— Как же здесь все-таки темно, — подумала я, оказавшись в полной незримости и одиночестве, хотя еще секундой ранее находилась в окружении сокомандников.
Смею предположить, что испытание уже началось, и мне оно уже не нравится, ведь приходится двигаться наощупь и ломать голову по поводу того, что оно вообще из себя представляет и есть ли у меня шансы выбраться отсюда живой.
— Алло, есть кто живой? — прокричала я в пустоту, но ответа, очевидно, не последовало.
Бесит. Сколько еще времени нужно убить на то, чтобы найти выход? Как я знаю, Илия Кишин уже проходил это испытание и справился с ним, но у него ведь есть ночное зрение — а мне-то как выкручиваться, если даже зажигалки в кармане нет? Светиться как радиоактивный гриб я не умею.
На самом деле такая обстановка очень сильно нагнетает и не дает сконцентрироваться на важной цели, выводя на неприятные и навязчивые мысли, не говоря уже об ощущении одиночества.
— Эй, — кто-то неизвестный похлопал меня по плечу, стоя позади.
Я тотчас обернулась, но в такой темноте разглядеть неизвестного никак бы не вышло, однако я все еще могла почувствовать его осязательно, но любые попытки наткнуться на инкогнито заканчивались одинаково тщетно.
— Эй, тетя, я здесь! — послышался высокий детский голосок, исходящий откуда-то снизу.
— Что? — оторопела я, озираясь по сторонам, все еще не понимая, откуда исходит этот голос.
В какой-то момент темнота стала рассеиваться, и пелена сменилась вполне привычным видом среднего зала храма, войдя в который я как раз и затерялась в кромешной тьме.
— Ой, кто это у нас тут? — наконец заметила я маленькую девочку, стоящую в непосредственной близости и глазеющую на меня большими заинтересованными красными глазами.
— Здравствуйте, тетя! — заговорила девочка с забавными косичками, характерными для младшеклассников.
— Здравствуй, солнышко! Что ты здесь делаешь? — спросила я, стараясь делать вид, что гляжу на нее, пока фактический взгляд бегал по комнате в поисках остальных.
— Я пришла сюда ради кары! — улыбнулась она.
— Ого, что за кару ты ищешь? — поинтересовалась я, подумав, что та где-то потеряла родителей, вспомнив о значении слова «кара», говорящем о, наверное, башкирских родах.
— Я ищу кару для Ринны Регер! — довольно воскликнула она.
— Не шути так, — нервно посмеивалась я, все больше подбираясь к осознанию, что что-то здесь не так.
— Это не шутки! Тетя Ринна заслужила справедливой кары!
— О чем ты говоришь, малышка? — не на шутку перепугалась я.
— Тетя, наклонитесь, пожалуйста, — она подзывала меня характерными легкими взмахами ладоней.
Из-за своей любви к маленьким детям я не смогла бы отказать, потому сразу же откликнулась и наклонилась, тогда девочка собралась прошептать мне что-то на ухо. Придвинувшись боком головы к ее губам, я замерла в ожидании того, что она заговорит, но та почему-то молчала, пока я в один момент не почувствовала резкую и острую боль в глазах, от чего сразу же отшатнулась и упала на пол, схватившись за лицо.
— Что это? — истошно прокричала я от того, что нащупала какой-то посторонний предмет, торчащий прямо из глаз.
Боль была ужасная, обзор снова замылился, погрузив меня обратно в темноту, которую я, судя по всему, уже начала панически бояться. Такое неожиданное ранение заставило меня по-настоящему испугаться — я схватилась за инородный предмет, узнав в нем большие металлические ножницы для шитья, которые сразу же вынула.
— Ну же, давай, — приговаривала я в ожидании регенерации, пока зрение наконец не вернулось.
Не знаю, кого стоит благодарить за то, что мои глаза смогли излечиться, даже когда я из-за паники сильно сомневалась в таком исходе, но стоит отдать должное этой силе, потому что любой другой на моем месте сразу лишился бы глаз и остался инвалидом на всю жизнь.
— Маловато, — вновь заговорила девочка.
— Это ты сделала? Зачем? Какое плохое зло я тебе причинила?
— Ты убила маленького ребенка, — пояснила девочка.
— Никого я не убивала, — спокойно ответила я, не понимая, о чем идет речь.
— Ага, как же, — фыркнула она, — а меня тогда кто убил? Разве не ты?
— О чем ты вообще говоришь?
— Помнишь того дядю, который хотел помочь тебе? Большой толстый дядя в «Вишневом» сквере? Серое пальто, огромные галоши…
— Что ты хочешь мне этим сказать?
— Ты была пьяна, Ринна, — осуждающе проговорила девочка, поставив мне ногу на спину, пока я все еще была прикована к полу. — Он же просто хотел помочь, отвести тебя к себе в маленький частный домик, накормить до отвала и дать ночлег, а ты просто избила его до потери сознания.
— Да, было такое, но никакого ребенка я не убивала!
— Ты не помнишь этого Ринна, но вина за содеянное все равно лежит где-то глубоко в твоем сердце — или нет? Насколько же ты на самом деле бездушная?
— Девочка, что ты…
— Ринна, ты в самом деле убила маленькую девочку — меня. Избитый тобой добрый дядя практически замертво рухнул на землю, придавив собственную дочь тяжелой тушей, из-под которой она бы не смогла выбраться. Ты ушла и оставила меня умирать от удушья, хотя могла поднять его и спасти тем самым невинное дитя. Чем я заслужила такой участи? Что плохого сделал тебе мой папа, что ты убила его собственную дочь?
— Я… помню…
— Видишь, грешница — ошибки всегда напоминают о себе, даже когда ты уже почти позабыла. Мой папа был бесплодным, всю свою жизнь он мечтал завести ребенка, и эта мечта однажды исполнилась, когда тот был уже стар. Этот человек не смог смириться с тем, что собственным лишним весом убил родную кровушку, весь остаток своей жизни винил себя в том, что, если бы он не был таким толстым — все могло бы быть иначе. Он так и не признал твоей вины, а теперь вынужден тлеть на одной из картин Сальвадора — это все твоя вина, две погубленные жизни тебе этого не простят.
— Это не правда — ты лжешь, — отрицала я, в глубине души понимая, что такой сценарий имел место быть, ведь я правда избила того мужчину, а вместе с ним в тот день была девочка.
— Это правда, Ринна, — послышался до боли знакомый голос, — признай, что ты убила ребенка.
— Артур? — опомнилась я, обернувшись в сторону источника звука.
— Ты и меня убила, Ринна, — с презрением смотрел на меня возлюбленный, которого я любила больше собственной жизни.
— Артур, прости меня! Я хотела тебя спасти и не смогла, прости!
— Тебе нет прощения, Ринна, — отстранился он. — Даже если бы я простил тебя — остальные бы продолжили желать смерти. Вот, например, Каори, — он показал пальцем куда-то в сторону.
— Привет, подруга, — вдруг заговорила женская фигура, в которой я сразу же признала свою подругу Каори. — Артур ведь прав — это из-за тебя гвардия сожгла типографию.
— Это не правда! Ее сожгли намного позже моего последнего визита!
— Это правда, Ринна, ведь если бы не ты, Ашидо Такаги не пришел бы в типографию, его бы не узнала женщина на входе и не вызвала бы гвардию — это все твоя вина.
— Позор, — раздался громкий бас, который мог принадлежать только одному человеку — моему отцу Роберту. — Моя дочь оказалась не простой оборванкой, выбравшей жизнь в низшей прослойке, а самой настоящей убийцей.
— Папа…
— Хочешь сказать, что ты совсем не чувствуешь вины за содеянное? — вновь заговорил Артур, сверля меня взглядом своих бесконечно голубых глаз.
— Чувствую, — смирилась я, — вы во всем правы, все эти грехи лежат только на мое совести и ни на чьей больше.
— Ринна, ты ведь помнишь те времена, когда еще училась в школе, а? Тот самый период юношеской ветрености — завязку нашей любви.
— Помню, Артур, все помню, — подтвердила я, чувствуя, что уже не контролирую слезы.
— Это ведь я сделал тебя такой, — вдруг поник он. — Ты потеряла голову от любви и видела перед собой только то, что хочешь видеть — меня. Тогда в «GenTask» ты могла спасти меня, но не стала, из-за чего я умер, и последняя здравая частичка твоего сознания утонула в пучине безумия, из которого проросли и остальные грехи. Ты начала пить, курила по пачке сигарет в день и даже пробовала тяжелые наркотики, хотя всю свою осознанную жизнь придерживалась позиции спортивного и здорового отношения к своему организму — а все потому, что я был тебе дорог настолько, что весь остальной мир на моем фоне выглядел совсем серым и безжизненным — пустым. С тех самых пор, как я умер, все думаю — а был ли иной выход? Если бы тогда я всадил иглу не тебе в шею, а себе — что бы тогда изменилось? Эти люди смогли бы и дальше жить обычной жизнью и стремиться к своему счастью, или весь этот кошмар повторился бы? Стал бы я жить дальше или мне пришлось бы уподобляться тебе, становясь безразличным ко всему живому чудовищем?
— Артур, не вороши прошлое, оно ведь уже давно минуло.
— Ринна, дело не во мне — я ведь умер. Дело здесь только в тебе и только ты во всем виновата, а я — лишь послеобраз, который должен напомнить тебе о твоих грехах.
— Кажется, теперь я все поняла, — вдруг осознала я, почему все они меня в чем-то обвиняют, не обходя стороной даже то, чего я не помню.
— И что же ты поняла, Ринна Регер?
— Прежде чем скажу, мне нужно удостовериться. Где та маленькая девочка, которую я убила? — спросила я, стараясь найти ее в толпе обвинителей.
— Я здесь, — откликнулась она, стоя ко мне чуть ли не вплотную.
Я присела рядом с ней на корточки, желая все-таки разузнать кое-что очень важное, что могло помочь мне докопаться до сути испытания Сальвадора. Теперь я точно понимала, что нахожусь в нем, ведь в реальном мире все мертвые люди уже давно лежат в гробу.
— Скажи мне, радость моя, что стало с твоим папой после того, как ты умерла?
— Зачем тебе это знать? Ты же бездушная, — фыркнула девочка, в очередной раз напомнив мне о собственном «я».
— Отнюдь, я спрашиваю тебя именно потому, что мне не все равно — хочу докопаться до истины, хочу знать, что пришлось пережить этому человеку после столь ужасной утраты.
— Правда?
— Правда.
— Что ж, он сейчас в куда лучшем месте, чем все мы — на картине. После моей смерти папа не мог найти себе места, все время калечил себя и думал о самоубийстве, но даже его слабенькую человеческую душу можно было спасти. Тогда-то он и пошел к старику Сальвадору — попытать удачу в испытании и попробовать принять себя, но он не смог. Вспоминая детское тело в маленьком гробике и тонну пролитых слез на похоронах, он так и не простил себя, потому теперь тоже мертв, но его душа все еще где-то живет — где-то в мире грез, где все его желания и мечты сбываются, где нет никаких раздоров, нету боли и печали — там, где не существует страданий.
— Попалась! — громогласно рявкнула я, наконец поняв, как отсюда выбраться.
— Что? — оторопела девочка.
— Ты сама все мне сказала, растяпа! — радостно лепетала я. — Он не смог принять твою смерть и простить себя, даже если сам был не виноват. Это и служит ключом к испытанию: не простишь себя — умрешь! Теперь я все поняла!
— Ничего ты не поняла, Ринна, — вмешался Артур.
— Еще как поняла, фальшивка! Все вы здесь ненастоящие! Ты, кстати, тоже проболтался, Артур.
— Я? — опешил он.
— Ага, на том моменте, когда сказал, что нужен только для того, чтобы напомнить мне о собственных грехах, — пояснила я.
— И какой из этого всего следует вывод?
— Вывод таков, что я, в самом деле, виновата, и все эти смерти лежат на моей совести только потому, что я сама виню себя в содеянном. Но то, что уже минуло и чего уже не вернуть, будь то пропитые деньги или человеческая жизнь — это все уже не так важно, ведь я давно вас отпустила — всех, кроме тебя, Артур. Ты был прав, когда говорил, что кроме тебя для меня в этом мире ничего больше не существует, но даже этот период давно прошел, ведь теперь у меня есть настоящие друзья и бесподобный лидер, который поможет мне отомстить за твою смерть, а это значит, что я добьюсь справедливости и тогда наконец смогу отпустить тебя — только лишь за этим я сегодня сюда пришла. Мне не в чем винить себя, если будущие свершения перекроют все прошлые грехи, потому я, Ринна Регер, прощаю себя за все! Я отпускаю все совершенные грехи и клянусь перекрыть их добром, чтобы жить, ни о чем не жалея!
— Ринна…
— Артур, лучше уходи — ты ненастоящий и мне тебе нечего сказать, но, знаешь, если ты в силах передать мои слова настоящему Артуру, скажи ему, что я согласна и… очень люблю его.
— Хорошо, я обязательно все ему передам, — он расплылся в невероятно яркой и прекрасной улыбке, за которую я так его полюбила когда-то давно…
— Тетя Ринна! — одергивала меня маленькая девочка. — Обещаешь делать только добро?
— Обещаю, солнышко, буду стараться ради тебя! — улыбнулась я.
— Хорошо, я прощаю тебя, тетя Ринна, — улыбнулась девочка.
Как ни странно, все в этот момент начали странно светиться, будто-то бы исчезая.
— Я прощаю тебя, дочь, — пробормотал отец.
— И я прощаю тебя, подруга, — подхватила Каори.
— И я тоже… прощаю тебя, любимая, — напоследок произнес Артур, растворившись где-то в небытие.
***
Ощущения собственного физического тела наконец вернулись, я смогла открыть глаза, оказавшись в самой настоящей и неподдельной реальности, ведь в зазеркалье запаха пыли не существует. Испытание прошло так, будто это был один большой кошмарный сон, но, проснувшись, я почувствовала, что мне стало по-настоящему легко, будто бы тяжкий груз вины наконец спал с плеч, открыв для грешной души новые горизонты.
Немного осмотревшись, я заметила фигуру Лаффи, лежащую на скамейке в том же положении, в котором была я, когда проснулась — все еще проходит испытание. За ней вдалеке сидел какой-то старик с палитрой, старательно вырисовывая что-то на холсте толстой кистью — Сальвадор, по всей видимости.
Продолжая осмотр, я наткнулась на фигуру Ашидо, который стоял ко мне спиной, а за ней виднелись кусочки одежды Амелии, тоже твердо стоящей на своих ногах. Оба были на левой стороне зала между скамейками, в то время как мы с Лаффи ютились на правой.
— Хей, голубчики! — окликнула я их, подскочив с места, после чего пошла на сближение.
Они меня заметили и оба повернулись навстречу, только вот Амелия стояла там с таким красным лицом, будто часа три висела вверх ногами где-то на ветке дерева.
— Справилась, а? — улыбнулся Ашидо, когда я наконец подошла поближе.
— Такая херня эти ваши испытания! — возмутилась я, хотя на самом деле так не думала.
— И не говори, — согласился он.
Глядя на Амелию, я заметила, что та очень сильно нервничает: взгляд всюду бегает, но на мне точно не задерживается; сжимает рукой низ юбки, а еще неестественно елозит пальцами ног, которые хорошо видно в той обуви, которую она носит.
— Чего разнервничалась, сложно было? — обратилась я к ней.
— Д-да, очень неприятно, — подтвердила Амелия, не вложив в свои слова ни капельки убедительности.
— Она тебе что-нибудь говорила? — поинтересовалась я у Ашидо.
— Лучше не знать, — отстранился он.
— Кислые вы, ребята, — вздохнула я. — Слушайте, а там ведь Сальвадор сидит, да? — я указала пальцем на загадочного старика-художника.
— Идем, нам есть, о чем с ним поговорить, — приказал Ашидо, тут же протиснувшись между мной и скамейкой.
Мы с Амелией пошли следом, все больше чувствуя дискомфорт от сближения с некто, выглядящим так, будто он находится на грани жизни и смерти. Подойдя поближе я могла хорошо рассмотреть человека, одетого в старый деловой костюм с жилеткой вместо пиджака соломенного цвета, он весь был в пятнах краски. Сам старик был, очевидно, седым с лысой макушкой, хотя остальных волос на его голове было в излишке, включая бороду.
— Здравствуйте еще раз, гости, — поприветствовал он нас каким-то добрым и приятным голоском престарелого человека.
— Сальвадор, я полагаю? — уточнил Ашидо.
— Он самый, дитя мое, — подтвердил Сальвадор, даже не отрываясь от картины. — Вы ведь пришли сюда за ответами на мучащие вас вопросы, да?
— Да, это так.
— Что ж, придется подождать последнего участника испытания, а пока я хочу вам кое-что показать — идемте, — он с тяжестью поднялся со своей деревянной табуретки, отложил в сторону принадлежности для рисования и поплелся в сторону маленькой лестницы, которая в привычных храмах была приспособлена для подъема к алтарю на высоту пары-тройки ступенек.
Поднявшись на солею, мы приблизились к массивным шторам, за которые разваливающийся на ходу старик сразу же нырнул, вынуждая нас тоже пройти внутрь. Ашидо был первым, кто без задней мысли прошел за шторы, а за ним уже последовала я, потянув за собой Амелию, которая могла бы перепугаться и не пойти.
Стоило только мельком глянуть на то, что находится за шторами, сразу стало как-то не по себе. Перед нами была действительно большая комната с тусклым освещением, внутри которой все было забито ненакрытыми картинами, стоящими на мольбертах так, будто здесь все время проходит какая-то выставка.
— Так вот откуда все эти следы, — вдруг осенило Ашидо. — Это были не шепоты, а картины…
— Все верно, Ашидо Такаги, — подтвердил Сальвадор, — это от них исходит та энергия, которую ты так отчетливо почувствовал еще на входе.
— Ты знал о том, что мы придем?
— Нет, но почувствовал вас, когда вы подошли достаточно близко.
— Я совсем не понимаю, — Ашидо выглядел напряженным. — Почему внутри этих картин так много энтропиума, а внутри вас, Сальвадор, практически ничего нет?
— Ох, дитя, тебе еще многое предстоит узнать об устройстве нашего мира. Взгляни на картины — что ты видишь?
Старик говорил какими-то загадками, хотя я все равно немного понимала, о чем идет речь. На картинах были изображены портреты людей, а вокруг них какая-то абстракция — везде разная. Все они выглядели очень реалистично, будто бы человек, с которого он срисовывал, сидел тут неделями ради собственного портрета, который все равно остался бы здесь. Вспоминая о том, что сказала та маленькая девочка, я чувствую, как ужас пробирает до костей, ведь в том случае, если это правда — это очень тяжело уложить у себя в голове.
— Портреты людей, — ответил Ашидо.
— Именно, мальчик мой, — подтвердил очевидное старик. — А как ты думаешь, что в них такого особенного?
— Честно говоря, не знаю.
— Эх, никаких новых ответов, — вздохнул Сальвадор. — Эти картины по сути своей уникальны, ведь внутри них содержится целый мир — страна грез, где все подчиняется человеку, заключенному в холсте.
— О чем вы? — спросила Амелия, совсем не понимая сути, в то время как Ашидо, судя по выражению лица, вполне осознавал истину.
— Вы трое уже прошли мое испытание и смогли простить себя, сбросить тяжкий груз вины, который тащится следом в любую погоду сквозь время и пространство, обременяя и обрекая на страдания. Никто из вас никогда более не сможет попасть на один из этих мольбертов, а вот те люди, которые так и не смогли смириться с тяжестью на плечах, которые были не в силах простить себя — они теперь здесь со мной, навеки заперты внутри собственных портретов, где отныне живут счастливо, позабыв о тех проблемах, что преследовали их по жизни.
— Но… как можно заключить человека в картину? — заикаясь, проговорил Ашидо, находясь в явном ошеломлении.
— Все просто, — ни секунды не думая ответил Сальвадор. — По окончании испытания с провалом человек не возвращается в реальность — к тому моменту он уже мертв. Я изымаю внутреннее сознание своего дитя и бережно храню его до тех пор, пока картина не будет готова. То тело, что принадлежало жертве судьбы при жизни, я полностью перерабатываю в материалы для красок, которые потом сливаются с холстом, рождая для человека мир его потаенных и очевидных желаний, где душа может получить то, чего не получила при жизни, а его прекрасное лицо надолго увековечивается в стенах этого храма.
— Поверить не могу, — отчужденно мямлил Ашидо. — Все эти картины — люди? Неужели каждый портрет принадлежит человеку, умершему на испытании? Их ведь здесь около полусотни!
— Именно так, Ашидо Такаги.
Пока эти двое разговаривали, я внимательно просматривала лица умерших. На холстах были изображены и дети, и взрослые, где-то были престарелые люди и гвардейские служащие, на одном даже была собака породы лабрадор, но больше всего взгляд зацепил портрет человека, которого я хорошо запомнила благодаря сегодняшнему дню.
— Что с тобой, Ринна? — одернула меня Амелия. — Ты вся трясешься, все нормально? Ты знаешь этого полного мужчину?
— Н-нет, не знаю, — соврала я. — Все хорошо, Лия, просто немного устала.
— Понимаю тебя, мы все сегодня очень устали. Вернемся домой и хорошенько отдохнем, а сейчас постарайся хотя бы немного прийти в себя.
— Угу.
— Пойдем, — она приобняла меня и положила руку на плечо, уводя подальше от портрета с подписью «Фредерик, безнадежный отец Фредерики».
Не могу смириться с тем, что я виновна в смерти ребенка, но испытание как-то прошла, будто оно нужно только для того, чтобы заставить человека поверить в то, что однажды он сможет себя простить.
— Ну, думаю, можем перейти к вопросам, — заговорил Сальвадор, стоило нам вернуться в компанию.
— Погоди, старик, ты же говорил, что мы ждем последнего участника, — опомнился Ашидо. — А как же Лаффи?
— Боюсь, она не сможет получить ответ на свой вопрос.
— Что все это значит?
— Ашидо, твоя подруга детства с самого начала не была готова к этому испытанию, — пояснил он. — Девочка получила слишком много боли от жизни, при этом сама не причинила никому такой боли, за которую могла бы себя винить.
— Она…
— Лаффи Харуна сейчас на грани срыва — она не пройдет испытание.
— Н-нет, — голос Ашидо задрожал, — нет, она не может умереть, так нельзя!
— Таковы правила, мальчик мой, — спокойно ответил Сальвадор. — Искусство — это смерть, а смерть есть новое начало. Ей будет лучше, если я нарисую ее портрет.
— Отмените испытание! — приказал Ашидо. — Я не дам своей подруге детства вот так умереть!
— Нельзя отменить испытание — его можно только пройти или провалить.
— Лаффи! — прокричал он, после чего бросился обратно в средний зал, скрывшись за шторами.
Мы устремились вслед за ним, выбежав в ту же комнату, где была Лаффи, после чего столкнулись с действительно пугающей картиной.
— Лаффи, проснись! Ну, вставай же! — кричал Ашидо, неистово тряся бессознательную подругу, которая все никак не подавала признаков жизни.
За этим было очень страшно наблюдать, осознавая, что твоя подруга в любой момент может умереть — или уже давно мертва. Сила Сальвадора стоит за гранью нашего понимания, и как вытащить человека из лап того, чью силу не понимаешь, никто не знает.
— Вытащи ее! — Ашидо оголил свой меч, направив его на выходящего из-за штор Сальвадора.
— Не могу, — сказал старик, идя навстречу.
— Я сказал, вытащи ее!
— Смирись, ей уже конец, — пробормотал Сальвадор. — Лучшее, что ты сейчас можешь сделать — позволить мне нарисовать для нее дивный мир.
— Для Лаффи на свете нет дивного мира, если в нем нет меня!
— Ну, так я и тебя в нем нарисую, только ту версию, которая ее не отвергнет, — осекся старик.
— Я убью тебя! — в ярости прокричал Ашидо, перейдя на бег, после чего подпрыгнул и занес меч для удара, устремив его в сторону Сальвадора, но в последний момент остановился, едва не коснувшись шеи.
— Что-то не так? — спросил старик, который даже усом не повел.
— Она ведь умрет, да? — едва сдерживая слезы спросил Ашидо.
— Убьешь меня — она тоже умрет.
С каждой секундой мой рассудок помутнялся все больше — теперь я точно не знаю, что делать. Неужели Лаффи просто умрет, а мы, горе друзья, даже не сможем ничего сделать? Не уверена, смирился ли Ашидо, ведь я не могу прочитать то, что находится у него в голове, пока он бездумно ходит по кругу, то ли дело хватаясь за голову.
В какой-то момент наш босс перестал убиваться и начал внимательно осматриваться по сторонам.
— Вижу, — вдруг произнес он, разрушив действительно напряженное молчание. — Девочки, по команде! — прокричал он, после чего вытянул перед собой руку, стоя на линии между Лаффи и Сальвадором.
— НЕТ! — вдруг истошно заорал старик.
— Сейчас! — Ашидо схватился за что-то неосязаемое в воздухе, как тут же из его кулака вылетели ярко-синие всплески энергии, которые не спутаешь ни с чем.
Я мгновенно поняла, что нужно сделать, потому сразу же схватилась за стоящий у стены арматурный прут, затем замахнулась и отправила его в полет. Секунду спустя он уже глубоко вошел в голову Сальвадору, его мозг вылетел из черепной коробки и распластался по полу, руки задергались, ноги стали подкашиваться.
— Мертв, — подумала я, но тот вдруг растворился, превратившись в ту же самую синюю энергию, после чего та улетела куда-то за шторы.
В этот момент Лаффи резко проснулась и закричала так, будто только что появилась на свет. Из ее глаз полились слезы, нашу подругу трясло так, словно от удара током — она ничего не понимала и старалась разом выплеснуть все навязчивые эмоции. Будь мы в другой ситуации, накричали бы на нее, но сейчас, когда сознание говорит о том, что мы только что спасли ее от неминуемой смерти — все просто рады, что Лаффи осталась жива.
— Лаффи! — окликнула ее я, перейдя на сближение.
Хотелось бы спросить, все ли у нее в порядке, но жалобный вой и бесконтрольно льющиеся сопли говорили лишь о невозможности такого сценария. Ашидо же ничего не говорил, он просто тихо уселся рядом и принялся поглаживать ее по голове, прижав дорогого сердцу человека к груди собственными объятиями.
— Между человеком и картиной есть нить, — неожиданно начал пояснять Ашидо. — Это довольно тонкая нить из энтропиума, связывающая испытуемого с испытанием, находящимся в картине в центре — так оно и началось, мы просто оказались в одной комнате с картиной и попались в капкан. Схватившись за связующее звено, я очень сильно рисковал, но все обошлось — Лаффи теперь в безопасности.
— Это было некрасиво, — послышался голос Сальвадора, исходящий из картины, что все это время стояла в центре среднего зала перед рядами скамеек.
За то время, что Ашидо старался утихомирить Лаффи, она уже достаточно успокоилась и вернулась в реальность, наконец поняв, что теперь в ей ничего не угрожает.
— Посиди тут, булочка моя, — произнес он, оставив ослабевшую Лаффи на скамейке, в то время как сам подошел к картине.
Он просто встал напротив, держа в руках меч, и стоял настолько неподвижно, что с нашей перспективы казалось, будто босс находится под гипнозом.
— Это ведь было ненастоящее тело? — наконец заговорил он.
— У меня нет тела, — ответила картина голосом Сальвадора, после чего ее тут же рассекла пополам катана Ашидо.
Две половины холста рухнули на пол, мольберт рассыпался на части, а из картины вылетел сгусток энергии, скрывшись, как и все остальные, за шторами, а наш босс устремился следом за ним. Я не могла просто стоять в стороне и наблюдать, как тот, кто должен командовать, выполняет за нас всю работу.
Зайдя за шторы, я столкнулась с тем, что Ашидо просто стоит на входе и практически не двигается, но, судя по всему, находится в полном здравии.
— Хочешь убить меня, Ашидо Такаги? — прохрипел Сальвадор. — Для этого тебе придется уничтожить все картины в этом здании. Ты уверен, что сможешь лишить счастья людей, чьи судьбы уже давно разрушены такими как ты?
Я видела, как колеблется Ашидо, не имея сил для того, чтобы решить, как же ему все-таки лучше поступить: убить Сальвадора, высвободив души давно умерших людей, которые сейчас, должно быть, счастливы, или уйти, оставив безумного художника в живых. Такой выбор для человека означает дилемму о меньшем из двух зол, где ты можешь легко ошибиться, сделав неправильные выводы о последствиях, потому я помогу ему принять то непростое решение, к которому склоняюсь сама.
— Ашидо, — я взяла его за руку, стараясь уберечь от поспешного решения. — Лаффи уже пришла в себя, ее жизни ничего не угрожает. Пожалуйста, пойдем домой — хватит на сегодня погубленных душ.
— Ты права, — тяжело вздохнул он после длинной паузы. — Идем домой, оставим его.
Я рада, искренне рада тому, что он послушал меня и принял правильное решение. Этот поступок со стороны лидера говорит о многом, но в первую очередь о том, что Ашидо способен не только вести за собой, но и в нужный момент уступить место тому, кто в подобной ситуации справился бы лучше — это и значит быть командой.
— Правильность своего решения определяйте сами, — вмешался Сальвадор, а я, как человек чести, все еще настроен ответить на ваши вопросы.
— Никакого подвоха? — сомневалась я.
— Никакого, — подтвердил он. — Я не в обиде на вас за пробитую голову и разрубленную картину, ведь я прекрасно понимаю, почему вы так со мной поступили — опыт работы с человеческим нутром.
— Задавай, Ринна, а я пока позову Амелию, — скомандовал Ашидо, направившись в сторону среднего зала, оставив меня один на один с действительно опасным явлением.
— Ну, Ринна Регер, я слушаю твой вопрос.
— Ты точно способен на него ответить?
— Я уже знаю, о чем ты спросишь, потому и ответ мне заранее известен.
— Что ж, тогда ответь мне, кто отдал приказ на зачистку в «GenTask» — конкретное имя.
— Прямой приказ на зачистку в «GenTask» с условием устранения всего внутреннего персонала отдал никто иной, как сам генерал Джонатан Морроу, руководствуясь тем, что королю Гармонии Котаю I не нужны в рядах гвардии и в числе гражданского населения носители «Гена Х», поскольку те являются потенциально опасными для действующего режима, как и «GenTask», производящие препарат, способный сделать из человека неконтролируемый и неубиваемый инструмент. Для полноты картины скажу, что сам король не одобрил такого решения, однако его приказ об изъятии препарата и закрытии лаборатории был передан генералу неправильно, из-за чего ты и потеряла своего мужа.
— Значит, я все это время несправедливо винила Котая в смерти Артура? Хочешь сказать, что он ни в чем не виноват, и именно Джонатан Морроу ответственен за его смерть?
— Нет, Ринна, в его смерти повинен тот, кто исковеркал приказ Котая, из-за чего Джонатан организовал операцию с неверными целями и способами их достижения.
— Кто он? Кто этот человек, что исковеркал приказ, назови его имя!
— Прости, Ринна, твой вопрос был не о том, кто донес до генерала ложные сведения, а о том, кто этот приказ отдал — я на твой вопрос ответил.
— Так же нельзя! Ты на него не ответил, шарлатан! — обижено и злобно прокричала я, как в этот же момент к нам вернулись Ашидо и Амелия, а вместе с ними была и Лаффи, еле стоящая на ногах, молчавшая так, будто воды в рот набрала.
— Тише, Ринна, мы все слышали, — вклинился Ашидо. — Все хорошо, у нас есть Илия, который ради тебя заглянет в голову к Джонатану Морроу и скажет, кто его подставил. Сейчас, пожалуйста, дай нам спросить.
— Хорошо, босс, я вам поверю, — смирилась я, хоть и была так близко к отгадке тайны, которую распутываю уже слишком долго.
— Касаемо вашей подружки Лаффи, — продолжил Сальвадор, — на ее вопрос я отвечать не стану, поскольку та не прошла испытание. В таком случае очередь за тобой, Ашидо.
— Фух, — вздохнул он, подготавливаясь, — выдай мне всю информацию о Стивене Колдене: где он сейчас находится, и кто у него есть из союзников.
— Вопрос поставлен правильно, вы быстро учитесь, — с издевкой произнес Сальвадор, подколов этими словами только меня. — Стивен Колден, все еще являющийся действующим главой четвертой исследовательской лаборатории аномальных явлений, в данный момент на постоянной основе работает в офисе компании «Vostok.inc» в собственном отделе генных модификаций на основе аномальных воздействий. Является VIP-персоной, потому находится под постоянной охраной представителя высшей гвардии под оперативным позывным «Калипсо». Сам Стивен практически не располагает посторонними связями за пределами гвардии, не считая коллег по прошлой и нынешней работе, но внутри нее имеет одного довольно влиятельно союзника — Джонатана Морроу.
— Это все или есть, что дополнить? — уточнил Ашидо.
— Этого достаточно для того, чтобы свершить твою месть, Ашидо Такаги.
— Подумать только… Колден, «Vostok.inc» и Калипсо — какая ирония. Благодарю — теперь очередь Амелии.
— Амелия Акина, я слушаю твой вопрос.
— Знаете, Сальвадор, — замялась Лия, — мне кажется, что я уже получила ответ на свой вопрос.
— Бывает и такое, что ответ лежит на поверхности, так ведь?
— Даже стыдно немного из-за этого — но! — вдруг вскрикнула она. — Я хочу задать другой вопрос, который уже долгое время мучает Ашидо.
Слова Амелии на секунду ошеломили нас, никто и не мог подумать, что она пожертвует своим вопросом ради кого-то еще.
— Знаете, мы все пришли сюда с эгоистичной целью получить ответы на невероятные по своей сложности вопросы, но только Ашидо задал такой вопрос, ответ на который был важен не столько для него, сколько для всего «Спектра» — для большинства из нас. Сальвадор, прошу тебя дать ответ на мой вопрос — где сейчас находится Юмико Таканаши?
— Лия, — пробормотал Ашидо, изменившись в лице.
— Я знаю, что для тебя это важно, Ашидо, — улыбнулась она.
— Хм, Юмико Таканаши, — заговорил Сальвадор. — У этой девушки нет постоянного места дислокации, она все время перемещается и не сидит на месте, но могу сказать, что Юмико жива и вынуждена помогать девушке по имени Эмбер Роуз, потому что обязана ей жизнью. Как только Юмико выполнит свою задачу — точно вернется обратно домой, потому как сама об этом мечтает изо дня в день.
— Так она с Эмбер! — воскликнула Амелия. — Как же я рада, что Юмико жива! А ты, Ашидо, что скажешь?
— Знаешь, я много чего мог бы сказать, но скажу только одно — Ашидо улыбнулся, в этот момент он выглядел так, будто ему стало капельку легче ходить по этой бренной земле. — Спасибо, Лия — большое человеческое спасибо.