1
Когда Сэб растворился в воздухе, Алан спросил синтета-лакея, не слышал ли кто-либо их разговор — кроме самого синтета, разумеется. Лакей, материализовавшись за спиной, ответил, что никто. Тогда Алан поинтересовался, почему жители Парадайза не выходят из Оазиса.
Алан и сам толком не понимал, зачем задает эти вопросы. Разговор с Себастьяном смутил его, выбил из колеи и навел на странные мысли.
Что, если Себастьян прав? Что, если свобода должна быть, вопреки воле богов, для всех людей?
— Не видят смысла, мастер Алан, — проговорил лакей. — В капсуле есть все, что нужно. И даже больше.
— Но это не настоящая жизнь!
— А вы уверены, что та жизнь, которой вы живете, настоящая? Возможно, вы с самого рождения находитесь в такой вот капсуле, а остальное — лишь наведенный причудливыми технологиями морок? На потолок проецируется небо, а стены и пол имитируют землю и деревья? Вы ведь не способны прикоснуться к небу, мастер Алан?
У Алана от удивления приоткрылся рот. Он не ожидал таких необычных вопросов от искусственного духа его жилища.
— Но я знаю!.. Знаю, что моя жизнь — настоящая!
У ног неподвижного лакея возникла собака. Виляя хвостом, она принялась ластиться к сидящему на стуле Алану. Ее мех был густой, а язык шершавый. Собака была живой, теплой и энергичной.
Помедлив, Алан погладил ее по загривку.
— Посмотрите, мастер Алан, — сказал лакей, — разве это не настоящая собака? Разве что-либо выдает в ней иллюзию?
Пес положил передние лапы на колени Алана, преданно заглянул в глаза. От него даже пахло псом… Не сильно, но запах все же присутствовал.
— Однако эта собака не настоящая, — продолжал лакей. — Вы не в силах узнать, реальная она или нет. Она будет есть, пить, лаять, ластиться к вам, а со временем умрет. И вы станете ее оплакивать… возможно. И все это будет иллюзией, сном, мороком.
— Наверное, я никогда больше не вернусь в ваш Оазис, — медленно проговорил Алан. — Он полон миражей и обмана…
— Не факт, что только наш Оазис, — лакей позволил себе снисходительную улыбку. — На самом деле даже у самых великих мудрецов нет уверенности, что весь мир не является миражом.
— Если весь мир — обман… если все это — иллюзия… то мы имеем право знать!
— Основатели могли решить иначе. У нас в Парадайзе существует расхожая теория, что реальный мир — иллюзия еще более великого Оазиса. Есть также теория, что весь мир — вид из одной-единственной капсулы, в котором живет один человек… бессмертный благодаря высочайшим технологиям… Это человек — единственный выживший после разрушительной войны. И все остальные люди — суть его видения.
Алан на мгновение смежил веки. Его сознание отказывалось принимать эту информацию. Достаточно откровения, что его злейший враг — на самом деле старый друг.
И все же он попытался представить себя на месте этого одинокого бессмертного человека, создавшего подробнейший выдуманный мир, лишь бы забыть на время о своем одиночестве…
Неудивительно, почему мир полон страданий и несправедливости, раз он является проекцией этого больного ума…
Вероятно, если это правда, то Алан, умерев, вновь осознает себя в такой вот капсуле. Он снова ощутит все бремя страдания от одиночества и в который раз погрузит себя в удивительный сон, где у него есть спутники и друзья…
Где в его распоряжении весь мир.
Встряхнувшись, Алан ущипнул себя за руку. Было больно.
Нет, мир реален. И все сопутствующие жизни проблемы реальны.
Если не верить в его реальность, то нет смысла жить.
— Вы… — начал он, подняв глаза на лакея; собака бесследно исчезла. — Я имею в виду, синтеты и Хранитель Знаний, — вы могли бы при желании выбраться за пределы Черной границы, истребить Тварей и ходить по Дебрям?
— Увы, мастер Алан, эта информация заблокирована.
— Кем заблокирована?
— Основателями.
— Основателями вашего Оазиса?
— Основателями всех Оазисов и Дебрей меж ними.
— Ты говоришь о богах?
— Да.
Алан задумался. Потом спросил:
— Что находится в Разрушенных Оазисах?
— Информация заблокирована, — горестно покачав головой, ответствовал лакей и, прежде чем Алан задал очередной вопрос, неожиданно заявил: — К вам посетитель.
— Впусти, — сказал Алан, насторожившись.
Гость вошел — точнее, материализовался прямо из стены. Это лишь образ человека, напомнил себе Алан, а не сам человек, но выглядел он неотличимо от оригинала.
Алан вскочил со стула.
Это была Кассия.
Причем одета она была в такие одежды, которых Алан никогда на ней не видывал: стильный приталенный брючный костюм, туфли на высокой платформе и яркий, вызывающий макияж, который, впрочем, девушке шел. Алану показалось, что это другая Кассия, более прекрасная и строгая; своя и в то же время чужая.
— Это иллюзия? — спросил он синтета, не отрывая глаз от видения.
Лакей замешкался с ответом, а Кассия молча подошла к Алану и, обдав его тонким ароматом духов, обняла. Он явственно почувствовал упругое тело.
“…когда ты увидишь это доказательство, поймешь, что я — твой настоящий друг!” — прозвучал в памяти невыразительный голос Себастьяна Келлера.
В этот момент Алан был почти благодарен заклятому другу за пережитые эмоции.
Не помня себя от восторга и нежности, он наклонился и поцеловал Кассию прямо в губы — этот поцелуй он представлял себе не раз…
Она ответила на поцелуй и сделала это весьма страстно, почти жадно.
— Алан… Алан… — бормотала она.
— Прости, Кассия, что отпустил тебя с этими… с другими…
— Я в порядке, не волнуйся ты так…
— Он тебя не тронул? — между поцелуями ухитрился спросить Алан.
— Нет… Если б он вздумал сделать мне что-то, я бы его зарезала. А если бы не получилось, я покончила бы с собой.
— Какая ты кровожадная…
Вдруг Кассия отстранилась. Держа его за плечи, заглянула в лицо:
— Алан, где ты нашел такого друга?
— Я… я не знал, что он стал чудовищем.
“Не таким страшным чудовищем, как мне когда-то представлялось, — договорил он мысленно. — Он ее отпустил… хотя мог бы держать в заложницах очень долго…”
Алан перевел дух. Губы его горели. Лицо тоже. И сердце, наверное.
Может ли такое быть, чтобы разом исполнились его самые заветные желания?
2
Он не помнил, чтобы приказывал лакею исчезнуть, а до этого создать роскошное ложе, на котором уместились бы все Пилигримы из отряда, но именно это и произошло. Они с Кассией неведомо как оказались на этой кровати, и вот уже Алан расстегивал пуговицы на костюме Кассии. Еще чуть позже они были обнажены, а вокруг чуть слышно шумел молодой лес, полный зеленого солнечного света, ароматов хвои и свежего ветра.
Они занимались любовью на гигантской кровати, стоявшей прямо посреди леса, и Алану чудилось, что они с Кассией слились воедино не только физически, но и духовно; что они — единое существо, настолько чутко Кассия отзывалась на желания Алана, и наоборот.
Неведомо, сколько миновало времени — несколько минут или много часов. Время в дивном лесу никуда не спешило.
Читает ли синтет капсулы мысли Алана, чтобы соответствовать его самым глубинным потребностям? Скорее всего, да, но это Алана в настоящий момент нисколько не заботило.
Наконец они просто лежали, утомленные их долгожданной любовью, в объятиях друг друга.
— Мои родители погибли на заводе Грейстоунхилла, — рассказывала Кассия. Наверное, сегодня она решила открыться перед Аланом целиком и полностью. Теперь в ней не осталось ничего от прежней Кассии Ринн, замкнутой и ершистой. — Взорвался паровой котел. Братьев и сестер у меня не было, я осталась совершенно одна. Мне уже исполнилось пятнадцать, и меня отдали замуж за одного старого и мерзкого богача, но я наотрез отказалась с ним жить и даже однажды в ответ на притязания разбила ему нос!
Они хихикнула, а Алан почувствовал, как в нем поднимаются злость на этого богача и гордость за Кассию.
— После этого я какое-то время жила на улице, — продолжала Кассия с легкой улыбкой. Ее словно забавляли эти воспоминания былых нелегких лет. — Но потом в одном коллеге моего отца проснулась совесть, и он определил меня в невесты Хоу Вердена. В Грейстоунхилле ко мне относились, как к бунтарке и легкомысленной девушке…
— Клятые надутые индюки! — выругался Алан. Прядь каштановых волос Кассии щекотала ему щеку и мешала сконцентрироваться на рассказе, но он убедился, что Кассии в юности пришлось нелегко. Теперь он понимал, почему ее никто не провожал в родном Оазисе и отчего некоторые личности даже на нее косились. И понимал ее агрессивную реакцию на легкомысленные попытки Димитрия полапать.
Кассия повернулась к нему, подперев щеку ладонью. Другой рукой она принялась водить пальцем по его груди.
— Уйдем, Алан!
— Куда? — опешил тот.
— Куда угодно! В Дебри! Ты и я! Будем жить свободно… Найдем Оазис по вкусу, а когда вкусы изменятся, переедем в другой!
Идея понравилась Алану. Он заулыбался.
— Неплохой вариант… Когда-нибудь мы действительно осуществим эту мечту.
— Это не вариант и не мечта. Это наше настоящее. И твой выбор. Свой я уже сделала.
Битых две минуты Алан глядел в глаза Кассии, пытаясь обнаружить в них шутку, несерьезность, намек на то, что на самом деле она подразумевает нечто иное — не то, что услышал Алан.
Он прочистил горло:
— Прямо сейчас? Ты серьезно, Кассия? Предлагаешь уйти вдвоем, бросить друзей и людей Кровака, что в беде, не пытаться помешать Рыцарю Дебрей осуществить свой неведомый злобный план?
— Ты все равно его не остановишь, — проворковала Кассия. — И он не такой уж и зверь, чтобы убивать людей Кровака и кого бы то ни было просто так, без причины. Когда он доберется до Разрушенных Оазисов, он отпустит всех, кто захочет уйти. Его цель — дать людям свободу, а не неволить их попусту.
Алан отстранился.
— Откуда тебе известно о планах Себастьяна?
Кассию не удивило это имя. Значит, она знала и настоящее имя Осаму.
— Я знаю про Разрушенные Оазисы… и про цель Себастьяна.
— И… ты считаешь, что он прав? Что Оседлых надо освободить даже вопреки их воле?
Большие ясные глаза Кассии потемнели и похолодели.
— Разве это так важно — чего хочет Себастьян? Главное: чего хотим мы!
— Если Себ освободит Оседлых, наступит хаос.
— Уверен? Даже если и будет хаос, то лишь временный. Взбаламученная вода рано или поздно успокаивается, и муть оседает, после чего прозрачность восстанавливается сама собой.
— Но… я не могу бросить друзей…
— Они важнее тебе, чем я?
— Кассия, — нахмурился Алан, — не заставляй меня выбирать между вами. Вы все — часть моего мира.
— Однако ты должен сделать выбор.
После продолжительного раздумья Алан произнес:
— Я тебя не узнаю, Кассия. Та Кассия, которую я знал, так не сказала бы никогда.
Она рассмеялась холодным смехом.
— А может быть, ты недостаточно хорошо ее знал?
— Я останусь верен клятве Пилигрима. Я пойду к Разрушенным Оазисам, потому что это дело чести. Я обещал Себу, хотя дело не только в нем…
Кассия села, затем легко поднялась на ноги. Несколько мгновений она стояла перед ним нагая и невероятно прекрасная, а потом на ней появилась одежда. Взлохмаченные волосы сами собой уложились в высокую прическу.
— Ты молодец, Алан, — сказала незнакомая женщина, которая выглядела как Кассия. Ее голос стал еще холоднее. Алан вспомнил: так говорила маленькая девочка — Хранитель Знаний. — Не поддался женским уловкам. Ты тверд в своем слове и своей верности друзьям. Теперь Себастьян Келлер верит тебе полностью.
— Ты — синтет? — спросил Алан, у которого пересохло горло. — Хранитель Знаний?
— Да. Себастьян убедил меня устроить эту проверку. Я получила интересный опыт и знания человеческой души… Поверь, я буду бережно хранить этот бесценный опыт. А Себастьян сжег свой рейтинг полностью и навсегда. Теперь, когда он со своими спутниками покинул Парадайз, он больше никогда не сможет переступить порог нашего Оазиса. Такой уговор между Парадайзом и Пилигримом возможен. Ты, кстати, тоже имеешь право заключить такой договор.
И, не дожидаясь ответа, она растворилась в воздухе, будто ее и не было. Хотя постель возле Алана все еще хранило тепло ее тела.
3
Алан собрал Пилигримов в том же несуществующем в реальном мире обширном зале с длинным обеденным столом, где они трапезничали в первый раз.
Он пытался сохранять спокойствие, но это плохо у него получалось. Правда, он уже не бегал из угла в угол, как в Амазонии после нападения Себа на караван Кровака, в котором была Кассия. Но кулаки под скатертью сжимались сами собой так, что ногти впивались в ладони.
С деланным спокойствием он подробно рассказал друзьям о недавних событиях. О явлении Себастьяна и следом за ним ненастоящей Кассии. Не скрыл даже о том, чем они занимались с Хранителем Знаний…
Матиас приподнял брови, Димитрий разинул рот, а Тэн широко распахнул узкие глаза.
В заключении Алан добавил:
— Еще раз напоминаю, что вы не обязаны идти со мной…
Димитрий закрыл рот, огладил рыжую бороду и не без раздражения отмахнулся:
— Ты неплохо дерешься, но если еще раз начнешь эту песню, я разобью тебе башку!
Матиас примирительно сказал:
— Мы по-прежнему с тобой, Алан. Брось эти разговоры.
— Да, — поддакнул Тэн, чьи глаза приняли прежние размеры.
— К тому же Себастьян поклялся нас не трогать… — начал было Матиас, но Димитрий перебил:
— Стоит ли ему верить? Кассию он не вернул. Подсунул Хранителя Знаний, которая, как выяснилось, весьма горяча…
Матиас попытался пнуть Димитрия под столом, но у него не получилось. В действительности они находились в разных капсулах, а в это иллюзорное помещение проецировались их зрительные образы. Тем не менее, Димитрий заметил движение и выражение лица старшего друга и, крякнув, замолк.
— Он и не клялся ее возвращать… — сказал Алан задумчиво. — Ни словом не обмолвился, а я и не понял!
— Не такой он и безумный, стало быть, — заметил Матиас.
Алан с шумом отодвинулся вместе с массивным деревянным стулом от стола.
— Хорошо. Значит, выдвигаемся немедленно. Разрушенные Оазисы к северу от Парадайза. Надо запастись водой и как можно быстрее ехать…
Остальные зашевелились. Один Тэн, который сидел на стуле развалясь и задрав по привычке одну ногу на сидение, протянул:
— Я не понимать, почему Парадайз договориться с Себастьян?
— Что? Ты о чем?
— Себастьян потерять свой рейтинг ради того, чтобы подсунуть тебе ложный горячий Кассия, верно? Но рейтинг бывать только…
— …у Пилигримов! — сообразил Алан. — А Себ не Пилигрим. Он говорил, что в первый раз Белая Стена не разверзлась, поскольку не признала в нем и его спутниках Пилигримов. Но сейчас это сработало…
Пилигримы переглянулись.
— Я решил было, — промолвил Матиас, — что это из-за Кровака и остальных пленников. Себ, думал я, заставил их приложить руку к Стене и приказать открыться.
— Возможно, — сказал Алан. — А возможно, что Хранитель Знаний признал Себа как полноценного Пилигрима…
— А что насчет Клейменных? — вопросил Димитрий. — Они ведь настоящие Пилигримы! Почему Стена не впустила их в первый раз?
— Видимо, Клеймо каким-то образом меняет личность, и Стена не распознала с первого раза в них полноценных Пилигримов.
Он бросил быстрый взгляд на Матиаса, но сразу отвел его, вспомнив о Клейменом сыне.
— Значит, что любой Оседлый, который сделал себе тату из Черной пыли, может быть Пилигримом! — заявил тот, не заметив взгляда. — Зачем Себастьяну тащиться в Разрушенные Оазисы, если он может любого Оседлого сделать Пилигримом, имея в запасе лишь Черные камни? А как мы знаем, такой запас у него есть.
— Это сложно: татуировать всех желающих прогуляться за Черную границу мальчишек и девчонок, — поморщился Алан. — Если вообще возможно. У него есть еще какой-то способ — связанный с Разрушенными Оазисами. Но откуда он про него узнал?
Матиас задумчиво проговорил:
— Кто ищет, тот находит… По Дебрям и Оазисам носится множество слухов… И легенды о Разрушенных Оазисах, и Богах-основателях… Может быть, Себастьяну что-то рассказал Тиберий. Он опытный и хитрый дед, он многое знает.
— А если мы спрашивай Хранитель Знаний? — предложил Тэн. — Что, если она знай о план Себастьян?
Алан переглянулся с друзьями. После бурных часов любви с псевдо-Кассией у него не было желания вновь лицезреть это многоликое искусственное существо. Однако долг требовал прояснить все неясности.
— Синтет? — неохотно позвал он.
Лакей появился незамедлительно — как обычно, важный, невозмутимый, с хрящеватым выдающимся носом, полуприкрытыми глазами и белоснежной салфеткой, перекинутой через сгиб руки.
— Слушаю, мастер Алан.
— Ты слышал наши вопросы?
— Да.
— Ну и? Ты знаешь ответы на эти вопросы или нам придется звать Хранителя Знаний?
— Лишь Хранитель Знаний даст вам ответы, — ответил синтет, и сердце Алана оборвалось. — Однако она потребует и ваш рейтинг тоже. Ставки весьма высоки.
— Странные у вас порядки, — сказал Матиас. — На кону судьба всего мира, а вы играете в игры с рейтингом…
Лакей живо развернулся к нему.
— Что может быть важнее рейтинга, господин Матиас? И игр с ними? Наша жизнь и есть игра. И у каждого существа во вселенной есть свой рейтинг… Некоторые называют его кармой. Исчерпав этот рейтинг, мы умираем — и живые, и искусственные. Но, дорогие гости, как бы то ни было, все синтеты Парадайза следуют завету Основателей, и, в отличие от людей, мы не способны нарушить клятвы и обеты. Мы обязаны следовать своим программам, сиречь заповедям. Очевидно, что мастер Себастьян действует в рамках того, что было предначертано Основателями.
Димитрий присвистнул.
— Это что же получается? Себастьян выполняет волю богов? Тогда мы идем против этой воли? А?
Лакей терпеливо улыбнулся ему:
— Я лишь предполагаю… ибо не обладаю всей полнотой знаний, как Хранитель… Но думаю, что и вы тоже действуете в рамках того, что предначертано Основателями.
Димитрий кивнул, словно не ожидал услышать ничего иного.
— Да, господа! Они играют нами! Боги играют нами, как игрушками! Правильно болтал наш принц!
— Я ведь говорил, что наша жизнь и есть игра, — подтвердил лакей. — Вероятно, Основатели стремятся понять, чего на самом деле желают люди… Но я заболтался, прошу простить… Я уже стар, — он хитро сверкнул глазами. — Так мне позвать Хранителя Знаний?
— Нет, — подумав, сказал Алан. — Рейтинг нам еще понадобится. А подробности всех этих интриг мы узнаем сами. Без вашей игривой помощи.
Лакей поклонился и испарился.
Алан посмотрел на то место, где только что стоял лакей, и покачал головой:
— Хватит игр. Пора действовать решительно. Нам пора ехать.
Спустя полчаса они покидали Оазис на лошадях, вымытых и накормленных синтетами.
Но немного ранее посреди аллеи, которая тоже была ненастоящей, как и все здесь, Пилигримы неожиданно встретили Хорвэша, про которого Алан, признаться, совсем позабыл. Бывшей принц Амазонии светился улыбкой.
— Я прошел экзамен, друзья!
— Поздравляем, — сказал Алан.
Он и остальные сердечно пожали ему руку.
Когда Хорвэш удалился, Димитрий пробормотал:
— Теперь у него есть право всю жизнь провести в своей капсуле.
— Ему больше ничего и не нужно, — отозвался Матиас.