Борис простоял за кассой всю неделю, никакой работы кроме этой ему не доверяли, даже разносить продукты курьерской доставкой не просили. За такой короткий промежуток времени начинающий татуировщик понял насколько это тяжело быть кассиром. Люди постоянно недовольны, грубят, конфликтуют, а работник, который по совместительству унт, должен стойко терпеть удары, не поддаваться на провокации и умело разрешать спорные ситуации. На Бориса неприятная сторона этой деятельности не оказывала вреда и какого-либо влияния, поэтому, можно сказать, что работа спорилась.
Его главной заботой была практика по сбору безина. Процесс усложнялся должностью кассира и наличием большого количества народа в зале. Он мог потерять контроль, пропустить через себя собираемые чувства и эмоции. Плачь, смех или злоба сотрудника магазина без причины бросят тень на репутацию этого заведения. Он не жалел Аристократа, но вредить собратьям унтам, которые зависят от этого места, ему не хотелось.
Юноша достаточно быстро нашёл выход: он перестал заботиться о людях. Его душа забыла об эмоциях и чувствах, которые испытывал, будучи номинально человеком. Он начал осознавать себя другим существом, чтобы не иметь связи с людьми. Борис представлял себя роботом, механизмом, чем-то вроде доильного аппарата, только конструкция намного сложнее. Самоубеждение было главным оружием в руках молодого унта, которое помогло ему преодолеть ещё одну преграду.
Коллега с чёрными волосами и большим носом всегда был радостным и приветливым. Его звали Кирилл. Наблюдая за ним, Борис сделал вывод, что он наслаждается своей работой. С ним даже самые сварливые клиенты не могли справиться. Как вода обтекает острые камни, так Кирилл обходил все упрёки. Обыденность для унта не обижать людей, но остальные сотрудники, — из того же племени — были другого мнения и не разделяли этих убеждений. Борис не сближался с новыми коллегами из-за своей необщительности и статуса временного работника. Однако сложно было не заметить, что они недовольны. Когда Аристократ появлялся в зале, лица сотрудников магазина «Чудо» сразу менялись, глаза выдавали презрение, когда провожали начальника до выхода.
Однажды Кирилл попросил Бориса помочь донести продукты для одного старика, их набралось как раз на два рюкзака. Они выдвинулись и пошли пешком. Кирилл особо не болтал, все вопросы были односложными и требовали такого же ответа. Путь их шёл прямо в сторону дома Бориса, он не стал спрашивать адрес, как-то это не представляло для него особой важности. Интересно юноше стало, когда они зашли в подъезд пятиэтажки, где располагалась его квартира. Курьеры поднялись на третий этаж, где густо пахло сигаретным дымом.
— Дядя Рудольф, — обратился Кирилл к лысому мужчине, который курил в пролёте, — Доставку заказывали?
Сутулый, ссохшийся, маленький старичок сделал три короткие, жадные затяжки и поспешно размазал сигарету о горлышко стеклянной банки. Он жестом позвал курьеров следовать за собой и на ходу заправлял белую майку в треники. Кирилл и Дядя Рудольф были рады друг друга видеть и широко улыбались, только Борис своей мрачной физиономией вносил контраст в этот праздник. Когда они зашли в квартиру, гостям сразу предложили тапочки, которые были практически во всех квартирах: шлёпанцы с резиновой подошвой и тканевой верхней частью, усеянной незамысловатыми узорами. Квартира по интерьеру представляла собой бабкин вариант: ремонт и мебель не обновлялась со времён постройки дома. Пахла она тоже испорченным душком прошлого века. Дядя Рудольф жил один, судя по бардаку и столам, хаотично заставленным разными вещами. Он пригласил молодых унтов на кухню, убрал со стола полупустые баночки с солёными огурцами, целлофановые пакетики и деревянную разделочную доску с хлебными крошками. Принесённые упаковки с едой клали, куда придётся, потому что стол весь был чем-то заставлен. Дядя Рудольф выхватил вафли, печенья, сыр из уже немаленькой горки с пакетированной пищей и вышел, сняв со стены разделочную доску. Он вернулся, набрал чайник и поставил его на огонь.
— Боря, Киря, не торопитесь, давайте чаю попьём. Расскажите, что с жизнью происходит, как территорию делят. А этому хорьку, если вякать будет, я доплачу за доставку.
Борис уже год общается с Дядей Рудольфом по наставлению Виктора, именно его они встретили, когда мастер впервые провожал своего блудного. Чувства начали сходить на нет и стеснение, соответственно, тоже. Дядя Рудольф оказался интересным и вдумчивым собеседником, но не сразу распознал в своём соседе унта — к декабрю понял на контрасте. Борис тогда чувствовал, что становится похожим на Виктора изнутри наружу: сначала подавил чувства, а затем эмоции.
Дяде Рудольфу пятьдесят семь, но выглядит он гораздо старше. Среди унтов и хинтов мало кто доживает до такого возраста, поэтому старики обычно в почёте, и их никто не вызывает на поединок.
Он рассказал Борису множество интересных и полезных для быта унта историй. Раньше он держал библиотеку, поделённую на два этажа: один для людей, другой для унтов и хинтов. Сейчас ей заправляет его блудный — отец Кирилла. Обычно, когда унт уходит на пенсию, то живёт на запасы симмирингов, которые копит всю жизнь, или ему помогают наследники. Но они не обязаны это делать. Отец Кирилла помогает Дяде Рудольфу, например, вся эта доставка за его счёт, хотя пожилой унт считает, что это и его симмиринги, поэтому он и сказал, что готов доплатить Аристократу. Борис и Кирилл даже для приличия не стали отказываться, это ведь тоже работа, раз за неё платят.
— Вот, чай сами наведёте. Извиняйте, есть только пакетики и сливовое варенье. Сахар только в кубиках.
Дядя Рудольф усадил гостей в кресла у журнального столика, а сам сел на стул, поставив его спинкой вперёд. Кружек было две. Борис ещё не положил пакетик в свою, а кипяток в ней, казалось, уже окрасился от коричневого налёта. На столе стояли разложенные в глубоких тарелках овсяные печенья, вафли и сыр, нарезанный на разные по толщине отрезки.
— Ну, рассказывайте как ваши дела ребята?
— У нас всё хорошо. Расскажите, как вы? — живо проговорил Кирилл.
— Ну, не говори за всех. Может, Борису есть что сказать.
— Да, есть что сказать. Что происходит с тобой Кирилл? Для унта ты слишком весёлый и…довольный.
Не сделав ни единого глотка, Кирилл убрал кружку и вжался в спинку. Он опустил глаза, но продолжал улыбаться.
— Может, не будем об этом, Борька?
— Если не хотите — не будем. Мне просто интересно.
— Давайте лучше поговорим о том, кто поможет старику достать из подвала закрутки? — Дядя Рудольф посмотрел на Бориса и подмигнул незаметно для Кирилла.
— Я помогу, — отозвался Борис, — ждите сразу после работы.
Кирилл открыл рот и тут же закрыл.
— Вот и решили. Как бабушка поживает, Боря? Здоровье в гору идёт?
— Честно говоря, тащится, но улучшения есть. Слабеет она. Врачи никаких болезней не нашли, а ей почему-то хуже, потом лучше. Мы с вами уже это обсуждали, мне нужно точно знать унт она или нет.
— Ну, в этом городе старше меня унта ты не найдёшь, а я не припоминаю, чтобы твоя бабушка была в баре или якшалась с нашим братом, да и в этот дом я переехал после неё.
— Бар тоже не все посещают. Ведь для унтов без территории он не нужен, — сказал Кирилл.
— Сейчас это вопрос жизни и смерти, раньше мне просто было интересно, — будто игнорируя слова напарника, Борис говорил с Дядей Рудольфом. — Нужно как-то узнать унт она или нет. Должна быть какая-нибудь перепись.
— Зачем перепись, если за нами следит Тот, кто видит? В ней для нашего брата особой пользы нет, тем более мы все друг у друга на виду.
— Слушай, а ты не пробовал отвезти её к кому-нибудь из унтов, чтобы они оказали ей услугу? — спросил Кирилл. Он стал немного серьёзным. — Блудного в ней точно уже не распознать, но человека можно, — после короткой паузы он добавил: — Интересуюсь так, для галочки.
— Я водил её к Никите, но он ничего не почувствовал.
Дядя Рудольф вскочил со стула, и, раскинув руки, обратился к потолку:
— О, Великий ТОТ, нам нужна твоя помощь! — говорил он громко и басовито. — Является ли бабушка Бориса нашей соплеменницей? Она унт?
Все молчали, ожидая, что на них снизойдет ответ. Борис ждал его больше всех, потому что до сих пор не слышал голоса Того, кто видит. После пяти минут Дядя Рудольф опустился обратно на стул и сказал:
— Я так никогда раньше не делал. Авось сработает.
Борис ополовинил кружку с крепким чаем — стоит признать, он был ещё горячий. В последнее время его язык стал менее чувствительным, теперь юноша пересаливает, перчит, сахарит, в общем, перебарщивает, чтобы почувствовать заветный вкус. Виктор говорит, что это временно, а Борис думает, что мастер просто привык. Он положил кусочек сыра на овсяное печенье, половину откусил и принялся жевать, на вкус они были как сливочный пластилин с подслащёнными отрубями. Его собеседники тоже начали есть.
Доедая очередную вафлю, Борис спросил:
— А, какой голос у Того, кто видит?
— Как у молодого парня, который слегка картавит, — сказал Кирилл.
— Я бы так не сказал, у него голос скорее басовитый. С хрипотцой — однозначно курит.
— Хм, интересно. А вы его слышали, только когда надо было кого-то убить? — спросил Борис.
— Ну, это ни в какие ворота, — прошептал голос змейки и продолжил уже нормально, когда обратился к собеседникам. — Простите его, не знаю, что на него нашло. Он обычно так не делает.
— Не беспокойтесь, моя дорогая, — сказал Дядя Рудольф и улыбнулся. — Я вижу его насквозь. Он дрянной мальчишка, своенравный и склонный к бунту. Таких не переучишь. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, ребята, а что для вас любовь?
Кирилл и Борис переглянулись от неожиданности, а потом повернулись обратно к Дяде Рудольфу.
— Любовь — это…жвачка такая, — сказал Кирилл и развёл руками.
— Любовь — это то, от чего не отмоешься. Она прилипает к тебе навсегда, — Борис отвёл глаза. — Я не знаю, что это. Никому в любви не признавался.
— Бабушку свою ты же любишь? Можно не отвечать и так понятно.
Дядя Рудольф встал и подошёл к серванту с хрустальной посудой и фотографиями. Передвигался он бодро и вприпрыжку. Бывший библиотекарь открыл дверцу и взял с полки книгу, которая представляла собой две одинаковые дощечки, перетянутые кожаным шнурком и покрытые свежим лаком дубового цвета. Несмотря на древнюю технологию изготовления, выглядела она достаточно свежо. Листки внутри были разных оттенков: в самом конце толстая полоска, будто опущенная в чай, а ближе к началу страницы светлели, пока не становились белоснежными. На обложке, если её можно так назвать, красовался вырезанный золотой знак, который Борис видел на груди Виктора. Дядя Рудольф открыл книгу и прочитал короткую фразу внизу страницы:
— «Любовь — это принятие». Я эту фразу написал. На данный момент она последняя в книге. У хинтов и унтов книжки идут наоборот — справа налево. Так мы показываем будущим поколениям, на контрасте с книгами людей, что конца никогда не будет, что будущее есть.
Кирилл поджал губы и его глаза немного увлажнились.
— Вы можете объяснить, что это значит поподробнее? — спросил Борис. — Мне понятно, но мне интересно, верно ли я всё понял.
Дядя Рудольф аккуратно передал ему книгу. Обложка была гладкая и холодная как покрытая лаком мебель, от листов пахло старой бумагой. Борис перелистнул толстую охапку страниц, и написанные ручкой слова сменились на аккуратно выведенные пером предложения. Язык был его родным, но юноша с трудом мог прочесть текст.
— Любовь возникает не только между влюблёнными. Думаю, вы это и так понимаете. Дети любят родителей, родители детей и так далее. Под принятием, если капнуть поглубже, я понимаю не просто обязанность оставить всё как есть. Скорее так…Кирилл, вот если твоя девушка не любит болгарский перец, а ты без него жить не…
— Не угадали, я тоже его презираю, — с задором перебил Кирилл и щёлкнул пальцами, указывая на Дядю Рудольфа.
— Ох, для сына библиотекаря ты слишком невоспитан. Молодая кровь, куда ж без этого. Так вот… ты без этого самого перца жить не можешь, но ты не будешь пичкать ту, которую любишь этими перцами. Ты примешь её желание, не есть их, а она примет твои предпочтения, может, приготовите друг другу что-нибудь.
— Тут скорее принятие и переплетение, — сказал Борис, потирая подбородок.
— Вариаций может быть множество, но слово «принятие» — это их основа. Я просто хотел написать, что-то ёмкое и содержательное.
— А зачем унты вообще это пишут? Нам с Борисом тоже дадут написать?
— Это часть нашей истории, — Дядя Рудольф забрал книгу и поставил её на ребро перед гостями, — Эта книга, как дерево обрастает новыми и новыми листами. Они не закончатся, даже если книга будет в высоту с этот дом, и я на это надеюсь.
— Так мы можем в неё что-то написать? — спросил Борис.
— Нет, вы не можете. Только библиотекарь может, а пока жив только один библиотекарь. Я могу писать в неё всё, что угодно, но только на одном листе. Когда меня не станет, другой библиотекарь заберёт это право. Библиотекарь должен быть всегда, даже если вы ребята перестанете читать книжки, даже если все перестанут.
— Честно говоря, я не читаю, — сказал Борис.
— Да, в жизни есть вещи и поважнее, — сказал Дядя Рудольф, — но есть те, кто без книги и дня не проживут.
— Я тоже книжек не читаю, я больше по сериалам. Они хоть мозги расслабляют.
Дядя Рудольф достал из кармана треников часы, открыл крышку и посмотрел на циферблат. Стрелки уже много лет как застыли навсегда, а защитное стекло треснуло наискосок. Он схватил книгу и подкинул её в воздух; она приблизилась к потолку, а когда начала опускаться из циферблата часов вырвался поток пламени. Борис и Кирилл смотрели в одну точку наверху. Огонь полностью поглотил книгу, а языки пламени расползлись по потолку. Огненный столб исчез так же быстро, как и появился, не оставив после себя и следа. Книга лежала в руке у Дяди Рудольфа, он закрыл часы и вернул их на место.
— А он любит выпендриваться, — сказала змейка.
— Эта книга вечная, как и сама история. Она честнее, чем история, потому что её нельзя переписать. Если человек откроет её, то просто увидит текст из известной книги.
— Я вот думаю, если твои собратья захотят тебя убить, должен ли ты это принимать? — сказал Борис и приложил сложенные замком руки ко рту.
— Я думаю, в какой-то степени мы все любим друг друга. Но, как бы все не обманывались, мы больше всего любим себя. В случае хинтов и унтов, когда происходит кара, те, кто карают, в первую очередь думают о спасении своей жизни. Получается, приступивший правила должен принять их желание остаться в живых, если те, кто его окружают в момент наказания, ему же небезразличны.
— Вам не кажется, что сова натянута на глобус?
— А, по-моему, логично, — сказал Кирилл. — Наши собратья не хотят нарушать правила, нужно уважать их желание даже в ущерб себе.
Борис держал в голове своё замечание об отсутствии такого правила о необходимости казнить тех, кто их приступил. Он не решался задать этот вопрос напрямую, опасаясь непонимания и подозрительного отношения к своей персоне. Юноша надеялся, что хоть один унт проговорится, обнаружит эту нестыковку.
— Борис, — обратился Дядя Рудольф, — сказанное влияет сильнее, чем написанное. Всё что мы сейчас наговорили, родилось от двух слов. В следующий раз разговор может пойти о другом, и вам будет проще усвоить то, что я скажу, чем прочитать эти два слова.
— И всё потому, что нам стало интересно, по какой это причине «Любовь — это принятие».
— Ладно, — прервал их Кирилл, вставая с кресла, — Не хочется опустошать ваш карман. Нам уже пора возвращаться на работу.
Борис тоже поднялся, и по пути на кухню, где лежали их рюкзаки, сказал:
— До встречи, Дядя Рудольф.
День на работе тянулся дольше, чем хотелось. Всему виной часы, которые висели над его кассой на боксе с сигаретами. Глаза сами поднимались посмотреть на них. Когда Дядя Рудольф передал Борису книгу, юноша заметил, что от некоторых букв, разбросанных хаотично, исходил слабый свет, словно тысячи пылинок на них загорелись. Если прочитать их по порядку получалась фраза: «Лови третье слово в фразе». Неразумно со стороны Бориса утомить свой мозг даже такой рутинной работой.
По пути обратно в магазин Кирилл рассказал ему, почему карманные часы Дяди Рудольфа сломаны; говорил он с жаром и восхищением, о такой горькой утрате. Когда Дядя Рудольф ещё не встретил отца Кирилла, он работал библиотекарем, и у него была жена, которую звали Екатерина. В то время он был крепче, но такой же лысый. Жизнь шла своим чередом, в семье царила идиллия и его заботила лишь защита своего счастья. Он познакомился с отцом Кирилла в тот момент, когда его жена была на третьем месяце беременности.
Однажды, когда новый подмастерье уже проникся деятельностью книжника и преуспел во владении магией унтов, в семью Дяди Рудольфа пришло горе. Екатерина заболела на последнем месяце беременности. Она слабела с каждым днем. Её кожа побледнела, глаза впали, розовые и полные щёчки опали, обтягивая кости на черепе. Живот казался ещё больше из-за усохшего тела. Дядя Рудольф накачивал её безином под завязку, опустошил все свои запасы симмирингов, даже те, что хранил для пенсии, но всё тщетно. Её тело принимало энергию чувств и эмоций, но это не оказывало никакого влияния на организм. Сведущие в медицине унты тоже не могли понять, что с ней происходит.
По пути в библиотеку отец Кирилла заглянул в больницу, где лежала Екатерина, чтобы уточнить вопросы по управлению учреждением, которое перешло ему во временное пользование. В палате он обнаружил Дядю Рудольфа, который стоял рядом с кроватью своей жены и смотрел на циферблат карманных часов. Подмастерье перевёл взгляд на раздутый живот, который светился под белым покрывалом, будто уличный фонарь засунули в больничную робу.
— А-а… что-что происходит?
Дядя Рудольф медленно повернулся и ответил:
— О, ты вовремя, — он пошёл к своему блудному, — Ты помнишь про правило номер пять?
Подмастерье попятился назад, пока не прижался к входной двери и дрожащим голосом ответил:
— Убить можно того…того, кто хочет убить тебя, — закончив, он тяжело сглотнул слюну.
— Хорошо. Тогда смотри и будь готов.
Дядя Рудольф резко развернулся и направил раскрытые часы на свою жену, а она подняла трясущуюся ладонь с узловатыми пальцами и посмотрела слезящимися глазами своему мужу в глаза унта.
— Меня не спасти, спасай себя, спасай других.
Напряжённое тело Дяди Рудольфа расслабилось, а руки опустились. Он сделал шаг к своей жене, когда её ладонь упала, и в палате раздался мощный взрыв. Дядя Рудольф, схватил отца Кирилла за плечо, и выставил перед собой часы, из которых вырвалось пламя и свет; они образовали вокруг них непроницаемую сферу, которая обжигала кожу и накаляла внутри себя воздух, терзающий горло и лёгкие. Часы сдержали взрывную волну, но она оставила на защитном стекле трещину и навсегда остановила стрелки. От кровати не осталось и следа; табурет, прикроватная тумбочка разлетелись на куски, окна выбило, но стены не пострадали, лишь сильно обгорели.
Кирилла восхищали два обстоятельства: во-первых, Дядя Рудольф не приступил правило номер пять ради прекращения мучений своей любимой; во-вторых, он спас от взрыва его отца и они оба обязаны старику своими жизнями. Борису стало интересно — Дядя Рудольф придумал ту фразу после этого случая или до. Ещё юноша нашёл нечто общее во всех историях унтов, которых в некоторой степени любил как членов своего близкого круга. Правила мешают им делать действительно правильные поступки, по крайнеё мере, те, что они считают верными.
После окончания рабочего дня Борис, стараясь избежать встречи с Кириллом, незаметно ушёл через чёрный ход. Он побежал к Дяде Рудольфу так быстро, насколько был способен и встретил его у входа в подъезд, рядом с которым располагалась дверь в подвал. Пожилой унт не сказал ни слова, а только развернулся и рукой позвал за собой. Они спустились в подвал и через катакомбы подошли к дальнему углу. Там было пыльно, грязно и холодно. Дядя Рудольф открыл облезлую, деревянную дверь ключом и включил свет, который позволил увидеть полки с рядами трёхлитровых банок, заполненных солёными огурцами и помидорами, компотами, мочёными арбузами и квашеной капустой.
— Как там Аристократ и его банда? — наконец заговорил старик, доставая банку с зелёными помидорами.
— Не знаю, как обычно, я его сегодня не видел. В принципе нормальный, но со своими закидонами, — ответил юноша, укладывая в уме третье слово на первое место в предложении.
— Что он вас даже не мучает? Зарплату не пытается урезать у вас?
Дядя Рудольф поставил перед помощником две банки с огурцами и помидорами, и они пошли наверх.
— Я там новичок, месяца ещё не отработал. Думаю, новым сотрудникам в первый месяц он будет платить столько, сколько обещал, чтоб расслабились и пообвыклись, а со второго урежет. Классика.
— На работе контролировать себя хорошо получается?
— Да, но работа эта очень тяжёлая, хотя безин от этих людей идёт ядрёный, а их воспоминания худшее зрелище. Они гавкаются со всеми подряд, чтобы хоть на ком-то выместить свою злобу.
— Как там Кирилл с его странным поведением?
— Хотел со мной пойти, но я улизнул. Я тогда вам честно сказал, что думаю. Он давно такой?
— Недавно таким стал послушным и жизнерадостным. Он будто марионетка, которой натянули улыбку до ушей.
Они зашли в квартиру, Дядя Рудольф жестом указал гостю идти в зал, в котором они сидели сегодня днём, а сам пошёл ставить чайник. Печенья, вафли и сыр остались лежать нетронутыми на своих местах и немного заветрелись. Борис съел вафлю, от которой пахло орехами, — бывали в его жизни и вкуснее. Дядя Рудольф вернулся через пять минут с двумя кружками, от которых исходил дымок, — без огненной магии тут точно не обошлось.
— Скажу так, в нашей жизни, единственной, много чего нельзя, так почему бы не использовать на полную катушку то, что можно, — сказал он и поставил перед юношей кружку.
— Согласен. По-моему, моя человеческая жизнь от жизни унта не особо отличается. Я хорошо знаком с тем, что мне нельзя, чем с тем, что мне можно. Понимаете о чём я?
Дядя Рудольф кивнул в ответ и кинул пакетик с зелёным чаем в свою кружку.
— В твоей власти самому определить верный путь. Ни воля Аристократа, Виктора или кого-либо ещё управляет тобой, только ты сам принимаешь решения. Понимаешь?
— Да. А как по-другому?
Борис лишний раз убедился в том, что только Виктор мог залезть в его сознание. Взрослые, включая людей, часто любили проговаривать очевидные факты, выдавая их за великую мудрость. Они даже не понимали, кому это говорят.
— Но ты сам можешь самостоятельно принять решение подчиняться, подчинять или просто наблюдать. Надеюсь, ты не выберешь первые два варианта.
— Да-да, не выберу, никогда.
— А ты можешь поклясться без опаски?
— О, нет. Ну, это слишком, — Борис положил руку на грудь и продолжил, — Вот вам моё честное слово.
— Верю, — Дядя Рудольф покачал головой и продолжил. — Сложно будет управлять тобой, молодой унт.
— На мой взгляд, это всегда было очевидным. Не беспокойтесь за меня. — Борис поднял уголки губ вверх.
Дядя Рудольф еле слышно вздохнул, посмотрел сначала направо, потом налево. Его взгляд остановился на юноше. Бывший библиотекарь развёл руками и сделал полукруг глазами в сторону шкафа, из которого он утром взял древнюю книгу.
— А почему Кирилл работает на Аристократа, а не помогает своему отцу, как подмастерье? Кирилл настолько проникся этой философией про «любовь — это принятие», что решил пойти работать на унта, которого все, мягко говоря, недолюбливают?
Дядя Рудольф не сказал ни слова, а просто подошёл к шкафу, достал с полки старинную книгу унтов-библиотекарей и протянул Борису раскрытой на крайней странице. Он указал на фразу, которая была в самом верху, там было написано: «Не черпай опыт из одного источника». После прочтения юный унт заметил, что буквы опять начали светиться, он сложил их в слово: «Стоп».
— Это моя первая мудрость, которую я записал в книгу. Я тогда был молод, но от неё не откажусь никогда. Тебя Виктор тоже направил набраться опыта, а где ещё это сделать как не у Аристократа.
— Да, он ещё тот, как бы так сказать, пройдоха, но иногда дело говорит. Чувствуешь, что унт много размышляет.
— Все они гладко стелют, когда что-то от тебя нужно. Всегда задавай вопрос: «Кому это выгодно?» Понял?
Опять это «хорошо» в конце фразы. Все так и норовят засунуть свою поперёк в голову Бориса.
— Да, конечно. А с Кириллом что будем делать?
— Кирилл, взрослый мальчик. Если будешь его пилить, он всё равно сделает по-своему. Тем более, если ты не стал великим манипулятором, лучше пока оставим эту тему.
— Печально, конечно. Ну, хорошо. Его воля, его жизнь. Приму и оставлю всё как есть.
— Жизнь всегда всё расставляет на свои места, лучше лишний раз не торопиться и следить за собой.
— Насчёт помощи моей бабушке. Вы ничего интересного не вспомнили? Может всё-таки есть какой-то способ?
— Способ только один — обратиться к Тому, кто видит.
***
В это время Аристократ сидел в своём офисе на кожаном кресле за широким столом с дубовой столешницей и ножками из толстого стекла. Офисное помещение для одного человека было выполнено в стиле модерн. Стены заставлены белоснежными полками с книгами и папками. Везде царил идеальный порядок и чистота.
Аристократ смотрел перед собой, его глаза и туловище не двигались.
— Банда мучает вас получается поведением жизнерадостным улыбка единственный верный кого-либо принять два опаски унт, — проговорил он записанные в блокноте слова.
Аристократ видел то, что происходило в квартире Дяди Рудольфа. Он заглянул в книгу, пока Борис читал подсвеченные буквы. Сложив их, у него получилась фраза: «Лови шестое слово в фразе». Аристократ переписывал имеющиеся слова, составлял из них предложения, менял части речи и падежи, пока у него не вышла окончательная фраза. Самый, на его взгляд, удобоваримый вариант был: «Получается, банда вас мучает. Жизнерадостная улыбка единственно верное поведение. Двое опасаются принять кого-либо унта».
«Откуда старик узнал, что нас двое? — подумал Аристократ. — И с чего он решил, что мы банда, тем более банда мучителей? В этом послании самым интересным остаётся жизнерадостная улыбка. Возможно, это и есть та слабость, о которой даже Проп не знает. Он говорил, что в его способности есть брешь. Надо будет усилить наблюдение за Борисом. Дед и так повёл его по ложному следу, и необходимой информации у него нет. А может, он решил обмануть меня?»
— Алло. Ты получил список сотрудников моего магазина? Избегай Бориса. У него на голове красное пятно, точно не пропустишь. Не проколись и вообще ему на глаза не попадайся.
Аристократ завершил вызов и вальяжно бросил телефон на стол. Он не боялся, что на другом конце вместо Пропа окажется кто-то другой, потому что запустил по линии свою ищейку, которая смотрела через щёлочку динамика и обнюхивала собеседника. Аристократ скрестил руки на груди и долго смотрел в окно.
— Убивать я его не стану, неважно до чего он докопается: и так не жилец. Но почему бы не проиграться с ним? Всё равно его перемелют, а так хороший образец для экспериментов, — после продолжительной паузы он продолжил. — Нет, лучше придерживаться основного плана и разыграть эту карту так, чтобы она принесла мне голову Жирафа.