— Меня вполне устраивает реакция на высокогорье. Откинь, пожалуйста, одеяло.
— Простынешь…
— За секунду?
Кисть правой руки была толсто забинтована, белая повязка перехватывала грудь, темнели зеленкой ссадины… Одеяло, нежно приминаемое руками Пирошки, снова окутало шею, плечи, грудь Виля.
— Видела, когда перевязывали? Очень там…
— А что такое — очень или не очень? — она смахнула с щеки слезу. — Мне больно…
— Давай без этого, — нарочито хмуро сказал Виль, — И отправляйся спать — нервишки у тебя сдают.
— Нельзя. Да и не засну.
— А ты поцелуй меня — поможет.
Бархатно-темные глаза ее весело сверкнули:
— А вдвоем прогуляться под дождичком, по лесочку не хочешь?
— Хочу. Но сыро там. И холодно.
— Да, неуютно.
Она коснулась губами уголка его рта, щекотно тронула лоб. Он услыхал ни на какой другой не похожий запах ее тела, закрыл глаза и покорно подчинился сну.
Чудилось, что солнечный свет не только вливается в окно и застекленную дверь, но и проникает сквозь белые-белые стены. На своей кровати в одних трусах сидел Олег, смотрел на Виля виноватыми глазами. Из порозовевшего и припухшего носа, видно, текло — рука со скомканным платком то и дело тянулась к ноздрям. Глаза слезились.
— Простите, Виль Юрьевич, — гнусаво произнес Олег. — Из-за меня вы…
— Из-за себя я… Можешь представить, что кого-то надо выручить, а я остерегаюсь, берегу свою драгоценную жизнь?
— Не представляю! Чтобы вы…
— Вот же!.. И на моем месте — как бы ты поступил?
— Как вы…
— Видишь!.. Понятие чести живо не словами, а делами. Значит, я из-за себя… Ляг, тебе тепло нужно.
Он послушно лег, натянул на себя одеяло — одни глаза торчат.
— А мне ты можешь сказать, чего ради понесло тебя на тот луг? Интересно ведь!.. Не из прихоти решился ты на такое?
— Очень надо было, очень!.. За цветком эдельвейса полез.
— Понимаю… Кабы сам сообразил, поступил бы, как ты…
Доктора, молодого бородатого мужчину с комплекцией штангиста, сопровождали Антарян и Геракл Кузьмич.
Виль так пристально оглядывал плечо и руку Геракла Кузьмича — действуют? и как? — что тот должен был объяснить:
— Ты скользнул по скале и маленько погасил скорость. И меня долбанул по касательной, срикошетил, так сказать. Плечо и рука контужены, однако подчиняются, а подвигаю поосновательней, разогрею, так и забываю, что болят… Не бери в голову — нервные хужей выздоравливают.
Доктор посмотрел в глаза Виля, измерил пульс и отошел к Олегу, выстукал и выслушал грудь, сказал своим спутникам:
— Ничто — из ряда вон — не угрожает. Получше есть, побольше спать. Ждать и верить.
— Первый вариант, таким образом, принимается, — заключил Антарян и объяснил Вилю: — Поход к Перевалу состоится. С вами тут останется Пирошка Остаповна. Вместо нее вызвался пойти доктор, а вместо тебя — Геракл Кузьмич… Не скучай, вернемся, так обо всем расскажу, точно ты сам побывал на Перевале!
Почти бесшумно отворилась дверь. Лидия-Лидуся пришла — готовая к походу, с рюкзаком за спиной. Она так зыркнула глазами, что Олег отвернулся к стене, накрылся с головой.
Виль подозвал ее, шепнул в ухо:
— Чего ты так? Больных принято жалеть. А он захворал, пытаясь эдельвейс достать! Тебе в подарок! Жизнью рисковал парень!
— Он и вашей жизнью рисковал! — Щеки ее полыхали, глаза довольно жмурились, а голос был тих и гневен. — Вами!.. Вами!
С последними словами она резко переменилась, изрядно смутив Виля, — слезы блеснули в глазах, зазвучали в голосе. Всхлипнула и, уже отойдя к двери, спросила:
— Что Вам принести с Перевала? На память!
— Если поблизости от перевала растут эдельвейсы, сорви парочку. По одному — ему и мне. И не на память — не расстаемся ведь, не прощаемся…
Ближе к полудню приехал Капитоныч — сумел пробиться на собственном «жигуленке». Сказал, что гроза и до лагеря докатилась, понятно, заволновались — что с теми, кто в горах?
— Медицина, — он обратился к Пирошке. — На перевал кто-нибудь хворый не потащился?
— Всех, в ком не были уверены, оставили разбирать палатки и готовить обед.
— А эти двое транспортабельны? Могу забрать с собой?
— Чернова увозите. А Вилю Юрьевичу лучше вернуться в лагерь автобусом — в лежачем положении.
— С медициной спорить не полагается, а? — Капитонов глянул на Виля, потом на Олега. — Как дышишь, хлопец?
— Носом, — в нос сказал Олег.
— Это я слышу!.. А в горле не свербит, в груди не отдает?
— Не свербит, не отдает…
— Тогда собирайся. Едем!
С той минуты, как начальник лагеря вошел в палату, Виль ждал: чем обернется эта первая встреча для Олега?