— Они поженились, что ли?
— Нет, наоборот. Они развелись… ну, когда-то. А теперь он пришёл и говорит: давай опять сойдёмся. И пошло дело! Поняла, к чему я клоню?
— Не-ет.
— Ну короче, он говорит… Зачем же, говорит, ты взяла чужого ребёнка? Меня, понимаешь?.. Что ж, говорит, у нас своих не может быть?
— Он такой был подлец? — ужаснулась Стелла.
— Подлец не подлец… — Машка махнула рукой, словно отбросила что-то ненужное. — Ты, Романова, так рассуждаешь — по кинофильмам.
— Ты ушла, да?
— Ой, ну что ты лезешь, как в свой кошелёк!
И потом снова тихо, тем же спокойным и тихим голосом:
— А моя мама… ну, та, из Пскова: ох, говорит, ну и подлец же! — когда он ушёл. И я обрадовалась… что ты! — Маша вдруг заплакала. — А потом слышу, она ночью плачет. Встретится с ним и снова плачет… Я быстро узнала, что они встречаются. Я такая чуткая стала!.. Она его любила, что ли…
— Ей сколько было лет?
— Тридцать семь… Я тогда собрала вещи и пошла в комнату милиции.
— В какую комнату милиции?
— Ну, была у меня одна знакомая там… в одной комнате…
Ничего себе, подумала Стелла, знакомая из комнаты милиции! Но не посмела ничего произнести.
— Пришла туда, наревелась, — продолжала Маша, то и дело вытирая глаза. — И тогда мне эта Галина Александровна говорит: я тебя не отдам в старый детский дом, а то все начнут… Я тебя в другой направлю. А маме всё расскажу. И если она спросит, где ты находишься, я ей дам адрес. Ты поняла меня? Я говорю: поняла. Но тогда я ещё не совсем хорошо поняла.
— А как же мама тебя сразу-то не стала искать, в тот же вечер?
— А она сказала, что в командировке на несколько дней. Я же самостоятельная была — ну, как сейчас.
— В командировке?
— Ну, я не знаю… Думаешь, мне очень узнавать хотелось! — Вдруг она достала из сумки консервный ключ, открыла пиво, протянула Стелле, та испуганно улыбнулась. Маша кивнула почти безразлично и стала лить пиво в Москву-реку. — Я его столько раз пробовала. Дрянь.
Бросила пустую бутылку в воду.
— Зря ты, Маш.
— Поймают, кому надо… В общем, я её ждала, Стел, два года. И потом меня взяла эта мама.
Она вдруг снова заплакала:
— А если кто-нибудь про это узнает, то смотри! — она по-мальчишески погрозила Стелле кулаком.
— Зачем же ты так говоришь, Маша?!
— А вот затем! — В её голосе были и угроза, и в то же время извинение.
После пятого урока разнёсся волнующий слух: литература заболела, жми, ребятушки, домой, свобода!
Болезням учителя каждый радуется в меру своей испорченности. Впрочем, ликование своё они выражали вполне добропорядочно, то есть негромко. Просидели переменку, якобы ничего не подозревая. Потом Машка, которая была старостой, построила их в одну шеренгу. И аккуратно, по стеночке — одновременно и соблюдая тишину, и чтоб не нарваться на завуча, — они спустились на первый этаж.
И здесь Стеллу, прямо на лету, как лебедь белую, поймал Ванька. Сказал голосом бедного родственника:
— Пойдём со мной футбольчик посмотрим?
То ли он прослышал о подстреленной гриппом литературе, то ли интуиция сработала.
Братишек всегда принято нахваливать, но Ваня действительно был хороший мальчик. И добрый, и общительный, в друзьях никогда не нуждался. Но при всём при том домашний! Он любил ластиться к Нине, любил ссориться и спорить с Горой, любил рассказывать Стелле.
Всё же она бы ему отказала — мало ли, что он любит! Однако сейчас пришли не те времена. Стелла быстро переглянулась с Машкой… Было уговорено в темпе поесть и бежать в Парк Горького — кататься на лодках, пока солнышко не залило дождями. Машка туда весьма рвалась — естественно, не из-за солнышка. Она там надеялась встретиться кое с какими мальчишками. Как подозревала Стелла.
Теперь Машка лишь чуть заметно кивнула:
— Ладно, я зайду. Уроки делай, а в шесть будь свободна!
Распорядилась и ушла… руководящий товарищ.
И сразу Ванька потянул в свою сторону!
— Давай хотя бы портфели отнесём! — сказала Стелла недовольно.
— Наоборот, не надо! Пускай думают, как будто мы убежали! — Ванька улыбнулся.
Но Стелла вовсе не была расположена иметь хорошее настроение. Она всем своим видом показывала, как мужественно борется с раздражением и старается быть приветливой… Конечно, насколько это возможно.
Тогда и Ванька приутих — осознал, до чего ж у него хорошая, бескорыстная старшая сестра…
А ей вдруг смешно и весело сделалось. Она сдвинула Ване беретку с затылка на нос: есть такая у старших не очень умная шутка по отношению к младшим.
На стадионе, однако, в футбол не играли — наверное, ещё было рано. В середине поля недружно делали зарядку полноватые пожилые дядьки — учащиеся военной академии. Смотреть на них было одновременно и скучно и забавно. Смотреть на них было спокойно. Солнце светило ярко, негорячо. А там, где лежала тень, жила прохладная, почти невидимая дымка. Народ в сквере за оградой почти не передвигался, и вообще нигде никого не было — шёл самый рабочий час суток.
Сидеть тут было незачем, но и уходить никуда не хотелось. «Ладно, посижу, — думала Стелла. — До шести уроки успею сто раз».
И Ваня сидел спокойно. Он развлекался, глядя на «академиков». Потом сказал — таким тоном, каким вспоминают нечаянное и не очень важное:
— Гора нам давно не писал, да? — и удивился сам на себя: — Он же нам вообще не писал! И по телефону не звонил…
И потом (ничуть, конечно, не веря в такую дикую возможность):
— А он вообще-то приедет?