— Они оба теперь у меня на крючке, — хрипел Шмельц (такой уж был у него голос). — Мы заставим их на всех парусах помчаться к инсульту или инфаркту, а, может, сами поставим им точку, предварительно подготовив все необходимые бумаги. Через своих людей я втяну их в долги. Когда же настанет момент, мы добавим три-четыре нолика и заберем всю выручку.
— Проще было бы нанять пяток голодных офицериков, они бы отправили этот общественный мусор к праотцам. Следы мы бы уже замели, не в первый раз: положили бы после самих офицериков с полученными от нас рубликами, и концы в воду. Но задача осложняется тем, что мишени постоянно окружает челядь. Могут остаться свидетели.
— Да, — сказал Шмельц, — Гымза по своему невежеству ничего не боится, а Пшебышевский самолюбив… Впрочем, если правильно пользоваться нашей наукой, можно достичь любой цели. Надо пугать соперников, внушая, что за ними охотятся, тогда они сами сделают себя дичью!.. Если не удастся внедрить нужных людей, сделаем так, чтобы было довольно и одного повара или брадобрея…
Вернувшись домой, Чосек рассказал о планах негодяев.
— Гымза — прохвост и Пшебышевский не лучше. Но если над тем и другим встанет Шмельц, людям станет еще тяжелее. Надо вмешаться.
— Гонзасек прав, — рассудил пан Дыля. — Но если мы вмешаемся сейчас, нам не поверят. Напротив, Гымза или Пшебышевский могут выдать нас Карлу Карловичу, и тогда нам придется туго. Лучше всего не высовываться до срока.
Так и решили и впоследствии очень сожалели о решении, считая его ошибочным.
События развивались быстро, сходясь к одной точке, так что поневоле возникала мысль о каком-то сверхъестественном содействии подлым замыслам Шмельца.
Как по команде, все газеты стали трубить о борьбе между кланами богатых людей, об их агентуре, которая уничтожает соперников. Радио рассказывало то о том, как подкупленные торговцы продали конкуренту партию радиоактивной платины, то о том, как неизвестные наполнили жилые помещения удачливого босса ртутными парами. Пан Гымза обнаружил однажды в своей постели отрезанную голову любимой собаки, — постель была залита кровью…
Разумеется, Шмельц постарался представить виновником Пшебышевского, и трясущийся от страха Гымза открыл для Шмельца беспрепятственный доступ к своим финансовым средствам.
Ужасные события происходили и в доме Пшебышевского: то неустановленный «турист» зарезал малолетнюю дочь его горничной, прямо в прихожей, где девочка ожидала мать, то сам собою перемещался буфет, то из-под пола раздавались тяжкие стоны, то появлялся «экстрасенс» и, обнаруживая поразительное знание всех семейных тайн, нагнетал своими пророчествами неуверенность и страх.
Не прошло и месяца, как Пшебышевский обзавелся телохранителями, установил пропускную систему в доме, купил бронированный автомобиль и перестал принимать посетителей, боясь ножа, выстрела, яда, заразной болезни, предмета, нашпигованного смертельной радиацией…
Измотанный «тайным преследованием», пан Гымза похудел, как еж после зимней спячки, стал мучиться головными болями, бессонницей и несварением желудка. Он уже люто ненавидел своего бывшего друга Пшебышевского, хотя тот не делал ему ничего плохого.
— Пора, ребята, раскрыть глаза пану Гымзе! Двух петухов стравили, а хозяин сковороду готовит!
Но — не тут-то было. Прежде друзья могли беспрепятственно попасть к миллионеру, теперь их остановила охрана, и ее начальник, человек, безусловно, подкупленный Шмельцем, стал тормозить дело. В ожидании приема друзья потеряли целую неделю и лишь тогда сообразили, что их водят на нос.
Тем временем ударил колокол: внезапно скончался пан Пшебышевский. Поползли слухи, что он, отравленный слугою, два дня провалялся в своем кабинете, мучаясь от болей. Его можно было спасти, но все двери были плотно закрыты, телефоны отключены, сигнализация заблокирована, никого не пропускали, ссылаясь на строгий приказ.
— Свершились планы негодяев, — сказал Чосек. — Да, пан Пшебышевский сам загнал себя в угол. Но какая же это, должно быть, дьявольская наука, если с ее помощью можно добиваться результата, которого изо всех сил пытается избежать жертва!
— В этом вся штука, — покачал головой пан Дыля. — Зверя гонят на то место, где не кричат и не шумят загонщики. Но как раз там и караулят меткие стрелки…
В местных газетах появились сообщения о самоубийстве пана Пшебышевского на почве хронического заболевания, выступили два или три «свидетеля», а когда страсти немного улеглись, стало известно, что Пшебышевский задолжал крупную сумму некому Б., к нему и отошло все имущество, а вскоре после этого было выкуплено Карлом Карловичем Шмелоу, «сердечным другом покойного».
— Вот наглость! — возмутился Чосек. — Он его убил, он подделал документы! Я докажу, я хорошо помню, он говорил именно об этом!..
— Успокойся, — остановил его пан Дыля. — Что ты можешь доказать, если у него повсюду свои люди? И в прокуратуре, и в суде…
Дождавшись ночи, друзья отправились к пану Гымзе, намереваясь предупредить его о том, что и ему уготовлена злая участь.
Перелезли через трехметровый забор, обманув овчарок, проникли в дом.
В столовой горел свет. Забрались на балкон и заглянули в окно. В столовую как раз вошел, потирая руки и кривясь в идиотской улыбке, вероломный Шмельц. Вращая выпученными глазами, он сел к столу, сунул за воротник салфетку, схватил в руки нож и принялся точить его о вилку.
Тут вбежал слуга с подносом, накрытым черным треугольным платком, поставил поднос перед Шмельцем и тотчас же удалился.
Шмельц сбросил платок: на блюде лежало человеческое сердце. Кажется, оно еще вздрагивало и трепетало.
— Сердце пана Гымзы, — вскричал Шмельц, уставившись на блюдо, — слышишь ли ты меня? Я съем тебя так же, как съел сердце Пшебышевского и стану еще сильней и могущественней! Ха-ха-ха! Сердца всех аборигенов принадлежат нам, только нам, верным слугам дьявола!
С этими словами он вонзил вилку в сердце и принялся кромсать его ножом, тут же проглатывая отрезанные куски.
Друзья наблюдали преотвратительную и жуткую сцену через окно. Не сговариваясь, они бросились к водосточной трубе и по ней вскарабкались к спальне пана Гымзы, тоже ярко освещенной.
В спальне горели свечи и скорбно стояли близкие миллионера. Сам миллионер, ставший жертвой собственной близорукости, лежал уже в гробу, облаченный в черный сюртук.
— Никто, ни жена, ни дети, ни родственники, не подозревает, что в этом доме сейчас пожирается сердце пана Гымзы, — прошептал Чосек. — Он послужил бройлерным цыпленком для чужого желудка. Гымза, Гымза, для кого ты старался всю свою жизнь? Для кого ловчил, давил соплеменников, воспитывая в себе зверя? Все пошло прахом. И все пойдет прахом у господ, припавших к вонючим носкам паразитов, таких, как Лямзель, Слямзель и их родственник «Ефан Ефанович Шмелев». Какая горькая ирония и какая трагедия для всего народа!
В спальню покойного вошел нотариус, чем-то напоминавший пеликана. Тоже весь в черном, лишь на пухлых пальцах сверкали золотые кольца.
— Кто бы ни умирал, нотариус всегда в выигрыше, — тихо сказал Гонзасек. — Бьюсь об заклад, это ближайший компаньон верного слуги дьявола.
Нотариус откашлялся:
— Прежде чем огласить завещание, я обязан сообщить пренеприятное для присутствующих родственников известие: вчера пан Гымза проиграл в карты все свое состояние. Новый собственник прибудет с минуты на минуту. Это лучший друг покойного — Карл Карлович Шмелоу…
— Гымза никогда не играл в карты, — пожал плечами пан Дыля. — Он не отличал дамы от валета…
Найденная в Полесье грамота, несомненно, составила бы честь любому музею. Однако она была утрачена буквально на следующий день при весьма драматических обстоятельствах.
Проходя мимо лесничевки в безлюдной зоне, друзья увидели два мотоцикла с колясками. Они стояли на дороге возле дома, окруженного подступившим со всех сторон лесом.
— Зачем леснику понадобилось возвращаться в эти гиблые места? — вслух подумал Гонзасек.
— Наконец-то мы видим таких же искателей приключений, как и мы сами! — воскликнул Чосек. — Клянусь честью, они не поскупятся поделиться с нами хлебом!
— Ты слишком доверяешься первому чувству, — ворчливо заметил пан Дыля. — Чьи это мотоциклы, мы не знаем, и потому следует проявить осторожность. А потом — в твоем рюкзаке реликвия, которая стоит, пожалуй, ничуть не меньше, нежели наши жизни. — Он имел в виду кусок бересты, быстро менявшей свой цвет и требовавшей срочных забот специалиста по консервации древностей.
В это время послышались крики. Истошно, со стонами кричал человек.
— Прячьтесь поблизости от мотоциклов, — распорядился пан Дыля, — а я посмотрю, что там. Махну рукой, заводите, махну дважды, выводите мотоциклы из строя!
Он выхватил из кармана почти пустой газовый баллончик, подобранный в Гомеле за железнодорожным вокзалом, после того как там окончили «разборку» какие-то темные типы, и стал подбираться к дому лесника с угла, откуда заметить его было труднее всего.
Пан Дыля понимал, что через окно ничего не разглядеть и потому, обойдя дом, проник в раскрытую дверь.
В следующую минуту он увидел сцену, от которой затрепетало бы любое честное сердце: на полу лежали связанные пожилые люди — мужчина и женщина. Трое бандитов пытали их, причем обе жертвы и один из бандитов все время говорили по-английски.
Пан Дыля не знал английского, но за свою жизнь, когда изо дня в день прославлялось иноземное и хулилось отечественное, поневоле освоил наиболее употребительные слова и выражения, так что без труда понял, что жертвы — муж и жена — из Австралии, бандиты требуют от них выкуп в миллион долларов, австралиец просит подождать неделю, пока его брат возвратится откуда-то домой, и согласен выкупиться за пятьдесят тысяч долларов. Бандиты и слышать об этом не хотят и потому продолжают пытки.
Оценив ситуацию, пан Дыля подал сигнал товарищам, — они тотчас же занялись мотоциклами и через минуту были уже возле пана Дыли.
— Там трое бандитов требуют выкуп с иностранца и его жены. Заманили дураков, зная, что в этих местах и искать никто не станет.