Но она и виду не подает, что диагноз не нов.
- А это опасно? - спрашивает она. - Нужна операция?
Михаил Николаевич улыбается.
- Все мы, медработники, одинаковы! Другого лечить - тут мы боги! А как сами заболеем - сразу теряемся. Пупочная грыжа - что ж тут страшного? А операция... Можно сейчас, а можно - и через годик.
Таисия Никифоровна долго молчит, губы ее строго поджаты.
- Нет уж, - говорит она. - Коли нужно резать - значит, режьте. Сразу. У меня нрав такой. Иначе буду не жить, а только свою грыжу обдумывать.
Михаил Николаевич краснеет. Есть у него это дурацкое свойство: краснеть в самые неподходящие моменты.
"Меня? Меня просит? После двух смертей?"
- Торопиться некуда, - чуть оправившись, говорит он. - Положим вас в район. Там пусть главный посмотрит, ну и прооперирует.
- Нет уж! - твердо рубит Таисия Никифоровна. - Ни в какую другую больницу... Назначайте на операцию - и все тут.
Вскоре она уходит. И уже не слышит, как в кабинете главврача раздаются резкие прерывистые звонки: на проводе Ленинград.
- Да, да! - кричит Михаил Николаевич. - Папа? Это ты, папа?!
Слышимость плохая, какой-то непрерывный треск в трубке. Михаилу Николаевичу, как всем, ведущим междугородные переговоры, кажется: если громче кричать, далекому собеседнику будет слышнее.
- Да, да! - кричит он. - Все в порядке! Я говорю - в порядке! А вы как? Ну и прекрасно! Нет, в ближайшее время не приеду! Работы - по горло. Вот еще рентгеновский аппарат вырвал. Стану заодно и рентгенологом. Что-что? Я же сказал - работаем! Не зря хлеб жуем!
И голос у него сильный, уверенный...
БАЛЛАДА О СОЛДАТСКОМ ДОЛГЕ
Это было в сорок втором.
В забитый сверх всякой меры армейский госпиталь доставили еще одного раненого. Его внесли на носилках и сгрузили прямо в коридоре.
Раненый был весь обмотан бинтами. И плечи, и руки, и шея, и голова. Не разобрать было даже, молод или уже вдосталь потоптал землю, чернявый или блондин.
В многослойных заскорузлых - в гное и сукровице - бинтах был словно прорублен треугольник. И в глубине, на самом дне этого треугольника, метались воспаленные измученные глаза. И чуть дергались черные губы.
Он был, видимо, в беспамятстве.
- Мается братишка, - вздохнул сосед слева, пожилой сапер. Беспокоится...
И впрямь, казалось, раненый изо всех сил пытается что-то сказать...
Врач прочитал его историю болезни и нахмурился:
"Как же он еще жив?! Чудо..."
Прошло, наверно, побольше часа. Раненый затих. И только негромкое, хриплое клокотанье в груди показывало - жив. Но вдруг он, вероятно, очнулся. Беспокойно зашевелился. И правая рука его, вся обмотанная бинтами, толстая, как полено, потянулась к тумбочке.
"Та-та-та... та-та... та... та-та-та-та..."
Четкий, хоть и негромкий, стук рассек тишину.
Соседи не поняли - контуженный? Потом увидели: в руке у новичка зажата пуговица. Большая черная пуговица. Ею он и стучит по тумбочке.
Раненые раздражительны. Сапер - его ноги, прошитые автоматной очередью, садняще ныли, и вдобавок донимала бессонница, - сапер позвал сестру.
Она подошла к новичку, переложила его беспокойную руку с тумбочки на постель.
Прошло с четверть часа. И вдруг в тишине опять, словно дятел:
"Та-та-та... та-та... та... та-та-та-та..."
В течение нескончаемо долгой, разорванной на клочки хрипом, стонами и проклятьями госпитальной ночи сестра несколько раз водворяла эту мятущуюся руку на койку.
Но рука - упрямо, фанатично - делала свое.
"Та-та-та... та-та... та..."
Казалось, в этом израненном, обескровленном теле уже вовсе нет сил. Человек не принимал пищи, не говорил. И только рука... Она как бы жила самостоятельно...
Утром в коридор заглянул "ходячий" сержант. Присел возле койки сапера.
"Та-та-та... та-та... та..."
Стук был совсем слабый. Ночью сестра вынула пуговицу из рук раненого, и он стучал теперь просто костяшками пальцев.
- Вот так, - с досадой повернулся сапер к сержанту. - Вот так и долбит. Всю ночь...
Сержант прислушался.
"Та-та-та... та-та..."
И вдруг сержант насторожился. Да, конечно!.. Это же...
- Рация! - шепнул он.
И медленно, по слогам, стал вслух читать:
- Тре-тий!.. Тре-тий!.. Я - седь-мой... Бо-е-за-пас на ис-хо-де. Не-мед-лен-но шли-те сна-ря-ды. Не-мед-лен-но шли-те сна-ря-ды. Я седь-мой. При-ем... При-ем...
В коридоре стало тихо.
Так вот что терзало новичка!.. Снаряды! Его товарищам не хватало снарядов...