Императорская Академия. Самое лучшее и престижное учебное заведение из всех, существующих в Российской Империи. Меня зовут Константин Барятинский, и я перешёл на второй курс.
Недавно мне исполнилось семнадцать лет. В мир балов и красавиц, аристократов и магии, мир, чтящий дуэльный кодекс и родовые клятвы, я попал чуть больше года назад.
В своём мире я противостоял власти. Был отчаянным революционером, главой и легендой Сопротивления по прозвищу Капитан Чейн. Здесь я — внук князя Григория Михайловича Барятинского, главы древнего и уважаемого рода белых магов, входящего в Ближний круг. Ближний круг — это высшая верховная власть. После государя императора, конечно. Я служу в Тайной канцелярии в звании капитана. У главы Тайной канцелярии есть красавица дочь, и с ней мы — друзья. Довольно близкие… Впрочем, на отсутствие поклонниц мне, командиру отряда Воинов Света, месяц назад представленному к высшей правительственной награде, жаловаться не приходится.
Н-да, а ведь если оглянуться назад — я и впрямь многого добился в этом мире. Например, спас его от подступающей Тьмы.
Мой взгляд скользнул по толпе курсантов. Мы, как полагалось по традиции, выстроились в шеренги по периметру площади перед учебным корпусом.
Корпуса Императорской академии расположены на территории Царского Села, в непосредственной близости от Летнего дворца — в котором сейчас, если верить светским хроникам, проживает императорская семья. Прогуливаясь по огромному парку, мы, курсанты, запросто можем встретить на его аллеях не только кого-то из придворных, но и, например, саму императрицу. Или великую княжну Анну Александровну Романову — тоже, к слову, одну из моих поклонниц. А уж для того, чтобы встретить великого князя Бориса Александровича Романова, пятнадцатилетнего наследника императорского престола, и ходить далеко не надо. Вон он — стоит напротив меня, в шеренге первокурсников. Улыбается во весь рот — не знает пока, во что впрягся.
Пятнадцать лет подряд великий князь Борис Александрович преимущественно занимался тем, что пытался умереть. Из наследника престола день за днём тянула жизненные силы тварь, которую язык не поворачивается называть человеком — некий господин Юнг, лечащий врач императорской семьи. Год от года Борис чувствовал себя всё хуже, с постели почти не вставал, и вылечить его не мог никто. Неудивительно, в общем-то — с учётом того, что отравитель, маг высочайшего уровня, не отходил от пацана ни на шаг.
Мне удалось не только вывести этого гада на чистую воду, но и покончить с ним. Как? Да очень просто. Я победил Юнга в поединке, привязал его к носу своего личного самолёта (подарок Его Императорского Величества, между прочим), поднял над землей и сбросил с двухкилометровой высоты. Теперь великий князь Борис Александрович Романов стоит напротив меня в шеренге первокурсников и улыбается во весь рот.
Борису — пятнадцать, а в Академию принимают с шестнадцати лет. Но я более чем уверен, что приняли великого князя не благодаря папенькиной протекции. Точнее, не только благодаря ей. У Бориса, долгое время прикованного к постели, не было практически никаких других занятий, кроме чтения книг. Его покои во дворце, в которых мне доводилось бывать, напоминают жилище сумасшедшего библиотекаря. Неудивительно, что мальчишка сдал вступительные экзамены в Академию без особого труда…
Радуется, ишь! Думает, что самое сложное позади… Ха-ха. Я тоже когда-то так думал. Посмотрим, что ты запоёшь уже через неделю учёбы. Преподавателей в академии немало, и подавляющему большинству глубоко плевать, чей ты отпрыск. Даже я, при всех своих заслугах перед отечеством, зачёты, экзамены и курсовые работы сдавал на общих основаниях. И преподавателю физики, например, был совершенно не интересен тот факт, что накануне экзамена я сражался против заговорщиков, готовящих дворцовый переворот…
Борис не удержался и всё-таки помахал мне рукой. Я махнул в ответ.
Вовремя — оркестр грянул марш. И на широкое крыльцо учебного корпуса вышел ректор, Василий Фёдорович Калиновский.
Курсанты и преподаватели, в полном составе выстроившиеся на крыльце, встретили его аплодисментами. Ректора в академии любили и уважали.
— Здравствуйте, дорогие мои друзья! — с чувством сказал Василий Фёдорович. — И снова, уже который год подряд, я рад приветствовать вас в лучшем — не побоюсь этого слова — высшем учебном заведении Российской Империи!
Ректор говорил, строй курсантов время от времени взрывался аплодисментами. Нетерпеливыми — хотя и вполне искренними. Мы действительно рады были вернуться в академию после каникул, но Калиновский из года в год произносил примерно одну и ту же речь. В которой нас, курсантов, более всего интересовало окончание. В конце речи Калиновский сообщал, сколько чёрных и сколько белых магов в этом году поступило в академию.
Благополучие этого мира испокон веков держалось на балансе чёрных и белых магов. Баланс соблюдался из года в год, из века в век. В Ближний Круг, состоящий из двенадцати представителей самых могущественных родов Российской Империи, входило равное количество чёрных и белых магов… До некоторых пор. Пока этот баланс вдруг не нарушился. Незаметно, шаг за шагом, он начал смешаться в сторону чёрных магов. Белые маги слабели. Вырождались, теряли политическую силу.
Самые могущественные маги гибли — кто-то на дуэли, как мой отец Александр Барятинский, кто-то при неясных и загадочных обстоятельствах. Шла молва о проклятии, о вырождении белых магов. По факту же всё обстояло гораздо проще. Тот, кто стремился разрушить самое могущественное государство в мире, изо всех сил раскачивал лодку — пытаясь сместить баланс в сторону чёрных магов. И до недавних пор это ему удавалось. До тех пор, пока в этом мире не появился я.
—… ну, и наконец — о самом интересном, — добрался между тем до завершения речи Калиновский. — Все мы знаем, сколь плачевно было всего лишь год назад положение белых магов! Справедливости ради, позволю себе напомнить, что касалось это не только нашей достославной академии, но и всей Империи. В прошлом году на первый курс поступило семьдесят три чёрных мага и сорок семь белых. Это был самый большой перекос баланса за всю историю, увы. — Калиновский вздохнул. — Шла молва о так называемом проклятии белых магов. О вырождении… И как же отрадно сознавать, что всё это оказалось лишь досужими сплетнями! — Ректор нашёл глазами меня. И, как мне показалось, улыбнулся.
«Ну да, — мысленно хмыкнул я. — Для того, чтобы избавиться от „проклятья“, понадобилась, в общем-то, сущая ерунда. Нужно было всего лишь одолеть на поединке и сбросить с самолёта того, кто всё это затеял. А перед тем целый год потратить на то, чтобы вычислить могущественного врага — притаившегося в буквальном смысле слова прямо за императорских троном. Одной рукой при этом отмахиваясь от покушений на собственную жизнь, а второй — защищая Императора и его драгоценных отпрысков…»
— В этом году я с гордостью сообщаю… — Калиновский выдержал эффектную паузу, — о том, что в нашу достославную академию поступило почти равное количество чёрных и белых магов! Шестьдесят один чёрный маг и пятьдесят девять белых, дамы и господа! Это — великолепный результат!
Курсанты зааплодировали. Борис тоже аплодировал, но выглядел разочарованным. Ожидал, что его одного посчитают за десяток, что ли? Шестьдесят один к пятидесяти девяти — это действительно отличный результат! В прошлом году, как и во многие предшествующие годы, ни о чём подобном никто и мечтать не смел.
Мне было интересно, скажет ли Калиновский о том, что в академии будет учиться наследник российского престола. С одной стороны — вопрос престижа, таким фактом грех не похвастаться. Особенно в присутствии прессы — представителей которой за оградой академии толпилось немало, от вспышек фотокамер рябило в глазах. А с другой стороны, Борис не любитель привлекать к себе внимание. Для человека, который всю жизнь провёл под неусыпным наблюдением врачей — ожидаемо, в общем-то. Подозреваю, что он и в академию поступил в том числе для того, чтобы избавиться от надзора… Наивный. Мой наметанный глаз уже определил в толпе наставников, одетых в коричневые сюртуки, два новых лица.
Наставники — не путать с преподавателями! — следили за соблюдением нами дисциплины. В большинстве своём это были унылые дядьки возрастом около сорока. Два бравых молодца лет по двадцать пять возвышались над их строем на голову.
Готов поставить медный грош против прыжка с крыла самолёта на то, что эти ребята прикреплены к первому курсу. Вон, с цесаревича глаз не спускают. И это — только те люди, что бросились мне в глаза. А тут наверняка присутствуют и другие. По крайней мере, я на месте Его Императорского Величества пускать это дело на самотек точно не стал бы, приглядывал бы за отпрыском. Браслет, блокирующий Тьму, с руки цесаревича никуда не делся, конечно. Но — мало ли. Как говорят в этом мире, бережёного бог бережёт.
— Хороши, да? — негромко вздохнули у меня над ухом.
Замечание относилось явно не к новым наставникам. Вздыхал Анатоль Долинский, мой лучший друг. По совместительству — первый бабник академии. То, что девушки, которых он клеил, в подавляющем большинстве западали на меня, Анатоля не смущало.
— Хороши, — согласился я.
О ком говорит Анатоль, нетрудно было догадаться. Рядом с великим князем Борисом Александровичем стояли две девушки первокурсницы.
Выше щуплого цесаревича на полголовы, стройные, длинноногие и весьма фигуристые. Блондинка и брюнетка, с загорелыми лицами и остриженными по плечи волосами. Парадная академическая форма сидела на них как влитая.
Я присмотрелся. Память о друзьях семьи и детства, с помощью магических премудростей загруженная в мою голову, молчала. Костя Барятинский — тот, чьё тело я занимал уже год, — с этими девушками знаком не был.
— Просвети, — попросил я Анатоля. — Кто это?
Анатоль считался непревзойденным знатоком столичных красавиц — как ровесниц, так и дам постарше.
— Понятия не имею, — удивил меня Анатоль. — Никогда прежде их не видел. Думал, может, ты знаком.
— Увы, — я пожал плечами.
— А Его высочество, я смотрю — не дурак, — фыркнул Анатоль. — Времени даром не теряет!
Борис, повернувшись к брюнетке, уставился на её пышный бюст. Так откровенно, что не заметить его интерес было просто невозможно.
— Рискованно, — заметил Анатоль. — Если эта красотка не знает, кто он такой — великому князю может и по морде прилететь.
Вспоминать известный в моём мире анекдот о том, что может и не прилететь, я не стал. Хотя Борис, кажется, суть анекдота знал и решил проверить свою удачливость. Ничем другим я не смог бы объяснить то, что он уверенно протянул руку к бюсту брюнетки.
Успел пощупать или нет, я не увидел. Брюнетка возмущенно взвизгнула и влепила Борису пощечину.
Вышло громко — и визг, и удар. Настолько громко, что проигнорировать этот казус не сумел даже такой искусный дипломат, как Калиновский. Он растерянно замолчал.
Курсанты, преподаватели, наставники — на пару цесаревич-брюнетка уставились решительно все.
— Таки прилетело, — прокомментировал Анатоль.
Я не ответил.
Меня вдруг накрыло чувство, которое не беспокоило ни разу с тех пор, как одержал победу над заклятым врагом — чувство опасности. Это чувство хранило меня ещё в своём мире. Во многом благодаря ему я выживал в ситуациях, выжить в которых казалось невозможным.
Я перенёсся в этот мир, из мятежного главы Сопротивления превратился в князя Барятинского. Однако чувство опасности никуда не делось, хранило меня по-прежнему. И сейчас оно взвыло в полный голос. Я бросился к цесаревичу раньше, чем он, вспыхнувший от гнева до корней волос, успел что-либо сделать. Но всё равно опоздал.
Небо над корпусами академии в одно мгновение потемнело. Земля под ногами содрогнулась. А над поверхностью Большого пруда, расположенного прямо напротив императорского дворца, заклубился чёрный туман. Слишком хорошо мне знакомый…
— Прекрати! — подбежав к Борису, я схватил его за плечи и встряхнул так, что с головы цесаревича слетела фуражка.
Двое парней в коричневых сюртуках наставников, в которых незадолго перед этим я заподозрил телохранителей Бориса, бросились ко мне. Я поднял ладонь, выставляя магический Щит — сквозь который они не смогли бы прорваться. Только вас мне сейчас и не хватало.
— Прорыв, Капитан! — закричал мне Анатоль. — Тьма снова прорвалась!
Клубы чёрного тумана над прудом ему тоже были слишком хорошо знакомы.
— Вижу, — процедил я. Снова встряхнул Бориса. — Прекрати! Слышишь⁈ Не пропускай Тьму!
— Это не я! — крикнул Борис. — Клянусь тебе — не я!
Я всмотрелся в его лицо.
Вратами для своего прихода в мир Тьма выбрала тщедушное тело этого пацана. То ли из-за того, что в нём текла кровь императора, то ли из-за того, что так распорядился мой заклятый враг — в этом мире он носил фамилию Юнг. А возможно, в результате обеих этих причин, или же вообще по какой-то другой — при моём последнем свидании с Юнгом нам было не до отвлеченных бесед. Задать этому мерзавцу вопрос, почему Тьма избрала именно цесаревича, я не успел.
Суть та, что врата Тьмы удалось закрыть. С некоторых пор Борис носил не снимая специальный амулет, не позволяющий Тьме обрести власть над ним. Раньше прорывы случалось, когда Его высочество изволили гневаться, или испытывали какие-то ещё несветлые чувства. Но с того момента, как Борис надел на руку серебряный браслет с императорским гербом, прорывов Тьмы не было. Ни одного. И вдруг…
— Это не я! — настаивал Борис. — Клянусь тебе, Костя — не я!
Глаза его оставались такими же, какими были — обыкновенными глазами обыкновенного пацана. Взгляд напуганный — но не более. Ничего похожего на чёрные бездонные провалы — предвестники того, что Тьма рвётся наружу и вот-вот окутает всё вокруг, я не увидел.
Решил:
— Ладно. С тобой потом разберёмся.
Убрал Щит, приказал телохранителям:
— Сюда!
Оба псевдонаставника подскочили ко мне. Коричневые сюртуки сидели на них, как сёдла на коровах. Надо будет намекнуть Его величеству, что представление о конспирации у того, кто готовил этих парней к работе — откровенно так себе. Палятся, как дети малые.
— Обеспечить безопасность великого князя! — приказал телохранителям я. — Глаз с него не спускать!
— Слушаюсь, господин капитан, — вытянулся по струнке тот, что, видимо, был в паре старшим.
Надо же. Знает меня не только в лицо, но и в каком я звании. Значит — сотрудник Тайной канцелярии. Коллега, можно сказать.
А ко мне уже бежали Воины Света — мои ближайшие друзья. Те, с кем вместе мы научились обуздывать Тьму.
— Отряд — к оружию! — скомандовал я.
Отряд ощетинился светящимся магическим оружием — мечами и саблями.
— Я с вами! — дёрнулся было Борис. — У меня тоже есть личное оружие!
— Ты — с господами наставниками, — отрезал я.
— Но, Костя…
Слушать его дальше я не стал. Кивнул телохранителям, и они синхронно ухватили Его высочество под локти. Получилось виртуозно — вроде бы со всем уважением, не придерёшься, но и вырваться из железной хватки Борис не мог.
— Господин Барятинский, что происходит⁈ — рядом со мной оказался запыхавшийся ректор.
— Происходит прорыв Тьмы, Василий Фёдорович. — Мне пришлось напомнить себе, что ректор ничего подобного никогда не видел, и потратить несколько драгоценных секунд на разъяснения. — Уведите курсантов и преподавателей в безопасное место. Не допускайте паники. А главное — не позволяйте никому нам мешать! От тех, кто никогда не имел дела с Тьмой, тут будет больше вреда, чем пользы. Рядом с местом прорыва не должно остаться никого, кроме моего отряда.
— Понял, — кивнул Калиновский. — Выполню всё в точности, не сомневайтесь.
Я и не сомневался. Ректор Императорской академии действительно собирался в точности исполнять распоряжения второкурсника… Сказать кому — не поверят. Будь на месте Калиновского кто-то другой, рассмеялся бы мне в лицо. Но Калиновский знал меня не первый день. И знал о том, что я, мягко говоря, не самый обычный второкурсник.