Я подпрыгиваю от радости и едва не сбиваю с ног маму.
— Отличник боевой подготовки макароны доставил! — рапортую я.
Все-таки очень хочется поскорее в армию попасть. Отслужить свое, вернуться таким, как Игорь. Невозмутимым и бывалым, не похожим на себя… Зато на человека я буду похож, и дышать станет легче. Скорее бы!
В тот день, когда был назначен вечер, меня подозвала Нина Харитоновна.
— Горяев, я на тебя надеюсь. Приедут представители из роно, гости из соседней школы. Оформление сцены сделай пораньше, чтобы все было готово к пяти. Роль крепко помнишь? Обе роли?..
Нина Харитоновна говорит, а сама оглядывается, ищет кого-то.
— Сидоров! Поди сюда! Надеюсь, на вечер ты придешь не в этой рубашке!
— А чем плохо?
— Ну, вот еще. Некогда мне с тобой разговаривать. Хохлова! Где программа вечера? Перепечатала? Дай сюда…
Видно было, что Нина Харитоновна волнуется. На лице красные пятна выступили, так что мне даже жалко ее стало. На меня-то, во всяком случае, Нина Харитоновна может положиться. Я твердо решил работать весь вечер не покладая рук.
И не только ради характеристики, нет… Настроение было такое. Слишком уж много вложил я в этот вечер. Рисовал, красил, пилил, роли разучивал, репетировал.
Даже костюм решил надеть новый. Еще ни разу не надевал. Костюм серый, из какого-то блестящего материала, где его мама раздобыла — не знаю. Не сразу решишься надеть этакий костюм. Но я решился.
Последним уроком в этот день была физкультура. Я задумал удрать пораньше, надо было еще довыпиливать «школьника».
После упражнений на турнике мальчишки разбились на две партии для игры в баскетбол. Одна группа сняла майки, чтобы как-то отличаться от другой.
Девчонки сначала занимались на брусьях, а потом собрались около баскетбольной площадки. Мы разошлись вовсю, игра шла в таком темпе, что девчонки только ахали.
— Эй, голенькие! — подзадоривали девчонки. — Давай, давай! Забросьте им!
— Вы, в майках! Пас!
— Мазилы! Черепахи!
Я скоро вышел из игры и уселся отдыхать.
Со стороны игра наша смотрелась совсем иначе. Когда сам участвуешь, то кажется, что вокруг все носятся словно угорелые, и сам скачешь, как черт, по площадке. А со стороны посмотришь, оказывается, игроки еле двигаются, просто зло берет. Вон Голиков, в защите, вообще шагом передвигается, а Михайлов у самой сетки стоит и ждет чего-то. Ребята не спеша, как на шахматной доске, переходят с места на место.
А девчонки расположились на отдых. Даже мат подтащили. Устроились на мате, кто лежа, кто в обнимку. Одна Зоя Копыткова в стороне сидит. У этой Зои позвоночник напоминает зубы крокодила. Ей-богу! Да еще какие крепкие! Выставит свой зубастый позвоночник и сидит, мечтает о чем-то.
— Эй, Копыткова! — не удержался я. — Проснись, ты не на пляже!
И внимания не обратила, даже не шевельнулась.
В общем, Я улучил момент, когда физрук отвернулся, и сбежал. В раздевалке было пусто, один только Вадька бродил вдоль вешалок, свое пальто разыскивал.
— На экскурсию в музей послезавтра поедешь или нет? — спросил я. Просто так спросил, надо же что-нибудь сказать.
— Нет. — Вадим аккуратно, крест-накрест заложил на груди шарф.
— Почему?
Вадим посадил шапку на голову. Торчком посадил, чтобы повыше казаться. В портфель заглянул, вытащил толстую тетрадь, проверил в ней что-то. Я заметил — формулы в ней незнакомые. На курсы, значит, идет. Или к репетитору. Подумаешь, студент.
— Почему? — Вадька защелкнул портфель. — Потому. Боюсь, что ты своими ушами троллейбус перевернешь. Катастрофу устроишь.
Он застегнулся на все пуговицы и вышел.
Интересно все же выходит. Оказывается, Вадьке не нравятся мои уши. А мне — Вадькины. Ну, я-то хоть критически смотрю на себя. Хвастаться нечем, уши у меня действительно большие. Ну и что же? По росту…
Я отправился домой и всю дорогу думал: как это получается, что дружишь с парнем несколько лет, и все хорошо, а потом вдруг, неизвестно почему, что-то в нем начинает раздражать, и — дружбе конец…
Шел второй час, и мне надо было поторапливаться.
Дома я наскоро поел, потом доделал «школьника». Прислонил фигуру к стене, отошел, чтобы полюбоваться издали.
Неважнецкое оформление поручилось. Толстенький «школьник» то ли бежит, то ли на месте приплясывает. В поднятой руке — дневник. Улыбается школьник глупо-радостно, как будто ему только что полный дневник пятерок насыпали. Н-да… Не шедевр. Что поделаешь, так уж получилось. И сама Нина Харитоновна требовала, чтобы школьник был обязательно ликующий.
Ну, ликующий так ликующий.
Я надел белую рубаху, костюм новый. Встал перед зеркалом, осмотрел себя со всех сторон.
Блеск. Не человек, а серая акула двухметровая, вставшая на хвост. Я казался длиннее и тоньше, чем на самом деле. Да еще эти разрезы но бокам и сзади. Повернешься, и полы пиджака разлетаются, как юбочка у балерины… Может, снять, пока не поздно?
Тут я поймал себя на трусости. Заходил я па днях к Игорю. Он рассказывал мне, как ловил себя на трусости. И на учениях, и ночью на посту. Все дело в том, что Игорь не ждет, когда наступит момент внутренней паники, а предупреждает его. Он заранее заставляет себя забыть об опасности, как бы выключает в себе чувство страха, и думает только о том, как получше выполнить задание. Причем заставляет себя делать все как можно тщательней. И это в любой, хоть бы и самой сложной боевой обстановке…
Вот это да! Это я понимаю! Это человек!
Я решил действовать методом Игоря: не смущаться, делать все как можно лучше. Надел пальто, захватил под мышку оформление и отправился в школу.
Надо было еще успеть укрепить «школьника» на верхней рамке сцены, прибить несколько лозунгов, перетащить декорации из кладовой…
И нелепый, должно быть, вид был у меня, когда я со «школьником» под мышкой маршировал по улице. Фанерная рука с дневником топорщилась над моей головой, прохожие с удивлением оборачивались.
Хотя я пришел за полтора часа до начала вечера, в переулке около школы уже толпились посторонние парни. Есть такие ребята, для которых первое удовольствие — побезобразничать на чужом школьном вечере. Побьют стекла, поломают стулья и — деру.
Среди ребят я узнал Кольку Рябухина, Витьку-Гуляя и Сережку Лямина. Все трое когда-то учились в нашей школе, и меня они, конечно, знали.
Я чуть было обратно не повернул, завидев их, но вспомнил про Игорев метод, и пошел напрямик.
Хулиганы стояли, большие и маленькие, и поджидали, когда я со своим «школьником» подойду поближе.
— Во! Горяй хиляет! — заорал Рябухин. — Горяй, достань ворону!
— Гляди! Икону прет! Где спер образ, Горяй?