Правой рукой я достал из кармана ключи. Левую тем временем опутала цепь. Я сжал кулак, готовый одним ударом проломить черепушку любому врагу, который на меня кинется.
Мыслей о том, каким образом кто-то мог оказаться в наглухо запертой комнате, находящейся в наглухо запертом подвале наглухо запертого дома, защищенного всеми мыслимыми заклинаниями, у меня не возникло. Те, кто склонен выживать, отличаются от тех, кто погибает, одним незамысловатым качеством: столкнувшись с ситуацией, требующей действий, они действуют, а не объясняют ситуации, что её не может быть.
Я повернул ключ и распахнул дверь.
Свет в тёмную комнату падал из кухни, ещё немного света добавляла тускло мерцающая цепь. Но даже гори здесь прожектор, это бы ничего не изменило. В небольшой пятиугольной комнате просто негде было спрятаться. Она была почти пуста.
Пять стен, сходящиеся к пятиугольнику потолка. Пять зеркал, в которых сейчас, стоя, я мог видеть только отражение своей головы. Кресло и лампа за его спинкой. Вот и вся обстановка.
На всякий случай я всё-таки обошёл кресло, заглянул за него. Ожидаемо — никого.
Крикнул:
— Кто здесь?
Присмотрелся к стенам. Какая-нибудь потайная дверь?.. И что я за ней найду, интересно? Я ведь точно слышал женский голос!
Воображение нарисовало комнатёнку, забитую БДСМ-игрушками и связанную обнажённую девушку. Занятно было бы обнаружить такое милое хобби Григория Михайловича Барятинского. Или Платона Степановича Хитрова… Впрочем, и тот и другой наверняка свалят всё на Юнга. Тому-то теперь всё равно, что угодно стерпит.
Хотя насчёт последнего я, пожалуй, погорячился. Если этот сукин сын нашёл способ обратиться ко мне через книгу, значит, с ним ещё не совсем покончено…
Чёрт, и лезет же в голову всякий бред!
Джонатан Ливингстон вошёл в комнату вслед за мной, молча приблизился к креслу и вспорхнул на подлокотник.
Я уставился на него.
— Что? Ищи, фамильяр! Что говорят линии вероятностей? Кто звал на помощь? Где эта перепуганная барышня?
Чайка хранила величественное молчание и вообще замерла, будто искусственная.
— Ну, отлично, — вздохнул я и сел в кресло. — А может, это я уже с катушек слетел, голоса в голове начал слышать? Может, и ты мне мерещишься? — Я внимательно посмотрел на чайку. — Хожу по городу с чучелом чайки, разговариваю с ним. Все смотрят на меня, как на идиота, а я и не замечаю!
Джонатан, видимо, обиделся: повернул голову и клюнул меня в запястье.
— Больно, между прочим, — проворчал я. — К тому же ничего не доказывает. Боль запросто может генерироваться мозгом. И не только боль. Про стигматы слышал? Вот-вот.
— Государю императору — ура! — сварливо отозвалась чайка.
Я откинулся на спинку кресла и посмотрел чуть вверх — туда, где начиналось зеркало.
По правилам этой комнаты для того, чтобы заниматься созерцанием, следовало плотно закрыть дверь и включить лампу, стоявшую за креслом — тогда свет отражался бы зеркалах под нужным углом. Но я-то не собирался заниматься созерцанием! Я просто пытался привести мысли в порядок.
И тем не менее, что-то начало происходить. Зеркала, направленные друг на друга, заволокло знакомой чёрной пеленой. Если верить деду, то это и есть Тьма, окутавшая наш мир. Раньше в этих зеркалах можно было видеть что-то другое, а теперь — имеем то, что имеем.
В прошлый раз в этой комнате я увидел своего отца — вернее, отца Кости Барятинского, — который погиб на дуэли ещё до моего прихода в этот мир. Его смерть была одним из пунктов хитрого плана Юнга по ослаблению белых магов.
Теперь же я просто вглядывался в Тьму и не различал ничего.
— Это ты, что ли, на помощь звала? — спросил я с усмешкой у Тьмы. — Поздновато опомнилась. Надо было раньше пищать. Когда поняла, что дело придётся иметь со мной.
Тьма молчала, никак не отвечая на подначку. И мне вдруг показалось, что она тоже смотрит на меня в ответ.
Неприятное было ощущение. Этот взгляд как будто выворачивал душу наизнанку…
И тут вдруг я увидел, как кто-то, кто скрывался за Тьмой, рванулся вперёд. Тьма растянулась, словно занавес, загораживающий сцену, и я увидел силуэт человека. Это продолжалось краткий миг. Потом Тьма поглотила внезапно проявившуюся форму.
Я вскочил. Сердце быстро и тяжело билось. Но в зеркале я теперь видел лишь отражение своей головы. И — чайки, которая вскочила мне на плечо с истошным криком.
Наваждение рассеялось, в зеркалах не было больше никакой Тьмы. И никто не кричал.
Я вернулся в академию уже к ночи, едва успел проскочить перед отбоем. А то пришлось бы объясняться с Калиновским, из-за каких таких надобностей Тайной канцелярии я нарушаю режим, или же лезть в окно на четвёртый этаж по водосточной трубе. Был, конечно, ещё один вариант — отправиться ночевать в Барятино, а утром появиться на построении, сделав вид, что никуда не пропадал. Но это делать мне тоже не хотелось. Имение, конечно, восстановили после моей битвы с Тьмой, но объясняться на ночь глядя с дедом мне хотелось ещё меньше, чем с ректором.
— Костя, я как раз хотел с тобой поговорить! — накинулся на меня великий князь Борис Александрович, стоящий на ступеньках лестницы, ведущей к нашему этажу. — Целый день тебя разыскиваю! Так и знал, что уж к отбою ты точно появишься.
Я посмотрел на великого князя, на пару охранников, одетых в сюртуки наставников и маячащих наверху лестничного пролёта. Покачал головой.
— Эти ребята с вами и в комнате живут, Ваше высочество?
Борис поначалу как будто даже не понял, о чём я говорю. Потом оглянулся и махнул рукой.
— Нет, они… Ах, да не обращай внимания, их всё равно что нет! При них можно обращаться ко мне на «ты».
— Ваше высочество, это очень сложно — запомнить, при ком нужно обращаться к вам на «вы», а при ком на «ты», — проворчал я. — Давайте я уже буду придерживаться какой-то одной линии.
Борис в ответ очень по-взрослому, устало вздохнул. Совсем мальчишка, на два года моложе того тела, в котором я коротаю этот век, он иногда производил впечатление едва ли не пожилого человека. Сложно, наверное, провести пятнадцать лет, болтаясь между жизнью и смертью, и при этом резко и кардинально не повзрослеть.
— Может быть, ты и прав, Костя. Но позволь хотя бы мне обращаться к тебе на «ты», когда мы в неофициальной обстановке. Это не от неуважения. Просто я хочу видеть в тебе в первую очередь моего друга.
— Да меня хоть горшком назови, только в печку не ставь, — пожал я плечами.
От движения мой фамильяр, которого я уже приноровился не замечать, заволновался и перескочил на перила. Там до него, видимо, дошло, что перила — лакированные и за них можно получить по пернатой заднице. С диким криком Джонатан Ливингстон рухнул нам с великим князем под ноги и заметался по ступеньке.
— Смирно! — прикрикнул я.
Джонатан замер.
— Вольно. Жди возле коридора.
Джонатан покорно перепорхнул на верхнюю площадку и замер возле входа в коридор под заинтересованными взглядами стражей Бориса.
— Присядем? — предложил Борису я.
— Куда? — удивился он.
Я вместо ответа указал на мраморные ступени.
— Прямо… вот так? — изумился Борис.
Я пожал плечами:
— В ногах правды нет. — И подал пример — первым уселся на ступеньку.
Борис, помедлив, неловко присел рядом со мной. Охранники его, если и удивились нашему образцовому аристократическому поведению, виду не подали.
Мы повернулись к охране спинами. Сидели, как подростки в подъезде, только пива с семечками не хватало.
— Ну что, как Тьма? — спросил я тихо. — Амулет сдерживает?
Борис сдвинул рукав и показал мне широкий серебряный браслет.
— Иногда тяжело, — сказал он так же тихо. — Чувствую, как она рвётся… Чувствую себя пробкой, которую пытаются вытолкнуть.
— Вы же помните, что этого нельзя допускать, Ваше высочество?
— Конечно, помню. Я не сумасшедший, Костя.
— Разумеется, нет. Сумасшедший здесь только я.
— Даже когда она не пытается прорваться, я всё время чувствую её взгляд…
Тут я вспомнил, как два часа назад Тьма смотрела на меня из зеркала, и еле сдержался, чтобы не поёжиться. Сказал нарочито беспечным тоном:
— Ну, за просмотр денег не берут. Пусть себе таращится, лишь бы не мешалась.
Но Борис меня как будто и не услышал.
— Днём ещё ничего, — бормотал он, глядя в пустоту, — а ночью, когда темно и тихо, она смотрит отовсюду! И все мои сны только об этом: как я стою в тёмном помещении, и на меня смотрит Тьма, миллионами глаз.
— Это не навсегда, слышите? — Я положил руку на плечо великого князя. — Мы с ней справимся, поверьте.
— Как? — скривился Борис. — Не нужно меня утешать, Костя. Я не такой уж и ребёнок.
— Как именно — не знаю. Но эта бешеная сука осмелилась кинуться на меня. А за такое я обычно убиваю.
— Обнадёживает, — хмыкнул Борис.
Не поймёшь, то ли с сарказмом, то ли с надеждой.
— Вы об этом хотели поговорить, Ваше высочество?
Борис мотнул головой:
— Нет. К чему мне говорить о Тьме? Я наоборот радуюсь, когда получается хоть ненадолго забыть о ней… Речь о другом.
Я едва подавил порыв спросить: «А какие ещё у вас могут быть проблемы?». Но вовремя прикусил язык. У подростка не бывает мало проблем. А взрослые почему-то вечно об этом забывают.
И действительно. Оказалось, что великого князя терзают совершенно недетские вопросы.
— Меня назначили капитаном команды, — с отчаянием сказал он. — Игра будет уже завтра, и мне нужно до полудня набрать команду белых магов.
— Так, — кивнул я.
Это была традиция: первокурсники на Игре в начале года показывают всё, на что они способны. Команда белых магов сражается против команды чёрных. А капитанами команд назначают самых ярких личностей из вновь поступивших — тех, что произвели на экзаменационную комиссию наиболее сильное впечатление. В прошлом году такими личностями оказались Кристина и я. Я во время экзамена по военному делу швырнул к потолку и подвесил на люстру экзаменатора — Иллариона Юсупова. Сам виноват, нечего было меня заваливать. А чем таким прославилась Кристина, я за прошедший год так и не удосужился спросить.
В этом же году… В этом сложно было позавидовать ректору Калиновскому. Он прекрасно понимал, что великий князь Борис Александрович младше сокурсников, и что никакими подвигами он прославиться не успел — хотя бы потому, что до недавнего времени был прикован к постели. Но также ректор понимал и то, что Борис — сын императора.
Выяснять, как отреагирует император, узнав, что его сын не был признан самой яркой личностью среди первокурсников, Калиновский не захотел.
Что ж, детям действительно высокопоставленных людей сложно позавидовать. На них немало всего валится. И нужно сызмальства учиться вывозить. Или же — отказываться от всего и прокладывать собственный путь. Но такого варианта у Бориса пока не было.
— Костя, я ничего об этом не знаю, — отчаянно всплеснул руками он.
— О чём?
— Как управлять командой! Ты ведь понимаешь, что мы обязаны победить?
— Почему? — удивился я.
— Ты издеваешься⁈ Если белые маги под моим началом проиграют чёрным…
Тут Борис сделал трагическую паузу, чтобы я сам вообразил себе ужасающие последствия такого казуса.
Я пожал плечами:
— Ну, и что такого случится? Проиграете и проиграете.
— Костя! — Борис смотрел на меня, как на инопланетянина. — Мой отец…
— Ваш отец — не белый и не чёрный маг, Ваше высочество, — напомнил я. — Он не покровительствует ни тем, ни другим. Даже напротив, он старается, чтобы отношение к тем и другим было одинаковым. Чтобы чёрные и белые маги активнее взаимодействовали меж собой. Так что в этом плане можете не беспокоиться.
— Но… Но я ведь — его сын…
— Это всем известно, — кивнул я. — Как и то, что вы лишь этим летом оправились от страшной болезни, которая чуть не свела вас в могилу. Поверьте, Ваше высочество, никто не ждёт от вас подвигов. Просто ведите себя достойно — уж это вы умеете.
Борис немного успокоился, но мои слова его явно не удовлетворили.
— Я думал, ты научишь меня, как руководить командой, — разочарованно протянул он.
Я развёл руками:
— Учить у меня не очень получается, увы. Да и не силён я в теории, на личном примере показывать — куда сподручнее. Однако пару советов всё же дам. Во-первых, выберите разных участников. Разных, понимаете? Выясните их сильные и слабые стороны. И постарайтесь собрать такую команду, чтобы в любой ситуации у вас был человек, на которого можно положиться. К вам ведь наверняка уже подходили, либо ещё подойдут всякие… Они будут льстить, подмигивать. Но вы на это не обращайте внимания.
— Отбрасывать всех, кто будет проситься, — кивнул Борис, впитывая информацию.
— Вовсе нет, — мотнул головой я. — Среди тех, кто подойдёт, вполне могут оказаться подходящие. Главное — принимать во внимание лишь достоинства и недостатки, а не горячее желание засветиться на Игре. Я набрал свою команду именно по такому принципу. И, как видите, команда эта до сих пор со мной в том же составе. Пусть речь уже и не об Игре.
Свою команду — тех ребят, что сейчас составляли отряд Воинов Света, — я действительно собрал ровно год назад. Здесь, в академии.
Анатоль, Андрей, Мишель, Полли — все они вошли тогда в мою команду. Кто же знал год назад, какой опасной станет для нас эта Игра. И как надолго она затянется.
— Понял, — кивнул Борис. — Что-нибудь ещё?
Я почесал кончик носа, собираясь с мыслями. Нелегко это — объяснить, как руководить командой. Если бы сороконожку попросили объяснить, как нужно ходить на сорока ногах, она бы тоже подвисла. Но я всё-таки не сороконожка. Хоть что-то полезное могу выдать.
— Слушайте всех своих игроков, — посоветовал я. — Они должны видеть, что вам не плевать на их мнение — раз, кто-то из них может действительно сказать что-то дельное — два. Но вот, когда вы приняли решение — вы должны подать его так, будто это решение спустили с неба ангелы. Оно обязательно к исполнению и обсуждению уже не подлежит.
— Почему? Вдруг…
— Представьте себе двух командиров, — перебил я, — две команды. Обе команды попали в ловушку врага и погибли, обе уничтожены. Но первый командир всё время колебался, задумывался, отменял приказы, на ходу менял решения, повторял, что сам не знает, как будет лучше. Второй же спокойно отдавал чёткие распоряжения до самого конца. Кто поступил правильно?
— Первый, — не задумываясь, сказал Борис. — Он, по крайней мере, действительно понимал сложность ситуации! И до последнего пытался найти решение. А второй просто шёл, куда глаза глядят…
Я усмехнулся. И Борис замолчал, почувствовав, что свернул не туда.
— Я не прав? — спросил он.
— Вы читали слишком много художественной литературы, Ваше высочество, — вздохнул я. — Привыкли думать за других — или полагать, что можете за них думать. Но что происходит в голове у другого человека — нам с вами знать не дано. Быть может, первый командир был просто трусом, а второй анализировал ситуацию в голове на пятнадцать ходов вперёд. По условиям задачи это не важно. Люди погибли и там, и там. Но те бойцы, что были в первой команде, начали паниковать задолго до того, как пули пронзили их тела. Они видели нерешительность и страх командира — а оттого боялись сами, понимая, что ситуация даже близко не под контролем. Под началом же второго командира люди оставались солдатами, профессионалами до самого конца. Наверняка в какой-то момент они поняли, что смерть близка, но у них были чёткие приказы. И они выполняли их до последнего вздоха — не успев запаниковать и впасть в отчаяние. Вот это и есть одна из важнейших задач командира: не позволять бойцам паниковать.