Сказал Царь Ракоскорпионов рыбе: «Буду я властвовать
над тобой и над внуками твоими во всех водах!»
Промолчала рыба, ибо не было у нее рта.
Сказал Царь Ракоскорпионов рыбе: «Будешь ты мне едою.
И внуки твои будут пищею мне во все времена!»
Не стерпела рыба, расколола свою голову надвое,
и стало две челюсти у нее. Надела рыба доспехи, и грянула битва.
В страхе бежал Царь Ракоскорпионов из всех вод на все времена.
Правила рыба Царством Девонским много миллионов лет,
А внуки ее отрастили четыре ноги и ушли по земле…
(С) Книга Эво
— Проклятый Регер! Небось, вздумал кинуть нас! — негодовал Здоровяк, неуклюже восседая на спине широкого, слово скамейка, гнедого мерина.
— Вздумал бы кинуть, оставил бы без денег, а так какой смысл? — спорил с ним Лейф.
Привыкшие к корабельной палубе, на земле, вдали от моря, оба разбойника чувствовали себя неуютно. Долгая поездка верхом казалась пыткой.
Флоки напротив нравилось качаться в такт лошадиным шагам на спине высоченной, серой в яблоках кобылы. Было в этом процессе нечто умиротворяющее. По обе стороны плыл лиственный лес полный звуков и запахов. Плелись над дорогой косицы берез, дрожали тонкие пруты осинника, завивались морскими канатами раскидистые ветви могучих дубов.
— Он уже в Нерке, — уверенно заявил Кяьрр. — Ждет нас.
— А Ивар будет? Тот, что пятым с нами ходил тогда? — вспомнил Лейф.
— Нет. Сдох он.
Лейф и Здоровяк удивились хором:
— С чего бы?
— Попался людям Тарха буквально на днях, — пояснил Кьярр. — И сдох.
— Под пытками? — с надеждой уточнил Здоровяк, протискиваясь своим мерином меж лошадьми подельников.
— Если бы, — уныло протянул Кьярр. — Его повезли на допрос к самому Тарху, но кто-то нанял убийцу, чтобы не довезли.
— Куттанец придворный, — догадался Лейф. — Побоялся, сволочь, что сдадут его.
Кьярр кивнул.
— Да. И хрен его, Ивара знает, что он там успел разболтать. Поэтому нам всем тут лучше надолго не задерживаться. Передадим вашего мальчишку Регеру, дождемся его в порту и все вместе свалим из Райлы на ближайшем корабле. К демонам это все…
— К демонам! К… — радостно повторил Здоровяк, сбился на полуслове и выругался. — Безмозглая кляча!
Все из-за того, что лошадь под ним споткнулась. Ветка, что ли, под ноги попала. Здоровяк крякнул, неуклюже съехал на бок вместе с седлом, выпустил повод из рук.
— Стой, корм собачий! — прикрикнул на невнимательного мерина Кьярр. Седоку тоже досталось. — Ездишь как мешок с дерьмом. Слазь. Седло надо поправить и подпруги затужить, а то не ровен час рухнешь посередь дороги о камни башкой.
Встали все. Спешились.
— Давайте уж и перекусим. Хоть выпьем, — жалобно протянул Здоровяк, разминая уставшие ноги. — Зад болит. Ненавижу лошадей! И эти дороги. — Он гневно пнул перекрывшую путь коряжину. Подошва из акульей кожи шершаво сняла с подгнившего дерева кусок мохового скальпа. — К демонам все это. Из-за тебя тут мучаемся, говнюк мелкий.
Последняя фраза, адресованная Флоки, была поддержана понимающим фырканьем Лейфа. Морские волки хотели обратно в море. Полукровка не стал радовать их обидой или прочим вниманием. Пропустил оскорбление мимо ушей.
Солнце перевалило за полдень.
Тут же рядом, у тропы, заплясал веселый костерок.
— Эй, Флоки! Тащи эту чертову коряжину в огонь. Хочу сжечь ее! — горланил Здоровяк, развалившись на конском потнике и причмокивая пивом из бурдюка. — Давай живее, парень!
Полукровка выругался под нос. Если громила-варвар что-то втемяшит в свою пустую башку, спорить бесполезно. Вот ведь мстительный ублюдок. Даже с коряжиной решил разобраться, будто безмозглая деревяшка по собственному разумению впуталась в ноги его коню.
«Придурок», — мысленно обругал соратника Флоки, вцепился в черное тело коряги и вывернул ее из травы и мха. И дерево оказалось вовсе не деревом.
— Ничего себе… Эй! Смотрите!
Лейф кинул на находку ленивый взгляд и тут же насторожился:
— Что это за пакость?
— Кость, — с мрачным спокойствием отозвался Кьярр. — Когда на эти места обрушилось наводнение, с Пустоши много подобной дряни принесло.
— Чья ж эта кость, по-твоему? — с любопытством поинтересовался Флоки, поднимая огромный предмет и ставя его вертикально. — Что за тварь обладала такими размерами?
Он не удержал добычу, слишком скользким оказался освобожденный от мхов таинственный предмет. Кость грянулась оземь, чуть не задев Лейфа и Здоровяка.
— Охренел, щенок? — хором выругались разбойники. Здоровяк пнул мыском черно-коричневый изгиб. — Ни хрена себе… Это ж нога! Кого носили такие ноги?
— Елефана, может? — сумничал Флоки, видавший сего грозного зверя лишь единожды на картинке в книжке, честно отобранной головорезами Пелле у какого-то бродячего проповедника.
— Да не-е-е, — с видом знатока осадил его Кьярр. — Елефаны водятся только на юге. И меньше они гораздо.
— Будто ты видел? — завистливо съехидничал Здоровяк, которому и вставить-то в разговор было особо нечего.
Привыкший хвастать силой мышц, а не извилин, в этом споре «умников» он чувствовал себя заведомо проигравшим, отчего нервничал и злился.
— В Тарховом зверинце такие есть, — свысока ответил Кьярр.
Здоровяк все не унимался:
— Будто Тарх тебя, ободранца, к себе на двор пустил и в зверинце зверей показывал?
— Их в праздник Солнца на ярмарочную площадь выводили, чтобы народ забавить, — хмыкнул Кьярр и зевнул, демонстрируя тупоголовому громиле всю неоспоримую ширь своего кругозора, — елефанов этих. Я там был. Ох, и уроды же! Ты б видел, Лейф. Хвост и спереди и сзади и у них есть. И тот, что спереди, еще не ясно точно хвост или х…
— Эй, глядите туда! — Флоки обошел завал из сбитого ветром березняка. За ним торчали, уходя к небесам, два округлых черных предмета, похожих на половинки разломанного надвое обода исполинской бочки. — Тоже кости. Или рога…
Полукровка встал под черную штуку, что изогнулась выше его роста, потом нырнул куда-то за ветки.
— Это еще что за гадость? — осведомился Здоровяк.
— Зубы! У них такие зубы, — радостно крикнул соратникам Флоки. — Тут еще голова. Это точно елефан! Как в книжке. Я читал.
Тут он, конечно, приврал. Мать пыталась научить Флоки грамоте, но он не больно-то усердствовал, все на топор больше налегал, да на щит… А в книге он только картинки смотрел и слушал Пелле — тот, как выяснилось, грамоте все же где-то обучился. Но кто ж теперь проверит? Тем более, слово «читал» произвело на спутников просто неизгладимое впечатление.
Когда остальные заткнулись, в спор вступил молчавший до этого Лейф.
— Не ведаю, елефан то или нет, но зверя я похожего видел. На севере, в леднике. Он плыл внутри айсберга, намертво вмерзший в лед. Лохматый и бурый. Огромный, как гора.
— Он был жив? — не поверил услышанному Здоровяк.
— Нет. Мертв. А быть может, он спал. Тихо… — Лейф предупреждающе вскинул руку. — Слышите?
Все замолчали и прислушались. Издали ветер принес странные звуки. То ли смех, то ли плачь. Электрический треск молнии. И гул земли.
Снова смех.
Теперь отчетливый и ясный. То заливистый, тоненький, похожий на девичий или детский, то басовитый, резкий, переходящий сначала в рычание и лай, а потом в надрывное свирепое рявканье.
Кьярр поморщился.
— Лисы.
— Дурное место. На корабль хочу. На воду, — разнылся Здоровяк, но Лейф приструнил его.
— Заткнись уже. Нам деньги нужны. Хочешь без денег остаться?
— Нет.
— Вот и сиди.
Они оба пристально посмотрела на Флоки.
— Зачем этот щенок сдался Йоремуне? Мало таких, что ли? — ворчал Здоровяк, подкладывая в огонь сухие ветки.
— Мало, — коротко отрезал Лейф. — Вот опять…
Новые волны хохота разлились в воздухе. Небо резко затянуло черными тучами. Их пробили белые молнии, раскатисто пророкотал гром, а потом все кругом посекли линии дождя.
Ругаясь и ворча, разбойники соорудили из подручных материалов жалкое подобие шалаша и теснились теперь в нем. Флоки досталось место с краю, там, где вода заливала нещадно. Костер потух. Сразу стало холодно и тревожно.
Плюнув на субординацию, — в конце концов, они ему лишь конвоиры, а не боевые товарищи, — полукровка ушел через подлесок к звенящей в лощине реке. Крутой берег нависал травянистыми шапками над выеденным водой песчаником. Кое-где образовались неглубокие гроты.
Флоки ввалился в один из них и, прижавшись спиной к слежавшемуся песку, задремал, кутаясь в полумокрый плащ. Сырость не добавляла уюта, и он все возился, все дергался, пока не растревожил окончательно стену. Песок стек прямо на спину, набился за шиворот и противно зачесался под одеждой.
— Чтоб тебя!
Флоки отскочил в сторону, обернулся зло и обомлел. В стене грота из-под струй оплывающего вниз песка проступало что-то.
Полукровка, насторожившись, словно готовый атаковать волк, пригнул голову и смотрел, как выходит из-под песочного каскада нечто угловатое и сочлененное. Тяжелое.
В первые секунды Флоки принял это за людской доспех, но при ближайшем рассмотрении с неприятной тревогой понял — воин, что носил окаменелую, чужеродного вида броню, не был человеком.
Он был чудовищем, столь жутким, что Флоки даже представлять его не хотел. Огромный шлем расходился в широченные наплечники. Голова, которую он должен был покрывать, имела плоский лоб и просто гигантскую пасть.
Флоки приблизился на пару шагов, прикидывая: нет, не голова его там, в пасти такой, поместилась бы, а весь торс. И это двойное забрало, похожее на выточенные из цельной пластины зубы. И странная защита глаз — не смотровые щели, а прочные шарики с дырками посередине. И нащечники…
Что это, вообще?
— Вот дерьмо, — раздался рядом голос Кьярра. — Ты какого хрена ушел, мелкий?
— Что это? — проигнорировал его вопрос Флоки, пораженный увиденным.
— Воин. — Разбойник поднял из-под ног отмоченную рекой коряжину и швырнул под берег. Остатки песка, скрывавшего «доспехи» осыпались вниз. — Древний.
— Кто он такой?
— Тьма его знает. Один сумасшедший сектант в Городе-Солнце пел о таких. Вещал, блаженный, что, дескать, все люди когда-то были рыбами, и порол другую чушь. И рисовал… Рисовал в пыли картинки. Жутких рыб-воителей. Называл их рыцарями Девона…
Флоки заворожено посмотрел на разбойника.
— Что это? Девон?
— Откуда я знаю. — Кьярр обозлился вдруг, погнал полукровку обратно. — Не на что тут смотреть. Давай, живо назад иди! И сбежать от нас не вздумай!
***
Лили очнулась от холода.
От того, что по телу барабанили холодные капли, доходили до самой кожи. Будто трогали и трогали ее чьи-то ледяные пальцы.
Тяжелые веки едва удалось разлепить. Мутному взгляду предстала размытая ливнем глина, и большая гладкая яма в ней, с закрученной резьбой застывшего водоворота.
Резьбу смывало дождем, и сама яма заполнялась им же, превращалась в маленькое озеро.
— Йон…
Лили поднялась, оскальзываясь и шатаясь. От одежды, не такой уж богатой и красивой, остались одни тлеющие лохмотья. В стороне валялась куртка Регера, с завернутыми в нее книгами.
— Йон… Ты там? Ты где?
Лили поковыляла к яме, съехала на ее дно, принялась грести тугую, укрытую мутной водой глину скрюченными оледенелыми пальцами.
— Не кричи так громко, — раздалось позади.
Лили резко повернулась, подняла голову. На краю ямы стоял костяной зверек и как ни в чем не бывало светил огоньками в пустых глазницах.
— Ты? Но как ты… — Лили неуклюже вскарабкалась по липкому склону наверх. Устало села возле книжной связки. — А как же дым? И…
— Все это не имеет значения. — Пожелтевшая от времени головка склонилась набок. — Я есть лишь в твоей собственной реальности. И в реальности тех, кто похож на тебя.
Лили откинула за спину слипшиеся грязными сосульками волосы. Спросила:
— Почему я тебя понимаю? Раньше почти не понимала. Ты теперь знаешь мой язык?
— Нет. — Костяная головка качнулась в другую сторону. — Это ты теперь знаешь мой.
Лили покосилась на яму.
— А Йон? Что с ним будет? Он хоть жив?
— Если силен, то жив, — прозвучал уклончивый ответ. — Если слаб, то жив. Но уже не он.
— Как тебя понимать? — Лили тяжело поднялась. Хотела протереть ссаженными ладонями лицо, но лишь размазала по нему разводами прилипшую глину. — Что я с ним сделала?
— Ты помогла. Сделала лучшее, что могла. И слово. Запомни. Оно спасет тебя от смерти. Однажды.
Лили жаждала засыпать потустороннее создание вопросами, но оно с пшиком исчезло, растворившись в воздухе. А в памяти всплыл сам собой тот самый…
…Октаграмматон.
Всю дорогу до дома она шептала: «Только выживи, Йон. Выживи. Я знаю, ты это умеешь, как никто иной. Тебе там трудно, наверное, но все равно».
Солнце завалилось за горизонт, такое же уставшее, как сама Лили. Облака, неестественно-лиловые, затеняли восток. Словно кровавые полосы рваными ранами расчерчивали небо. Цветом в тон качался за осиновым перелеском высокий кипрей.
Поле с пробором тропинки блестело, вымоченное дождем. Он снова заморосил, когда Лили отошла от берега. У горизонта вскинулась радуга, там солнце еще проблескивало, разгоняло тучи, и они темной армией ползли на Нерку. Отражались в стеклах луж.
До деревни Лили добралась быстро. По пути никто не попался — и хорошо. Все прятались от дождя.
Мать нашлась в глубине дома. Растрепанная, бледная, она сидела на кровати и, кажется, боялась шевельнуться. Заметив, что дочь вернулась, женщина вскочила на ноги и, шатаясь и хватаясь за стену, бросилась навстречу.
— Лили… Что он сделал с тобой… Лили…
— Ничего.
Мать будто не понимала. Все лепетала, расспрашивала в полузабытьи:
— На тебе его куртка, доченька… Он отдал тебе куртку? Он вернется… Он придет сюда…
Лили отрезала:
— Он больше никогда никуда не придет.
И направилась к деревянной бадье с водой. Откинула в сторону круглую крышку. Та упала на половицы со стуком. Взяла черпак, набрала полный. Вода казалась темной. Припала к деревянному отполированному краю и стала пить.
Долго. Жадно.
Отнесла книги в комнату, где когда-то гостевала жена Тарха…
Вернулась.
— Мама, к нам скоро придут… люди. На постой, возможно, попросятся. Ты пусти, ладно?
Мать кивнула. Опять попыталась расспросить:
— Что ж было-то, Лили? Что случилось с тобой? Тебя точно не…
Лили глянула на нее гневно.
— Точно не что? А? Договаривай, мама! Что «не»? Не изнасиловали? А что, если так? Что это меняет?
Мать совсем потухла, прижалась спиной к дверному косяку.
— Доченька… Ты… Что ты такое говоришь? Люди-то что скажут, подумай…
— Тебя только это волнует? — Голос Лили звякнул металлом. — Нас чуть не убили. Тебя. Меня. И еще неизвестно, что будет впереди.
Но мать уже смотрела мутным взглядом и бормотала бессмысленно:
— Что же ты наделала, глупая. Что наделала… Пресвятой Эвгай, помилуй! Ну зачем ты все это устроила? Зачем?
— Затем, что жить хочу. И выжить пытаюсь всеми силами. И себя сохранить.
Мать не слушала.
— Разве плохо мы к тебе относились? Мужа нашли хорошего, приданое давали — все! Жила бы, как у Эвгая за пазухой. Как Ильза бы в дорогой одежде и самоцветах ходила…
При упоминании Ильзы Лили ощутила, как к горлу и глазам подступают слезы. И не выдержала, взорвалась:
— Не смей упоминать ее имя! Не смей никогда! Ильза на себя руки наложила, потому что не хотела такой судьбы. Сломали ее! Как игрушку, как вещь. И я не хочу так!
Она выдохнула, понимая, что гнев сейчас не поможет, только растратит силы.
Мать поджала губы, посмотрела горестно, проронила сквозь плотно сжатые зубы:
— В тебя демоны вселились, доченька… Демоны…
Лили отозвалась хмуро:
— И пусть.
Потом, усевшись на кровать, вытянула из книжной стопки «Травник», стала читать.
Читала, пока не легла на Нерку густая сизая с розовым подпалом заря. Нашла то, что искала. Улыбнулась сама себе, а потом спрятала книгу поглубже в сундук.
В окно постучали.
Лили настороженно приблизилась. Встала бочком за занавеску, выглянула, чтоб саму не видно было. Внизу в зарослях злого крыжовника пестрели яркие девичьи нарды. Во всей Нерке такую расшитую и дорогую красоту могла позволить себе лишь Фая.
Чего ей тут надо?
Лили тихо вытолкала наружу залипшие створы, перегнулась через подоконник.
— Чего?
— Пусти меня, Лиль, — потребовала мельникова дочка, всеми силами сдерживая дрожание алых пухлых губ. — Коли ты не пустишь, идти больше некуда.
— Залезай. — Лили протянула ей руку, кряхтя, помогла влезть в комнату. Указала на сундук. — Садись. Что случилось-то?
Фая молчала.
Пыталась начать говорить, но рот сам собой кривился, не слушался. Вместо слов из него шли всхлипы и жалкие поскуливания. Наконец, не выдержав этой борьбы с самой собою, Фая разразилась рыданиями. Проплакавшись, рассказала:
— Из-за него все. Из-за Муна. Ты ж знаешь.
— Догадываюсь.
В душе Лили зашевелились нехорошие предположения.
— И вот… — Фая оглушительно всхлипнула. — Жених-то прознал. И вот… — повторила она, не решаясь сказать о самом страшном. Будто заело ее. — И вот…
— Мун пристал к тебе, а Турм прознал об этом? — подытожила за нее Лили. — И?
— Свадьбы не будет теперь… А я так хотела! А гости… А родня… А теперь стыдоба одна…
— Стыдоба? Будто ты виновата в чем-то?
— Виновата… — Фая красноречиво обхватила ладонями свою пышную грудь. — Виновата! Все это… — Она хлопнула себя по широким бедрам, по разрумяненным щекам. — Искушает оно, понимаешь? Значит, виновата…
— Кто это тебе сказал? Мун? — Лили подошла к ней, села рядом. — Не слушай. Никого не слушай. Ты не виновата ни в чем.
— Так все говорят, что виновата, — не унималась Фая, и Лили с тоской понимала, что слово ее вряд ли перевесит то множество слов, что кидают в несчастную мельникову дочку обвинители.
— Вот. Смотри. — Фая задрала подол, демонстрируя белые полные бедра, исполосованные алыми рубцами. — Отец высек… Сказал, убьет. А я сбежала… К тебе!
Лили ощутила, как внутри поднялась и опала волна ярости.
— Почему ко мне?
— Потому что ты заступишься.
— С чего? Нашла заступницу…
— С того, что ты ведьма. А ведьмы таким как я, пропащим и порочным, помогают. Так мамка говорила, пока отец не услышал ее и не засек за такие слова.
— Засек? — После гнева в душе нарос лед. Он защищал от огня, жгущего внутренности при каждом подобном рассказе, истории, случае. Не хватит сил каждый раз слушать и беситься от несправедливости, что царит кругом… Так лучше уж в лед. — Говорили, что мать твоя утонула.
— Нет. — Фая шмыгнула носом. — Отец мать в ведьмовстве уличил. Вот и…
— И ты после этого ко мне, к ведьме, за спасеньем пришла?
— Лучше к тебе, чем с позором под плеть. — Фая склонила тяжелую голову на Лилино плечо. — Ты прости, что я тебе гадости говорила. Что прежде не водилась с тобой.
— Ладно. — Лили обняла ее. Странно как-то. — Только… Матушку твою ведьмы вон не спасли.
— Не успели, — уверенно ответила Фая. — Все равно больше никто не пожалеет. Девчонки боятся, их самих родня заест, коли в беспутстве уличит… А ты…
— Оставайся. — Лили поднялась с сундука, прошла через комнату к двери. — Но когда скажу, что надо уходить — уйдешь без споров, ясно?
— Ясно, — радостно закивала Фая и впервые за весь разговор улыбнулась.
***
До Нерки они доехали к вечеру следующего дня.
Погода стала еще хуже. Небо затянуло сизая хмарь. У западного горизонта сквозь нее мутно проглядывали размытые кляксы ржавой зари.
Лошади еле шли. Спотыкались в грязи, поскальзывались, норовили и вовсе упасть, попадая в глубокие ямищи разбитой колесами телег дороги.
Дорога текла через вымокшее насквозь поле. В ее конце черным гребнем стояла деревня, сверкала жгучей вереницей поздневечерних окон. Оранжевые огни сообщали, что тут есть жизнь. И бурливый дым, что поднимался из труб в сырое небо, намекал на сытный ужин.
От стройки, ведущейся чуть в стороне — судя по острому, тянущемуся ввысь шпилю становилось ясно, что возводят храм, — двинулись навстречу две фигуры в алом.
— Эвгайские псы, чтоб их. — Здоровяк плюнул под ноги Лейфовой лошади. — Чего они прутся сюда?
— Поприветствовать нас, — ухмыльнулся в ответ Кьярр. — Не волнуйтесь. У них тут свои интересы, у нас свои. Переговорим и разойдемся.
— А я-то уж думал срубить пару алых голов, — разочаровался Здоровяк. — Ненавижу их не меньше, чем Тарховых солнечных прихвостней.
— Тихо себя веди, пустоголовый, — ругнулся на соратника Лейф. — Сказано тебе — в бой не вступаем. Говорим.
Флоки, двигаясь в хвосте процессии, смотрел на приближающихся конников без особого интереса. Эти вояки в красных хламидах встречались ему прежде, и всегда были годны лишь на то, чтобы пугать недостаточно набожных крестьян.
А бойцы никудышные.
По сравнению с северянами — уж точно!
Даже если их тут не пара, а десять — беспокоиться не стоит.
Даже если пятнадцать…
Кьярр бросил через плечо остальным:
— Притормозите и ждите здесь.
Когда все послушно встали, пустил лошадь рысью навстречу алым плащам. Махнул рукой, приветствуя. Воины махнули в ответ. Где-то на середине поля они пересеклись с Кьярром, о чем-то коротко переговорили, после чего разбойник вернулся к соратникам.
— Ну? Чего? — нетерпеливо поинтересовался Здоровяк. — Чего там тебе эти псы налаяли?
— Ничего, — отмахнулся Кьярр. — Пожелали хорошего дня. Да посоветовали бабу одну, у которой на ночлег можно остановиться и пожрать от пуза. Вроде и Регер уже там.
— Ба-а-аба! — сладострастно протянул Здоровяк.
— Старуха, — оборвал его Кьярр, — мужем брошенная.
— А-а-а-а, страшная, выходит, или больная, — донеслось в ответ разочаровано.
— Ну так как сбудем полукровку с рук, по соседям пройдемся, — успокоил приятеля Лейф. — Чего ты разнылся тут? Сначала дело, не забывай. Потом развлечения.
Когда они спешились возле означенного дома и забарабанили в дверь, открыла вовсе не старуха. Девица! Не скажешь, что жгучая красотка, но им всем сейчас хватило бы и того, что она молода.
Флоки поймал ее взгляд, тревожный, злой, холодный из-под рыжей пряди, павшей на лицо там, где шевелюру девушки не удержала серая косынка. В душе полукровки шевельнулись нехорошие предчувствия.
Что-то не так.
За густым неухоженным садом дробно прозвучал чей-то тяжелый топоток и растворился в ночи. Кто-то еще тут был да сбежал?
Флоки хотел толкнуть в бок Лейфа, предупредить, а потом подумал, что даже если и случится с местными какой-то конфликт — то эта не его проблемы. Он даже лезть туда не станет — пусть Кьяррова компашка сама разбирается с всем.
Дело Флоки добраться поскорее до Йоремуне…
Дева улыбнулась широко, блеснула зубами.
Кьярр заговорил с ней:
— Что, красавица, пустишь на постой? Деньги есть. Заплатим хорошо. В долгу не останемся.
Рыжая улыбнулась еще шире и согласилась без вопросов:
— Конечно. Ваш друг предупреждал, что вы придете.
Кьярр, привыкший, что его не слишком симпатичная физиономия обычно в таких случаях вызывает у людей сомнения, удивился такой сговорчивости.
— Регер уже тут?
— Да, — кивнула девица, жестом приглашая войти в дом. — Милости прошу.
— Так зови его, рыжая, — рявкнул Здоровяк. — Хочу на морду его поглядеть, давно не виделись.
— Он отлучился по важному делу, — без тени сомнения сообщила молодая хозяйка дома. — Но ужин уже готов. Так что можете его не дожидаться. Вы ведь, я вижу, устали с дороги.
— Устали! Еще как устали!
Оттолкнув Кьярра, Здоровяк первым ввалился в дом и протопал, не снимая грязных сапог, прямо в комнату. Плюхнулся за стол, вытер руки о скатерть и демонстративно плюнул на пол.
— По какому такому делу? — недоверчиво осведомился Лейф, разглядывая накрытый стол и лежащую стопкой посуду.
Белая скатерть. Свечи в кованом медном подсвечнике — все прямо роскошно.
— Откуда мне знать? Расспрашивать гостей об их делах в нашем доме не принято, — спокойно ответила девушка.
Из-за занавеси, закрывающей проход в соседние комнаты, выглянула женщина с осунувшимся, больным лицом. Бледная, как смерть.
— Мама, подай гостям еду, а я позабочусь об их лошадях. И плату за постой возьми вперед. Мало ли что.
Кьярр хмыкнул и небрежно бросил на стол тощий кошель. Денег было жаль, впрочем, разбойник не сомневался, что спустя какие-нибудь сутки, все до монеты вернется к нему обратно.
Осталось только встретиться с Регером…
Вся компания расселась за столом. Испуганная женщина принесла лепешек, каши и вина.
— А мясо где? Где нормальная жратва, я спрашиваю? — заорал на хозяйку Здоровяк, швырнув на пол надкушенную лепешку. — Ты мужика своего тоже этим дерьмом кормишь? За что мы заплатили тебе, карга старая!
— М-мясо еще не сготовилось… Скоро б-будет…. — дрожащим голосом залепетала женщина, пятясь от стола к занавешенному проходу. — Вина выпейте…
— К демонам!
— Наливай вина, — потребовал Лейф, сердито бросив соратнику: — Заткнись уже. Хватит орать и буянить. Надоело.
Женщина подняла со стола кувшин, разлила по стареньким кружкам мутноватый кровавый напиток.
— П-пожалуйста…
Прижав кувшин к груди, она отступила к печи и стала смотреть на разбойников испуганными, вылупленными из орбит глазами.
— Да что с тобой, бабка? — рыкнул на нее Здоровяк. — Чего таращишься, как овца безмозглая? Будто демона увидела?
— Да сумасшедшая она, — махнул рукой Кьярр. — Дура.
Разбойники чекнулись вином — за славное дело! — и громкими глотками опустошили кружки.
Флоки тоже выпил.
Напиток оказался на удивление приятным и сильно хмельным. Спустя пару минут на комнату будто опустилась пелена, размыла краски и острые углы, сгладила фигуры, приглушила голоса.
Влив в себя еще четыре кружки, Здоровяк снова принялся требовать мяса:
— Эй, дура, давай неси людскую жрачку. Эти ваши бабьи крохи себе оставь. Корми мужика по-божески, мож потом и приголубит. — Он мерзко расхохотался, добавив: — Тащи уже мясо!
— Хрен тебе, а не мясо, свинья, — раздалось от входной двери звонко и дерзко.
Вернулась рыжая девушка.
Как ни в чем не бывало прошла к столу и села во главе, широко разложив на столешнице локти. На ней была красивая мужская куртка с широкими рукавами. На шее блестела подвеска-звезда.
— Чего? Это ты мне, прошмандовка рыжая? — оторопел Здоровяк. — Ар-р-р-р…
Язык его заплетался, а веки сами собой падали на глаза. Он что-то еще хотел прореветь в конце, но не смог.
— Эта куртка… Ре… — прохрипел Кьярр, падая лицом в тарелку.
— Регера… — закончил за него Лейф, неуклюже вскочил из-за стола, пошатнулся и с грохотом рухнул на пол, опрокинув на себя тяжелый табурет, попытался подняться, уцепился за скатерть и стащил ее вниз.
Зазвенела о половицы разбитая вдребезги посуда.
Флоки отчего-то стало смешно.
Хмель захватил его, лишив воли и возможности соображать, отбросил от происходящего в сторону, обратив все комедийным фарсом. Полукровка улыбнулся, чувствуя, как улыбка застывает на губах, прирастает к лицу. Перед глазами заплясали цветные пятна. Сквозь эту веселую муть проступил голос рыжей:
— А ты сомневалась, мама. Я же сказала, что это сработает.
— Прости нас, Эвгай! Прости и помилуй, — тихо отозвалась испуганная женщина. — Что же это? Смертоубийство?
— Нет, — льдисто зазвенел голос девушки. — Это справедливость. Справедливость и лунный аконит.
Слово «аконит» рассмешило еще сильнее. Флоки залился нервным хохотом, отчего рыжая подскочила на месте и уставилась зеленющими злыми глазами.
— Живой… — процедила сквозь зубы.
— Твою ж… — выругался в ответ Флоки, попытался подняться, но не вышло.
Ноги подкосились, и он завалился навзничь, уронив попутно стул, на котором сидел. Опять попытался подняться, хватаясь за хлипкую занавеску, но лишь сорвал с окна карниз. Вцепившись в подоконник, парень все же встал на ноги и шатаясь шагнул обратно к столу. Он посмотрел на размытые силуэты спутников, застывшие в нелепейших позах, и его в очередной раз скрутило спазмом истерического веселья.
— Чего ты ржешь? Ты сдохнуть должен был, — резанул по ушам пронзтельный голос молодой хозяйки дома.
— Я в порядке. Со мной все хорошо, — непонятно зачем ответил Флоки, всеми силами пытаясь вернуть контроль над телом.
Прежде такого с ним никогда не случалось. Даже после излишне крепкого вина…
— Подыхай уже. Хватит пытаться…
— С чего я должен подыхать? Эй… — Рвотный позыв комом застрял в горле и на миг лишил возможности нормально дышать. — Проклятье… — Флоки уперся ладонями в стол, и его вывернуло остатками еды. — Вот дерьмо… Да что же это…
Не удержавшись на ногах, полукровка опять упал на пол. Ткнулся лицом в безжизненно распластанную ладонь Здоровяка. Кожа соратника оказалась холодной и воняла мерзко.
Флоки второй раз вывернуло, после чего шею и грудь скрутил спазм такой силы, что вдохнуть стало невозможно. Полукровка схватился за горло, захрипел и после титанического усилия все же вдохнул. Воздух обжег все внутри. Легкие пронзило болью.
И все-таки он дышал.
Дышал и боялся пошевелиться. Казалось, стоит двинуться, и будет новый спазм, после которого выжить уже не получится…
Затылок болел. Тело леденело. В поле зрения попадал лишь квадрат закопченного потолка. Но вот на его фоне возникла рыжая. Она склонилась, пристально вгляделась в лицо упавшего навзничь парня. Поставила ногу ему на грудь.
— Странно, — произнесла холодным тоном. — Ты самый худой и легкий из всех. Доза была рассчитана на самого здорового… Что с тобой не так?
Флоки попытался скинуть с себя ее ногу, но не смог. Подошва дешевого деревенского башмака девчонки давила ребра так, будто наступил закованный в броню боевой конь.
— Что тебе нужно? Золото? Возьми… — выдохнул Флоки. — Все возьми… Плевать…
Он попытался подтянуть руку к поясу. Меч все еще был при нем, ножны не отстегнуты, но…
…пальцы мягко проехались по рукояти, так и не сомкнувшись. Последние силы стремительно уходили.
— Мне не нужно ваше золото. Мне нужны ваши жизни, — прозвучал резкий ответ.
— Жизни… берут за другие жизни… Когда я тебе задолжал, напомни? — Флоки не узнал собственный голос.
Слова еле тянулись.
— Регер и вы четверо убили жену Тарха и всех, кто с ней был.
— Это не я… Меня там не было… — Флоки снова попытался столкнуть с груди ногу рыжей. Опять не вышло. — Убери… Мне тяжело дышать…
— Плевать. Я не хочу разбираться. Хочу отомстить.
Девица навалилась сильнее. От ее тяжести потемнело в глазах.
— Я знаю… Знаю… — Флоки наконец удалось упереться словно размякшими ладонями в тугие мускулы над чужой щиколоткой. — Просто дай вздохнуть, и я расскажу, что знаю…
Рыжая задумалась на секунду, после чего ослабила нажим.
— Говори.
— Их было пятеро… Их… Я не с ними… Один из них погиб — Тарх поймал… А я не с ними… Я случайно…
Девушка убрала ногу и присела рядом. Вгляделась в лицо своей жертвы, после чего побледнела, как смерть.
— Ты же полукровка! — выдала вдруг с удивлением. — Нет… Проклятье! — Признала, стиснув зубы: — Тебя там не было. Точно… Керед же рассказывал, что Тарх ищет четырех людей. Взрослых мужиков…
Флоки попробовал улыбнуться, но вместо улыбки лицо перекосилось в кривой гримасе. Собрав последние силы, он сел, потом перевалился на четвереньки, после чего встал на одно колено и, наконец, на обе ноги. Пошатнувшись, привалился спиной к печи.
— Теперь ты меня выслушаешь?
— Это позже. — Девушка кивнула кому-то за занавеской. — Принеси настойку в белом пузырьке, мама.
***
Флоки окончательно очухался только спустя час.
Пока он приходил в себя, остальные его спутники холодели и коченели. Он смотрел на них без особой жалости. Такова судьба. Он и гораздо более близких знакомых в битвах терял, а эти…
Эти за время совместного путешествия так и не стали ему товарищами.
— …и я понимаю тебя. Поэтому никому не расскажу о том, что ты сделала. Я и сам поступил бы так же на твоем месте. Наверное, — завершил он свой долгий рассказ.
Рыжая верила и больше не пыталась убить.
Молодая хозяйка — она представилась именем Лили, — смотрела на Флоки прямо и смело.
— Хорошо, что ты не умер, — произнесла, дослушав. — Мне правда жаль, что так вышло, но это мой первый опыт мести. И я не учла всех обстоятельств. Впредь буду умнее.
— Бывает, — Флоки улыбнулся краем губ и в очередной раз припал к большой глиняной кружке.
Матушка Лили наполняла ее уже раз пятый. Или шестой. А вода все проваливалась в глотку, словно в бездонный колодец. Глухо прокатывалась по горлу.
Грудь все еще жгло.
— Пей. От этого станет легче, — наставляла Лили. — Яд быстрее выйдет.
— Я пью, — соглашался Флоки. — Уже не сдохну. Точно.
— Значит, на полукровок мой яд не действует. — Бледное лицо собеседницы озарила на миг пугающая улыбка. — Буду иметь в виду.
— Это ты называешь «не действует»? — усмехнулся парень. — Ты могла добить меня моим же мечом без особых проблем. Так что, считай, отрава твоя получилась на совесть.
Он почти успокоился.
Ему уже приходилось смотреть в глаза смерти прежде, и тогда было страшнее. Промявший шлем топор. Нож, проткнувший живот и чудом не задевший внутренности. Всякое разное…
А сейчас даже весело.
Какая-то странная реакция на неведомую отраву. Флоки посмотрел на разбросанные по кухни тела. Интересно, умирая, они тоже смеялись?
Лили отследила его взгляд, помрачнела. Произнесла:
— Ты свободен. Иди куда шел. И забирай с собой лошадей. Я только одну себе оставлю. Скажу, что дана была в уплату за постой.
— Я шел к Йоремуне, — неожиданно ответил полукровка.
— Что? — Лили нахмурилась еще сильнее. — Зачем?
Флоки ответил, как есть:
— Он нанял меня.
Хотя, не как есть. Под «нанял» до сих пор подразумевалось позорное «купил».
Девушка разочарованно покачала головой.
— Знаю я одного человека, что служил Йоремуне. Ему там очень не нравилось…
Йон.
Лили задумчиво оглядела сидящего перед ней парня. Флоки, пожалуй, совсем другой. Этот, может, у Йоремуне и приживется…
Пусть идет, если решил. Ей-то какая разница?
— Мне некуда больше идти, — подтвердил ее мысли парень. — Вернусь домой, решат, что от меня отказался наниматель, будут косо смотреть. А тут — служба у духа. По крайней мере буду сыт, одет, вооружен и не на улице. Говорят, у Йоремуне красивый замок и денег много.
— Говорят, — не стала спорить Лили. — Иди и проверь, раз тебе так интересно.
— Дороги не знаю.
— Я покажу тебе путь, если не передумаешь.
— Не передумаю, — упрямо заявил Флоки.
— Ты мне тоже поможешь кое в чем. — Лили красноречиво посмотрела на трупы. — Нужно оттащить их на Пустошь.
Флоки согласился помочь.
Пришла еще одна девушка — дородная и сильная блондинка. Глянула хмуро. Имени не назвала. Втроем они закинули тела на спины лошадям, в ночи повезли к окраине.
Лили предупредила:
— Довезти получится только до балки. Лошадям по склону не подняться. — Задумалась: — Куда этих коней потом девать? До Эводеона по Пустоши путь пеший.
— Я отведу лошадей к нам на вырубки, — предложила блондинка. — Там как раз трое работников из бедной полувымершей деревеньки, что ниже по реке стоит. Они заберут и будут молчать.
— Вот и порешили, — согласилась Лили. Достала из-за пояса припасенные из дома веревки и топор. — Сделаем волокушу, чтобы допереть этих бугаев до ямы.
Перед тем, как налечь на импровизированную упряжь, Флоки сказал:
— Ты избавилась от четверых. Одного убили куттанцы. Но есть еще.
— Что? — Лили опешила так, что споткнулась о торчащий из-под Здоровяка лапник.
— Они не просто так напали на жену Тарха. Их наняли.
— Кто? — Брови Лили сошлись посреди лба в ломаную линию.
— Кто-то из Тарховых придворных. Имени я не знаю.
Флоки сразу пожалел о сказанном. Промолчи он, рыжая девчонка успокоилась бы и не мучилась больше думами о незавершенной мести. Меньше знаешь — крепче спишь. Взгляд Лили стал на миг мертвым. Заскрежетали от бессильной ярости стиснутые зубы.
— Значит, еще не все. Спасибо, что рассказал. Для меня это важно.
Флоки отринул сомнения. Все верно он сделал. Так будет честно. Правильно. Она имеет право знать.