Ахайос 812, год от О.А.И.
«Иногда приходится работать, даже если не хочется. Даже если болезнь или банальная лень диктуют праздность, иногда приходится работать. Работа может быть трудной, может быть легкой, она может сочетать в себе множество элементов других работ, а может включать всего одно действие, но, вне зависимости от обстоятельств, есть всего два важных фактора любой работы — любишь ли ты ее и умеешь ли ты ее делать. При несоответствии любого из них стоит задуматься о смене профессии. Даже если ты крепостной. Вне зависимости от того, как тяжело сделать первый шаг навстречу не…»
Лодка качнулась на особо ретивой волне и ткнулась в зеленый камень причала, доски под ногами Реймунда противно скрипнули, и, удерживая равновесие, первый шаг навстречу неизвестности все-таки пришлось сделать. Под ногами оказалась не слишком чистая и на редкость скользкая твердь, официально считающаяся частью крупного колониального города Ахайос.
«Потрясающая нерадивость. Ни чиновника, ни стражников, приходи, бери город голыми руками, благо хоть корабли еще осматривают. И неудивительно, что тут ригельвандцы на шваркарасской службе — простор для взяток просто неимоверный. Привлекает торгашей, как сыр мышей… нет, крыс, жирных наглых крыс…»
— Сударь, купите часы, чистое серебро, великолепная чеканка, защита от кражи, — уличный торговец был нагл, напорист и традиционно хамоват.
— Нет, — становиться обладателем бесполезного краденого товара не хотелось.
— Прошу вас, не будьте так поспешны, всего три золотых, это даже дешевле себестоимости, — что-то было крепко не так с этим прилипалой.
«Низкорослый, не хватает шести зубов, нос сломан не менее шести раз, но все равно слишком длинный. Пальцы тонкие, шустрые, глаза все время бегают, редингот явно с чужого плеча, справа топорщится, там даже не нож — тесак. На пальце татуировка, змей-аспид. Хреновая у часов была защита от кражи…»
Послышался легкий хруст, вернее, даже щелчок, человек предлагавший часы, моментально смешался с толпой, постаравшись оказаться как можно дальше за наименьшее время.
Его подельник или ученик, парень лет шестнадцати в легком жилете поверх давно нестиранной рубашки, потертых панталонах, рваных чулках и старых туфлях, недоуменно воззрился на сломанный палец.
«Черт, стоило сойти с корабля, как усрал, балбес, всю маскировку. Спасибо этому дому, хоть в другой иди, поправил, называется, репутацию».
Глаза парня начали наполняться слезами.
— Сеньор Батилеззо, вы забыли свой рюкзак!
По причалу вразвалку подходил матрос с «Судьбы», неся увесистую сумку с тремя лямками из доброй кожи. Из сумки торчал тубус с телескопом, а с другой стороны призывом для мелких воришек болтался рукав шелковой сорочки.
«Два раза «Черт!», впрочем, старшина Сольти весьма кстати».
Крепкая рука крокодильей хваткой вцепилась в кисть белокурого подростка.
— Запамятовал старина. Просто запамятовал. Благодарю вас. Так бы и ушел без инструментов. Премного благодарен, — бывший пассажир рассеянно кивнул моряку.
Вторая рука взяла у матроса лямку рюкзака. Небрежным движением он оказался заброшен на левое плечо. В крупную волосатую лапу старшего матроса Сольти Игладиссо, балагура и пьяницы, перекочевала мелкая серебряная монета.
— Ах да, Сольти, — уже собираясь шагнуть, он притормозил, засеменив забавно ногами, и снова повернулся.
Матрос, с улыбкой собиравшийся идти обратно к лодке, насторожился. Было в голосе «сеньора Батилеззо» что-то очень липкое. Намекавшее на временную невозможность отдать приказ матросам из лодки отдыхать и отправиться в ближайший кабак конвертировать серебро в кружечку холодного пивка, может, даже с копченым угорьком.
— Капитан Леонардо говорил мне, что в последний шторм его малютка лишилась юнги. И нескольких матросов. Это прискорбно. Вот, взгляни, кого я нашел, Сольти, — рывком бывший пассажир поставил неудачливого воришку между собой и моряком.
Реймунд подмигнул. Старшему матросу с «Судьбы моряка» еще никогда не доводилось видеть, как ему подмигивает кролик, неожиданно преобразившийся в питона.
— Да, сеньор, — Сольти несколько ошарашено посмотрел на ревущего белобрысого парнишку и подумал, что со сломанным пальцем особо по вантам не полазаешь.
— Чудно.
От неожиданного толчка мальчишка фактически влетел в объятья морского волка.
— Позаботься о его трудоустройстве, Сольти. И построже с ним, — «сеньор Батиллезо» шутливо погрозил мальчишке кулаком.
Реймунд опять подмигнул. В руку моряка перекочевала золотая монета. Пятая часть его месячного жалования.
— А как его зовут? — пытаясь прийти в себя от неожиданного поворота, сморозил Сольти.
— Ума не приложу. Ну, придумай что-нибудь занятное, вы, моряки, мастера на такие дела.
Уже из-за плеча бросил удаляющийся пассажир «Судьбы моряка». На памяти старшего матроса этот нелюдимый, чудаковатый крепыш за все трехмесячное плаванье одновременно ни разу не произносил столько слов. И уж тем более от кого угодно, но только не от этого скряги, ни разу не игравшего, по слухам, с капитаном более чем на пять серебряков, можно было ожидать разжиться целым золотым. Сольти коротко взглянул на парня, судя по всему, одного из портовых воришек.
— Пойдем, шпана. Покажем тебе настоящее море.
От шока, от боли или от неожиданности ситуации, когда «лох» вдруг внезапно оказался проворным подонком, одним словом, Тимми, а именно так звали парня, даже не сопротивлялся, когда его под довольно обидные шуточки матросов сажали лодку. Так началась морская судьба пирата Тимми Кровопийцы, но это уже совсем другая история.
«Мораль — непозволительная роскошь. Милосердие — путь к рабству. Такая же страсть, как похоть или жадность. Убийца не позволяет эмоциям поработить себя», — напомнил себе Реймунд чужие слова, что столь прочно всегда обеспечивали успокоение, став неотъемлемой частью его мыслей. И все же внутри что-то кольнуло. Жалость? Совесть? Несварение?
Блеск и величие портовой грязи
«Ахайос, порт. Шумное место».
И вправду, порт Ахайоса был весьма шумным и грязным местом. От причалов несся гомон — приезжие купцы ругались с грузчиками, грузчики материли мальчишек-посыльных, представители власти, немногочисленные и тихие, молчали. Где-то проститутка экспрессивно выражала свои эмоции касательно ригельвандского торговца. Мужчина далеко не первой свежести отказался от сомнительных прелестей сорокалетней размалеванной барышни, пытавшейся нелепо закосить под малолетку. Где-то шестеро крысолюдов избивали нищего, просрочившего очередной платеж.
Представительство земного предбанника преисподней было весьма разнообразным. Порт был текуч, тягуч и многогранен, как драгоценный бриллиант, облитый из ночного горшка. И он был довольно четко поделен некими внутренними силами города.
Большая часть складов, ремонтных контор, нищенских ночлежек и дешевых развлекательных заведений заботливо охранялись суровыми громилами. Обычно гетербагами, минотаврами, носрогами и лишь изредка людьми, как правило, мало уступающими размерами гетербагу. Они же следили за тем, чтоб клиенты не обижали носильщиков, грузчиков и посыльных порта.
Совершенно иные люди следили за причалами, где стояли легкие, оперенные косыми парусами каботажные тартаны. Серьезные, сдержанные или же, наоборот, веселые, но неизменно сосредоточенные, не убиравшие рук с рукоятей открыто висевших во множестве на перевязях ножей и сабель, благообразные смуглые мужи, все как один с орлиными носами и небольшими острыми или кудрявыми бородками. Одетые в черные или темно-серые халаты, шаровары, туфли с высокими носами и неизменные чалмы, украшенные белыми перьями и черными драгоценными камнями. Это были хмааларцы, вернее, представители хмааларских диаспор Ахайоса, которые крепко и надежно взяли под контроль контрабанду.
Портовым торговцам и разносчикам разнообразной снеди также было нечего бояться. За их работой, чтоб она шла мирно и успешно, наблюдали причудливые собакоголовые — представители анималистических рас, кои сочетали в себе человеческое тело и собачьи головы или же лишь некоторые элементы внешности, делавшие их похожими на собак. Они ходили по порту свободно и гордо, но, как и крысолюди, лишь большими группами не менее чем по шесть-десять человек. Касаемо же крысолюдов, то они зорко следили за доходами нищих, правда, не всех.
Была особенная когорта тружеников протянутой руки и голодного взгляда, вторым как раз не обладающие — слепые нищие. С повязками на глазах и без оных, выставив на обозрение бельма, пустые глазницы, шрамы, они степенно расхаживали по порту, никем не останавливаемые, отрешенные, благосклонно принимая пожертвования на вечную тьму в небольшие холщовые сумки, переброшенные через плечо.
Единственный, пожалуй, подвид портовой фауны, не имевший хозяина — это воры. Они шныряли по порту и одинаково срезали кошельки как у приезжих, так и у капитанов кораблей. Как у проституток, так и у подвыпивших матросов. Как у суровых гетербагов со злобными лицами, так и у осторожных крысюков со сморщенными носами. И даже слепые не представляли для них никаких табу. Равно так же неудачливые воры получали жестокое порицание со стороны всех жителей порта. Не так уж редко можно было, например, увидеть, как трехметровый мускулистый гетербаг отрывает руку неудачливому карманнику, и кровь несчастного струями льется на мостовую. Недолго, впрочем, в человеческом теле не так много крови. Или слепой пронзает несчастного незрячим взором, и тот падает на грязную твердь, сотрясаясь в конвульсиях. Хмааларцы просто рубили пальцы, проявляя завидное милосердие. Что делали крысы, лучше не описывать.
Помимо воров еще более неприкаянными, нежеланными и неуместными здесь казались городские чиновники колониальных служб. Эти серые люди в поношенных камзолах, с пустыми глазами и пустыми карманами, опасливо теребящие свои латунные значки, указывавшие на принадлежность к портовому управлению или таможенной службе. Они шли к причалам, шарахаясь от каждой тени, вжимая головы в плечи и бросая испуганные взгляды на окружающий бедлам. Они прекрасно осознавали собственную никчемность, но иного места в мире, очевидно, найти не могли.
Схожее впечатление производили и городские стражники, в песочных или синих мундирах, вооруженные старыми, но надежными мушкетами, либо совсем молодые парни, либо уже пожилые мужчины. Они чувствовали собственную непричастность к происходящему, не испытывали страха, но и не приносили пользы. Впрочем, и им изредка находилось дело, в основном в области вымогания взяток у выглядящих максимально безопасными свежих гостей города.
А гости сходили с кораблей и устремлялись по большому портовому проспекту к разным районам Ахайоса. Были среди них пассажиры из метрополий Юга, были представители малых и анималистических рас — причудливые, иногда красивые, иногда страшные, но всегда очень необычные создания. Были обитатели колоний Экватора — эти держались спокойней, многие из них, как правило, прибывали в город не в первый раз. Имя им легион.
Но лишь один вид «гостей» порта, сходящих с многочисленных и пестрых кораблей вызывал у его обитателей уважительные взгляды и одобрительные приветствия — пираты. Многих рас и многих оттенков кожи, одетые эклектично и витиевато, вооруженные до зубов, загорелые, улыбчивые или мрачные, вернувшиеся с добычей или без нее. С новыми ранами и новыми историями, они устремлялись в свой квартал, что соседствовал с портом на севере. Они возвращались домой или находили дом в этой формально колонии могучей Южной державы, уже многие сотни лет поддерживавшей неофициально каперство и откровенное пиратство.
Реймунд Стург выглядел в этой суетной толкотне нарочито неудобным. Не вписывающимся в пейзаж, не подходящим к декорациям. Вернее, так выглядел его нынешний образ — Чителли Марио Батилеззо. Высокий, нескладный, небрежно, но дорого одетый, с огромной сумкой, из которой торчал переносной телескоп. Постоянно любопытно озирающийся по сторонам, рассеянно толкающий прохожих, но не замечающий этого. Вроде как завороженный портовым мельтешением, но совершенно чужой для этого места.
Такое впечатление производил Чителли, Реймунд же был вполне в своей тарелке, замечая поведение людей порта, прислушиваясь к разговорам, вычленяя особенности местной моды и стиля, отличавшего местных жителей от приезжих, он параллельно формировал у себя в голове картину ближайших действий:
«Цель — банкир из Торгового квартала города. Наверняка неплохо защищен, к тому же поддерживает хорошие отношения с сильными места сего. Несложно. Но, как известно, береженого смерть бережет. Для начала стоит озаботиться насущным, деньгами и жильем, потом перейти к образу. Дело не сложное, пять-шесть личин подойдут. Понадобится несколько домов, информаторы, актеры. Не забыть о защите от гадания, артефакты излишни, сойдет и использование нескольких имен, двойной образ на Батилеззо. Внешне рассеянный ученый, глубже — делец из метрополии, хитрый и расчетливый, приехал действительно по научным вопросам нетривиального характера. Внешне частное лицо. Глубже — работа на одну из государственных компаний, интересующихся особенными изысканиями. Примерно, плюс-минус еще несколько дополнительных легенд, чтоб не отследили».
Еще глубже, за деловыми, сухими и отрешенными мыслями, скрывалась гадливость. И почему-то восторженность. Этот город был нарывом, гнойной язвой, средоточием мерзости. Да, Реймунд был убийцей. Но убийцей без жестокости, без страстей и без злобы. Ремесленником. Мастером. И ему был глубоко противен этот гадюшник, полный моральных кадавров и всемогущих от безнаказанности подонков. И все же что-то, какая-то удивительная свобода или специфический излом общественных норм города, привлекало убийцу. Привлекало, интриговало. Восхищало? Стург ждал — какой сюрприз преподнесет это внешне пропащее место?
Банкирское гостеприимство
Торговый квартал разительно отличался от портового. Большей частью он был поделен меж представительствами различных торговых компаний, кумпанств, домов и объединений. Архитектурно весьма разнообразный, он был похож в одном — большая часть зданий представляла собой небольшие комплексные крепости. Иногда украшенные лепниной или колоннами, они все же были в первую очередь местами, где в неспокойном городе содержатся дорогие товары и серьезные суммы денег.
Даже многочисленные торговые склады скрывались за высокими стенами и крепкими воротами с надежной охраной из местных наемников. Что же до жилищ хоть сколько-то уважающих себя купцов, то они напоминали скорее замки, чем особняки или дома. Замки, которые очень хотели следовать современной архитектурной моде, но вынуждены были удовлетвориться лишь внешним лоском ввиду засилья вокруг варварства и стяжательства. Замки с душами вилл — трогательно.
Первой точкой остановки на сегодняшнем маршруте Реймунда, вернее, Чителли, было довольно крупное здание из серого камня с облицовкой фасада редким синим мрамором, скрытое за каменной оградой в два человеческих роста. Массивные металлические ворота были приветливо распахнуты навстречу новым клиентам заведения. Чего, впрочем, нельзя было сказать об охраннике — здоровенном гетербаге в кожаной куртке с заклепками, туго стянутой двумя ремнями от ножен массивных тесаков, крепившихся за спиной. Его лицо говорило скорее: «Проходите, олухи, эти человеческие отбросы ждут не дождутся вас обворовать». Месье, точнее, сеньор Чителли знал, как общаться с подобными оборванцами:
— Добрый день, уважаемый. Это ведь банк Шваркарасской Торговой компании Де Тировьен? — голос был рассеянно-приветливым.
— А? — заметно, что охранник не привык, когда к нему обращаются с вопросами.
— Я, уважаемый, сеньор Чителли Марио Батилеззо. У меня в этом банке открыт счет. Прошу вас немедленно доложить вашему начальству о моем прибытии, — улыбка была застенчивой, с робкой попыткой выглядеть надменной.
— Да пошел ты! — возмутился гигант. — Иди сам докладывай, понабежали тут, дерьмо южное.
Гетербаг посторонился. Именно это и требовалось Чителли. Но вот зарплаты мажордома этому охраннику точно никогда не видать.
Не удостоив ответом хамоватого стража, сеньор Батилеззо прошествовал в банк. За резными дверьми с инкрустацией черного дерева его встретило прохладное, изящно обставленное помещение холла. Высокие потолки с росписью и хрупкая на вид мебель из мягких сортов дерева с травлеными гербами банка и торговой компании (лев с секирой охраняет сундук с золотом) выдавали явные и не скрываемые шваркарасские корни заведения.
Еще одним ярким культурным элементом, привитым этим южным государством, был секретарь, поднявшийся из-за стола, скромно притулившегося в небольшом алькове в глубине холла, навстречу клиенту. Симпатичная светловолосая девушка в платье с кружевами, корсетом и изрядным вырезом приветливо улыбнулась Чителли. Видимо, это должно было стать наградой за встречу с гетербагом при входе:
— Добро пожаловать в банк Де Тировьен! Чем я могу помочь вам, месье? — голос был приятным, но несколько более низким и хриплым, чем следовало.
— Меня зовут Чителли Марио Батилеззо, — подходя ближе и целуя руку девушке, произнес лже-Чителли, — об этом я уже сообщил вашему беспардонному бугаю на входе. И позже потребую примерного наказания для этого создания. Мне назначено. У вас открыт мой счет. На приличную, хочу заметить, сумму.
Остальное произошло примерно так, как и планировал Реймунд. Возможно, даже несколько более гладко, чем ожидалось. Сеньора Чителли даже напоили приятным крепким кофе с нежными пирожными, пока он ожидал управляющего банка.
Сей субъект был более всего похож на завсегдатая шваркарасских поэтических салонов, а голосом напоминал матерого хмааларского евнуха. В целом производил весьма грустное впечатление, но наверняка считал себя неотразимым. Картина дополнялась тем, что он ежесекундно почесывал голову и шею, длинный напудренный парик явно кишел вшами.
Сеньору Чителли были принесены извинения, ибо деньги, уведомление о скором прибытии которых было получено, так и не поступили на счет, возможно, задерживался корабль, а нынешних свободных банковских ресурсов было недостаточно для покрытия столь крупной суммы.
Месье де Шаньси, так звали управляющего, посоветовал сеньору Чителли приличную гостиницу в правительственном квартале и пообещал сообщить, как только деньги поступят в банк.
В свою очередь Батилеззо попросил управляющего войти в его положение, весьма щекотливое, деньги были нужны ему не немедленно, но чем скорее, тем лучше, а его работа подразумевала обширные расходы. Потому сеньор Чителли просил месье де Шаньси умалчивать об отсутствии денег. А при запросах со стороны третьих лиц сообщать, что деньги на счету. Просто не улажены все формальности касательно их перевода ввиду различий в колониальном и базовом шваркарасском финансовом законодательствах. За это месье Чителли сулил серьезную благодарность сразу по прибытии денег.
Получив утвердительное обещание поддержать просьбу сеньора Батилеззо, Реймунд покинул банк, полностью уверенный в том, что каждый достаточно настойчивый желающий будет очень скоро уведомлен о временном банкротстве сеньора Чителли. Что и требовалось.
«Однако солидное место, архитектура кукольная, охранник, хоть и гетербаг, но всего один, а внутренней охраны не наберется и полудюжины, прятаться ребятки не умеют, духи не скрывают перегар. Кто им покровительствует? Одна из банд? Тайная канцелярия? Мой «клиент»? Во всяком случае, кто-то подобный».
Это был первый раз, когда образ расхлябанного, двуличного, чудаковатого Чителли начал нравиться Реймунду. Ученый был шкатулкой с двойным дном, резко контрастирующей с городом и его нравами. Управляющий был удивлен, что этот недотепа сумел добраться из порта до банка целым. Образ давал эффект неожиданности. Очень положительная черта. К тому же, Стург отдыхал на Батилеззо душой. В этом городе быть суровым казалось слишком банальным.
Они оба — ученый и управляющий банка, были белыми воронами, которых изредка забрасывает на экватор вместе с потоком серой дряни. Иногда они устраиваются, выживают, мимикрируют и приспосабливаются. Чаще — дохнут. С кривой ухмылкой (исключительно про себя) Реймунд вспомнил письмо, персонаж которого был похож на де Шаньси.
Библиотека Хранителей Знания. Колониальная политика Экваториального Архипелага.
Незавершенное письмо
Дорогая сестра, ты себе и представить не можешь, что здесь творится!
Совсем не такого я ожидал от увеселительной, по словам отца, поездки на Экватор! Он говорил: «Поезжай, сын мой, развейся, попробуй экзотических фруктов, посмотри мир, узри лазурь жарких морей, а заодно присмотри за парочкой предприятий, ничего сложного, просто мне показалось — управитель табачной плантации что-то замалчивает».
Фрукты! Фрукты, черти его дери, он ничего не говорил о том, что от этих «экзотических фруктов» бывает аллергия, а некоторые даже ядовиты! Ты не представляешь, я две недели провалялся в кровати, меня всего раздуло, кожа стала цветом почти как те фрукты! Фиолетовой! А волосы, мои прекрасные волосы, я думал, что облысею, благо, управителю Жерому довелось найти какого-то анималистического шамана. Этот забавный карлик выглядел как смесь человека и лягушки, но от аллергии меня избавил.
Посмотри мир, ага, как же, я не увидел ничего кроме пыльных малярийных городишек, убогих плантаций и джунглей, джунглей, мать их так! Прошу простить мой ригельвандский, там водятся такие твари… брр… Я сам видел тело одного из патрульных нашей табачной плантации, ему откусили голову!!! Жена опознала беднягу по обручальному кольцу — дешевой такой медяшке, видимо, поэтому его и не украли сослуживцы.
Это отдельная тема… Большая часть охранников нашей плантации — это такие рожи, встреть я их на улице в Люзеции или Морпаньяке, я бы, наверное, развернулся и пошел бы в противоположную сторону! По ним не то что веревка плачет, их даже в морскую пехоту не возьмут. Есть даже два гетербага и один тигрин, те самые создания, похожие на гибрид хищной крупной кошки и человека.
Лазурь жарких морей. Сопровождается качкой, морской болезнью, ежеминутным страхом увидеть на горизонте паруса пиратов или, хуже того, амиланиек! Слухи, ходившие о них в Шваркарасе, подтвердились сполна — это не шутка, это и правда женщины, которые сожительствуют друг с другом, а мужчин кастрируют, не понимаю, почему их до сих пор не перебили… Впрочем, твоей подруге Жозефине они бы, очевидно, понравились. Так помимо того из этих морей так и лезут порождения хаоса, да-да, хаоса, я столько тут наслушался, что и близко к берегу подойти боюсь, ума не приложу, как поплыву обратно.
Ну, благо хоть с предприятиями все в порядке, по крайней мере, месье Жером — это довольно приятный обходительный молодой человек, вполне привлекательный, к слову, брюнет чуть за двадцать, и очень образованный. Прекрасно разбирается в бухгалтерии, экономике и прочих таких вещах, я как взглянул в его книги, так там черт ногу сломит, а он разбирается.
И кухня отменная, выше всяческих похвал и по всем правилам этикета, даже вымуштрованная прислуга, прямиком из Шваркараса, все на подобающем уровне. А развлечения какие, игры, приемы, тут есть с кем пообщаться молодому аристократу, как ни странно. Есть тут еще несколько несчастных, которых тоже родители спровадили. А также карты, театр, азартные игры, фехтование и прочая. Так до сих пор и не нашел времени осмотреть склады. Впрочем, оно и к лучшему, там так воняет…
А пару дней назад, представляешь, проснулся около десяти часов, весьма рано, доложу тебе. Да еще по такому грустному поводу — пороли беглого. Эта обезьянообразная тварь так визжала! И так долго, не менее часа, потом затихла. Но прерывать экзекуцию я не стал, все же это очень важно — показывать туземцам, кто тут главный. А как иначе привить дисциплину, как не телесными наказаниями? Языка-то они не понимают, да и вообще с мозгами туго.
Еще через день приходил тот самый шаман, который меня вылечил, как он только прошел через охрану, не представляю. Он долго что-то лепетал, махал руками, квакал, слюной меня забрызгал, и это на новый камзол! Из его слов по-шваркарасски я понял только слова «дочь» и «силой», еще что-то там было про беспредел, свободу, помощь и обязательства. Приказал вывести и отпустить обратно в джунгли, предварительно выпоров, должны же быть какие-то понятия о приличиях и субординации.
Позже от Жерома узнал, что, оказывается, дочь этого шамана забрали на плантацию, как он сказал, временно — только на уборку, рук не хватает. Ну, ничего страшного, пусть девочка приучается к труду.
А сегодня весь день было как-то очень шумно, кажется, я даже слышал выстрелы, ну или, может быть, салют или иллюминация, впрочем, странно — иллюминация днем. Шум постепенно приближался, потом стих. Минут двадцать назад заходил Жером, сказал, что уедет на несколько дней — финансовые вопросы в городе, ну, не думаю, что это что-то проблемное, так что с ним я не поехал. Правда, он сказал, что всего на пару дней, а взял большой сундук и повозку. Ну, пусть его. А еще куда-то девалась часть охраны…
Недописанное письмо Виктора де Лери его сестре Софии. Около 12 орналика 803.