ЛАЙЛ ГРОСКИ
Если уж начистоту — это дельце не понравилось мне с самого начала.
Для меня оно ещё и началось в безбожную рань. Сперва со стука в дверь нашей с Янистом спальни. Потом с короткого: «Я вас предупредила».
А потом меня сходу затрясла за плечи Гриз Арделл, приговаривая: «Я очень извиняюсь, Лайл, но у нас дело, клиент несёт какую-то дичь, нужно, чтобы ты сгонял со мной в Крайтос, одевайся, пять минут на сборы. Доброе утро, господин Олкест, можете продолжать спать, извините, что потревожила, нет-нет, я на вас не смотрю».
Механизм побудки, отточенный за время учебки Рифов до остроты даматского клинка, сработал на славу. Бедолага Олкест только-только с ужасом вперился в закрывающуюся дверь — «Это что, Арделл?!» — а я уже впрыгнул в штаны и застёгивал тёплую рубаху.
— Я тебе не говорил, что о начальстве не надобно говорить перед сном? Так же и накликать можно. И скажи-ка мне просто на будущее — ты, случаем, не мечтал об этом самом начальстве в интимной обстановке? Потому что мне кажется, что это сбывается как-то не в ту сторону.
Судя по треску, который раздался за моей спиной — Олкесту нужно всё-таки перевесить несчастную книжную полку. Так же можно и череп проломить, в самом-то деле.
Может, Янист не отказался бы составить мне компанию. Но Арделл сходу запихала меня в «поплавок», и ещё через полчасика мы обретались в Крайтосе, где господин Аграст принялся со вкусом развешивать по нашим ушам ложь, оформленную по последним меркам высокой моды.
Тогда-то мне не понравилось это дельце ещё больше. И это был даже не вечный грызун, а чутьё законника (кузен Эрли уверял, что оно у меня — что надо). В прежние времена я слишком хорошо чуял тех, кто использует своё горе, чтобы не давать ни крупицы лишней информации.
Бейло Аграст был как раз из таких. Может быть, его жёнушка, обмякшая в кресле под мехами йосса, могла бы что-то прояснить — только вот он не давал ей и слова вставить и исправно топил нас в потоках своего горя. Заливал кружевной платок слезами и протирал колени костюмчика из фиолетовой таллеи (с искрой). Ползая в собственной гостиной по дорогому ковру (даматский, эпохи шестой Кормчей). И простирая руки, унизанные перстнями.
С ног до головы — олицетворение горя и лжи.
— Господин Аграст, успокойтесь. Почему вы с вашей супругой так встревожены? Возле Скорпионьих гор часто возникают проблемы со связью…
— Говорите, вы пока не оповестили родственников остальных охотников? Но почему?
— Вы ведь могли попросить слуг на барже и корабле поискать вашего сына. У них ведь след перед глазами, не так ли?
— Можно ли вообще узнать, почему вы не направили свою охрану или охотников… у вас же есть охотники? Или не нашли кого-нибудь… поближе, чем в Вейгорде?
Вопросы, уходящие в пустоту. Без толку. Аграст ломал руки, повторял, что мы теряем время, и вообще, он не знал, к кому обратиться, а о нас он прочитал в газетах. И его сын, его милый сын, его сердце говорит, что что-то не то с мальчиком… как? А кому-то нужно сообщать? Или просить? Ой, а он не подумал. Но не могли бы мы всё-таки взяться за дело и не терять время, пожалуйста, его сын, его мальчик, он чувствует…
Душераздирающие излияния прерывались обещаниями выдать отличный аванс, вот прямо сейчас («Хотите сотню золотниц? Половина вперёд, конечно!») А в глазах тем временем извивалась тень страха, и Арделл тоже уловила эту тень. Гриз всерьёз колебалась перед тем, как взять дело. Только вот я был уверен, что она его возьмёт. В полном соответствии со своей натурой, которую я обрисовал Янисту не далее, как вечером.
Так что, когда выяснилось, что нам придётся всё же прогуляться в Заброшье — я только отмахнулся от крысиных повизгиваний внутри. Попридержи голосовые связки, детка. Нет сомнений, на месте Гриз разделит команду (потому что не могу же я носиться со скоростью Мел). И в напарники мне пропишет «лучшего друга», который и привнесёт в нашу грызунью жизнь ярких красок.
Арделл сделала лучше и приписала в группу мечты страдающего Олкеста. Кажется, у неё были какие-то свои идеи насчёт волка, козы и капусты.
У меня была куча идей насчёт меня, молота, наковальни и «Девятеро, за что?!» Но следы Арделл и Мел остывали на морозце, Янист полыхал негодованием и был готов кинуться вслед, Нэйш с воодушевлением отслеживал метания новичка. В кои-то веки готовый следовать приказу: вырубать Олкеста и закидывать в «поплавок».
— Боженьки, — выдал я уныло, — да я их до полудня опрашивать буду.
Олкест приостановил метания и рыцарственно пришёл на помощь: первым двинул опрашивать слуг на кораблях.
— Прямо скажем, они знают маловато, — подвёл я итог через часик, когда мы вернулись к неподвижной белой фигуре, сливавшейся с местными пейзажами.
— Ещё точнее — они не знают ничего, — уточнил Янист. — Половина перепились с радости, что хозяева не появляются…
А остальных нам пришлось будить. И все искренне не понимали, чего мы сюда вообще заявились. Молодые хозяева (тут я выжал из слуг имена и статусы охотников) поехали на охоту, а та возьми да и окажись неудачной. Тогда Аграст приказал плыть вниз по течению — мол, в его угодьях поохотятся. Здесь оставили единорогов, сели на лошадей, взяли свору. Сказали — заночуют у Тёплого озера.
— Аграст-старший с ними не связывался, — подытожил я, отдуваясь. — Даже после того, как выслал сюда нас. Никаких «О, у меня тут сыночка пропал, к вам направляются специалисты, не могли бы вы оказать им всю доступную помощь». Забыл, наверное.
Физиономия у «клыка» была скрыта капюшоном, так что я видел только подбородок да плотно сжатые губы с чёткими полукругами — следами от улыбочек. Но смотрел он куда-то на чёрные, слегка позолоченные солнцем пики Скорпионьих гор.
— По всему получается, что всё равно придётся идти к Тёплому Озеру. Искать этот охотничий домик и выяснять — были ли они в нём вообще. Слуг Аграста на корабле нет, так что идти придётся по карте, если, конечно, ты не собираешься остаться и достичь полного единения с природой.
Белый капюшон с серебристой опушкой слегка качнулся в мою сторону. Потом «клык» неторопливо повернулся и двинулся на юго-запад.
Янист посмотрел сперва на удаляющуюся фигуру в белом, потом на уютненькую, протоптанную, с вехами тропу, проложенную от пристани.
— И с ним так всегда?
Я в ответ принял мученический вид, который должен был ответить: «Да вот ты мог бы и догадаться».
— А мы можем просто…
— Нет.
Нет, мы не можем послать устранителя ко всем водным чертям и пойти по тропе. Арделл была самую малость права: у нас не хватает опыта и магии, а значит — нам тут нужна нянька. Желательно — чтобы у неё были Дар Щита и дарт.
— Отличная такая прогулочка, — выдохнул я, догоняя «клыка». — Не то чтобы я пытался указывать или спорить — но ты не рассматривал возможность хотя бы что-нибудь делать, как все люди? Тут, к слову, есть неплохая такая тропа — понимаю, что тебе никто не указ, но всё-таки…
Мои слова ухнули в холодную пустоту, как в снега.
— Эта дорога проложена для лошадей, Лайл, — сподобился Нэйш через пару минут. — И для повозок. Идёт вдоль реки и потом заворачивает к озеру. Можно скостить две мили, пройдя напрямик.
Безопасный, но длинный путь или короткий, но непонятно какой. И к слову, есть у меня малость подозрений по поводу того, насколько уверенно наш «клык» перемещается в этой местности. Притом, что на карту он, помнится, и не взглянул.
— Знакомые места? — тут же озвучил мои подозрения Янист.
— Можно и так сказать. Приходилось бывать здесь… несколько раз.
— Настолько часто, чтобы просто вот так спрямить путь по лесу? Без тропы?
Олкесту явно меньше нужно общаться с Тербенно. И не перенимать у него тон.
— Охота на бабочек, само-то собой? — попытался было я, и в ту же секунду Олкест выдал своё:
— Ты охотился здесь? Устранял?
Эффект от фразы был таким, как если бы парень потянул Нэйша сзади за плащ. Устранитель остановился на полушаге. И под внутренний визг крысы я опять пронаблюдал, как к нам разворачивается белый капюшон с серебряной опушкой.
Из-под капюшона глядела смерть, пусть даже я не видел её глаз. Остро захотелось увеличить расстояние между Нэйшем и моей драгоценной тушкой, закопаться в снег и повторять: «Эй, эй, он же ничего такого не спросил…»
— Думаю, можно это назвать и так.
Губы под капюшоном чуть-чуть стронулись: наметили улыбку. Потом Нэйш развернулся и продолжил торить тропочку в снегу.
Олкест смотрел ему вслед с хорошо различимым «Что это было?» на физиономии. Я пожал плечами да жестом призвал к благоразумию (оно же молчание, оно же золото). И поспешил по тропочке опять — играть роль то ли козы, то ли капусты. Насчёт того, кто здесь волк, у меня сомнений не было.
Лес вокруг стал погуще, отовсюду полезли кусты с ягодами кровяницы — алое и белое, как в детстве, когда ходили с ребятишками за ягодой для пирогов. «Хэ-эй, в ямку не провались!» — «А у меня тут снег глубокий!» — «Лайли, дружище, ты в гущу-то самую не лезь, весь исцарапаешься!»
Точно, Лайл, не лез бы ты, куда не просят. В гуще памяти те ещё заросли кровяницы, кожу — в лоскуты, верно же? Только вот что-то я такое слышал насчёт Скорпионьих гор… или Заброшья? Легенды, нет, легенды — это в детстве, про снежных скорпионов, которые когда-то жили здесь, напитали округу холодом, а пещеры — ядом, а истребил их великий Стрелок Линнэл, тот, который совершал подвиги в каждой вотчине… Но я слышал что-то потом, когда уехал в учебку. О том, что в той местности пропадают люди, думали даже, что там работорговцы или разбойники обосновались. Проклятие, опять не то. Кто-то вёл расследование — вот что. Когда я уже работал. Было на какой-то посиделке: «Да это юнцы, ты понимаешь? Он набирает детей!»
— Кто набирает? — спросил я, изрядно окосевший. А старина Орлок наклонялся и дышал в ухо ромом и новыми подробностями: это секта, а не банда, вот это что такое. Какой-то урод набирает детей и промывает им мозги, а потом отправляет «на промысел» — грабить и убивать.
— Учитель, прикинь? Этот пацанёнок говорит — учитель у них там… а где? Мы его зельями жали… команда по допросу упарилась… парню шестнадцати нет ещё… четверых наших на задержании положил…
— С каким же это Даром? — поразился я.
— Без Дара, — сказал старина Орлок и засмеялся.
Без Дара — чем? Спросил я его об этом? И почему — Скорпионьи горы… Нет, это уже после того, как я освободился: довелось перекантоваться у старины Орлока пару ночей. Он тогда уже вышел на пенсию и отнёсся ко мне сносно, только всё твердил: «Гроски, ну, твой-то кузен понятно, а ты чего это влез?»
Мы тогда набрались в честь встречи и начали вспоминать старые деньки и старые расследования. И Старина Орлок говорил насчёт этой секты — вроде бы, они называли себя Скорпионами или как-то так. Только вот я не особенно верил старику: он рассказывал довольно фантастические вещи. Вроде того, что у этих самых Скорпионов были ячейки по всей Кайетте. И что эта самая секта малолеток проворачивала нехилые такие дела.
— А я их… почти нашёл, да! Там, у Скорпионьих нор… гор… — старикан вис у меня на плече и бубнил, бубнил, и вишнёвая наливка в белой кружке казалась — кровью. — Я по следу… наших вызвал уже… только там такое! Ты слыхал, да?
Не слыхал. Я-то как раз рассиживал в уютной такой камере и дожидался приговора. А потом был год на Рифах, и новость о телах в пещерах Крайтоса успела померкнуть, да и руководство сделало всё, чтобы не просочилось в прессу. А старину Орлока выперли на пенсию — он мне жаловался в тот вечер, под славные пироги с грибами от его жены. И отговаривался тем, что давал клятву и не может рассказать: сколько было тел в тех пещерах, и что это были за тела, и каким способом их превратили в тела.
— Кто-то был там раньше, — он наливал и наливал алую наливку в кружки, прихлебывал — и она засыхала на белых усах. — Когда наш Следопыт… мы тогда поняли, что совсем чуть опоздали. Следы-то замести не успели, да? То бишь, свои успели, а тела не успели, да и на стенах там… было. Мне потом сказали — молчать, всё верно. А какое там верно, когда… там лет по восьми были… а их всех, понимаешь? До одного!
Сироты и «пустые элементы», — вспомнилось из его рассказа. Бездомные бродяжки. Склад драгоценностей и артефактов в подземелье — тут я подумал, что старик и впрямь перебрал. И что-то ещё — важное, свербит в голове и отдаётся в копчик. Что-то о том, что Дар — это слабость… Навестить, что ли, старика, расспросить поподробнее? Или съездить к Лу?
Тёплое озеро показалось как-то внезапно — тихий водный младенец в уютной пелёночке дымов. Пришлось стянуть шапку и убрать пару шарфиков из тех, которыми в приступе милой заботы укутала меня Аманда. Снежок вокруг озера подтаял, и ботинки шлёпали по грязи. Блеклое солнце оценивающе поглядывало с низкого неба, и вода в озере отдавала постыдной желтизной.
До охотничьего домика пришлось топать ещё с полмили вдоль кромки воды. Дом подкрался почти к самому озеру на широких каменных ножках-опорах, а вокруг теснились друзья-прилипалы: конюшни, места для собак, пара сараев, рыбачья хижина.
Ночное покрывало снежка было нетронутым. Дом пустовал (я для очистки совести позаглядывал в окна и насладился отличной отделкой, залом оружия и залом трофеев). Замок и магическая охранка. Ключ нам Аграст дать не сподобился, а взламывать клиентские замки — не совсем то, чем я хотел бы заниматься без крайней необходимости.
— Ничего, — с сердцем выдал Янист, оглядев конюшни. — Нужно идти к ним навстречу. Если вдруг… понимаешь, если они что-то нашли.
Я очень даже понимал — и тревогу парня за Мел и Гриз, и его разочарование. Понимал даже подозрительные взгляды в сторону Нэйша, который неспешно прогуливался вдоль кромки озера.
Не понимал только коротких, резких взвизгов грызуна. Да того, что что-то в этой картине дома на озере кажется мне непоправимо лишним.
— Скажи-ка, Янист, — выдал я, чуток помедлив, — ты слышал что-нибудь о том, что Аграст — страстный любитель рыбалки?
Ведь, если вдуматься — нужна же какая-то причина, чтобы присобачить возле своего охотничьего дома отдельную хижину с лодкой и сетями?
Хижина оказалась ещё и сторожкой — и у неё-то вид был обжитой. Неплохой запас дров возле печки, в котле недавно варили похлёбку, на столе — склад грязной посуды, теплые одеяла на кровати, в углу — куча пустых бутылок. Янист нырнул под стол, выволок ящик виски и удивлённо присвистнул.
— Дешёвое пойло, — принюхался я к одной бутылочке. — Крайтосское. Какая, однако, милая забота о местном стороже.
— Если он тут жил постоянно… — Олкест заполыхал охотничьим азартом. — Можно же предположить, что хижину построили, чтобы сторож добывал себе пропитание, да? Если вдруг придётся долго присматривать за хозяйским домом. Ему подвозили выпивку и провиант, сейчас взгляну… так, тут есть сухари, соль, табак, мёд. Картинки развратные, хм, мерзость какая. Да, так вот. А рыбу для основного пропитания он ловил себе сам.
— На лодочке да с удочкой, — подхватил я, запихивая бутылку виски в сумку. — Ловля на молитву или сухари, потому что я что-то не вижу здесь наживки. Да и удочек тоже.
То, что заменяло удочки, нашлось частью в крошечной подсобке, частью — возле лодки. Хорошие рыбацкие сети и ловушки: расставить, собрать…
— Контрабанда рыбы? — Олкест запустил пальцы в рыжие кудри. — Ничего не понимаю. Здешний сторож этим промышлял? Или сам Аграст?
Он перехватил мой взгляд и оттарабанил с некоторой гордостью:
— В Тёплом озере обитает пять видов рыбы, все приспособились к тёплым водам. Самая крупная и вкусная — рубиновая форель, её тут много, но вылов только с королевского разрешения, а оно стоит немало. Если Аграст наладил тут её незаконный лов, продаёт на сторону — он мог бы опасаться, что мы об этом узнаем.
Хорошая версия, мне даже хочется, чтобы всё было именно так.
— Только вот это никак не объясняет — куда делся рыбак. И куда отсюда девалась рыба. Думаешь, её просто складывали в сарайчике или вывозили на лодке?
Ловушками пользовались сутки назад, может — двое, на дне вон ещё осталась всякая мелочь. А сетки-то растянуты — улов каждый раз был немалый. И что-то я сомневаюсь в прожорливости здешнего сторожа.
— А если на тележке? — Янист нырнул в подсобку ещё раз и ткнул мне в нос вместительное деревянное изделие о четырёх колёсах. — Правда, в неё вряд ли можно лошадь запрячь.
— Сомневаюсь, что в этих краях легко прокормить лошадь. Вряд ли она продержится зимой на диете из шишек и кровяницы. А вот если вручную…
Олкест кивнул и исчез — рванул искать дальше.
Похоже, тележкой несколько дней как не пользовались: об этом говорила кромка засохшей и примерзшей грязи. Нет, стоп, что я за олух: тут снегопады в последнюю девятницу, искать нужно санки.
— Тут тропа!
А парень-то умеет мыслить на диво стремительно.
Когда я подошёл — он указывал на хорошо заметную тропинку, ведущую от хижины в лес. Тропинку присыпало, припорошило снегом, но заметно было, что ходили по ней не раз и не два.
И вот при взгляде на эту тропиночку меня прохватил жестокий озноб, который никакого отношения не имел к почти неощутимому морозцу. Крыса внутри словно включилась — и разошлась не на шутку: не сметь туда, не сметь, не сметь…
— Это не к реке! — Олкест уже успел свериться с артефакторным компасом. — Это где-то там, в лесу, прямо в гуще леса, и они туда увозили рыбу. Вручную, на себе, так что это не может быть далеко. Давай же, пошли, ну?
Устранитель ничего не добавил. Я стоял, клубы пара летели изо рта куда-то в сторону дымки над озером, внутри заходилась крыса — до одури, до медного звона в ушах. Появилось и нарастало знакомое чувство — мятный холодок под ложечкой, мерзкий, крысиный страх.
— А надо ли? Нашего парня здесь не было. Видно же по следам. Гриз чётко сказала: посмотреть здесь. Может, разумнее вообще их с Мел отыскать, чем…
— Но ведь мы можем узнать, — Олкест смотрел на меня удивлённо, — раскрыть, что он тут прячет, этот Аграст. Это почти наверняка вне закона, и…
— А я — не законник! — ух ты ж, вот и взвизг в голосе. — Что бы или кого бы он там ни прятал — это дело Тербенно и прочих с ним. Соваться втроём — если там вооружённая охрана…
— Но ведь это может быть связано, — донёс Янист истину до несмышлёного малыша сорока пяти годиков. — То, что Аграст скрывает там, и пропажа этих охотников — это может быть связано, и… ты что, действительно собираешься просто остаться здесь?
— Да, Лайл, — заботливо подхватил устранитель, — если ты опасаешься слишком сильно — не беспокойся. Мы с господином Олкестом справимся сами. Думаю, его отвага и мои небольшие навыки…
— Ох, да ради Девятерых!..
По тропе мы шли в обратном порядке: Нэйш изящным жестом вручил лидерство Янисту, Олкест отозвался презрительным взглядом, но шагнул, я опять оказался средним — этакая печальная ветчина меж двух враждебно настроенных друг к другу булочек. К слову, надо было прихватить что-нибудь пожевать в рыбацкой хижине — а то мои метафоры начинали приобретать съедобный характер.
Янист шёл по тропочке и моих душевных терзаний не замечал. Нэйш поступил в своём духе: сначала я ловил себя на том, что не слышу его шагов, пару раз нервно оборачивался и ловил издевательски-удивленный взгляд — мол, что за нервы? Потом обернулся — и посередь тропочки уже действительно никого не было.
— Да такую ж…
— Куда он пропал? — осведомился Янист.
— Туда, куда его увели голоса в его голове, и если ты вознамерился спросить — да, это с ним всегда так!!
— То есть, он просто решил нас бросить? — уточнил жених Мел самым врагоизучающим тоном. — Или поразвлечься таким вот образом?
— Или то, или это, а может, решил нас опередить и всё выяснить сам, или что-то заметил, или всё вместе, — я опять сдёрнул шапку, чтобы охладить голову. — И если ты хочешь задать мне сейчас вопрос типа «Чего от него можно ждать?» — я понятия не имею!
Янист выглядел малость удивлённым моей горячностью.
— Ладно. Думаю, нам надо надеть маск-плащи, да? И идти осторожнее.
И разговаривать шёпотом. Этим мы и занялись: крались по тропочке и шептались-перекликались. Время от времени становились спина к спине и озирали окрестности.
«Клык» возник неожиданно и уже впереди нас — со скучающим видом прислонившись к сосне.
— Думаю, вам стоит кое-что увидеть.
Сделал короткий жест — за ним.
— Здесь кустарник. Не пораньтесь.
Причину такой милой заботы я понял почти сразу, как увидел следы.
Они начинались шагов за сто от тропочки, петляли между деревьями и кустами — следы здоровых лап. Чуть-чуть неуклюжие, будто животное идёт переваливаясь. Видел я такую походочку у нас в питомнике.
— Йосса? — голос осип, в памяти словно развернулась законническая ориентировка: бесстрашные твари, чуют тёплую кровь с больших расстояний, одиночки, но могут быть и в стае… Не оставляют добычу, если только она в крови. Пока не загонят.
— И не один. Вон там следы самки. Серебристые йоссы, — Нэйш выложил на чёрную кожу перчаток клок серебряной шерсти. — Впутались в кровяницу, но с такой плотностью шкуры им кусты нипочём. Ты ведь знаешь, как их мех ценится у модниц.
Сказал тот, у кого этим самым мехом капюшончик оторочен. Я кивнул, почти даже не слыша, что какие там знания о йоссах извергает из себя Янист (рост, вес, возможности, привычки, ага, очень важно).
Следы добычи отыскались чуть левее. Неверные, шатающиеся, со следами падения. Кто-то в дорогих сапогах брёл и падал, петлял и метался, то ли что-то искал, то ли просто пытался сбежать — по временам окрашивал снег в нежно-розовый.
— Влез в кровяницу? — кивок Нэйша я почувствовал спиной.
— Несколько царапин или порезов. Достаточно, чтобы стать объектом охоты.
— Он мог искать именно тропу? — вмешался Олкест. — Если так, то это сын Аграста.
Нэйш пожал плечами — может быть. Или это один из охотников, шарахался по лесу наугад. Пытался выйти к реке или к озеру и заплутал.
— Насколько свежий след?
— Конец ночи или предутренний час. Во всяком случае, несколько часов.
— Убираться бы нужно, — заметил я. — Этих тварей тут явно не две.
Янист молча указал на следы. Каждой своей веснушкой он так и кричал: «А следы?! Мы же можем узнать — откуда он пришёл и что с ними стало! А если это вдруг наш Аграст?»
«То он мёртв, и мне не хотелось бы составить ему компанию», — ладно хоть вслух не выдал.
Играть в следопытов пришлось осторожно: перемещаться между зарослями, одергивая Яниста (иначе он три тысячи раз влез бы в кровяницу) и уповая на охотничьи инстинкты Нэйша. Тот вскоре отыскал и второй след: здоровая нога, грубые сапоги, грузный бег.
— Слуга или лесничий, — пробормотал Янист. — Получается, что этот первый бежал не один? Или второй просто шёл за ним? А вот, следы пересеклись — они встретились?
— Или просто один вышел на след второго, — отозвался Нэйш. — Слишком малая разница во времени, сложно сказать.
Вскоре после перекрестья следов разыгралась кровавая драма: снег был раскопан и перепахан, усеян брызгами крови.
— Поцарапался или был ранен, — подтвердил Нэйш. — Возможно, столкнулся с одним из йосс и попытался ударить его магией. Йоссы, которые были недалеко, как видите, присоединились к охоте.
С одной пары количество йосс подросло до трёх — и с любителем дешёвых сапог всё кончилось быстро. Один сапог нашёлся почти у тропы. Прочее было заботливо прикопано сразу по нескольким полянкам.
На этом месте Рыцарю Морковке пришлось сделать пару глотков укрепляющего. Парню явно стало не по себе, когда Нэйш принялся с любопытством анализировать — на какие части разделали первую жертву.
— Второго они… тоже?
На это ответ нашёлся через пять мучительных минут — в основном они ушли на попытки обойти заросли клятой кровяницы. Меньшие следы нашлись опять: кто-то провалился в овраг, выкарабкался, опять метался среди деревьев, а потом ударился в бега по направлению от озера.
— Живучий, — выдохнул я почти восхищённо.
— Он бежит как раз туда, куда шли мы, — пробормотал Олкест. — Может быть, совсем утратил направление… и вернулся. Наверное, мы ещё можем…
Вернуться, подумал я, прикрывая глаза. Вот, что надо сделать. Прислушаться к грызуну внутри. И вернуться к домику у озера.
— Тихо, — заметил устранитель безмятежно. — Если йоссы и есть, то они где-то далеко.
Или не подают голосов, потому что сыты.
Янист подождал от меня или Нэйша ещё каких-нибудь действий, вздохнул и решительно зашагал к тропе.
Идти пришлось ещё около мили. Потом огибать особенно густые и высокие заросли.
Потом перед нами открылся частокол. Вернее, то, что было частоколом, потому что ворота теперь торчали нараспашку — очень гостеприимно, если учесть, что перед этими самыми воротами снега не было видно из-за следов.
— Не менее двадцати особей, — подтвердил мои опасения Нэйш, — от года до двух, самки и самцы. Бежали на север, очень быстро. Следу не меньше десяти чесов.
Одна створка ворот оказалась чуть ли не сорванной с петель. Заклинило намертво, это сообщил уже Янист. И артефакты защитные не активировать, а они есть.
Значит, ломились с такой вот неистовой силой. Девятеро и Единый, как же не хочется внутрь. Наплевать на всё, сказать Олкесту и Нэйшу, что я прикрою их отсюда…
— На твоём месте, Лайл, я бы опасался тех, что снаружи, — посоветовал Нэйш на ухо, проходя мимо меня. — Внутри живых уже нет. Ну, помимо мальчика.
Точно, Янист уже оказался внутри и вовсю махал рукой: «Гроски, иди сюда, тут…»
Что тут? Милая фермочка господина Аграста. А то контрабандисты, знаете ли, дерут на меха серебристых йосс жуткие цены. Жутче цены дерёт только древний и жадный король Крайтоса, которому наплевать на моду и не наплевать на свою мошну. Так что лучше всего выбрать укромненькое место (к примеру, Заброшье: стоит копейки, а Следопыты тут теряют Дар). И самому разводить зверей. Укрыться от досужих взоров за снегами и деревьями, приспособить пару маскирующих и защитных артефактов… глушащие наверняка тоже. И ещё нужен крепкий частокол, железные клетки (виднеются у стены, четыре штуки, по пять особей держали, что ли?). И жилые помещения для охраны-прислуги. А то кому-то нужно присматривать за тем, как подрастает будущий мех. Кормить их рыбкой — отличное средство для меха, а?
И обдирать с них красивые серебристые шкурки. Вот в этой уютной подсобочке, полной хороших таких инструментов. Вон, Нэйш умиляется и цокает языком: тонкая работа, да? Чтобы шкурочку-то не попортить.
— Как они их убивали? — пробормотал я, поглядывая на пропитавшийся кровью верстак.
— Ядом, — легко отозвался «клык». Он со знанием дела взвешивал в руках какой-то ножичек. — Нужное животное переводится в отдельную клетку, ему дают яд в пище. Мгновенный паралич дыхания. А то шерсть может утратить искру. А потом…
Он совершил плавное, изящное движение ножиком. Вернул тот на место, улыбнувшись нежно, как старому знакомому.
— Думаю, тушки они после этого отдавали на прокорм остальным. Как тебе такое, Лайл? Безотходное производство. Видел подобное пару раз… в разных местах. Конечно, у йосс от такого портится характер — всё же кровь. Но между собой они почти не сражаются. Особенно если сыты.
Сыты телами своих же сородичей. Главное Мел это не рассказывать. Взвоет громче почуявшего кровь йоссы. Возможно, перегрызёт Аграсту горло примерно с той же результативностью.
Янист стоял на улице, опираясь рукой о стену деревянного сарая. Пытался отдышаться — тут всё ясно, в сарай вели кровавые следы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: зверушки ухитрились вырваться, местные сторожа пытались их остановить и загнать обратно. Двадцать разъярённых йосс, угу. Может, были под хмельком? Точно, были: в жилых помещениях стояло четыре койки, и бутылок там было навалено гуще, чем в рыбацкой хижине. Ещё на полу валялась опрокинутая Водная Чаша с разлитой водой: вызвать помощь никто не успел.
В сарае тоже было порядком кровавых брызг: кого-то йоссы утащили прямо отсюда, разворотив хлипкую дверь. Наверняка тела остальных из обслуги где-то тут же, поблизости. Только вот кто из них выпустил зверей? Надо бы взглянуть на клетки…
— Гроски! Здесь кто-то есть!
Янист добрался до клеток первым.
А парнишка лежал скорчившись, неподвижно. Он собрал грязную солому с пола клетки — и закопался в эту кучу, распластался, будто груда грязного тряпья. Неудивительно, что мы не заметили его от входа — да и подойдя вплотную нельзя было сказать, как он там: спит, умер, ранен?
— Господин Аграст? — Янист торопливо возился с мощной щеколдой. — Халлен Аграст? Это вы? Вы ранены? Не бойтесь, мы пришли вам помо…
Стоило Янисту сделать пару шагов внутрь, как оказалось, что парень даже очень даже живой. Он подскочил и метнулся на выход, в обход Олкеста — и влип в меня на входе. И завизжал громче крысы у меня внутри.
— У-у-у-йдите! Нет! Закройте, закройте, закройте! Они сейчас придут, пу-пустите меня, закройте, закройте!!
Лет ему, наверное, было около восемнадцати — а казался он безумным стариком, с выпученными глазами, перекошенным лицом и слюнями изо рта. Дорогая охотничья куртка порвалась, штаны были располосованы, на голове — солома, перемешанная с такими же соломенными волосами. И визг напополам с рыданиями — тонкий, пронзительный, тревожащий звук:
— У-у-у-йдите! Нет! Они всех, всех, всех!.. Закройте!
— Господин Аграст? — пытался в это время Янист. — Вот, вам нужно выпить это зелье… скажите, вы ранены? Послушайте, нас послали к вам… Нэйш, какого чёрта, можешь его придержать?!
Устранитель подошёл с полуудивлённым видом. И молча закатил парню две полновесные оплеухи — справа и слева. Пациент охнул, выпучил глаза и вытянулся в струнку.
— И я не это имел в виду, — отчеканил Янист, заливая в болезного успокоительное. — Эй… эй… послушайте, мы вам поможем. Господин Аграст? Да?
Парень наконец-то обмяк и стал стремительно сползать на землю. Прихватив при этом меня за отвороты куртки — так что я невольно его придерживал, когда он наконец-то прошептал:
— Вы от папы, да? — и после этого разрыдался, повторяя: «Уведите меня, уведите меня скорее, уйдем отсюда, уйдём, а то они вернутся», — больше от Халлена Аграста ничего добиться не удалось.
— К реке долго, нужно уходить к озеру, вызывать «поплавок», — пробормотал Янист. — Здесь ведь Чаша разбита? Значит, оттуда вызывать. Господин Халлен, вы идти сможете?
Паренёк, давясь воздухом, кивал: уйдем, да, давайте быстрее уйдем. И размазывал сопли о мою куртку. Нэйш жестом показал, что — почему бы и нет, можно и к озеру.
А вот мне полагалось бы обрадоваться тому, что мы покидаем бывшую ферму. На которой полно клеток и останков бывших служащих. И на которой мы в опасности, потому что если вдруг вернутся йоссы — только клетки и годятся как укрытие.
Однако крыса орала всё громче и злее.
Олкест опять пошёл впереди, а Нэйш — замыкающим. Посередине выступали мы с добычей: я подставлял плечо трясущемуся и всхлипывающему Аграсту и едва сам удерживался от того, чтобы не подвывать.
Как только мы отошли на сто шагов по тропе — парнишку понесло так, что и спрашивать не надо было.
— Я не виноват, это всё отец, это… я говорил, что плохо кончится, и что они опасные твари, и что они вырвутся, я знал, что это плохая идея, а он говорил — меха, и охота, всё вместе, а я не виноват, я всегда ему говорил: надо больше охранников, и ещё они пьют, а он… не слушал, и я не виноват… а лошадь, у меня убежала лошадь…
Триста шагов. Мы остановились и дали глотнуть парню воды из фляжки. Плюс укрепляющее. Но слова всё равно лились и лились из глотки, пополам с рыданиями, сквозь зелье и воду.
— А мы с охотой сюда… я не виноват, а все слышали — тут дичи много… решили — сюда с охотой… а я предупреждал, я знал, что будет что-то не то… и я боялся, что они найдут, и я хотел проверить, чтобы спрятали крепче, замаскировали артефактами. А сторожа, они постоянно пили, всё время виски, я не виноват, и я не знаю, кто это сделал, кто из них мог такое сделать, только было уже поздно, было совсем поздно…
Он выстанывал своё признание мне в ухо — обвивая, как вьюнок, за шею, повисая всем невеликим весом. О том, как он поскакал к ферме, не доезжая до неё — услышал шум, а потом вой йосс. Сторожа подрались и открыли клетки, так уже бывало, только раньше зверей удавалось собрать, а теперь всё было иначе. И лошадь…
— Лошадь… у меня убежала лошадь. Я хотел скакать назад, предупредить остальных… а она испугалась, убежала. И я не успел… только крики…
Я хотел было спросить — с чего йоссам нестись на охотников в ночи. Кровью там кто-то, что ли, перемазался? Потом спохватился, что парень вряд ли и знает — и вообще, он же не может ответить, потому что плачет.
Он плакал не меньше ста шагов — потом заговорил опять. О том, как он пытался найти лошадь, влез в кусты кровяницы и разодрал руки. Как побежал обратно к ферме (понятно, что за ним не сразу вышли на охоту — хватало другой крови). Укрылся в клетке, пересидел. Потом ещё пытался… к озеру, но в темноте не нашёл тропу, а за ним погнались йоссы, он слышал их сзади, и потому опять свернул, залез в клетку, закрыл защёлку…
— А второй? — спросил я. — Сторож, который тоже бежал?
Последнее слово перечеркнул короткий полулай-полувой: «Харруоуу!» шагов за пятьсот от нас к северу. Парнишка задохнулся, стиснул пальцы у меня на плече… или это он на миг раньше?
Я оглянулся на Нэйша: устранитель стоял с откинутым капюшоном. Вслушивался и вглядывался — всей белоснежной натурой.
— Разведчики, пока что далеко, — провёл пальцем направление. — Где-то там может быть вся стая.
— Нужно дойти до озера, — припечатал Олкест решительно. — Мы уже почти на полпути!
— И ветер дует от нас, — обозначил «клык» невиннейшим тоном.
И снова мне показалось, что парень вскрикнул и вжался в меня раньше, чем услышал эти слова. Словно осознал — раньше.
Что на нём пусть вполне затянувшиеся ранки — но всё-таки кровь. Так что если вдруг нас учуют…
Могут предпочесть свежую добычу закопанной. Так, как это случилось с тем вторым, который тоже пытался сбежать. И тоже, видимо, нарвался на кусты, как Халлен Аграст, а он же…
— Я не виноват…
Вот только на того охотника внезапно накинулись и сожрали, а сынка модельера не поймали. Редкое везение, если вдуматься.
— …не виноват… я бежал, а он… он тоже сначала выжил… там, когда они все выскочили из клеток, он спрятался, они пробежали мимо… И он бежал за мной, а они гнались…
Здесь с опозданием — но я понял, что не даёт покоя внутреннему грызуну прямо вот сейчас. Не повизгивания стаи йосс вдалеке. А рассказ парнишки, в котором, если подумать, что-то уж слишком многое не стыкуется.
Примерно всё.
— Я не виноват, — слабо шептал парнишка мне в ухо. — Я просто… простите. Так вышло, я не хотел, простите, простите…
Наверное, я недопустимо промедлил. Или был невозможно доверчив. И уж точно — непростительно туп.
Нет, честно, когда внутри полоснуло болью — я сперва подумал что-то вроде: «Пирожки, что ль, вчера несвежие были?» Потом проводил взглядом парня: он отскочил от меня на диво шустро для такого ослабленного создания, лаской шмыгнул между заснеженными деревьями.
Потом я опустил взгляд вниз и понял, что уж лучше бы все-таки пирожки.
Доложу я вам — ну и неприятно же обнаружить у себя в животе кинжальчик! Секунду назад его не было — а теперь он вполне себе органично дополняет твой гардероб посеребрённой рукояткой. И, судя по ощущениям, эта штука не очень-то короткая.
— Твою же мать, — почти ласково сообщил я рукоятке. Гроски, твою Судьбу при рождении уронили из колыбели головой вниз на что-то тяжелое. Нет, правда, откуда у мальца на охоте взялся кинжал, каким мужья добивают неверных жен на подмостках театров?!
Крысы не любят кинжалов. Предпочитают яды, которые можно переварить.
Нэйш и Олкест, надо подумать, были мал-мальски озадачены. Только что на мое плечо трагично опирался сын местного магната, а теперь позади них только я, ухмыляюсь самым идиотским образом и виновато хриплю:
— Что-то мне нехорошо, понимаете. Видать, надо было осторожнее с остреньким.
А потом в лучших традициях драмы медленно оседаю в снег, пытаясь дышать.
Дышать получалось отвратительно. Глаза порошило несуществующим снегом, в животе поселилась жаровня Дарителя Огня, шипела и разгоралась с каждой секундой. Ладонь была какой-то алой — смешно и красиво, алое с белым…
Потом я моргнул, а когда открыл глаза, я уже был в положении полусидя, прислонен к сосне, а Янист лупил меня по щекам и шипел сквозь зубы:
— Гроски, открой глаза, какого…
В руке он держал кинжал, окровавленный и длинный, как ножичек, которым мой папаша нарезал колбасу.
— Ага, — слова булькали и переливались в горле, — есть кинжал, зачем по морде?
Олкест еще что-то прошипел, попытался прижать рану, а потом и перебинтовать — всё-таки бинты были у каждого в сумке. Из восклицаний Яниста ясно было, что в мозгу у него от всей этой чехарды здорово прояснилось.
У меня почему-то тоже. Внутри на полную катушку трудились жерла вулканов, органы заливала расплавленная лава, а мозг был ясен как никогда. Он даже решил, что теперь-то самое время поведать мне историю примерного сыночка своего примерного отца.
Спьяну он решил все это учудить? Или обидели перепировавшие дружки? А может, они сами его и попросили — чтобы для охоты?
Я-то уж точно не узнаю, почему Аграст-младший двинул открывать клетки. И как пересидел в клетке кончину своих товарищей. Может, и впрямь пытался сперва добраться до них, да потерял лошадь. А потом решил выйти к озеру, от страха сбился с пути, услышал за собой погоню. Петлял по снежному лесу, осознавая себя дичью в полной мере, по горло. Наткнулся на выжившего сторожа. И решил отвлечь погоню более ярким запахом крови. И в ход пошёл кинжальчик, вот как теперь со мной.
Я бы его даже пожалел, да времени мало, пора изыскивать последние в жизни слова.
— Ладонью прижми, — вот тут, — цедил сквозь зубы Янист, я послушно прижимал и думал об идиотском. В голову упорно лезла досадная мысль о недоштопанном носке. И о том, что нужно было все-таки зайти к Милке на той девятнице. Еще почему-то думалось о супе. И что бывшая-то была не права, и прикончила меня вовсе не склонность к дурацким каламбурам. И да, жаль, я так и не знаю, получила ли обещанную куклу девчонка в платье с рюшками — та, которой сейчас уже, должно быть, шестнадцать или даже больше.
— Единый и ангелы! — вопль души Яниста оборвал течение дурацких мыслей и вернул меня к еще менее разумной действительности. — Мы его отсюда не унесем.
Всегда считал, что жрать все же нужно меньше. Я попытался скроить покаянную мину, но лежа в снегу, с кинжалом в животе (хотя нет, кинжал теперь у Яниста, у меня — замечательные последствия) — такое еще попробуй, проверни.
— В самом деле, — долетело оттуда, где должен был стоять Нэйш.
— Нужно попытаться… если дотянем обратно… клетка…
Вы не дотянете меня до частокола. Сказать не получилось: вулканы внутри заработали вовсю. Хуже я себя не чувствовал, даже когда бывшая накормила меня рыбой с соусом по рецепту ее матушки.
Не дотянете, потому что они уже слышат. Мою жизнь, она сейчас выплеснулась на снег, не вся, но достаточно, чтобы учуяли. Они слышат, они сейчас… все, кто есть…
Крыса внутри орала истошно, пыталась процарапаться наружу.
Нэйш наконец подошел, наклонился, стаскивая перчатку, коснулся шеи.
— Огорчительно, Лайл, — то самое слово, которое я никак не мог подобрать. Вот уж точно, огорчительно. Надеюсь, он хоть донесет до младшего — насколько. А то мне как-то неудобно, у меня, кажется, рот кровью наполняется.
— Горло… — прошипел я, понадеявшись, что этого будет достаточно. У них еще будет время уйти — а мне гораздо приятнее будет помереть от того же кинжала, чем от зубов пяти-шести бестий.
Для Олкеста оказалось недостаточным — отмахнулся от меня с досадой.
— Нужно остановить кровь или перебить каким-то другим запахом, время еще есть, дотянуть до частокола, все зависит от того, насколько далеко они были, когда учуяли…
— Нет, — бархатно перебил Нэйш, — всё зависит от тебя. Того, насколько быстро ты найдешь Арделл. Она сейчас где-то вон в том направлении. Кричи погромче. Есть шанс привлечь внимание Мел.
— Я не собираюсь…
— Понимаешь, нужно донести до Гризельды одно небольшое послание.
Боженьки, он и правда ненормальный. Прав был Лортен в самый первый день. Я собрался было выхрипеть что-нибудь эпохальное, но ничего лучше «Бегите, глупцы» на ум не шло.
Морозило отчаянно, холод поднимался от ног, и неясно было — то ли это от раны, то ли от решения, которое я угадал…
В снегу шустро крался бордовый ручеек, Янист стоял на его бережку и тяжко дышал, съедая вздохами секунды, за которые мог бы спасать себе жизнь.
— Послание?
— Чем быстрее она будет здесь, тем больше из оставшейся колонии останется в целости. Думаю, — тихий смешок, — она поймет.
— Почему не…
— На твоем месте я снял бы куртку, она пропиталась кровью. И избегал бы колючих кустарников.
Олкест выкрикнул что-то невразумительное. Кажется, кто-то должен был скоропостижно Нэйша побрать. Правда, выкрикивая, Янист сдирал с себя куртку, которую отшвырнул в сторону. Крикнул еще на прощание: «Гроски, не смей на тот свет!» — и шастнул меж деревьев в том направлении, куда указывал Нэйш.
С хорошей скоростью малец ушел. И дальновидно было — отправить мальчишку. Чтобы не видел. Не мучился совестью.
И не рассказал.
— Знаешь, — чувствовал я себя как пирожок, завернутый в мороженое. Внутри огонь, снаружи лед. Почему-то течет из носа, обидно, а шмыгнуть сил нет, — я-то когда-то мечтал — в восемьдесят помру. Не дотянул чуток, да?
Ну, я не знаю, как иначе забалтывать того, кто тебя вот-вот прирежет! Нормально сказать или нет: «Валяй, я полностью все одобряю, ты только кровушкой-то не запачкайся и смыться успей».
«Клык» опять наклонился надо мной. Выглядел, пожалуй, сосредоточенным: с приподнятыми бровями, сжатыми в узкую короткую линию губами и глазами, холоднее здешних снегов. Где он там прячет свой палладарт, которым с одного раза можно грохнуть виверния?
— Мел… рада будет, — слова выходят горячими, сухими сгустками. — Зверушки-то сыты…
Нэйш вдруг хихикнул. Прозвучало настолько по-дурацки, что я обреченно подумал: всё, вот это последнее, что слышал в жизни. Идеально подытоживает мой жизненный путь.
— Как самоотверженно, Лайл, — тихо обронил Нэйш, отворачиваясь и расстегивая плащ, — как… героически. Не знал, что это значится в законах Гильдии.
Плащ соскользнул в снег — белый на белом. Блеснула цепочка, в несколько раз обвитая вокруг правой ладони. На конце цепочки серебрилось лезвие в полторы пяди, хищное, отточенное, идеально предназначенное для того, чтобы прошивать шкуру и плоть.
Переливчатые крики прорвались сквозь шум в ушах — йоссы. Ликующие, радостные.
— Терраанты называют это «Песнь Крови», — сообщил мне сумасшедший, обозвавший меня героическим, — занятно, правда?
И лезвие подмигнуло — отразило бликом снег. Который скоро очень станет похож на закат. И на многие сорта роз, и на вино, и с чем там еще сравнивают эту чудесную жидкость, которая покидает мой организм.
Которой придется как-то помогать. Потому что у меня уже не особо-то есть голос, и не получится спросить у «клыка»: «Тебе-то это зачем?» Или сообщить ему, что я ни на грош не верю в его вселенское человеколюбие.
А вот в то, насколько самоубийственной окажется его игра с этими тварями — я вполне себе верю. И от этого берет меня досада лютая, потому что и помереть же спокойно не дают. Полежать, помечтать напоследок о пиве и солнечных деньках, о пухлых рыбачках в портах торговых городов.
Печать пришлось колоть занемевшими пальцами — отозвалась с неохотой. Нет, милочка, сегодня нам уже нечего отдавать. Сегодня я — скряга, трясусь над каждой крупицей холода, принимаю все в себя. До чего же это омерзительно, кто бы знал: впускать в себя свой собственный холод, удерживать под кожей и заставлять просачиваться в кровь…
Зато результат будет — в самый раз: вмерзший в сосну я, вместе с извиняющейся миной, а вокруг — моя кровь, тоже замерзшая, так что она перестанет пахнуть так остро. Станет мёртвой, а на холодную кровь йоссы не идут. Кажется, Мел говорила… или Аманда?
Кожа загорелась, зато внутри на вулканы обрушилась лавина. Затряслись пальцы, потом будто вообще пропали, но Печать была тут, и я шептал Дару: держать!
Перед глазами настойчиво летали белые и алые мошки. Потом они вдруг прояснились в лицо Рихарда Нэйша.
— Знаешь, Лайл, — проговорило лицо, — думаю, тебе лучше поспать.
Что-то теплое легко надавило на шею, а потом воющие пятна в отдалении расплылись белым и алым.