Федор Тихонович и Сенька играют молча, сосредоточенно. Задумавшись, Федор Тихонович одним пальцем лохматит левую бровь. У него привычка такая: всегда одним пальцем и всегда левую.
Федор Тихонович и вообще-то неразговорчив, а за шахматами - тем более. Лишь иногда, сделав особенно удачный ход, приговаривает:
- Вот так, значит... В таком разрезе...
Или:
- Как говорил великий Ласкер, пешки - не орешки!
Между Федором Тихоновичем и Сенькой происходит кровопролитный матч. Тянется он уже побольше года. Каждая новая партия приплюсовывается к старым. И болельщики знают: недавно счет был 22:17. А теперь уже 24:17. Ведет Федор Тихонович.
Играют шахматисты, вокруг болельщики кольцом, и обязательно подойдет Раиса Георгиевна из тридцать седьмой квартиры - яркая женщина, всегда разукрашенная, как корабль в праздник. Прическа у нее такая высокая, кажется, кто-то тянет ее кверху за волосы. Подойдет, постоит, посмотрит и скажет со вздохом:
- Вам, Федор Тихонович, непременно надо войти в нашу детскую комиссию.
Это при домохозяйстве такая комиссия, а Раиса Георгиевна - председатель ее.
- Детишки вас любят, - говорит Раиса Георгиевна. - И вы, конечно, поможете наладить разумный досуг подрастающего поколения.
- Нет, - говорит Федор Тихонович. - Хлопцы, то есть подрастающее поколение, не меня - шахматы любят. А воспитывать я вовсе не привык. Своих-то нет...
- Тем более, - настаивает Раиса Георгиевна. - Своих детей нет, значит, для чужих больше времени...
Но Федор Тихонович ерошит пальцами бровь, не соглашается.
- Не пойму, - говорит. - Сколько человек у вас? В комиссии этой?
- Девять.
- А сколько на дворе пареньков разболтанных?
Станут считать: Петька Горелов, Венька, ну, Яшка еще...
- Значит, трое? - подытоживает Федор Тихонович. - Вот председатель бы и два заместителя взяли каждый по одному хлопцу себе под крыло. По-настоящему. Без дураков. И все. А то заседаете, заседаете, и все на ветер.
Для Раисы Георгиевны такие слова - нож острый. Она сердится, трясет высокой прической так энергично, что вот-вот она развалится, что-то быстро-быстро говорит, но Федор Тихонович больше не возражает, весь уходит в игру.
Пока лето - сражаются в сквере, а зимой и осенью - на "голубятне" у Федора Тихоновича. Благо живет он бобылем.
Позовет Федор Тихонович Сеньку к себе, а за Сенькой непременно еще несколько дружков увяжутся. И не столько даже "болеть", сколько порассмотреть еще раз комнату Федора Тихоновича.
Войдешь, прямо напротив двери - череп. И не простой череп, а чудной какой-то. Будто вертикальной линией разделена голова пополам. Правая сторона - вроде бы лицо живого человека, все есть: и волосы, и глаз, и полноса, и правая щека, и правая половина подбородка. А слева - голая кость, пустая страшная глазница, оскаленные зубы...
- Реконструкция, - пояснил однажды ребятам Федор Тихонович. Наполовину реконструированная голова. А слева череп нетронут. Для контроля.
- По методу профессора Герасимова? - деловито осведомился Сенька. Герасимов, писали, может по черепу, который сотни лет пролежал в земле, восстановить голову. С портретным сходством.
- Угу. По Герасимову, - подтвердил Федор Тихонович. - Все-то ты знаешь...
На стенах у Федора Тихоновича - фотографии. Сплошь раскопки. Вот копают какой-то курган, видимо, где-то на юге. А тут сам Федор Тихонович щеточкой счищает землю с какого-то обломка. А вот пещера, и в ней диковинные рисунки на стенах.
На стеллажах, на полках то какой-то кусочек старинного, совсем почерневшего сосуда, то плоский камень с грубо выбитой мордой могучего быка. Нет, не быка. Носорога, что ли? А вот древний бронзовый топор.
И книги! Всюду книги. Столько книг - даже непонятно, как влезли они в такую комнатушку?!
Играет Федор Тихонович с Сенькой, а ребята тихо передвигаются по комнате, каждую фотографию дотошно обсмотрят, каждую вещицу в руках повертят.
Уйдут мальчишки, а Федор Тихонович еще долго стоит у окна, глядит на привычную чересполосицу красных, бурых, рыжих крыш, горбящихся под его "голубятней".
Стоит, курит, думает...
Все-таки глупо сложилась жизнь. Да, глупо. Ни жены, ни детей. Раньше как-то не задумывался, а теперь - пустота в сердце. Старость, что ли? Чего уж от себя таить?! Играешь с Сенькой, а сам нет-нет, да и подумаешь: мне бы такого сына... Сидит Сенька, рассчитывая сложную комбинацию, - высокий, крепкий, наморщив выпуклый лоб, - а Федору Тихоновичу так и хочется погладить его русую волнистую шевелюру.
Сердцем чует Федор Тихонович: тянутся к нему ребята. А почему? Ведь молчун и хмур. А вот тянутся. И, по чести говоря, приятно это Федору Тихоновичу, очень приятно...
Однажды, ранней весной, играя с Сенькой, Федор Тихонович как бы между прочим сказал:
- Понадобится мне скоро помощничек. В экспедицию...
В комнате, кроме Сеньки, было еще двое ребят. Все сразу насторожились. Молчат, ждут: что еще Федор Тихонович скажет?
А тот тоже молчит. Словно ход очередной обдумывает. Наконец передвинул коня, говорит:
- На все лето...
И опять умолк.
Ну, Сенька видит - Федора Тихоновича не перемолчишь, спрашивает:
- А какой вам нужен помощничек?
- Толковый, - говорит Федор Тихонович. - Дисциплинированный. И притом, чтобы лопаты не боялся.
- Понятно, - говорит Сенька. - А сколько лет должно быть помощничку?
Тут ребята, все трое, разом уставились на Федора Тихоновича.
- От четырнадцати и выше...
Что на следующий день началось во дворе! Все мальчишки "от четырнадцати и выше", конечно, сразу загорелись. Ехать с Федором Тихоновичем! Непременно! Хоть на край света!
И тотчас слухи поползли, один красочнее другого. Мол, собирается Федор Тихонович откапывать захоронение какого-то скифского военачальника. А у того в гробнице золота и драгоценностей - не счесть. Другие говорили: направляется Федор Тихонович в какие-то таинственные пещеры, там на стенах такие рисунки древних художников - ахнешь! Третьи шептали, что Федор Тихонович намерен обследовать на дне какого-то моря древний затопленный город.
Мальчишки суетятся, один радуется, другой горюет: мамаша не пускает. Говорит, там тебя солнечный удар стукнет, а не удар - так замерзнешь. В общем, не пущу и баста.
Только и разговоров у ребят - о будущей экспедиции.