- Надо! - решительно сказала Зина.
- Ну, пойдем, - согласился Василий Петрович.
- Когда? - спросила Зина в лифте. Она еще не могла смириться со страшной мыслью.
- Полчаса назад. В двадцать один ноль пять, - ответил Василий Петрович.
На четвертом этаже они прошли по коридору до знакомой палаты. В палате мамина койка была прикрыта ширмой. Капельницы уже не было. Василий Петрович приподнял простыню.
Лицо теперь у мамы было не желто-синее, а белое.
Василий Петрович опустил простыню, сказал:
- Пойдем.
Потом они сидели в ординаторской. Дежурный врач налил им по стакану горячего чая, пододвинул сахар. Они о чем-то говорили с Василием Петровичем, но Зина не понимала.
Она пила обжигающий чай и старалась представить себе мамино лицо, только что виденное, но не могла. Видела маму с папой, с дядей Колей, с Валерием Алексеевичем, с дядей Жорой, с Василием Петровичем, а теперешнее не могла.
Домой они возвращались на перекладных. Машины уже не было.
* * *
- Женю я отпустил, - сказал Василий Петрович.
На улице мела метель, выл ветер, было люто холодно.
- Как все это было? - спросила Зина.
- Когда я приехал, - сказал Василий Петрович, - мама меня уже не узнала. Она была на наркотиках. Только в начале десятого широко открыла глаза, вроде узнала, хотела что-то сказать, и все... Я держал ее голову...
Дома Василий Петрович позвонил Маше. Все сказал.
- Ты ложись, я тут, - добавил он.
Сами они долго не ложились. Зина бесцельно бродила по квартире, Василий Петрович за ней. Потом вскипятил чайник.
Сказал:
- Попей!
- Я не хочу, - ответила Зина, но села тут же на кухне и обхватила руками горячую чашку. Ее всю трясло.
Словно вспомнив о чем-то, Зина вдруг спросила:
- Может, не к месту, но... Вы знали, Василий Петрович, что было с мамой потом, после папы?
Он подтвердил:
- Знаю. Она сама мне все рассказала...
Потом помолчал и добавил:
- И я не судил ее строго, а сейчас тем более.
Зина не спросила почему.
Внутренне она, кажется, понимала, что сказал бы Василий Петрович. Мама чувствовала приближение того, что случилось сегодня, и вот...
Словно угадывая ее мысли, Василий Петрович сказал:
- Единственно, чего не могу простить себе, что не уговорил маму оформить наш брак. Пожили бы, как люди...
* * *
Они шли с кладбища к электричке. Зина, Маша и Василий Петрович. Народу на похоронах было много. Люди с ткацкой фабрики. Несколько военных из политуправления. Даже кто-то из райкома и райсовета. Говорились речи, но Зина их не воспринимала. Она видела мамино лицо и красные подушечки с двумя орденами и тремя медалями. "Как у папы, как у военных", - думала Зина.
- Девочки, не сердитесь, но машину я отпустил. Начальство! - говорил Василий Петрович.
Маму похоронили рядом с папой, в той же ограде. На папиной могиле стоял небольшой гранитный камень. Над маминой - груда венков и цветов.
Было сумеречно, пасмурно. Под ногами скрипел снег.
Они опять помолчали.
Подходя к станции, Зина спросила, вспомнив свидетельство, которое видела в эти дни у Василия Петровича:
- А что такое острая сердечная недостаточность?
- Это диагноз, - сказал Василий Петрович и добавил: - Смерти. Как бы конечный результат.
- А не конечный? - спросила Зина.
- Ты же знаешь, - объяснил Василий Петрович. - Увы, рак. Когда была операция, там были сплошные метастазы...
* * *
На следующий день к вечеру Зине позвонил Василий Петрович:
- В школе была?
- Нет.
- Пойдешь завтра. Хорошо?
- Хорошо.