рядом с ней я ни разу не слышала.
— Не вредить людям. Что именно она сделала? Подробнее, как именно Консуэла тебя вырвала?
Луч надежды всё-таки забрезжил, поэтому Борис старался задавать правильные вопросы, которые, по его мнению, вытянут его из могилы.
— Мы жили в крупном особняке. Моя комната была на втором этаже. Консуэла протянула нить до моего окна и проникла в комнату. Она объяснила, кто я такая. Ну, а я поверила и пошла с ней. Мне тогда было двенадцать или что-то около того.
— Да, я понимаю, и не осуждаю, если ты об этом. Один момент. Ты точно уверенна, что Консуэла навредила этим людям? Честно говоря, я так не думаю.
— А почему нет? Она украла их ребёнка, приёмного, но всё же. Вред есть, не думай, что его нет. Тут дело в другом, почувствовали ли они на себе этот вред. Мои опекуны были вредными и злыми людьми, и вся их прислуга была такой же, даже собаки злобно лаяли и кидались на всех подряд.
— Ещё им было наплевать, куда ты пропала.
— Или они просто подумали, что я сбежала из дома. Подростки ведь так делают.
Они по-прежнему сидели на коленях, слишком близко друг к другу. Ирина тяжёло дышала и с маской страха на лице смотрела на Бориса, который не отводил от неё глаз.
— И если сейчас твои опекуны вспомнят о твоей пропаже и начнут переживать — Консуэлу ждёт казнь.
— Этого я и боюсь. Ситуация похожа на твою, но всё-таки у тебя всё немного иначе. Когда блудный нарушает правило, его наказание могут отсрочить пока он не встанет на путь истинный. Ты активно движешься к финалу, поэтому я не могу больше молчать. Я была свидетелем такого наказания. И неважно, сколько лет пройдёт: год, три, пять.
— И остановить моё продвижение к истинному пути я тоже не могу, иначе Виктор нарушит правило.
Борис всегда думал, что правила придумывают, чтобы облегчить жизнь, но, прожив с ними всего час, уже попал в запутанную кабалу, которая пнула его под зад только через год.
— Я понимаю тебя, — Ирина положила руку на его плечо, — Я прожила полжизни как на пороховой бочке. Я хочу, чтобы ты и Консуэла были живы. Она постоянно говорит, какой ты хороший. Я верю ей, не могу не верить.
Юноша пододвинулся ближе и некрепко обнял её. Этот жест показался ему наиболее подходящим для данной ситуации. Ещё он надеялся её успокоить, а объятия гасят любое напряжение. Ирине не стало легче, она без особого нажима раздвинула его руки и поднялась.
— Ты что удумал?! — возмущалась она, пока Борис поднимался на ноги. — Я тебе помочь пытаюсь, а ты ко мне руки потянул!
— Ты помогаешь мне, а я тебе. Я хотел нервы твои успокоить. Ты же не хочешь стать одержимой?
— Не хочу, но и чтобы ты ко мне вот так вот лез, тоже не хочу.
— Что мы будем делать? В прошлом были те, кто смог отменить наказание? Можно ли искупить свои грехи, и так далее?
— Нет.
— Можно узнать действительно ли я нарушил правило?
— О чём ты думал, когда наводил пистолет на лицо своего учителя?
— Год прошёл, я уже не помню. Точно помню, что мне хотелось убежать от унтов, и Виктор сам предложил убить его. Всё равно его убьют, поэтому нет смысла тянуть.
— И тебе не кажется это странным, что Виктор попросил своего блудного нарушить правило? Наш правильный Виктор.
— Жертва слышит голос Того, кто видит перед казнью?
— Насколько мне известно, слышит.
— Тогда не кажется. Виктор услышал голос и попросил меня убить его. Все остальные унты были слишком далеко от Виктора, поэтому не услышали приказа. Я не услышал, потому что не был состоявшимся — полноценным унтом.
Когда разговор пошёл в другое русло, более конструктивное, лицо и голос Ирины начали становиться мягче.
— Если так. Ты не стал убивать его, тем самым обрёк себя на смерть.
— Получается так, — сказал Борис и почесал затылок, — Может, закончим на сегодня? У меня голова уже кипит.
— Не могу не согласиться. На последок только скажу, что Консуэла попросила помогать тебе, поэтому не стесняйся, в рамках разумного, конечно, — сказала Ирина и улыбнулась.
Она очертила подушечкой указательного пальца круг на груди и купол начал рассеиваться.
— Борис, если захочешь поговорить, пришли мне одного из своих животных, но не мышей или крыс, пожалуйста.
— В салоне или ателье встречаться не будем?
— Лучше на нейтральной территории, как эта. Можно встречаться в одном месте, это неопасно.
Когда купол полностью рассеялся, их окружило десять чёрных фигур, разных по размеру. Ирина и Борис стали спина к спине. Фигуры были маленькими, будто кто-то раскидал мешки. Ирина и Борис увидели глазами унтов, что это были десять собак: два бульмастифа, алабай, кавказская овчарка, два добермана, гончая, джек-рассел-терьер, питбуль и акита-ину. Каждая из них была похожа на сосуд, наполненный чёрным газом. Борис вспомнил того туалетного щенка, который выглядел в точности как эти псы. От шеи каждого из них тоже тянулись чёрные ленты, которые вели в тень одного из деревьев на площади.
Оттуда вышел высокий человек в фиолетовом пальто, в руке у него была трость, а из пальцев, одетых в чёрные перчатки, струились эти самые десять лент. Ирина отодвинула Бориса себе за спину, натянула и зажгла нить. Юноша положил в свой левый карман пару дымовых шашек, а в правом по прежнему держал палец на курке электрошокового пистолета.
— Добрый вечер, Борис, Ирина. Ждал, пока вы договорите, — голос Аристократа был такой же безжизненный как у Виктора.
— Что ты задумал, Аристократ? — сказала Ирина с неприкрытой неприязнью в голосе.
— Я бы хотел поговорить с Борисом, а это, — Аристократ выставил ладони перед собой, — для того, чтобы вы не разошлись после вашей беседы. Борис, ты там? Покажись.
Молодой унт стал рядом с Ириной, держа обе руки в карманах.
— Так-с, я пришёл лично сообщить, что с завтрашнего дня ты мой временный сотрудник.
Борис чувствовал, как нить Ирины распаляется всё сильнее; его левая рука нагревалась так, что ещё чуть-чуть, и он её отдёрнет.
— Хорошо, я предупрежу Виктора. Во сколько и куда?
— В мой продуктовый к девяти. Спросишь у Виктора, где он.
— На этом всё?
Аристократ сжал кулаки и немного поднял руки. Собаки пошли к нему по одной. Первая пара бульмастифов прыгнула на его кулаки и, сжавшись в струйки дыма, вошли в фаланги больших пальцев. После того, как дым рассеялся на перчатках появились две собачьи морды, вышитые анфас серебряными нитками. То же самое сделали и остальные восемь собак.
— На этом не всё. Вы ведь обсуждали нарушенное Борисом правило, верно?
Огонь на нитках вмиг погас и руки Ирины опали плетьми.
— Верно, — сказал Борис и сделал шаг вперёд, — У вас, видимо, есть информация для меня?
— Верно. Скажи мне, Какое оружие было у одержимых, которые дважды нападали на вас?
— Хлысты, булава, метательные ножи, когти и шипы.
— А ты видел у других унтов, кроме Виктора, такое оружие?
Ирина ахнула и прикрыла рот рукой, а затем убрала её и сказала:
— Борис, я тебе не сказала этого, потому что это не относилось к нашему делу. У Виктора были ученики, блудные, но о них ничего не известно. Мне Консуэла об этом говорила, честно говоря, это всё что я знаю.
— И их переработали в одержимых?
— Конкуренция, Борис. Ничего личного, — сказал Аристократ и развёл руками. — Выживает сильнейший, а он один из сильнейших.
— Так, стоп, — Борис поднял руки перед собой, — Зачем это ему? Тем более, если его блудный станет одержимым, то он нарушит правило.
— Он всех ставил на истинный путь. В конце обучения, они знали столько же, сколько и он, но спустя некоторое время они пропадали, — сказала Ирина.
Борис положил ладонь на макушку и усиленно начал её массировать. Голова раскалывалась.
— Какой смысл ему иметь соперников, особенно собственноручно выращенных? — последнее слово Аристократ произнес по слогам и простучал тростью на каждый.
— Хорошо, допустим. А как объяснить их превращение в одержимых? Это ведь непросто.
— Верно, непросто. Но ты сам прекрасно знаешь, что вывести унта из равновесия достаточно легко, — Аристократ демонстративно наклонился и посмотрел на Ирину через левое плечо Бориса, — нужно просто знать, куда давить.
Борис посмотрел на Ирину, её глаза унта сохраняли непоколебимость, а лицо твёрдое безразличие.
«Он умеет видеть сквозь купол или это часть манипуляции? Если это так, то я на неё не поддамся», — подумал Борис.
— Что это? — Борис показал пальцем на Аристократа, а потом на Ирину. — У вас какой-то шифр, тайный язык? Ладно, я вас понял. Давайте расходится.
— Тебе не интересно, как можно сделать из унта или хинта одержимого?
— Я предпочёл бы приём по защите от такого метода. Хорошо, до завтра. Спокойной вам ночи.
Юноша развернулся, подошёл к Ирине и сказал:
— Ты куда сейчас?
— И тебе, Борис, всего доброго, — ответил Аристократ и прошёл мимо них.
Ирина молчала и смотрела ему вслед, пока он не скрылся в темноте.
— Он не может видеть сквозь купол. Помни Борис, он страшный манипулятор и ему известно о тебе больше, чем ты про себя знаешь.
— Хорошо. Ты домой или в ателье?
— Я сама доеду, не беспокойся.
Ирина пошла по освещённой площади к перекрёстку, а Борис стоял на месте и провожал её взглядом, пока она не села в жёлтое такси. Внутри головы не прекращала пульсировать боль. Это чувство, то немногое, что он ещё мог испытывать, но с удовольствием заменил бы его на что-то другое, можно даже менее приятное, например, стыд.
— Я понимаю, вам тяжело, — прозвенел зефирный голосок, — давайте вы отдохнёте, а я за вас подумаю.
— Давай в метро, а подумать можно и завтра.
Он вернулся домой и первым делом проверил бабушку, она лежала под одеялом в своей белой рубашке, которая служила ей верхом пижамы. Их квартира плохо отапливалась, поэтому поверх белоснежного одеяла лежало шерстяное покрывало грязно-коричневого цвета. Лицо её было мирным, и только красные глаза Бориса выбивалась из этой спокойной картины.
— Я же должен был остаться здесь, — шептал он сам себе, — Раньше я б так и сделал. Мой бесчувственный разум предпочёл не опоздать на встречу. Зачем я вообще сделал эту татуировку? Я же не хотел…понимал, что она бесполезна.
Борис почувствовал, как боль перетекла в лобную часть головы, но на этом всё — по всему телу пустота: ни мурашек, ни сжатого горла, ни пульсирующих висков.
— Скорее всего, вы правы, — сказала змейка, пока располагалась на его плече.
Юноша прикрыл дверь в комнату бабушки и пошёл к себе.
— Думаешь? А как же ты? — он так и говорил шёпотом.
— А что я? — щекотала змейка его ухо, — С меня все неприятности и начались.
— Ладно, прости меня, что сделал тебя такой виноватой. Эскиз тату был скорее агрессивным. Видимо, Виктор не такой хороший мастер, — сказал он и поднял уголок губ, чтобы змейка видела.
— Так-то лучше, Борис. Сокрушаться по прошлому, которое уже не сможешь изменить, бесполезно. Вы же не могли этого предотвратить. Если бы вы не зашли к Виктору, то зашли к кому-нибудь другому.
Он переодевался в домашнюю одежду, пока слушал кобру, и, натягивая серые тряпичные шорты, ответил:
— Знаешь, а это действительно странно, что за восемнадцать лет я ни разу не попал к унту. А сейчас я прямо нарасхват.
— Нет, вы попадали. Самая первая ваша стрижка была сделана унтом. Если покопаться, можно ещё найти.
— Стой, не надо. Сама говорила, что не стоит сокрушаться по прошлому. Всё, было и было.
Борис выключил свет и лёг на кровать в шортах и синей футболке и укрылся ворсистым покрывалом.
— А зубы почистить?
Он обычно чистил зубы себе, а затем той же щёткой клыки змейки. Ей очень нравилась эта процедура, поэтому она напомнила ему больше из собственной прихоти.
— Надо сделать сегодня что-то плохое. Пусть это будет моим наказанием.