— У тебя ведь есть сестра-близнец, — сказал я.
— Да, Агата.
— И вы с ней никогда не ссоритесь?
— Мы? — Злата, похоже, нешуточно удивилась. — Нет, никогда.
— Да ну? И в детстве тоже не ругались?
Злата отрицательно покачала головой.
— Надо же. Занятно. У меня тоже есть сестра-близнец, но мы с ней до недавних пор жили как кошка с собакой.
— А что изменилось потом? — заинтересовалась Злата.
Хороший вопрос — что изменилось… Честный ответ на него: изменилось всё.
Костя Барятинский навернулся с моста, сломал себе шею, его слабый дух не смог справиться с кризисом, и на место этого духа призвали меня. А я был достаточно взрослым человеком для того, чтобы не ввязываться в ссоры с собственной сестрой. Которая, кстати говоря, оказалась вполне разумной и приятной девушкой — хоть и не без некоторых тараканов в голове. Ну а у кого их, спрашивается, нет?
Да и вообще, если рассудить, такая сестра, как Надя — на вес золота. Я её не раз выручал, конечно, но и она мне помогала неоднократно. Чего стоит одна лишь наша афера с похищением цесаревича этим летом. Людей, которые готовы отважиться на такое вместе с тобой, нужно ценить. Это Костя Барятинский, изначальный хозяин моего нынешнего тела, был слишком глупым, чтобы понимать такие вещи. А я-то — другой человек.
— Повзрослели, — коротко ответил я.
— Вот как. — Злата улыбнулась. — А мы с Агатой никогда не ссорились. Даже в детстве. Может быть, это потому, что мы обе — девочки?
— Ну да, немаловажный нюанс, — усмехнулся я. — И каково вам сейчас? После стольких лет затворничества — оказаться среди людей?
— О, это здорово! — засияла Злата. — Все вокруг очень милые и добрые! Совсем не такие, как предупреждали папа с мамой.
Она осеклась и покраснела. Я улыбнулся:
— А что говорили папа с мамой?
Злата молчала, уставившись в свой поднос.
— Что здесь кругом цинизм и лицемерие, что каждый встречный будет стараться использовать вас в своих интересах, что за каждым добрым словом скрывается подвох? — подсказал я.
— П-примерно так, — пролепетала Злата.
— Я бы не стал отмахиваться от этих слов.
Злата взмахнула длиннющими ресницами.
— Вы полагаете, что люди настолько плохи?
— Люди настолько люди. Не плохие и не хорошие. Хотя встречаются, конечно, разные индивиды… — Тут я замолчал, задумавшись о своём.
Но вдруг из задумчивости меня вырвали произнесённые Златой слова:
— Про вас нам говорили только хорошее.
— Про кого — про нас? — встрепенулся я.
— Ну… про вас, Константин Александрович.
— Во-о-от как. — Я отодвинул опустевший стакан. — А откуда же ваши родители обо мне знали?
— Н-ниоткуда. Газеты… — пролепетала Злата.
Щёки её пылали, как заходящее солнце. Она, казалось, готова была провалиться сквозь землю. Я решил усугубить эффект и осторожно взял девушку за руку. Проникновенно заглянул в глаза.
— Я очень рад, любезная Злата, что моя слава настолько меня опередила.
Мне показалось, что Злату сейчас хватит удар. И в этот момент я чуть отклонился и перефокусировал зрение, чтобы увидеть её сестру.
Агата сидела за соседним столом, вполоборота к нам. Невнимательному наблюдателю могло показаться, что она ест — во всяком случае, склонилась над своим подносом. Но я прекрасно видел, что Агата вцепилась обеими руками в стол так, будто хочет отломать от него кусок. И щёки её покраснели не хуже, чем у сестры.
О-о-очень интересные близняшки. Вот просто очень…
— Костя, — послышался вдруг голос Мишеля. Который, видимо, тоже наконец проснулся и дополз до столовой. — тебя просят подойти к телефону.
— Кто? — Я отпустил руку Златы и повернулся к другу.
Мишель сделал многозначительный взгляд. Я хмыкнул и встал.
— Прошу меня простить, госпожа Львова — дела. Неотложные дела зовут.
— До свидания, господин Барятинский, — чуть слышно пискнула Злата. — Удачи вам… с вашими делами.
Поклонившись, я удалился.
Звонок поступил на общий телефон. Дядька, присматривающий за аппаратом, сидел на месте и с надеждой на меня смотрел. Снятая трубка лежала на аппарате. Я не глядя сунул стражу телефона монету, шевельнул рукой, ставя глушилку, и поднёс трубку к уху.
— Барятинский.
— Наконец-то! — ворвался в ухо недовольный голос Витмана. — Вам должно быть стыдно, капитан Чейн! Начальство полчаса дожидается, пока вы соизволите ответить,
— Во-первых, не полчаса, а всего-то пару минут, — буркнул я. — А во-вторых, если начальству угодно, чтобы я постоянно был на связи, оно могло бы снабдить меня передатчиком. Вроде того, что был у Кристины.
— У Кристины передатчик был в виде пудреницы, — озадаченно сказал Витман. — Я не думаю, что вашему образу пойдёт на пользу такой аксессуар.
— Ой да ладно. Уже почти середина двадцатого века, границы размыты.
— Что?
— Что?
Помолчали. Потом Витман, глубоко вдохнув, сказал:
— Граница есть, господин Барятинский. И с этой стороны — мы.
— Ясно, господин толерантность, — усмехнулся я. — Ну а что запрещает сделать передатчик в виде портсигара, например?
— Портсигара? — переспросил Витман. — Хм… А неплохая идея!
— Дарю, пользуйтесь. Патент на себя всё равно оформить не смогу — Ближний Круг, сами понимаете…
— Можно подумать, когда-то вас это останавливало, господин Барятинский, — хмыкнул Витман. — Кстати — коль уж вы подняли эту тему. Что там за интересные дела происходят с одним заводом в Чёрном Городе?
Ну… Говоря языком моего мира, завод в Чёрном Городе мы с Федотом успешно отжали. После достопамятного гоп-стопа Илларион сделался мягким, как пластилин, готовым на всё. Получив от него документы, мы съездили познакомиться с новым директором. Объяснили ему ситуацию. Директор тоже оказался предельно понятливым и сговорчивым человеком — особенно после того, как воочию увидел, кто к нему явился. Имя Федота Комарова для директора было не пустым звуком.
Себе я назначил не самую большую долю, так что, думается, в итоге довольными остались все. А завод, как оказалось, производил боеприпасы.
С кем в таких масштабах воевал Юсупов — осталось загадкой, с его смертью все концы опустились в воду. Я, впрочем, был уверен, что сам Юсупов не воевал — но зато активно снабжал патронами людей, которые в них нуждались.
Что ж, если повезёт, однажды эти люди снова выйдут на наш заводик. И тогда мы их разговорим так, что мало не покажется. А не повезёт — чёрт с ними. Всё равно Земля квадратная, за каким-нибудь углом да и встретимся.
— Не понимаю, о чём вы говорите, Эрнест Михайлович, — безмятежно сказал я.
— Так и думал, что вы, как всегда, ни при чём, Константин Александрович, — усмехнулся Витман. — Однако хватит уже болтовни, я звоню по делу.
— Внимаю.
— Вам бы неплохо подъехать в нашу лабораторию. Разговор, прямо скажем, не телефонный.
— Лаборатория? — заинтересовался я. — А где она находится?
До сих пор о лаборатории Тайной канцелярии только слышал. Бывать там не доводилось.
— Машина уже должна ждать вас у ворот академии. Если вас не затруднит…
— Не затруднит, ну что вы. Как раз не знал, чем занять день.
И я даже почти не ехидничал. После того, как испытание в Ближний Круг завершилось, а Юнг погиб, у меня будто гора с плеч упала.
Прекратились интенсивные тренировки с Платоном (одна в неделю для поддержания формы — не в счёт), закончились занятия по порталам с Калиновским (он обучил меня всему, что знал сам, да к тому же началась учёба, и теперь у нас обоих — как у ректора, так и у меня, — было не столь много времени).
С Воинами Света, моим отрядом, мы тоже почти перестали практиковаться. С нашим оружием это было попросту недальновидно. Если прорыв случится, когда мы будем истощены — грустно сделается всем. Да и что отрабатывать? Битва с Тьмой — всегда неожиданность. Всё, что требуется — быть ловкими, быстрыми, сильными, уметь фехтовать. А со всем этим вполне справлялась академическая программа.
Так что я, по сути дела, отдыхал. И чувствовал себя неуютно. К безделью, говорят, привыкаешь — но гораздо сильнее привыкаешь к работе на износ. И когда образуется перерыв — такое чувство, будто стоишь голым на холодном ветру. Неудобно, неуютно и не знаешь, куда себя деть.
— В двух словах намекните, что будет, — попросил я Витмана.
— Разве что в двух. Метеорит хочет.
— Эм… — озадачился я. — А в трёх?
— Метеорит хочет вас.
Если гора не идёт к Магомету — Магомет идёт к горе. Если метеорит не летит к капитану Чейну — капитан Чейн едет в лабораторию Тайной канцелярии.
«Метеорит хочет вас». Что бы это могло означать?
Машина и правда ждала меня у ворот. Я подошёл, стукнул по стеклу и, дождавшись, пока оно опустится, сказал водителю:
— Я поеду за вами сам, на своей машине.
— Приказ был не такой, — нахмурился и без того хмурый мужчина в костюме цвета питерского неба осенью.
— Мне нужна мобильность, — объяснил я. — Мало ли, куда поеду потом. К тому же, вряд ли вы обрадуетесь моему попутчику.
— Попутчику? Попутчиков брать не велено…
Джонатан Ливингстон камнем рухнул мне на плечо, расправил крылья и заорал на водителя:
— Государю императору — ура!!!
Водитель вздрогнул. Почесал висок указательным пальцем.
— Хорошо, господин капитан. Езжайте прямо за мной.
Я и поехал. Джонатан, к моему облегчению, расположился на пассажирском сиденье, что означало: горизонт чист. Если бы он летел над машиной, это могло бы означать опасность.
Хотя… Я покосился на чайку. После того, что он исполнил с Илларионом, уже ни в чём нельзя быть уверенным. Сквозь стекло, как выяснилось, для него пролететь — не проблема. Лучше не расслабляться.
Ехали долго. Водитель изрядно попетлял по городу, насколько я мог судить — безо всякого смысла. В его машине, очевидно, стояли стёкла «с секретом», сквозь которые я не должен был видеть, куда меня везут. А раз уж я еду на своей — значит, надо меня хотя бы немного запутать. Вряд ли это распоряжение Витмана, скорее личная инициатива водителя. Рефлекторное поведение человека, привыкшего к повышенному уровню секретности.
Наконец, мы остановились возле здания, обнесённого бетонным забором с колючкой. На шлагбауме я завис надолго. Передо мной извинялись, просили подождать, куда-то звонили, что-то уточняли, но, наконец, пропустили.
— Вы уж не серчайте, господин капитан, — сказал водитель, когда я, наконец, припарковался и выбрался на свет божий. — Сюда обычно на личном авто не приезжают. Объект режимный, сами понимаете…
— Я мог бы и рядом где-нибудь машину оставить. Тогда не пришлось бы время терять.
Водитель только руками развёл — мол, чего уж теперь.
Чайку я отпустил полетать. Джонатан немедленно усвистал куда-то в заоблачные выси и затерялся.
Здание было в три этажа высотой, но, оказавшись внутри, мы пошли не наверх, а вниз, в подвал. Там, по моим прикидкам, находилось еще минимум столько же этажей, сколько наверху. Топили здесь отлично — так, что я даже снял куртку. У подножия лестницы минус первого этажа меня встретил Витман и отпустил водителя.
— Ну-с, как говорится, если где-то падает метеорит — то обязательно на вашу голову, — весело сказал Витман, потирая руки. — Пословица, не больше, но как нельзя к месту. Идёмте, Константин Александрович. Экскурсию проводить не стану, уж простите. Люди заняты делом…
Мы шли по коридору, слева и справа то и дело попадались закрытые деревянные двери. Двери украшали таблички с надписями: «Лабораторiя…» — и номер.
— А ваша знаменитая некромантическая лаборатория тоже находится здесь? — спросил я.
— Здесь, разумеется, — кивнул Витман. — Двумя этажами ниже. Желаете посмотреть? Сразу предупреждаю: на полный желудок зрелище не самое приятное.
— Обойдусь, — покачал я головой. — Праздный интерес.
В одну из дверей — лабораторию № 6 — Витман постучал.
Открыл, видимо, лаборант. Совсем молодой парнишка. Ну как — молодой? Постарше Кости Барятинского, лет двадцати трёх, наверное. На меня он посмотрел с каким-то ревнивым выражением. Шмыгнул носом и отвернулся.
Ну да, ну да. Понаехали тут всякие канцелярские выскочки, работать мешают.
Эта конкретная лаборатория представляла собой комнату с невысоким потолком. Окон не было. Вдоль стен стояли шкафы с металлическими и стеклянными дверцами. Посередине лаборатории возвышался застеленный белой простынёй стол, а на нём в гордом одиночестве лежал уже знакомый мне метеорит. Его очистили от копоти, и теперь он сверкал, отражая свет потолочных электрических ламп.
— Кгхм. — Со стула мне навстречу поднялся пожилой мужчина в белом халате, с седой бородой и в крохотных очках, которые висели на самом кончике носа, где, возможно, выполняли какие-то непонятные мне функции. — Здравствуйте-здравствуйте, господин Барятинский. Для меня честь — познакомиться с вами.
— Константин Александрович, это профессор Салтыков, — представил Витман. — Прошу без церемоний, господа. Все свои.
— Взаимно приятно, — кивнул я, пожимая протянутую руку. — Ну так чем вас обидела эта каменюка, господин профессор?
От двери послышалось фырканье. Я повернул голову и смерил лаборанта взглядом. Тот посмотрел в ответ смело и дерзко.
— Проблемы? — жёстко спросил я.
Лаборант не стушевался. Безмятежно пожал плечами.
— Нет, ну что вы. Никаких проблем, ваше сиятельство.
— Тогда постой снаружи. Ты меня раздражаешь. Он ведь нам не нужен, господин профессор?
Такого поворота лаборант явно не одидал. Аж хрюкнул от нахлынувших чувств.
— Действительно, Пафнутий. Выйди, пожалуйста, — смущенно согласился профессор Салтыков.
Витман подкрепил его просьбу тяжёлым взглядом. И лаборант Пафнутий, побледнев от негодования, вышел за дверь.
— Прошу прощения. Гонору в нём с избытком, — пробормотал профессор. — Молодой, знаете ли. Юношеские амбиции…
— Так это ж хорошо, — улыбнулся я. — Если в человеке чего-то много — это всегда можно убавить. А вот когда не хватает — тогда проблема.
Успокоенный, профессор Салтыков кивнул и достал из кармана халата маленький молоточек. Подошёл к столу, тюкнул молоточком по метеориту. Тот отозвался негромким звоном.
— Любопытный экземпляр, — прокомментировал Салтыков. — Не можем найти соответствия в таблице периодических элементов.
— Насколько это невероятно? — пожал я плечами.
— Э-э-э… — Профессор явно озадачился. — Весьма! То есть, кгхм, абсолютно. Беспрецедентный случай. Вещество, из которого состоит этот небесный камушек — удивительной стойкости. Как мы ни старались, не сумели отколоть от него ни кусочка! Даже царапинки оставить не получилось.
— А как же вы его изучали? — не понял я.
— А вот это, господин Барятинский, самое интересное. Когда мы уже отчаялись и отложили инструмент, от метеорита вдруг откололся фрагмент. Упав на стол, он рассыпался практически в пыль. Вот эту пыль мы и изучали. Однако важен тут не сей факт, а несколько иной. А именно: как рассыпался фрагмент.
На дальнем конце стола стояло нечто вроде тех круглых высоких крышек, которыми Китти накрывает блюда перед тем, как подать обед. Профессор подцепил крышку мизинцем и снял её. Под крышкой и правда оказалось что-то вроде тарелки — только она была плоской, стеклянной. А на «тарелке» я увидел буквы из серого порошка. Надпись прочитать не успел.
— Прошу вас обратить особое внимание, — сказал профессор. И, вынув откуда-то пинцет, разворошил им буквы.
Как только он убрал пинцет, порошок пришёл в движение. Быстро, будто подчиняясь действию магнетической силы, принял изначальное положение.
— «Бродяга», — прочитал появившееся на тарелке слово я.
— Именно так вас звал наш старый знакомый Юнг? — подал голос Витман. — Не правда ли, Константин Александрович? И именно вам в руки прыгнул метеорит. Не говоря уж о том, что именно вас он перед этим едва не убил на дороге.