ЛАЙЛ ГРОСКИ
Хотелось быть в Энкере.
Среди милых легенд вроде всесильного дитятки. На улицах, наполненных воплями прорицателей и торговцев.
Где-нибудь рядом с Гриз Арделл — упоительно, восхитительно нормальной Гриз Арделл… по сравнению вот с этим вот всем.
После того, как милейшее начальство сорвало операцию «Яприль, скажи алкоголю нет» — нам довелось нехило так побегать. Мел полагала, что мы можем куда-то да успеть, и плевать хотела на мои аргументы, что, если уж пьянчуга ломанулся за спиртным — за ним успеть совершенно невозможно.
Пессимизм победил с разгромным счетом, и финалом нашего забега стала одна из давилен Вельекта. При давильне был еще и погреб с неплохой коллекцией булькающих бочек.
После визита яприля коллекция сильно уменьшилась. Погреб плавал в вине, там и сям сиротливыми ладейками проплывали осколки бочек. К подтопленному погребу прилагалась куча перепуганных давильщиков, да еще сам папаша Вельект: рабочие рванули за хозяином, так что он как раз успел на последнюю стадию свинской дегустации.
Горячая южная кровь дала себя знать. Когда добродушный Вельект узнал, что его вино пьет какая-то там скотина — он впал в изумление и буйство и ринулся крушить врага. При этом, судя по рассказам очевидцев, орал так громко и такими словами, что яприль, который уже изрядно выпил и нацелился подремать, проснулся и чуть не утонул в мальвазии.
Винодела спас его напор и добродушный нрав свиночки. Яприль решил, что связываться с невменяемыми вопящими южанами — себе дороже, в панике проломил стену погреба, вывалился в соседнее помещение, разнёс там две перегородки, выбрался по ступеням к свету, а потом уже дал дёру.
Мы принеслись, как раз когда давильщики соединенными усилиями извлекали насквозь мокрого Вельекта из подвала. Вокруг бегали и голосили женщины. На травке под лунным светом сиротливо лежали остатки двери. В целом, картина была такой, что подоспевший вслед за нами Лортен начал с готовностью цитировать что-то из древних эпических поэм. О разгроме на поле брани.
Мел задержалась секунд на тридцать — оценить обстановку. После чего решительно всех обозвала идиотами и кинулась дальше по следу яприля. Бросив мне на бегу: «А вдруг он заснет с перепоя».
Я проводил Следопытку взглядом, борясь с приступами колотья в боку. Никогда не считал себя в особенно плохой физической форме, но темпы питомника заставляли как-то… пересмотреть свои нормы. Что Арделл, что её сотрудники были мало что шустрыми — еще и какими-то двужильными.
Потом я худо-бедно восстановил картину ночного позора — ну, а потом уж принялся за сглаживание свинского конфуза с Вельектом. Магнат впадал то в бешеный южный гнев, то в лютое южное веселье («Муа-ха-ха, так я своё вино точно не пробовал… гы-гы, я промариновал свои окорочка как следует! Но убытки! Эта тварь ввела меня в убытки!»).
Пришлось отрядить кого-нибудь, чтобы проводили домой Вельекта, печально облизывающего усы насыщенного винного цвета. И организовывать спасение тех бочек, которые яприль не перебил. И остатков, которые из бочек выплеснулись (хотя вон у работничков глазки блестят — видать, остатки-то не пропадут).
И всё это под страдания работников давильни, сбежавшихся сторожей, родственников сторожей, друзей родственников сторожей — толпа набежала со скоростью алапарда. Слухи по ней разлетались на неистово-южный лад, так что ночь подрагивала от историй о хтоническом свиноподобном ужасе, покусившемся на святое.
Пламя яприль начал извергать на десятой минуте изложения.
Через полчасика яприлей в рассказах стало трое.
Хотя, может, это из-за того, что всё вокруг пропиталось вином.
В общем, когда небо слегка издевательски обозначило рассвет — у меня болели окорочка (от беготни), голова (от воплей), совесть (от провала задания), а больше всего — желудок, ибо ночные тревоги всегда сказывались на мне примерно одним чувством — голодом.
К месту нашей остановки я добирался с мечтой о яишенке, сыре и полдюжине лепёшек с перчиком и поджаристым мяском. Вечный инстинкт глодал меня изнутри так, будто я упустил штук семь пьяных бешеных яприлей.
Недалеко от истины, на самом-то деле. Это я понял, когда увидел пустую койку Лортена.
— Так не было его, — сонно буркнула Марэйя, хозяйка дома. — Он, видать, в «Богатую лозу» сразу пошел… говорил, понравилось ему там.
Даже и не знаю — с чем сравнить мой великолепный рывок к мирно пасущемуся коню Арринио. Или скорость, с которой я запряг его в повозку.
Харчевня «Богатая лоза» потрясала двухэтажностью — редкость для юга — и увитостью живыми виноградными лозами. Вокруг харчевни деловито похаживали ребятушки хмурого вида, выжидающе поглядывая вверх, на чьи-то окошки. Будто поклонники, заждавшиеся ветренной девицы.
Внутри «Богатая лоза» оказалась полутёмной и насквозь пропахшей вином. С неприлично бодрым хозяином, который тут же заслонил обзор и принялся сыпать названиями сортов вин и годов, приправляя радостным: «Попробуйте, не пожалеете».
— Так вам бутылочку, две, три? Что предпочтете — мясо, рыбу, сыр на закуску?
Две компашки заканчивали с игрой в кости, да вот еще — народ посерьезнее, прожженного вида, с картами и ярым нежеланием расходиться. Хотя… вряд ли они даже в курсе, что за загороженными окнами — рассвет.
Лортена не было. Это тревожило и радовало одновременно.
— Да я, в общем, — мы с грызуном совсем уже настроились выдать «Ищу кое-кого», но тут мой взгляд упал в последний недоосмотренный угол с двумя огороженными от остальных столиками.
За одним из столиков буднично восседал Рихард Нэйш — с таким видом, будто он тут столуется ежедневно.
— Я тут… п-позавтракать? — жалостно подсказал грызун из моего желудка.
— А, всего две бутылки, — понятливо кивнул хозяин, а после моего отрицательного мычания пришёл в ужас: «Как — совсем без вина?!»
Бежать было поздно: «клык» поднял глаза от миски, изобразил на физиономии приятное удивление и сделал приветственный жест.
— В буйство впадаю после первого же стакана, — сказал я покаяннейшим тоном. — Как начну всё вокруг магией крушить — успевай сваливать. Мне бы, знаете ли, яишенку, ну, или пирог…
— Для непьющих — рыбная похлёбка, — отрезал хозяин с истовой ненавистью во взоре. Махнул рукой на те самые огороженные столики — видать, что-то вроде позорной зоны для ненавистников спиртного.
Публика за столами «для нормальных» проводила меня порицающими взглядами.
— Боженьки, — прошипел я, падая на скамью напротив устранителя. — Ты-то что здесь делаешь?
— Завтракаю, Лайл. Думал, ты здесь по тем же причинам.
Разнообразия ради «клык» снял сюртук и теперь щеголял в такой же белой рубахе. С неизменной бабочкой на отвороте.
— Если только ты не искал меня… или не следил за мной, но это было бы недальновидно с твоей стороны. Правда?
Местный разносчик бахнул передо мной миску, ложку и краюху хлеба.
— Бутылка вина, — шепнул заговорщицки, — и вернётесь в нормальное общество.
— Спасибочки, кажись, этого мне уже не светит. Я, знаете ли, сюда, чтобы насладиться местной высокой… кухней.
На этом моменте я воткнул ложку в серое неоднородное месиво, где плавали куски переваренной моркови и лука. И замер, как тот, кто глядит в бездну ужаса. Пока воняющая рыбой бездна ужаса глядит в него.
— Местные традиции, — сообщил «клык». — Если ты берёшь меньше бутылки вина на одного человека — то…
— …тебе приносят что-то, что отняли в неравном поединке у свиней, я уже понял.
Судя по виду похлёбки, свиньи сопротивлялись отчаянно, и кое-что отважному повару пришлось доставать прямо у них из глотки.
— На самом деле не так плохо. Думаю, тебе бы пришлось по вкусу… в старые добрые времена.
Во времена Рифов, надо полагать. Сам Нэйш поглощал похлебку с совершеннейшим равнодушием. Я отважился на одну ложку — а после этого отодвинул миску, откусил кусок хлеба и посмотрел на устранителя закономерным взглядом — как на больного извращенца.
— Тебя что, одолела ностальгия по тюрячке, и ты выбрался сюда для удовлетворения твоих специфичных вкусов?
— Просто соседняя харчевня в пятнадцати милях. А у меня дела… в окрестностях.
— О-о, черти водные. Арделл что — уже в курсе насчёт нашего фиаско?
Нэйш загрузил в себя ещё одну ложку местного хрючива.
— Лайл. Я же говорил — тебе нужно больше доверять людям. Я здесь не по работе.
— Отдых? — я вложил в это слово всё великолепие подтекстов типа «мне интересно, поедание помоев — это для тебя новый опыт или всё-таки отдохновение».
— Что-то вроде этого. Небольшой заказ здесь к северу…
— Не знал, что ты устраняешь вне заданий питомника.
«Клык» жестом показал — всё бывает. Ну да, вызовы на устранение встречаются не так уж часто, за три месяца и дюжина едва ли наберётся. Вскрывать зверюшек тоже получается не всегда. Стало быть, вот куда он исчезает.
Интересно — Арделл-то знает, что устранитель берёт заказы на стороне?
— Но на самом деле… — Нэйш кивнул в угол, где покоилась наплечная сумка. Прищурившись, я рассмотрел рядом с сумкой сачок. — У подножия Милтаррских гор в это время года попадаются замечательные экземпляры. Там, например, можно встретить звёздницу зимнюю, а мне как-то до сих пор не пришлось.
Ага, безобидный такой визит за бабочками, с перерывом на завтрак в ближайшей харчевне. Чертовски верится, только что ж там внутри подпрыгивает что-то вроде тревожного сигнала?
Это всё как-то не вяжется. Опыт подсказывает мне, что парни, которые носят костюмчики за сотни золотниц, обычно не сигают в них по болотам. Парни с манерами, от которых млеют все окрестные вдовушки, как правило, не лопают то, от одного вида которого сидельцу Рифов становится худо. Ребятушки, у которых такие навыки и мощный атархэ, делают себе славную карьеру, а не огребают бесконечные штрафы от Арделл и не сидят в питомнике, собирая коллекцию бабочек, а попутно пластая трупы зверей.
А те, у кого Дар Щита, не дают себя повязать при помощи арбалета.
Если в Тербенно по его манерам, одежде и поведению сходу опознавался домашний мальчик только что из учебки — то в Нэйше попросту не опознавалось ничего. Вернее, опознавалось слишком много разных черт. Будто разные сводки розыска перемешали воедино.
— Лайл. Вопросы?
Отлично, кажется, я только что пялился на устранителя нашей группы.
— Ты, случаем, не знаешь, как завязать с вином основательно и надолго?
Общество любителей винишка в зале примолкло уже совсем нехорошо. Кто-то ужаснулся кощунству: «Он сказал «Завязать?»»
— Мне… не для себя, — добавил я, покаянно повесив головушку. — Для одной моей знакомой свиньи.
Перехватил взгляд Нэйша и выдохнул:
— И нет, это я НЕ в порядке самокритики.
Историю о вызове устранитель выслушал с неприлично сосредоточенным видом. С таким просто невозможно слушать истории о буйствующих спьяну яприлях.
— Ну, надо же, Лайл, — сказал он после этого, глядя в зал так, будто там кто-то оскорбил его мать. — Похоже, вам достался редкий случай. Я с таким не встречался. Хотя слышал что-то подобное, но там проявления были не настолько яркими.
— В твоих историях яприли просто приглашали местных потанцевать?
«Клык» откинулся на стуле, отодвинул пустую миску и наконец ухмыльнулся.
— Пожалуй, я мог бы… знаешь, вмешаться. Слегка помочь тебе по моей прямой специальности.
— Надо же, как ты феноменально добр. Они что-то подливают в эту свою рыбную бурду?
— Ну, судя по твоему рассказу и твоему виду — вы в тупике, а помощь коллегам… — Нэйш жестом показал, что он всегда готов пожертвовать личным временем, чтобы кого-нибудь убить. — Ах да, кажется, мы же теперь еще и лучшие друзья. Кстати, Гильдия…
— Не выходила на связь — и уж поверь, её задания точно не связаны с протрезвлением местных яприлей. Да, и не жди от меня подарка на Хороводный день. Я не расположен к… новым отношениям прямо сейчас.
Мину лёгкой обиженности Нэйш приправил глумливым смешком.
— Так что? Небольшая помощь? Если беспокоишься о Мел — я могу ей сказать, что сам вмешался. Яприль — это несложно. Быстрая работа.
— Пожалуй, откажусь. Знаешь, этот свин мне уже почти что родной. Прожигает молодость в гнусных пороках — даже как-то… не знаю, кого напоминает.
Я уже настроился на то, что Нэйш всё-таки влезет в дело. Но «клык» настаивать не стал.
— Как хочешь, Лайл. Но если вдруг понадобится моё вмешательство…
— Боженьки, я просто не знаю, как расплатиться за твою глубокую душевность, — выдал я, прижимая ладонь к груди. — Могу заказать тебе здешнее коронное блюдо для непьющих. Или даже своим пожертвовать — хочешь?
Попытка умыть «клыка» раскололась о его улыбочку. Под которой я почувствовал, как с меня медленно сдирают кожу.
— Мы можем выбрать другие способы оплаты моей душевности. Если ты настаиваешь, конечно.
Грызун внутри предупредительно куснул в печень — не нарывайся, мол. Хочется, конечно, посмотреть — что он тут забыл, только вот весь вид устранителя ненавязчиво сообщает: «Скройся».
— Чтобы я — да настаивал? Ну, приятной охоты за бабочками, — я поднялся, хрустнув позвоночником. Спина поламывала от всех этих прыжков то в канаву, то за крыльцо.
— О, и если ты ищешь Лортена…
Я замер, понадеявшись на продолжение типа «его печальный труп два часа назад выловили из реки».
— …то он остановился во втором номере. Во всяком случае, хозяин спрашивал, не с ним ли я. Лортен сказал ему, что придёт кто-то из группы Арделл и за что-то заплатит.
Я почувствовал в себе исключительное желание врасти в засаленный пол таверны.
— Лайл? — В голосе было полно заботы — переливалась через край. — Ничего не хочешь сказать?
— У меня, в общем-то, два вопроса, — заговорил я, разворачиваясь к четвертой моей проблеме (помимо Лортена, Мел и яприля). — Первый — в каком номере остановился ты? второй — за что?!
— Восьмой номер, — ответил Нэйш. — А по поводу второго вопроса…
— Это было не тебе, — отрезал я, — это было мирозданию.
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
След теряю перед рассветом. Игривый яприль успевает переплыть пару речек, проскакать по ручью и порезвиться на винограднике, где лозы уже убраны. Потом выбирается на каменистую тропочку и рвёт куда-то в преддверье Миллтарских гор. Неподалёку от тропочки бродит стадо тупеньких овечек. Запахи винограда и помёта забивают дыхание. Дар устаёт и сбоит. Сдаюсь, глотаю бодрящее, тащусь обратно по собственным следам. Всё равно не догнала б. Похоже, он собирается двигаться, пока заряд винный не кончится.
По бедру растекается холод. Сквозник. Вынюхиваю ближайший ручей, кидаю камешек в воду.
— Что у вас там? — спрашивает лицо Грызи в ручье.
За спиной у неё топчется Рыцарь Морковка. Какой-то с ног до головы переудручённый.
Отделываюсь парой фраз — прохлопали идею с отрезвляющим, ничего серьезного.
— Мда… Или у яприлей на спиртное другая реакция, или у вас там уникум какой-то. Ладно, если не будет получаться — попробую разобраться сама… когда справимся здесь.
Мрачнеет. У них там в Рыцарем Морковкой что-то серьезное. Грызи говорит только: алапарды под полным контролем, не чувствуют варга. И что-то там насчёт нынешнего полнолуния и мэра. Но когда я спрашиваю:
— Что, чудо энкерское таки явилось? — медленно мотает головой. Добавляет тихо: «Если бы».
Потом Грызи чуть ли не отпихивает от Водной Чаши Его Светлость. С горящими энтузиазмом глазами. И этим своим «Ко-ко-ко, Мелони, ты в порядке? Пожалуйста, не подвергай себя излишней…»
— У меня тут одна опасность — спиться в компании Лортена, — отрезаю я и прерываю связь.
Достаю сквозник из ручья, решаю вернуться к месту ночлега по дороге. Мили три еду на телеге с болтливым возницей, выслушиваю бред насчёт стада крылатых огнедышащих яприлей. Чуть не вырубаюсь прямо в телеге, когда от какой-то таверны доносится знакомое ржанье.
Арринио здесь, у коновязи. Стало быть, Пухлик и Лорнен недалеко. Можно даже не спрашивать — чем они тут занимаются. В местечке с названием «Богатая лоза».
У входа и под окнами толкутся мутные типы. С рожами шулеров. Обшмыгивают глазками, пока я здороваюсь с Арринио, пою его и добываю овса.
Таверна провоняла вином. Хозяин сигает с порога навстречу, как голодный алапард. Посылаю его в вир болотный и иду к лестнице.
Духи Липучки ни с чем не спутаешь, их даже вино и дым не забивают. Запах стелется по ступенькам, взлезает на второй этаж. Без стука дёргаю ручку третьего номера. Сквозь дверь которого просачивается поток лортеновской мысли.
— …не ожидал, что ты примкнёшь к череде моих мучителей. Но по твоему лицу я вижу, что ты принял сторону ужасной женщины — да-да, твои глаза тебя выдают, не смей смотреть на меня с таким укором, печальный человек… Так вот, если верны философские строки Игэйра Фиа — разве не всё в нашей жизни в руках Девяти? И разве не всему, что предрешено случиться…
Когда Липучка начинает нести пургу — два пути: сбежать или помереть. Гроски каким-то чудом не помер, но вид имеет такой, будто его мешком треснули. Раз семнадцать. И в мешке два пуда брюквы.
— Заткнись, — С намеком подвешиваю у своего виска атархэ. — Или я тебя повергну в пучину страданий.
Лортен, который валяется на кровати, бормочет про загнивающие корни аристократии. Но поток обрывает. Пухлик приоткрывает один глаз.
— Новости! — требую я и валюсь на стул.
Вопрос задаю Пухлику, но Липучка тут же разевает пасть:
— Ни медницы… ни медницы денег, вообразите. Ужасные люди… ужасное место. Я поклясться могу, что они передёргивали… и что был крап. Как полагаете, старикан-Вельект не согласится выдать хотя бы половину платы наперед? В конце-то концов, мы уже почти настигли это порождение тьмы, и только роковая случайность…
Роковая случайность затыкается. Похоже, даже своим недалёким умишком схватывает наше состояние.
— Потеряла след яприля, — отвечаю я на взгляд Пухлика. — Из-за удобрений ничего не разберёшь.
Тот кивает и выдает коротко:
— Видел Нэйша, он мне помощь предлагал.
Чем тут же затыкает с размаху за пояс меня, Липучку, Вельекта, да и яприля почти что тоже.
— Ты с этой скотиной еще и связь держишь?!
Пухлик с малеха прибитым видом тычет пальцем куда-то вниз.
— Вообще, я его встретил случайно. Здесь, в «Богатой лозе». Вроде как, он носится за какими-то местными бабочками.
— Ты предложил ему выпить? — пристаёт к Пухлику Липучка.
— Я?!
— Так почему же он тогда воспылал самоотверженностью, а, сын мой?
— Ну, может, им тоже овладело из-за угла чувство долга…
— Ужасный человек, — расстраивается Лортен, — ужасный человек с ужасным вкусом. Ни разу… ни разу не предложил мне помочь!
— В чём? Ты ж только пьёшь и бардак устраиваешь, — бурчу себе под нос. Липучка радостно орёт «Именно!». Сверлю взглядом Пухлика — вот какого чёрта поперся выкладывать Нэйшу насчёт яприля? Мясника мне в деле не хватало.
— В общем, я его вроде как уболтал. Сказал, что мы тут и сами неплохо справляемся, так что он вроде как… не собирается мешаться у нас под ногами.
План — как держать Нэйша подальше от яприля — рассыпается у меня в голове на кирпичики. Липучка звучно икает от изумления.
— Уболтал?
— Пустил в ход всё свое обаяние вкупе с убеждением, — кивает Пухлик. — И с красноречием. Не знаю — насколько его хватит…
Звучит так, будто нам каюк, и Нэйш влезет в дело этак через полчасика.
— …но на всякий случай он тут будет, поблизости. Кхм… в восьмом номере.
— На какой, к мантикорам, случай?!
— О! — радуется Липучка. — Так нас четверо! Мы могли бы составить отличную команду и отыграться у этих необразованных…
— Ну, кто там знает, — выкручивается Пухлик. — Знаешь ли, я решил, что совсем не лишним будет специалист по внутреннему миру зверей…
— П-потому что он всех потрошит, — нежненько уточняет Лортен. — Фи! Копаться во внутренностях скотов, нарушая Постулаты телесной нечис…
— Ты что, решил впутать эту мразь в дело?!
— Нет, я решил, что он что-нибудь да может знать о физиологии чертовых алкоголезависимых яприлей!
— Например, как их убить!
— Боженьки, да не претендую я на твою свиночку, шоб ей долго лет пить без последствий! Но, к слову, у тебя есть какие-нибудь варианты по поимке? Ероме очевидных, вроде «Хочешь поймать пьяную свинью — думай, как пьяная свинья»…
Мы с Пухликом играем в гляделки. Липучка играет в «Притворись дохлым и не воняй». Только от него так разит выпивкой, что о нём никак не забыть.
— Значит, так. Сейчас я вызываю Фрезу. Ты отбываешь в питомник. Там можешь хоть в хлам ужраться, а здесь чтобы больше под ногами не путался!
Липучка ищет глазами Пухлика и промахивается на полфута.
— Ужасные женщины… захватывают этот мир, — сообщает он дешевенькому канделябру на полке. — Берут бразды правления в руки, словно королева Арианта. И заставляют истинных представителей аристократии влачить жалкое существование… словно королева Арианта, да. Этому надо положить конец. Н-надо же?
— Река моей мужской солидарности высохла где-то четыре часика назад, — сочится ядом Пухлик. — Когда мне по твоей милости пришлось объясняться с Вельектом.
— Что значит, по моей милости? — возмущается Липучка. — К слову говоря, вы тут все работаете на меня. Так что, Мелони, ты забываешься… и вообще… я вас не оставлю — истинный Мечник не бросит своих друзей… или подчинённых, гм.
— Да какой тебе смысл тут сидеть. Ты ж всё равно до нитки продулся, нет, что ли?
— Ну-у, в общем-то, как раз в этом всё и дело…
Липучка мямлит что-то там о ничтожных шулерах, краплёных картах и возможности отыграться, если только старикан Вельект ему ссудит ну хотя бы сколько-нибудь.
— …и вообще, если бы я только мог отправиться в питомник или к Вельекту…
— Если бы мог? — пробуждается на стуле Пухлик.
— Сколько продул? — спрашиваю я.
Лортен растопыривает два пальца и заискивающе скалится с кровати.
— Две золотницы? — нет, что-то мало. — Два десятка золотниц?
— Две сотни? — помогает Гроски чуть ли не с надеждой.
Лортен оттягивает воротничок и хлопает губами в тяжелом вздохе.
— Истинные аристократы не размениваются на мело…
— Тысячи? — осипшим голосом переспрашивает Пухлик и подлетает со стула. — Две тысячи золотниц?!
У меня ноги корни в пол пускают. После виноватого кивочка Лортена.
Дальше мы с Пухликом выдаём одновременно:
— Десять мантикор?
— Десять костюмчиков Нэйша?
А потом тут же:
— Что?! — и пялимся друг на друга.
Липучка откашливается и пытается взять надменный тон:
— Между прочим, на светских раутах или вечеринках бывают суммы и повнушительнее… и да, я уверен, что это был крап. О, эти отвратительные деревенские шулеры с их гнусными манерами. И всё же я полагаю, что все их угрозы — не более, чем…
Пухлик подскакивает к двери. Запирает на защёлку. Потом кидается к окну, будто бешеный тхиор. Выглядывает из-за занавески и шипит сквозь зубы:
— Черти водные… — и добавляет развеселым тоном: — Ну, сегодня мы отсюда уже не выйдем. Там штук семь мордоворотов внизу. Небось, еще и Печати разные. Во что вы там играли, в «каменномордого»? И ребята такие с виду вполне зажиточные, и выпивку покупали?
Липучка истово кивает, даёт уточнения вроде «Да-да, они сами предложили отыграться, даже в долг!»
— Мел, — спрашивает после этого Пухлик. — Ты как относишься к грязной и, возможно, немножко поэтической ругани?
— Почти как к метанию ножей.
Гроски заворачивает сокрушительную тираду — такие обычно можно от Фрезы услышать.
— Банда «удильщиков». Вряд ли местные, такие ребята быстро перемещаются. Хиляки-игроки — опытные шулеры. Их задача — усыпить бдительность приезжего и обыграть на хорошую сумму. Потом влезают ребятишки помощнее, которые долги выбивают. Ты выдал им расписку? Вообще подписывал что-нибудь?
— Слово настоящего аристократа стоит сотню…
— …пудов навоза яприля, — выплёвываю я.
Пухлик выглядит уж слишком весёленьким. Так, будто самолично играл с Лортеном, и тот ему теперь должен заложить половину питомника (черт, две тысячи — это ж чуть ли не годовой бюджет!).
— Понятненько. А отпускать тебя к Вельекту за денежками они отказались.
— Я предлагал этим неотёсанным невеждам отыграться, но…
— Ага, они почему-то не согласились, с чего бы только. Что ты им наплёл? — вот во взгляде у него — ни капли веселья. Глаза у него не пойми какого цвета — то ли темно-серые, то ли карие, то ли бурые, и в них пляшут хищные такие огонёчки. — Что сюда приедут твои товарищи и привезут хоть сколько-нибудь деньжат?
— Я всегда знал, что на вас можно рассчитывать! От чистого… ик… сердца.
— Серьёзное дело? — спрашиваю Пухлика. Тот потирает лоб.
— Если мы не выйдем к ним хотя бы с сотней золотниц, или не выпишем чек, или не подпишем векселя — эти ребятушки через часик начнут нас потихоньку прессовать. Лортен, ты им разболтал насчёт своей должности?
— Разумеется, я представился — нормы вежливости…
— Стало быть, они играли с тобой, зная, что ты директор питомника. Где есть, чем поживиться.
Пухлик снова падает на стул и живописует. Не выпустят из таверны, если не будет денег. Лортена оставят заложником. И кого-нибудь из нас. Заставят подписать какие-нибудь векселя, чеки, закладные…
— Питомник под королевским покровительством.
— Мел, деточка, если ты думаешь, что они с этими бумагами заявятся к трону его величества Илая — ты сильно ошибаешься. Но они могут перепродать бумажки более серьезным людям. Контрабандистам или пиратам. Или вовсе монстрам.
— Вроде как Братству Мора?
— Вроде как стряпчим, — Гроски делает охранный жест, — упаси нас Девятеро… В общем, кто-то потом да явится к Лортену требовать своё — доступно?
Доступно. За Липучкой не будешь всё время присматривать. И от всего его не защитишь. Рано или поздно его возьмут в оборот — и мало ли чем он там заплатит: деньгами питомника, или сведениями — куда выпускают животных, или самими животными…
— Давно считала, что нам нужен новый директор.
Идиотизм, конечно. Как бы мне ни хотелось настучать Бабнику по дурной башке — он хотя бы не лезет в дела питомника. Вон, в Ирмелее зверинцем-заповедником рулил какой-то бывший военный в чинах. Любитель жёсткой дисциплины и распорядка. Потому рацион у животных не менялся никогда — ни количество, ни качество, сколько записали, столько и даём.
Не говоря уж о том, что должность директора королевского питомника — только для чертовой знати. А среди придворных Илая Вейгордского хватает придурков почище Лортена.
— Ужасные слова, — расстраивается Липучка. — Как подумаешь, кого я пригрел на груди. Всю жизнь свою… рыг… кладу на алтарь во имя благополучия питомника.
Пухлик поглядывает вниз и что-то просчитывает. Потирая щетину на подбородке.
— Выйдет прорваться?
— Может, и выйдет. Атархэ у этих ребят вряд ли водится, мощная магия тоже… разве что вот амулеты да ножички воровские. Не хотелось бы такой поймать под ребрышки случайным образом.
— Не понимаю, откуда такой пессимизм, — полусонно выдаёт Липучка. Он уже и ладонь под щёку подложил. — Можно же просто вызвать старикана-Вельекта. Уверен, что он окажет нам самую действенную…
Только вот Усач вроде как по нашей милости в вине искупался. А ещё он южанин. Три часа будет собираться, и всё равно выйдет куча бессмысленной суеты.
Здешних законников мы вообще вряд ли дождёмся. Как минимум потому, что кто-то уже поднимается по лестнице. Четыре пары ног. Грубые сапоги. Перешёптывания.
Пухлик оставляет щетину в покое и двигает к двери.
— Эй, ты куда?
— Замерять их уровень тупости. Присмотри за катастрофой.
— Пра-а-атесту-у-ухрррр, — прибавляет Липучка.
Дверь скрипит, Пухлик исчезает. Голос в коридоре. Гроски — в свистяще-шипящем варианте, с мелкими смешочками.
— Здорово, ребятушки, не директора вейгордского питомника ищете? Я б вас тут порадовал кой-чем… хе-хе, за пару медниц.
— Ты ещё что за… — порядком пропитый баритон.
— Да так, прохожий, вернее сказать, проезжий, хе-хе. По своим делишечкам малеха. Решил вот ночку переночевать, да только поспать-то мне не дали спокойно. Я вот думаю, вам интересно будет насчёт моей историйки, ха. Ух ты, огненный Дар? Да этот придурок точно влез…
Пухлик болтает и хехехекает так, что у меня зубы ныть начинают. Тянет время, устраивает торг за информацию.
— …так вот, я, понимаете ли, только решил сложить вещички и малость прикорнуть — ночка-то выдалась, хе-хе, горяченькая… как тут влетает этот хлыщ. И предлагает денежки — вообразите, за то, чтобы я с ним номерами поменялся. Ну, а я-то разве откажусь от пары сребниц, а? В конце концов, чем это двойка хуже восьмёрки…
Давлюсь воздухом.
— В восьмом, сталбыть? — деловой голос кого-то здорового.
— В восьмом, голубчик, хе-хе-хе. Там и возьмёте, тёпленького. В лицо-то вы его знаете? Модный костюмчик, причёсочка, с виду неместный… О, табачком не угостишь? Спасибочки. Ну, девять футов под килем, как у нас в Велейсе Пиратской говорят, хах. Пойду дреману. А то ночка-то была, ночка… Вина — хоть утопись, а бабы-то как визжали!
Восемь ножищ топают мимо двери по коридору. Пухлик прошмыгивает внутрь. Поворачивает защёлку и хватается за комод.
— Помоги подпереть, а то мало ли.
Пока на цыпочках волочём комод к двери, добавляет шепотом:
— Ну, хвала Девятерым — мало что южане, так ещё туповаты. Но придётся малость переждать, пока там всё не рассосётся.
«Всё» — это те типы, которые толкутся сейчас в коридоре за углом, у Нэйшевской двери. Барабанят в дверь и орут что-то южные угрозы, в которых встречаются шампуры, жаркое и выражения типа «Я в твою Печать плевал, э-э-э!»
Тихий скрип. Дверь открывается.
— Э-э, франтик! Гони денеж…
Шлёп. Звук падающего тела.
— Да ты хоть знаешь, с кем ты…
Шлёп. Второе тело падает где-то в коридоре. Придушенный хрип:
— Можно же… просто… подписать… закладную…
Бах. Это грохочут по полу чьи-то тяжёлые башмаки. При падении.
— Кажется, мы ошиблись номе…
Шлёп.
Тихий скрип. Дверь закрывается.
— Серьёзно? — спрашиваю я то ли Пухлика, то ли этих придурков, которые так быстро закончились.
Пухлик разводит руками. Видок у него почти сожалеющий.
— Ты же болела не за них? Будем надеяться, Рихард не вздумает прогуляться: скоро остальные «удильщики», заинтересуются, почему это их товарищи лежат перед именно этой дверью… Вопросы?
— «Рихард»? — такое ощущение, что Пухлика Конфетка покусала. Кроме Грызи разве что она зовёт Мясника по имени.
— Всегда называю по имени тех, кому предстоит отлупить для меня банду шулеров, — Пухлик говорит, заворачивая Лортена в одеяло — до состояния гусеницы. — Хотя ты права — надо бы подумать над чем-то менее фамильярным… Тебе кресло пойдёт или уступить место рядом с нашим невыразимым?
Сдвигает свёрток с Липучкой на край кровати. И щедрым жестом указует на второй край.
— Нет уж, кто я, чтобы вам мешать.
Пухлик мечет в меня ухмылку и подушку. От первой уворачиваюсь, вторую ловлю. Сворачиваюсь в кресле, накрываюсь курткой.
— Не больше двух часов.
— Я тебя умоляю, — откликается Пухлик, который преспокойно закидывает ботинки под кровать. — Мы измотаны, там вовне — «удильщики» и Нэйш, причем я точно знаю — кто страшнее… И к тому же свиночка свято блюдёт режим, ты что же — хочешь сдать позиции хряку-пропойце?
— Он по сравнению с Лортеном — академик!
— Не спорю, — Пухлик любовно хлопает по окукленному Липучке. — Хорошо бы, сверху верёвками прикрутить… в учебке законников это называлось «мясной рулет»…
Дальше слышен могучий зевок. Который почти сразу перерастает в похрапывание. — Мфрр… — выдаёт Липучка из одеяльного кокона. — Дикие звуки… дикого питомника.
Согреваюсь под курткой. Вслушиваюсь в утреннюю всемировую возню. Пронзительные звуки сельского юга. Вопли гусей, ржание лошадей. Скрип колёс. «Удильщики» травят под окном байки и поплёвывают. Удивляются, что их товарищи всё не идут. Гром кастрюль и сковородок на кухне, звяканье бутылок, хозяин покрикивает на прислугу…
Потом меня вырубает, несмотря на бодрящее. Отключаюсь вчистую, уплываю в глухую, мягкую темноту.
В неё иногда только залетает стук в далёкую дверь.
И мерные звуки падающих тел.
* * *
Очухиваюсь от здоровенного всхрапа рядом. Пухлик задаёт жару — раскинулся на кровати. Подхватываюсь, первым делом вижу тени — длинные, дело к вечеру.
Потом в глаза кидается разворошённый кокон из цветастого одеяла. И то, что угол комода отодвинут от двери.
Черти водные, да какого…
Ругаясь, несусь в уборную, сую голову под умывальник. Набираю ковш воды, опрокидываю на Пухлика. Тот скатывается с кровати и выдаёт сипло:
— Не в курсе, к чему могут сниться пьяные свинобабочки?
Молча киваю сперва на постель, потом на комод. Пухлик трёт глаза со скорбным видом.
— Понятно. Бабочка вылупилась и упорхнула. Будем надеяться, встретится с одним нашим знакомым, который… любит засовывать в рамочки всякое крылатое. Что в коридоре, кстати?
Выглядываю в щель, которую позволяет открыть комод (непонятно, как Липучка туда просочился). В коридоре никого. Там, куда уводит коридорный изгиб, слышатся слабые постанывания и невнятное: «Ну, вот какая подлюка, а ещё говорили — аристократ». И ещё кто-то топчется, перешептывается: «А точно тут? Эти-то чего лежат?» — «Да тут вечно кто-то валяется не в себе, нам же сказали, здесь она!»
— Вир знает что.
Шлейф от Лортеновского одеколона жиже не стал — уверенно ведёт вниз. Так что мы с Пухликом тихо спускаемся по лестнице в общий зал.
— О-о-о-о-о!! — Липучка опознаётся по страстно-страдальческому воплю и простиранию рук. И ещё он сидит за центральным столиком. — Мои великодушные спасители! Хозяин, вы видите? Нам, то есть им нужен завтрак, то есть ужин!
Физиономия у Липучки смятая и восторженно-похмельная. А хозяин зыркает с опаской. Подходит, исподлобья глядит на Гроски:
— Четыре бутылки?
— Без вина, — отчеканиваю я, и с соседних столиков начинают пялиться.
— Не слушайте эту легкомысленную барышню, — возмущается Липучка. — Это… мои подчинённые, да. Можно сказать, я им отец родной. К слову, кто подоткнул мне одеяльце? Хозяин… куда… куда?! Боги, это просто юдоль трагедий.
Лортен несёт такую пургу, будто он уже успел хлебнуть.
А Пухлик ухмыляется.
— Сейчас познакомишься с местной кухней. Надолго запомнишь. Кстати, а с чего это на нас так поглядывают?
— Потому что считают чокнутыми, сын мой, разве неясно, — снисходительно поясняет Лортен. — Понятия не имею, что тут было днём… но ходят слухи о каких-то телах в коридоре.
Приходит разносчик, приносит воняющее рыбой хрючево. Косится со страхом.
— Я был о южном гостеприимстве лучшего мнения, — страдает Липучка и разбрасывает укоризненные взгляды. — Ни угостить… и ни медницы в долг, вообразите себе. И эти взгляды — будто сотворю с ними лютое непотребство!
— Ой, кто ж их на такое надоумил-то, — невинно бормочет Гроски и вылавливает из своей миски рыбный хвост.
— Ужасное место, — брюзжит Липучка. — Ужасное место, грубые люди. Вроде той буйной компании, которая искала какую-то красотку. Белокурую красавицу, да. Сбежавшую от нелюбимого жениха. Они были пьяны, вообразите себе, и угрожали мне, словно последнему простолюдину! И ни один, к слову, не дал мне в долг…
— Та-а-а-к… — это уже я. Потому что слышу, как наверху кто-то снова барабанит в дверь. Видать, в ту самую, многострадальную. — Что ты с ними сделал?
Лортен хихикает под нос и радостно указует ложкой на лестницу слева от стойки.
— Сказал, что им нужно её поискать в восьмом номере.
Пухлик тихонечко впечатывает лицо в ладонь. Мне, в общем-то, добавить нечего.
Добавляют звуки в коридоре. Первый — скрип двери. И дальше, почти подряд:
— Мужики, это не блондинка!
Бдыщ.
— На него что, магия не дей…
Хрясь.
— Аа-а-а, па-ма-ги-ти!
Уи-и-и-и, шлёп! По ступенькам на животе скатывается южного вида мужичонка. Следом неторопливо сходит Мясник, оправляя белый сюртук (охи и аплодисменты невидимой женской аудитории). Перешагивает через мужчинку, проходит через примолкший зал и присаживается за наш столик возле Пухлика, бросив при этом: «Добрый вечер».
И с невозмутимой ухмылочкой принимает три ответа: «Пошел ты», «У тебя не найдется пары монет?» «А он добрый?»
— Слегка шумновато, — сетует Живодер и откидывается на стуле. — Вам, случайно, неизвестно, почему к моей двери началось паломничество вооруженных людей?
— Три сотни версий, — Гроски поднимает палец. — Может, они собирались похитить твой костюмчик…
— Увидели тебя хоть раз и захотели дать по морде, — помогаю я.
— …или, кто там знает, может, они хотели полюбоваться на единственного, кто способен оценить местную кухню. К слову вот, угощайся, можем уступить сразу три порции. Надеюсь, это… гм… паломничество не нарушило никаких твоих планов?
— Нет, благодарю, — леденисто ухмыляется Мясник. — Я собирался поохотиться ночью.
Разносчик у стойки упирается и шепчет: «Да не пойду я к этим! Они, вон, говорят, чуть Вельекта не утопили в его же вине». Так что к нам крадётся хозяин. Совсем издерганный.
— Господин… за счёт заведения… может быть, виски, у нас в коллекции есть отличный год…
Липучка разевает рот, будто голодный птенец феникса. Мясник отвечает одним из этих своих взглядов: «Ты посмел меня прервать, я уже заказал на тебя рамочку».
Хозяина сдувает неведомым ветром.
— Собирался? — потеет Пухлик там на своём стуле. — Это надо понимать, как…
— О. Небольшая перемена планов, — Нэйш оглядывает нас, как гурман — блюда в меню. Выбирает, в кого первого всадить ножичек улыбки. — Знаешь, Лайл, я решил к вам присоединиться. Пьяный яприль — случай нечастый. Ценные наблюдения. И небольшая подстраховка для вас. Мало ли, что может пойти не так.
Мразь даже не скрывает, что собирается с нами рассчитаться. За весёлый денек в компании местных уголовников.
Лортен цветёт.
— Это прямо-таки любезно с твоей стороны! Как там было в поэме об идеальном гражданине? «Поможет и в драке, и в пьянке?» Упс, это местная застольная.
— Чёрта с два, — отчеканиваю я. И всаживаю клинок в стол. — Катись, куда шёл, нам хватит одного придурка на выезде.
— По-моему, ты несправедлива к Лайлу, — портит момент Лортен.
Пухлик только глаза закатывает и бормочет себе под нос: «Ну да, ну да, добивайте меня все». Мы с Мясником сцепились взглядами и я швыряю с размаху:
— Я старшая группы, и тебя в неё не звали, вали отсюда, а то…
— А то? — мягонько переспрашивает Палач. С самой казнящей улыбочкой. — Пустишь в ход атархэ? Или вызовешь Гриз? Опасаюсь, что она как раз включит меня в группу — если учесть, насколько плачевно у вас обстоят дела.
Рукоять под пальцами греется и дрожит — стоп, нельзя. Если разорусь от злости и бессилия — этому же подонку хорошо сделаю.
— Человеческих жертв не было, показаний на устранение нет.
— Устранение? — Нэйш достаёт с пояса дарт. Показательно крутит в пальцах, приподняв брови. — Кто говорит об устранении. Я собираюсь просто… слегка понаблюдать, скажем так. Если вдруг возникнет непосредственная опасность…
— Будто я не знаю, что для тебя лишний шаг — опасность!
— Это всё-таки пьяный яприль, Мелони, — с издевательски серьезным видом сообщает Нэйш. — Кто знает, что случится, если он окончательно выйдет из-под контроля. Кстати, какие у вас варианты его поимки?
— Варианты? — кипит Пухлик. — Черти водные, ты что — думаешь, у нас их несколько? Ну, конечно, это же моё хобби — протрезвлять чёртову свинину, которая квасит, как мой дядька Трэйдон по праздникам…
Позади слышатся звуки допивания недопитого и дожирания недожранного. Отодвигаются стулья, хлопают двери. Под тихое: «Да ну их, этих… говорят, это «морильщики» с Севера, они там все отмороженные».
Мясник только что не светится от самодовольства.
— Спокойнее, Лайл. Насколько я понял — бесполезно его протрезвлять, пока в окрестностях полно вина. Именно потому, что он слишком уж полюбил…
— …заливать за воротник, ага.
— У них есть воротник? — в ужасе спрашивает Липучка. — Мел?! У них что, есть воротник?!
— Сейчас и у тебя не будет.
— Деточки, деточки, — Пухлик поднимает мясистые ладони. — Никто никого не убивает, ладно? Во всяком случае, до той минуты, как мы не обратим к благу трезвости местного почитателя винных традиций. Да, свиночке понравилось расслабляться. К сожалению, теперь она ещё и знает, где найти настоящее винишко. С учетом нападения на давилку — рано или поздно она и в поместье Вельекта заявится. Где и нанесёт непоправимый урон алкогольной торговле в стране.
Всё бы ему шуточки дурацкие.
— Его ранить могут, — подаю я голос. — Вельект разошелся… если решит нанять еще каких южан-охотников — могут задеть.
— Понятно, — говорит Нэйш. Без нажима, но с нехорошим блеском в глазах.
Раненый яприль — это бешенство. Бешенство яприля — это снесенные деревья, разбитые дома, затоптанные люди.
И устранение.
— Снотворное на него не действует, отрезвляющее действует, но…
— Недолго, — хмыкает Пухлик. — И всё равно трюк повторить не удастся. У Аманды запасы вышли, новое ей варить дней пять, в округе нигде не достанем такого количества.
— Не в том дело, — обрубаю. — У яприлей тонкий нюх. Если ему не понравилось отрезвляющее — он на него и не купится.
— Боженьки, ну вот точно мой двоюродный дедушка Серлин — раз попробовал и потом ни в какую…
Липучка занимается тем, что пытается приманить хозяина. И изображает бутылку.
Хозяин из-за стойки тоскливо мотает головой и косится на нас.
— Усиленное снотворное из некрозелий?
— А ты знаешь, как эта дрянь на него подействует?
Некрозелья — сложные составы. На крови, с добавлением мертвой плоти. Опасная штука, такое в последнюю очередь нужно использовать, если животное вне себя.
Мясник зависает над своим блокнотиком. Пухлик бормочет:
— Ну да, куча зелий тоже идет с пометкой «не принимать с выпивкой»… В принципе, мы могли бы его накачать этой дрянью, — Ворошит в миске рыбную бурду. — Хотя не знаю, как там было бы с выживаемостью.
Минут двадцать пытаемся к чему-нибудь да прийти. В дурном вопросе «Как вырубить здоровенного яприля-пьянчужку». Результаты — чуть больше, чем ни шнырка.
— Сдаюсь, — разводит руками Гроски после того, как перебрали все основные ловушки и зелья. — От себя могу только предложить завязать с ним дружбу и научить культуре выпивки и закуски. Ну, или подсадить на что-то другое.
— Или ухлопать дурацкими шуточками, — бормочу я.
— Или всадить нож ему в спину, когда он отвернется, — сладко улыбается Мясник.
— А поможет? — оживляется Пухлик.
— Нет, но могу подсказать более полезные направления удара.
Я их обоих грохну в конце концов. Похоже, придется дождаться, пока Грызи разгребется в Энкере.
Липучка бросает попытки изобразить жажду в пантомиме и разворачивается на стуле к нам.
— Постойте… постойте… кажется, меня осенило! Почему не вообразить, что яприль — это человек? Просто пьяный человек…
— В двадцать пудов весом, — подсказывает Гроски, опершись щекой на ладонь. — С рылом, изумрудной шерстью и четкой установкой «Крушить!» — когда поранится.
— Ограниченность, — тычет в него пальцем Лортен, — ограниченность разума — это порок! Ничто не преграда для метафоры! Ни пуды, ни рыла… ни шерсть. Важно внутреннее родство! Все пьяницы — родственные души. Между прочим, из поэмы… хотя, может, это и мой афоризм, в любом случае, стоит записать. Так вот, если мы проведём аналогию между человеком и яприлем — мы поймем, как яприля можно излечить от пьянства!
— Ну, мы можем подождать, пока он отчается, — бормочет Пухлик, зевая. — Начнет занимать у всякой швали, пустится в азартные игры, окончательно опустится и, глядя на слёзы своей жены, задумается о своей непутёвой жизни. Или мы можем найти хорошенькую яприлиху, которая его полюбит и вызволит со дна свинообщества.
— В общем, представим, что это — яприль, а яприль — человек, — не сдается Лортен, тыкая в миску с мерзкой бурдой.
— Он мне глубоко антипатичен, — выдает Гроски.
— Верно! Потому что он пьёт. Он пьёт, а после того, как выпьет — он делает что?
— Ищет грязных утех? — предполагает Пухлик.
— Идёт вразнос, — говорю я.
Нэйш молчит и смотрит. Кажись, он уже на нас новый каталог в голове составил.
— Вразнос! — буйно радуется Бабник. — А нам нужно что? Чтобы он спал.
Вываливает бурду в миску Пухлика. И переворачивает свою.
— Но с другой стороны — почему же он тогда не спит?
— Потому что душа просит компании? — предполагает Гроски.
Тут я на него цыкаю. Потому что за всей этой мутью начинаю различать — вот странно-то — мысль.
— Он спит. Когда мы к давилке прибежали… он почти уснул. Там, в погребе Вельекта. Просто потом перепугался, вскочил, ну и протрезвел наполовину, видимо. Значит, его всё-таки вырубает от алкоголя. Просто в случае с отходами из жмыха — градус ниже. Да и не съест он столько. Вот он и веселится, пока его не сморит.
— То есть, он вроде как в подпитии? — переспрашивает Пухлик. — Весёлый пьянчужка, который лезет, к кому ни попадя, потому что у него в кармане было только три медницы, и хватило только на одну бутылку?
— А если б было пятнадцать медниц — он бы залился до горла и уснул под столом.
— А эту аллегорию уже я не понял, — выдыхает Лортен.
— Насколько я понимаю, — любезно поясняет Мясник, — они собираются подобное лечить подобным.
— Вызвать вторую пьяную свинью?!
Пока Палач просвещает Липучку, мы с Пухликом считаем.
— Сколько понадобится? Боженьки, Нэйш, да одолжи ты листок, а то она прямо по столу вырезает.
— Двадцать пудов… с учетом степени в подвале Вельекта… Галлонов шесть в него влезет только так. Но если не доберем до нужного градуса, рискуем огрести проблем.
— Ясно, валить с одного разу, чтобы надежно. И если воспользоваться методом аналогий…
— Я знал, что ты оценишь!
— …то может, нам нарушить первое правило алкоголика?
Липучка затыкается. И вид имеет малость ошеломленный.
— Ты же не о том, чтобы…
— Да, — Пухлик встает — нет, прямо-таки вырастает над столом. — Я. Предлагаю. Смешать.
Компания пьянчуг, которая еще не утянулась за дверь, давится спиртным.
— Ему это может повредить, — обрубаю я.
— Отчаянные времена требуют отчаянных решений. Эй, хозяин?
Бедолага притаскивается с двумя разносчиками за спиной. И на всякий случай — со шваброй в руке. Готовый обороняться от злых северных морильщиков.
Гроски убивает хозяина наповал широчайшей улыбкой.
— Мы, знаешь ли, дозрели для заказа. Десертное имеется? А крепленое? А настойка?
— У тебя деньги-то на это всё есть? — спрашиваю устало, потому что Пухлик пышет уверенностью так, что и в меня попало. — Или к Вельекту пойдем?
— Я заплачу, — Нэйш кидает на стол золотницу. — Думаю, за такое зрелище можно и больше отдать. Теперь ты понимаешь, почему я хотел составить вам компанию, Мелони? Ты же не представляешь, чтобы кто-то хотел это пропустить?
— Я представляю, — откликается Пухлик. — Вот я лично хотел бы быть в Энкере.