— Капитан Дик воевал с «Иваном — длинные руки», потому что «Иван» желтого цвета, — начинает радостно говорить Костя. — С почтовым ящиком воевал, потому что ящик синий, как и «Геликон».
Катя закрыла глаза.
— Ты что? — испугался Костя.
— Хочу представить себе синий «Геликон». — Потом глаза открыла: — Нет. Не могу. Не получается.
В воскресенье Катя, Глебка и Костя шли по улице Герцена.
— Пошатаемся по центру, может и набредем на что-нибудь интересное, — сказал Костя.
— Давайте набредем на пирожку, — предложил Глебка.
— Никаких пирожных до обеда, — сказала Катя.
— А на что брести?
— На морковь.
— Сама бреди.
— Что за тон, Глеб Корнеплодович, — покачал головой Костя. — Что за манеры?
— Сопротивление властям? — спросила Катя. — Директивам?
Глебка молчал. Он давно не верил в справедливость: стрелять прищепкой — запрещено, умываться без мыла — запрещено, ездить по льду на портфеле — запрещено, хотя ученики этим занимаются, еще начиная с ледникового периода. Глебка шел, перебирал в памяти запреты, варьировал. Расстегивать незаметно ранцы у девочек на спине и незаметно вкладывать в ранцы косы — запрещено, дразнить старух, которые сами первыми пристают, — запрещено, очень грустить — запрещено, очень веселиться — тоже. Невольник. Раб. Последнее открытие особенно поразило, и это сделалось заметным. Костя сказал:
— Пехота, не пыли.
— Что-то мне с вами скучно, мужички, — сказала Катя. — Ты мне что, Костя, обещал?
— Показать Москву.
— Хочу в Большой театр. Сегодня воскресенье, будет дневной спектакль.
— Если билеты с рук… — попробовал предложить Костя.
— На театр набрели, — недовольно сказал Глебка. — Лучше клоунов поглядеть в цирке.
— Клоунов нам достаточно с руками и ногами и почтовыми ящиками.
Глебка громко вздохнул и с надеждой спросил:
— А если меня не пустят?
— Сдадим на вешалку и в обмен получим бинокль.
— Вы билеты вначале получите.
Вышли к зданию Моссовета. Постояли в окружении озябших голубей, детских колясок, со спящими в них детьми, еще не ведающими, что такое А+В или К штук ульев. В одной из колясок рядом со спящим ребенком лежали свертки из магазина и были насыпаны лимоны.
— Что значит Москва? — спросила Катя.
— Место встречи, — не задумываясь, ответил Костя. — Меня с тобой. Только нас двоих.
— И со мной, — обиделся Глебка.
— И с чиновником Рожковым.
— А у вас есть родители? — спросил Глебка.
— У нас есть родители? — повторил Глебкин вопрос Костя.
— Есть — вдалеке.
— И у меня вдалеке, — сказал Глебка. — Маму зовут Макси.
— Странное имя, — сказала Катя.
— Это мое имя.
— Ты что-то запутался, Рожков.
— Это мое имя, — упрямо повторил Глебка.
Катя не стала больше ничего уточнять или доказывать, потому что почувствовала нарастающее сопротивление со стороны Глебки.
От Моссовета направились вниз к Столешникову переулку, самому бойкому переулку в Москве. Меха, вино, уральские самоцветы, табак, кондитерские изделия, кожгалантерея, сервизы, галстуки, книги, ювелирные изделия — чего здесь только не было. Поэтому кипел переулок, кипели страсти.
— Держитесь в моем фарватере, — сказал Костя.
Пробившись через Столешников, выбрались на широкую Петровку, свернули направо. Вышли к боковой стене Большого театра, миновали боковую стену и свернули к фронтону, к знаменитым колоннам. Глебка немедленно пересчитал колонны, из колонн вычел двери и прибавил окна. В глубине, около входа в театр, висела плоская рама с матовыми стеклами, на которых были написаны названия опер и балетов. Репертуар. Подсвечивался репертуар искусственным минеральным светом. Катя задержалась, прочитала названия опер и балетов. Глебка к окнам прибавил ступеньки, две скульптуры, которые стояли в углублениях в стене, и вычел репертуар. Подъехало сразу несколько иностранных автомобилей, из них вышли иностранцы и спокойно направились к входу в театр. Им не нужны билеты с рук, билеты всегда у них на руках. Глебка прибавил к окнам иностранные автомобили и вычел Костю, потому что Кости не было. Он ушел.
Костя сбегал в кассы. Там тоже повсюду иностранно одетые люди. Доносились негромкие голоса: «Для пресс-атташе с супругой», «Для торгового советника с супругой». Костя тоже негромко сказал одной из кассирш:
— Для дворника с подругой.
Не поняли. Прогнали. Костя пожалел, что не сказал: «Для прынца сардынского».
Костя вернулся печальный.
— Пойдем отсюда, — сказала Катя. — Я не хочу в театр.
— Ты не хочешь, потому что ты бедная, — вдруг сказал Глебка.
— А ты злой, — Катя выпустила из своей руки Глебкину руку.