Она положила руку ему на плечо:
— А чего ж!
Танцуя, они обогнули площадку, и их накрыло косой тенью раскидистой ели. Тут музыка слышалась помягче, шарканье многих подошв и стук многих каблучков напоминали грустный шелест сухой листвы.
Пирошка положила на плечо Виля и вторую руку, в упор посмотрела ему в глаза, с какой-то непонятной, необъяснимой озабоченностью вздохнула:
— Если бы вы знали… Как давно я танцевала… Как давно мне хотелось танцевать…
Она голосом выделила слово «хотелось».
Он не знал, что сказать на это: ему было печально и радостно, причем печаль и радость воспринимались цельно, как одно счастливое чувство, как непременные составные этого чувства, этого желанного состояния.
Он оглядел площадку, как бы удостоверяясь в том, что нет ничего худого, угрожающего вокруг, все ладно.
Царица и Антарян, развеселясь, перешли на откровенную лезгинку. Здорово они танцевали! Ну, Антарян, понятно, кавказец, а Царица, Царица-то россиянка, но как она выразительна в этом своеобразном танце!
Братья Кучугуры пародировали их — младший Антаряна, старший Царицу. Возможно, пародировали оттого, что так не умели.
Олег отплясывал с Катериной, наклонясь к ней и держа за ручки.
Лидии-Лидуси на площадке не было. Мало ли почему не было, однако Виль насторожился. Пирошка тоже заметила, что Лидии-Лидуси нет, и вопросительно глянула на Виля.
— Исчезла по-английски — житейская надобность, небось, — отмахнулся Виль.
И тут появилась Лидия-Лидуся. Она выступила из-за ели и, виляя бедрами, дугой прошла по площадке. Остановилась, стала выламываться, трясти плечами и животом. Была она в тесных белых брюках, в маечке с изображением черной пантеры, разинувшей пасть. Волосы, связанные в пучок, торчали на затылке, как беличий хвост. На шее болтались две длинные низки ярко раскрашенных ракушек — этими пятидесятикопеечными драгоценностями торговали у входа в лагерь старухи из поселка.
Пирошка отступила поглубже в тень.
Царица, холодея лицом, замерла, а потом выцедила:
— Эт-то что за вульгарщина?
Лидия-Лидуся и ухом не повела.
— Вон! — прошептала Царица.
— Еще что! — ласково улыбнулась Лидия-Лидуся, — Массовочка-то для нас, для детей!
— Вон! — громко повторила Царица, повелительно вскинув руку.
Олег шагнул к ней, осторожно взял руку и опустил ее:
— Юморка не сечешь, старшая!
Музыка захлебнулась.
Царица онемело уставилась на Олега.
— Не сечешь, говорю, юморка, — с подчеркнутой наглостью выговорил он.
Царица забыла о Лидии-Лидусе, нелепо переспросила:
— Не се-ку?
— Парэнь, понимаэшь, что творишь? — возмутился Антарян.
— Дак она же не сечет, — гнул Олег свое, гнул, сознавая, для чего, и понимая, чем это ему грозит.
Антарян в изумлении вскинул брови, узрев в поступке явный умысел, а логику того умысла не улавливал.
— Он у нас рационалист, зря не скажет, — хором заговорили братья Кучугуры.
Их реплика вернула Царице силы, она распорядилась:
— Массовка объявляется закрытой! Вожатые и воспитатели строят и уводят отряды!
Колокол динамика ожил — из него полилась тихая и нежная, умиротворяющая мелодия вальса.
Опустив голову, Пирошка подошла к Катерине, подняла на руки, прижала к себе и направилась к выходу с площадки. Шаг ее был труден и вязок, и, глядя на нее, Виль почти физически ощутил двойное давление — и того, что происходило в предгрозовой природе, и того, что произошло на этой площадке.
А ребятишкам было все нипочем — они не хотели расходиться, мотались, как мальки, или пытались «сбацать» под вальс.
Зашлепали об асфальт крупные капли дождя, зашлепали как бы со вздохом облегчения. И отряды, которые только что невозможно было собрать, споро построились и беглым шагом — к жилым домикам. Дети подставляли дождю руки и лица, а поймав каплю, орали и шарахались, словно на пулю напоролись, — что им, детям, непосредственно причастным к природе, людские происшествия, отвлекающие от затаившегося до поры ветра, от шума нарастающего дождя, от звезд, заслоненных черными тучами, от невозмутимо молчащих гор?
Резким металлическим щелчком прервало вальс, и зычный голос радиста разнесся по лагерю, ударился в стены ущелья и, отброшенный ими, вернулся назад, клубясь меж домиками и деревьями:
— Сразу после отбоя-аа… педсоставу-у… собраться в пионерской комнате!
Крупные редкие капли были первым недолгим прологом, косая, мощная, но теплая полоса мгновенного ливня — вторым прологом к частому и быстрому дождичку, намочившему все, что еще оставалось сухим; в его торопливом и ровном шуме потонули все другие звуки. В небе, то над морем, то над горами, сонно погромыхивало — природа прокашливалась, пробовала голос.
Поеживаясь и движением головы стряхивая с лица воду, Виль поспешил было к пионерской, чтоб отсидеться там до начала педсовета, но у крылечка, подчинясь чему-то более властному, чем трезвый расчет, свернул под деревья, с двух сторон обступившие дорожку, которая вела к жилым домикам.
Определенной цели у него не было, но Виль шел, шел, убыстряя шаг, — так легче, когда у тебя на плечах и на душе слишком тяжелый груз. А смятенные мысли роились в голове.
Почему такой подавленной ушла Пирошка? Значит», не только обижена, не только оскорблена она?
Почему Лидия-Лидуся решилась на столь неожиданный и дикий поступок — он ведь совершенно не вяжется с представлением о ней, о ее характере? Почему она выставила себя вульгарной и злой?
Почему с такой намеренностью Олег задирал старшую вожатую? Хотел защитить Лидию-Лидусю? Тогда зачем он сделал то, что по грубости и постыдности превосходит сделанное Лидией-Лидусей? Олег не мог не видеть, что Лидия-Лидуся виновата, не мог не знать, что с нее все равно спросится. Защищая, он, скорее, должен был поискать что-то смягчающее вину ее, что-то способное побудить Царицу к великодушию! «Это с твоих позиций — самое благоразумное, а с его? — возразил он себе. — А с его позиций самое верное — подставить себя, и свою сторону направить гнев».
Было над чем подумать, но неотвратимо надвигался разговор, в котором взрослые могут и рубануть по узлу, не попытавшись его распутать, — мол, все просто и ясно, чего чиниться?
Виль пошел медленней, словно так можно было оттянуть тот разговор взрослых, разных по жизненному опыту, по представлениям о добре и зле.
Он услыхал, что кто-то идет навстречу. «Уже сходятся на педсовет? Не пора ли назад повернуть?» Он замешкался и, увидев Пирошку, растерялся. Всего на какой-то миг растерялся, враз осознав, что искал он Пирошку и, желая встречи с нею, не прятался от дождя.