Если бы я знал в ту минуту…
Наконец наступила долгожданная суббота.
Проснувшись утром, я услышал пьяный голос Сёмкиного хозяина и сердитый окрик его жены, доносившийся снизу, с первого этажа. Потом всё стихло.
— Запил Трифоныч! — сказала бабушка. — Вчера деньги получил и все до копейки пропил. Нечем даже с лавочником расплатиться. Уж не знаю, что и будет!
У меня заколотилось сердце. Как пропил все деньги?! Неужели и Сёмке не отдал? Я бросился вниз. Сёмки в столярной не было. Там спал подмастерье хозяина, от него разило водкой. Должно быть, хозяин угощал и его в трактире. За стеной плакала жена столяра, плакала и причитала: «Окаянный! Окаянный! Что же теперь делать! Тридцать рубликов на винище прожрал…»
Наконец появился Сёмка. Оказывается, хозяйка посылала его к лавочнику за солёными огурцами, чтобы положить их за уши пьяному мужу и привести его в чувство. Уж на чём именно основан такой способ вытрезвления, я так никогда и не узнал.
Сёмка отнёс огурцы и потащил меня за дровяной сарайчик. Здесь он дрожащим голосом сказал:
— Не отдал, и когда отдаст — неизвестно. Верно, не раньше как через месяц.
— Через месяц! Сёмка! Да что же делать теперь! Бабушка через три дня пойдёт к Храниду платить проценты!
Сёмка смотрел на меня с испугом, и по его лицу я видел, что положение было безнадёжное.
— Во вторник пойдёт… Значит, нужно достать не позднее понедельника… Послезавтра… — бормотал он. — Послушай, а вдруг, на счастье, долговязый не успел купить самоучителя?
В тот момент я не сумел оценить великодушия Сёмки: он предпочёл, чтобы книга не была куплена, чем подвести меня! Я уцепился за предложение Сёмки, как за спасательный круг.
— А когда он приедет? — спросил я повеселевшим голосом.
— Завтра. С утренним семичасовым.
— А вдруг Костя не приедет?
— Приедет! Ему в понедельник в гимназию идти! — убеждал меня Сёмка.
— А вдруг он купил этот самоучитель? Обещал ведь тебе. Что тогда делать, Сёмка?
Сёмка секунду помолчал, шмыгнул носом и весёлым голосом сказал:
— Купил, так я его на базаре продам. Пусть хоть за три рубля. В Америку я зимой поеду, всё равно сапоги нужно раньше справить. Неудобно в Америку босиком являться.
Я совсем повеселел. Мы условились с Сёмкой, что к долговязому пойдём вместе.
На следующий день мы отправились к нему. Он жил неподалёку от гимназии в собственном доме. С парадного мы, конечно, не смели вызвать Костю, а пошли во двор. На наше счастье, гимназист в это время был во дворе. Он гонял голубей длинным шестом и, бегая от сарая к сараю, протяжно свистал.
Увидев нас, он свистнул особо протяжно и небрежно кивнул Сёмке.
— Не привёз тебе книжицы. Нету сейчас. А это кто с тобой? — и гимназист ткнул пальцем в меня, как будто я был не человек, а неодушевлённый предмет.
Мне было очень обидно, но я ничего не сказал: моя судьба была в его руках.
— Ну, так отдавай деньги! — весело сказал Сёмка.
— Деньги? — гимназист приподнял одну бровь. — Деньги — фьють…
— Как фьють? Где же они? — Сёмка растерянно смотрел на Костю.
— Где? В Вологде, конечно. — Костя отвёл глаза в сторону. — Понимаешь, книжки в магазине не было. Ну, и этот самый, как его, одним словом, книготорговец непременно на днях вышлет. Деньги я ему оставил. Я ещё полтинник свой прибавил, за пересылку…
Мне было ясно, что гимназист врёт. Очень уж он неуверенно говорил и избегал смотреть на Сёмку.
— Костя, ты правду говоришь? — робко спросил Сёмка.
— Что же, по-твоему, я врать буду! — прикрикнул гимназист. — А ну, выметайся подобру-поздорову! Некогда с тобой канителиться…
Сёмка решительно шагнул вперёд.
— А ты побожись, Костя, что не врёшь…
— Не получишь свою дурацкую книжку! — заорал вдруг гимназист и начал наступать на нас. — Уходите сейчас же, а не то…
— Отдай деньги, Костя! Миленький, отдай! — взмолился Сёмка.
— Пошёл вон! Вот возьму и скажу твоему хозяину, куда ты бежать собрался! У-у! Сопляк! — и гимназист угрожающе взмахнул шестом над головой Сёмки. — Отдам через неделю! Нету у меня сейчас! Не уйдёшь — городового позову! Там тебе пропишут, как в Америку бегать…
При этих словах долговязого я схватил Сёмку за рукав и потащил к воротам. Попасть в полицию мне казалось так страшно, что в этот миг я даже забыл, что исчезла последняя надежда раздобыть деньги.
Мы выскочили на улицу и бросились бежать, всё время оглядываясь, не гонится ли за нами гимназист.
Только свернув на другую улицу и пробежав шагов пятьдесят по деревянным мосткам, заменявшим тротуар, мы, наконец, в изнеможении остановились.
Будто чья-то злая воля привела нас к дому, где был ломбард и жил Хранид. На деревянной скамеечке подле дверей сидел бородатый сторож и читал газету. В это время к нему подошла молоденькая барынька в ярко-зелёной шляпке с рыжим лисьим боа на шее. Я заметил, что на мордочке лисицы не хватало одного глаза, торчали только оборванные нитки.
Нарядная барынька негромко спросила сторожа:
— Кронид Иваныч дома?
— Дома, сударыня! — ответил сторож, отрываясь от газеты. — Только сегодня в заклад не принимают, как день воскресный.
— Что же я буду делать! — всплеснула руками барынька, и лицо её сморщилось, как будто она собиралась заплакать.
— Завтра приходите с утра, сударыня! — сторож опять занялся газетой.
— Не могу завтра, золотко! До зарезу деньги нужны…
— И всегда вам деньги нужны до зарезу! — буркнул сторож. — А что закладывать изволите?
— Вот это! — барынька сняла с себя боа. — Сколько даст? Пятёрку получу? Как вы думаете? — заискивающе улыбаясь, расспрашивала она.
Сторож повертел мех, подёргал ворс.