Пан Дыля покачал головой:
— Боюсь женитьбы больше щекотки. С какой стати я должен сидеть под юбкой у какой-то девицы, когда дни бегут так быстро и, может быть, пропадают последние шансы совершить настоящий подвиг? Что за жизнь без подвигов? Да я и не умею ворковать о всяких глупостях. И вообще, благородные люди женятся только по любви.
— Давайте разобьем окно и улизнем, — предложил Гонзасек.
— Улизнуть теперь, когда нас ожидает свадебный пир! — воскликнул Чосек. — Трюфеля, вишневый сок, макароны по-флотски!.. Посмотрите на этого чудака!.. Сейчас нужно всем хорошенько вздремнуть, а там видно будет!..
Вскоре компания крепко спала. Лишь пан Дыля временами ворочался во сне и бормотал: «Нет-нет, не согласен, режьте меня на части, не согласен!..»
А потом пришел мужик, разбудил всех и повел пана Дылю к невесте. За женихом поспешали, разумеется, его друзья.
Невестой оказалась кривобокая, рябая девица, не лишенная, однако, природной смекалки. Увидев пана Дылю, она расхохоталась.
— Этого в мужья? Да им только паутину в сенях обметать. Не хочу!
Видя, что свадебный пир ускользает, Чосек не выдержал:
— Ну, уж если вы, мадемуазель, бракуете галантного пана Дылю, взгляните на нас, его верных товарищей! — И он выпятил грудь.
Эта была рискованная выходка. Даже мужик крякнул, а пан Дыля, засопев, оторвал себе ус.
— Кто это, ты, что ли, жених? — набросилась на Чосека дочка мужика. — Ты бесхвостая курица, мохнатая сова, дырявая варежка, гнилой пень!
— А он? — сгорбившись от разочарования, Чосек указал на Гонзасека, который едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
— Он? — девица подскочила к Гонзасеку и вдруг так поддала ногой ему в живот, что Гонзасек хрюкнул и перевернулся. — Прочь, старая шляпа, бритый еж, стертая метла, пудель, охапка гнилых стружек!..
Слушая свою дочь, мужик все более трезвел, краснел и наливался каким-то ужасным подозрением.
— Этот голубоглазый усач похвалялся, что может купить всю корчму вместе с корчмарем! Я вложил в него двести рублей! А ну, бездельник, выверни карманы!
Смущенному пану Дыле не оставалось ничего иного, как вывернуть карманы, — они оказались пустыми и к тому же дырявыми.
Мужик потянулся за кочергой.
— Авантюристы, торбохваты! Ну, я вас!..
— Бежим! — завопил Чосек, понимая, что свадебный обед уплыл, как и надежда на новую куртку…
Мужик гнался за «женихами» до самого леса и, как рассказывают, ему удалось-таки достать кочергой и одного, и другого, и третьего…
— Хорошо разогрелись, хлопцы, — сказал Чосек, когда компания выбралась к железнодорожной станции. — Жаль, что не было судей с секундомером. У меня такое чувство, будто я установил мировой рекорд. И почему за неофициальный забег не дают медалей?..
Посреди ночи Чосек разбудил всех громкими стонами и причитаниями:
— Я не мусульманин, слышите! Не мусульманин, я пошутил! — И вслед за этим, уже поднявшись со своего ложа: — Как жаль, что я не мусульманин!..
— Что ты шумишь, Чосек?
— Понимаете, мне в третий раз приснился копченый окорок! В третий раз! Приносят, а я говорю: я мусульманин, свинины не ем, а сам-то знаю, что я не мусульманин!
Гонзасек засмеялся.
— Не умеешь пользоваться снами! Главное — не то, что принесли, а то, что съел!.. Ты разбудил меня, кстати, во время обеда с кастильским королем. Вообще-то, стоило бы на тебя подать в суд за то, что ты прервал мой обед и оставил меня голодным!
— Черт возьми, — проворчал пан Дыля, — разве порядочный человек смеет рассуждать посреди ночи о пище?
И пан Дыля потушил свечу, которую зажег, когда Чосек разбудил всех своими криками.
Безработная троица повстречала Пипеткина. Стоит у забора, мороженое сосет.
— Что делаешь?
— Работаю головой.
— Каким образом?
— Состою оплачиваемым членом двух демократических комитетов по поддержке трех демократических депутатов и думаю, нужен еще комитет и еще депутат.
— Прохиндей, — сказал пан Дыля.
— Хорошо оплачиваемый прохиндей — это лучше голодающего праведника… Я, Пипеткин, современный человек, и все об этом знают. Не знают только о том, сколько я терплю оскорблений за то, что «кругом гениальный», как говорила моя мама, рожая меня в Одессе. На Западе я давно уже был бы миллионером.
— Нам нужны деньги хотя бы на хлеб, — сказал Гонзасек.
— Фи, — сморщился Пипеткин. — Во дворе кооператива «Не пахнут!» разгружают цемент. Там платят по пять рублей за час работы.
Друзья переглянулись: «Лучшего-то ничего нет!» И, не сговариваясь, направились к этому кооперативу. Во дворе стоял его председатель Густоносов.
— Делаем бизнес, кто как может, — сказал Густоносов. — Идем к сараям и грузим мешки. Каждый получает свои три рубля, если разгружает машину!
— Пипеткин сказал, что вы платите по пять!
— За это я и плачу Пипеткину! Давайте, давайте, а иначе убирайтесь и не мешайте другим делать бизнес! За час разгружаем — три рубля получаем!
— А если за час мы не разгрузим машину? — спросил Чосек.
— Все просто, ребята: не разгрузите за час, будете работать бесплатно, у меня такое правило!.. Шевелись, шевелись, господа алкаши!
— Мы не алкаши, — сказал пан Дыля. — Мы уважаемые люди.
— Ай, уважаемые люди давно имеют свои миллионы, а все остальные — алкаши, — возразил Густоносов. — И вообще не спорьте со мною, я вам не прораб и не директор королевского предприятия! Работать, работать, если хотите жить!
Он отвел друзей за ворота, которые охраняли три здоровенных мужика с палками.
— Я знаю охранников, — сказал Гонзасек. — Безмозглые подонки…