Ахайос 813 год от о. А.И.
Застольная беседа
— Удивительно, — сказал Реймунд. — Мне доводилось встречаться с негодяями и подонками всех мастей. С параноиками. С людьми, находившимися под защитой государства. С людьми, защищенными лучше, чем банк Медини. Но к каждому находился свой подход. А теперь я в тупике.
Они сидели в темной, почти пустой таверне, за столом из доски, положенной на бочку. Пол устилали окурки самокруток, кости и грязь. Под потолком клубился дым. За несколькими соседними столами пьяно орали тосты и здравницы люди, одетые в кожу, железо и шелковые платки на головах. На столе стоял крепкий черный ром в высоких деревянных кружках, скрепленных металлическими полосами, рядом лежали трубки, набитые душистым черным табаком. Их принесла пышногрудая служанка с коротко стрижеными волосами, ее платье сильно пообтрепалось, зато шнуровка на лифе была из золотой нити, а в чехле на поясе болталась наваха.
— Херня, — отмахнулся собеседник Стурга, — они наверняка так тряслись за свои шкуры, что не убить их — значило оскорбить судьбу.
Он был чуть выше среднего роста, чуть за сорок, но лицо оставалось довольно молодым. Длинный шваркарасский нос, темные глаза, высокие скулы, ровные благородные морщины, высокий лоб, смолисто-черные волосы собраны в длинный хвост, завязанный кожаным шнуром… Он вполне мог сойти за аристократа, если бы не одежда, откровенно пиратская, хоть и богатая — широкополая шляпа с довольно высокой тульей и стальной пряжкой, и красный платок. Черный жюстокор с золотым кантом и почти адмиральским высоким, жестким воротником. На правом плече крупный эполет, на левой руке полный доспешный элемент — наплечник с эмблемой в виде черепа кешкашивара с перекрещенными саблями, стальные пластины, укрывающие руку ниже плеча, налокотник с шипом, латная перчатка с когтями. Белый жилет на голое тело, штаны из крепкой кожи с ремнями, высокие блестящие ботфорты, все украшено цепями, шипами и клепками.
— А ты не боишься смерти? — поинтересовался Реймунд.
Сам он был одет в излюбленный кожаный плащ с отворотными рукавами, серый камзол, хлопковую рубашку, штаны из кожи на шнуровке, подкованные ботфорты, на руках любимые кастетные перчатки, рядом на столе морская шляпа с узкими полями, высокой тульей и пряжкой.
— Нам всем когда-то надлежит сдохнуть, а я к тому же стар, — собеседник сплюнул, во рту у него недоставало зубов, некоторые были черными и наверняка гнилыми, а еще было много золотых, — ну, для своей профессии.
— Видимо, в твоем случае возраст говорит о живучести, — Реймунд отпил из кружки, ром был густой и жгучий, со специями.
— Смерть — игра парная, я просто даю пареньку с косой мало шансов, — ответил собеседник. Его звали Морнис Легад, а с некоторых пор еще — Адмирал.
— Пожалуй, что так, я не нашел ни одного окольного пути — ты всегда был на виду, но при этом всегда с друзьями или, по крайней мере, среди тех, кто за тебя вступится, — продолжил Стург свою мысль.
— Ну да, — собеседник сделал добрый глоток. — Они чего-то ходят за мной все время, я уж думал пару раз прогнать, но они ж друзья. Суки, конечно, но какие есть.
— И даже в постели ты был не один, ни разу за те два месяца, что я пытаюсь, — агент Альянса взял в зубы трубку.
— И очень хорошо, что ты не полез ко мне, когда у меня были дамы — любая из этих штучек порубала бы тебя на форшмак, пукнуть бы не успел, — заметил Морнис, беря в зубы трубку.
— Но вот что меня волнует — почему? Почему так выходит, что столько народу стоит за тебя горой? Ты ведь пират, и, как я слышал, человек далеко не кристальной репутации, какого черта даже твои враги тебя защищают? — поинтересовался Стург у собеседника, продолжая дымить трубкой.
— Да, я много хрени в жизни совершил. Убивал, обманывал, грабил, говорят, даже детей продавал. А о том, сколько народу убил — даже и не говорят. Но я никогда не предавал. Друзья — они как жена, только полезней, — Адмирал ненадолго задумался. — Наверное, поэтому жен у меня много, а друзей мало. Я помогаю им, они помогают мне. Я их уважаю, они меня уважают. Мы остаемся вместе и в горе, и в радости. А это, между прочим, важно! Есть такие, их в пекле брось — они выберутся и тебе ничего не скажут. А забудешь про день рождения — на всю жизнь обида. Я друзей не бросаю, они меня тоже. Так и живем.
— А враги? — Реймунд поразился простоте мышления пирата.
— А врагов, парень, — поднял Легад палец, — у меня нет. Всех своих врагов я отправляю на дно. Или делаю друзьями. Вот помню, был такой — Виконт, рожу мне на дуэли располосовал, до сих пор шрам остался. А потом я его отделал. Ну и подружились, сначала выгода была, потом не разлей вода стали. Убили его. Вечная память, — он мощно приложился к кружке, ополовинив содержимое, выдохнул, крякнул и продолжил. — Те мои «враги», которых ты можешь найти — это конкуренты. Мы можем обдурить друг друга, в абордаже честно пытаемся оттяпать друг другу башку. Я могу увести у кого-то из них корабль, они у меня — женщину, опять же, если сумеем. Но мы уважаем друг друга. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Каждый из этих утырков знает — попытается сподлить, ему такой же монетой отплатят. Так честность да уважение и куются. А беспредельщиков я уже лет десять как повывел.
— Выходит, нет на тебя управы, — усмехнулся Реймунд.
— Управа есть на всех, — пожал плечами Адмирал. — В море я могу столкнуться с амиланийским фрегатом, в порту — попасть брюхом на чей-то нож. Могу упиться вусмерть. Могу утонуть. А вот хитростью… Хитростью мы сами с усами.
— И неужели во всех ты уверен? — подозрительно сощурился убийца, к тому времени он был уже немного пьян — кружка на столе была далеко не первой.
— Сейчас расскажу, — Морнис ненадолго задумался. — А вот хотя бы с боцмана начну.
Этот боцман — самый лучший боцман в океане
В том, что его зовут Тирган Беглый, моей заслуги нет. Первое имя дали в княжестве, откуда он родом, второе — амиланийки. А вот боцманом он уже у меня стал.
Дело было так — прознали мы, что у амиланиек есть серебряные копи на острове, который на моей карте Шлюхиным значился, а как они его звали — не спрашивал. Собрали ребятишек — две сотни. Отборных — дело-то серьезное. Ну и отправились. А как прибыли на место — узнали у местных, которые от лютых баб по джунглям прятались, что есть на острове гетербаг — здоровый и сильный. Он с копей сбежал, сколотил ватагу, и по мере сил девочкам вредил — то конвой грабанет, то под шумок из копей еще кого умыкнет. Амиланийки его за эти труды Беглым Дьяволом прозвали, но потом сократили. Полезный товарищ, решил я. И две недели валандался по джунглям в поисках. А как-то ночью они сами ко мне пришли. Он здоровый, трех метров роста, оборванный, злой, воняет как вол, с тех пор совсем не изменился, разве что чуть поменьше стал — возраст. Ну и осерчавший к тому же. Пока разобрался, что к чему, четверо наших полегло и пятеро ихних. За пятого, помню, он мне еще по зубам съездил. Но когда про наше желание копи взять узнал, смягчился — не стал мне голову откручивать.
— Хорошо, — говорит, — мы вам поможем. Но вы пленников выпустите. И перевезете.
— Да откуда, чмо ты долговязое, — отвечаю я, за челюсть обиженный, — я возьму тебе место на корабле?
— Ваших много поляжет, а без нас все пропадете, — отвечает. — Копи хорошо охраняют, много их, — говорит, — голыми руками не возьмешь, только я знаю, как их укрепления обойти.
— Ладно, сколько-то возьмем, — соглашаюсь, — а с другими что делать? Несправедливо это — одних взять, других оставить.
— А возьми тогда, — говорит, — да умыкни у баб рабское судно, оно сейчас как раз в проливе стоит.
На том и порешили — сотню я взял, сотню квартирмейстеру оставил, и они на «Воре», судно мое так звалось, «Вор Удачи», утонул он, только штурвал я и спас, но это потом было. Отправились они, в общем, на «Воре» бабский галеон брать. А мы, с тридцатью оборвышами Беглого, по джунглям, по джунглям. Комары жрут, змеи жалят, малярия подбирается. В общем, долго ли коротко, добрались до копей, у них там крепость была. Обошли мы ее и прямиком в копи попали. Там рабов освободили. Беглый — он вообще мужик по жизни счастливый — потому как мужик. Сбежал раньше, чем оскопили. А остальные были не такие везучие. В общем, нас сто тридцать, тогда уже меньше — в боях с патрулями поубавилось, да полтыщи злых кастратов, разобрали ту крепостицу по кирпичам. Серебра, правда, не так много набрали, как хотелось, зато доброе дело сделали.
Ну вот, доставили мы всех рабов — гетербагов, людей, пушистиков, на нейтральный берег и высадили там. Тут, значит, Тирган ко мне подходит и говорит:
— Ты спас моих людей, я благодарен тебе, бери в команду — буду тебе служить.
— Ну и на кой, простите, срамной уд, ты мне сдался, крыса сухопутная? — вопрошаю его я.
А он тогда наш язык только начинал учить — понимал хорошо, а сам изъяснялся не очень. Словами, в общем, не объяснил. Как дал в рожу, я аж с копыт слетел и дивных девок крылатых, вокруг головы летающих, увидел.
— Бери, — говорит, — а то ноги сломаю. Сам никуда не уйдешь, тут тебе служить буду.
— Ладно, — отвечаю, — уговорил.
Взял на корабль, он морской науке немного выучился, в матюках поднаторел и стал боцманом — лучше не придумаешь. Да к тому же другого такого воина еще поискать — он как-то даже батыра гетербажского уделал, но это другая история.
***
— Н-да, — сказал Реймунд и осушил свою кружку. — Теперь ясно, почему я его не сдюжил. Думал — если убить его, сумею тебя разозлить и глупости начать делать заставить.
Убить боцмана
Гетербаг был огромен. Его рост достигал почти трех метров, а размах плеч, толщина шеи и огромные руки наводили на мысли о сказочных великанах. Он был одет довольно просто — в кожаную куртку без одного рукава на голое тело, полотняные штаны, украшенные шитьем и цепями, стоптанные добротные ботфорты. На правом плече красовался массивный наплечник, который мог послужить нагрудником для небольшого человека, на левую была намотана цепь. На массивном поясе из многих слоев кожи висели исполинский ятаган, мортиретка и хандканон, напоминающий скорее вертлюжную пушку.
Задание пришло совершенно неожиданно, сроков на подготовку и тщательное обдумывание плана не оставалось. Оно значилось как срочное. А Реймунд вообще не ожидал, что ему дадут новую цель. Скорее, его сделают целью для кого-то. Приходилось действовать почти наобум, полагаясь на удачу и приблизительный расчет.
У Реймунда был один точный выстрел. Он расположился на крыше двухэтажного здания, покрытого гонтовой черепицей, гетербаг шел по кривой, узкой улочке внизу. Был самый конец подходящего месяца — месяца войны гетербагора. Штуцер был отличного качества и неплохо пристрелян. Накрыв плащом кремневый замок от мелкого, моросящего дождя, Стург прицелился в массивную голову с тяжелыми чертами лица, изборожденного морщинами и щеткой коротких жестких русых волос, перевел дыхание и спустил курок.
Пуля зачарованная, чтобы бить точно в цель, прошла возле висячего уха гиганта, не причинив тому вреда. «Ну, теперь мы знаем, что сильнее — всепробивающий меч или несокрушимый щит», — мрачно подумал Реймунд, слишком поздно заметив, что одна из пуговиц двубортной куртки гетербага выполнена из яшмы с замысловатой резьбой — амулет от пуль.
Убийца Альянса подхватил с гонты тяжелый фальшион и бросился бежать, перепрыгивая с крыши на крышу, собираясь атаковать противника сверху.
Гетербаг лениво загнал снаряд в мортиретку, и, не особо целясь, выстрелил. Почти попал, за спиной бегущего Реймунда разлетелись осколки черепицы, рухнула чья-то крыша.
— Проворный мудоконь, — сплюнул гетербаг через обломанный передний зуб, затем снял с пояса хандканон.
Еще одна крыша, скользкая от дождя черепица, мешающийся плащ сброшен на грязную мостовую. Под ногами разлетаются красные осколки и обломки камней — и во второй раз противник почти попал, разнеся пулей, а скорее ядром, крышу и кусок стены.
Последняя крыша. Хорошо, что враг медленный, он лениво тянет из-за пояса ятаган. «Успеваю». Стург скакнул, сверху вниз пикируя на противника, вложил в удар всю силу, метясь в горло. Но с необъяснимой быстротой на его пути встало синеватое лезвие ятагана, размерами превосходящего двуручный меч.
Скрежет, искры. Реймунд резко отпрыгнул назад. Медленно, чуть вразвалку, как будто под ногами палуба корабля, гетербаг двинулся к нему, меся сапогами жидкую грязь.
Быстрый взмах огромной полосы стали прошел прямо перед лицом убийцы, чуть оцарапав нос. Стург метнулся в сторону, ища момент атаковать в прыжке, но противник, хоть и медленный, все время оказывался прямо перед ним, держа ятаган на вытянутой руке.
«Нет, не выйдет, он крупный и неповоротливый, но у него быстрые руки, и опыт, отменная техника. Он бережет силы, хотя у него их больше, чем у меня. И эти глаза, он следит за каждым моим движением, ждет, когда откроюсь. Он не даст мне подойти и не сделает ошибки. Не раньше, чем я».
Первая неудача
— И? — полюбопытствовал Адмирал.
— И я сбежал, — покачал головой агент. — Он действительно такой опасный воин, как ты о нем говоришь…
— То-то, — засмеялся Морнис. — Они все такие. Не лучшие, само собой. У каждого свои слабости и недостатки, часто бывают в дерьмовом настроении — мы много повидали и многих потеряли. И с ними уж точно не пойдешь на бал к королю. Но как-то так вышло, что за тридцать лет пиратской жизни никого из них не смогли убить. Это чего-то да стоит.
— Следующим был Сегун, — Стург дождался, когда ему подольют рому и отпил большой глоток. — Моя первая смерть.
— Ааа, — пират ощерил зубы. — Так ты и был тот дурачок, который решил тягаться с Киншумицу?!
Танец воинов под сенью пагоды
Дракиец был весьма велик, не такой здоровый, как гетербаг, зато и не такой мускулистый — скорее, сухой и жилистый. Покрытый прочной броней чешуи, в доспехе из стали, дерева и лакированной кожи. Всем дракийским кланам их боги дали какой-то дар. Клан огня дышал пламенем, клан воздуха летал, клан тени мог пользоваться тенями. Высшие дракийцы Клана Войны тоже получили свой дар, хоть и не столь явный как у прочих — они были прирожденными бойцами, достигавшими невероятных высот во владении оружием. А также в бою без оружия.
В Храмовом Квартале Ахайоса была небольшая пагода, объединенный дракийский храм, куда немногочисленные высшие и кишащие в городе низшие дракийцы могли прийти воздать хвалу своему богу или помедитировать.
Во дворе этой пагоды располагалась тренировочная площадка, выложенная из отшлифованного камня, окруженная столбами с ритуальными животными — дракон из малахита, тигр из яшмы, змей из обсидиана и прочими.
Моросил мелкий, противный дождь, пагода тонула в густом водяном тумане. Было начало ихтиониса. Дракиец тренировался во дворе — мягкими, плавными движениями он отрабатывал приемы перемещения оружия, резко переводя их в смертоносные, если бы был противник, удары. По костяной пластине с узкими острыми рогами, венчавшей его голову, струился дождь, глаза, располагавшиеся во впадинах пластины, были закрыты толстыми чешуйчатыми веками. Длинные смолянистые черные волосы были уложены в особенную витиеватую прическу. Шипастый хвост двигался ровно и мягко, повторяя движения тела и резко переходя в атаку во время ударов. Оружием дракийца была не катана или нагината, как полагал Реймунд, а огромный, с черным, лакированным древком, украшенный ритуальными письменами топор. Но Стург не собирался соперничать с этим грозным оружием.
— Ты Киншумицу Сегун? — поинтересовался Реймунд, одетый лишь в кожаные штаны, легкие мокасины и хлопковую рубашку, выходя из влажного тумана со стороны распахнутых ворот пагоды.
Дракиец обратил на него внимание не сразу — оказалось, он не тренировался, а медитировал, пришлось повторить вопрос еще два раза, прежде чем он остановился и кивнул.
— Я слышал, дракийцы Клана Войны — мастера единоборств, — убийца скинул рубашку, обнажив мускулистый торс. — Хотелось бы проверить на практике, если не возражаешь.
Дракиец снова кивнул после недолгого раздумья, хвост раздраженно стегнул по плитам, выбив из камня несколько осколков. Сегун тоже принялся раздеваться. Избавившись от доспехов, он остался в шелковых штанах, повязанных широким поясом, доходящих до первого сустава ноги (у дракийцев этих суставов два, не считая непосредственно сустав стопы, первый — как у людей, второй — развернутый назад). Его тело покрывала чешуя серо-стального цвета и роговые, крючковатые шипы, сложен он был отменно, но с учетом своего роста выглядел худым, под чешуей перекатывались могучие мышцы.
В этот раз Реймунд оценил противника по достоинству, как он надеялся, и перед тем, как прийти в пагоду, несколько дней усиленно тренировался, восстанавливая свои неплохие боевые навыки, а непосредственно перед боем принял колдовской эликсир, увеличивающий силу и скорость, повышающий болевой порог, и воспользовался свитком магии тела, повысившим его выносливость. И все же, глядя на противника, он уже не был столь уверен в результате.
Встав в боевые стойки, противники медленно двинулись навстречу, описав каждый небольшой полукруг по залитой дождем площадке. Резко сблизившись, Стург начал с динамичной атаки на большой скорости, пытаясь прощупать оборону противника и определить уровень мастерства. Дракиец отвечал редко, стараясь не блокировать, а уклоняться от ударов, секретов своих возможностей не открывая. Несколько метких ударов рукой и мощный удар ногой в бедро Сегун все же пропустил, но они его не слишком смутили.
Избежав контратаки Киншумицу, Реймунд отпрыгнул, и, стараясь сохранить дыхание, заговорил.
— Ты достойный противник! Прими мое восхищение. Но я пришел не просто так, — дракиец попытался сократить дистанцию, но Стург снова отошел. — Заключим небольшое пари — я знаю, что дракийцы Клана Войны никогда не нарушают своих клятв. Если я сумею выиграть, не ответишь ли ты на несколько вопросов об Адмирале?
Снова кивнув, противник нетерпеливо щелкнул хвостом по камню.
«Отлично. Итак, ты быстр, очень силен и предпочитаешь защитную тактику, пока не измотаешь противника или не найдешь слабого места в его обороне. Наверняка рассчитываешь завершить бой одним метким ударом. Посмотрим».
Он перешел в наступление, нанес удар ногой, затем провел успешную серию ударов руками в челюсть Сегуна, принимая его удары, редкие, но сильные, на локти и кисти.
Так продолжалось некоторое время. Реймунд осыпал противника ударами, но тот, похоже, не особо-то о них и волновался.
Однако убийца был собран и осторожен. В первый раз Киншумицу попытался провести решающий удар в корпус — в солнечное сплетение, дождавшись, когда противник откроется, нанося глубокий прямой удар рукой. Реймунд, ожидая такого поворота, успел захватить ладонь дракийца и провести болевой прием, но дракиец вывернулся с нечеловеческой силой.
Бой продолжился. Стург не чувствовал усталости, но уже успел поранить руку о шипы на теле оппонента.
В следующий раз Киншумицу нанес удар ногой, дав Реймунду подсечку, убийца упал, но когда противник попытался провести добивание, скакнул и нанес мощный удар двумя ногами в челюсть, впервые хорошенько пробив защиту. Сегун отшатнулся и чуть не упал. А Стург, перекатившись, рывком поднялся и сменил тактику.
Теперь он, подобно своему спарринг-партнеру, наносил удары точно и расчетливо, со всей своей силой полугетербага. Одним ударом он достал противника в колено (верхнее), вторым — ногой в грудь, заставил дракийца отшатнуться, даже несмотря на роговую пластину, эту грудь защищавшую.
Похоже, Киншумицу это надоело. Отбив и уклонившись от следующих двух атак убийцы, он перешел в наступление, с огромной скоростью нанося удары ногами, руками и хвостом. Но Реймунд этого ждал — он уклонялся или принимал удары на локти, кисти, бедра, один раз позволил легко задеть себя в грудь. Улучив подходящий момент, Стург произвел мощный нижний удар в живот, вложив в него всю силу, а когда противника чуть развернуло, добил коленом в печень.
Сегуна бросило на колени. Он попытался подняться, но упал лицом на камни площадки. Священные животные осуждающе смотрели на него со своих постаментов.
— Итак, ты сдаешься? — поинтересовался Стург, видя, что оппонент бой продолжать не может. — Выполнишь свою клятву?
— Нет, — пророкотал Киншумицу, приподнимаясь на локтях.
Он резко подсек Реймунду колени хвостом, и, прыгнув сверху, вогнал в глазницы агента Альянса пальцы, увенчанные толстыми, прямыми когтями.
— Мы всегда выполняем клятвы, — закончил Сегун, с трудом поднимаясь над телом, — но он с меня никаких клятв не брал. А ты пришел убить его. И выполнить клятву значило бы предать Адмирала. Лучше быть клятвопреступником, чем предателем. Да и вообще я просто кивал.
Когда Реймунд на следующий день проснулся в ветхой каморке Квартала Наемников, у него болела голова, как с жесточайшего похмелья, а в глазах все еще чувствовались фантомные когти. Проверив тайник, он обнаружил, что бриллиантовых сердечек осталось девять.
Абордажник с темным прошлым
— Мы познакомились с Сегуном, когда я был щенком. Лет на пять старше тебя, а он до сих пор не изменился, не знаю, сколько ему лет, он вообще неразговорчив. Дракийцы живут долго, но знаю одно — надежней его не сыскать. До сих пор не знаю, в чем причина, но его выгнали из Клана. Пнули когтистой лапой под зад и сказали: «Вали куда хочешь, но чтоб на Дракисе мы тебя больше не видели». Ну, само собой, это все было пафосно, долго, в сложных выражениях и с привлечением цитат из философских книжек, может, даже хокку сочинили, но смысл особо не меняется.
С тех пор искал смерти — сидел в трактире на базе Клешня, пил горькую, к тому же теплую, и ссорился со всеми по любому поводу. Говорил также, что пойдет служить на корабль к тому, кто его победит. Было там еще несколько дракийцев, они не рискнули или не хотели. Но ни героев Героики, ни батыров гетербагов в ту пору на Клешне не было. Надеюсь, ты понял шутку. Так что пришлось браться мне. Помню, пришел, плеснул ему выпивку в лицо и заорал благим матом — себя подбадривал, поджилки-то тряслись.
— Вставай, чешуйчатая задница! Драться будем! На службу тебя изволю принять, — так и заорал, а может и не так. Давно дело было.
Он только улыбнулся. Видел, как дракийцы улыбаются? То-то. Жуткое зрелище. Взял топор и вышел во двор.
Ну и я за ним. С двумя саблями.
— И что, неужели победил? — поразился Реймунд.
— Нет, конечно, — рассмеялся Адмирал. — У меня, может, яйца и вкрутую, но у него-то бронированные.
В общем, когда понял, что скоро он меня уделает… Это через минут пять произошло. Руки гудели. Одна сабля сломалась. В общем, выдохся. Достаю пистолет из-за спины и говорю:
— Сдавайся! — ну, или что-то в этом роде.
— Это не по правилам, — отвечает он, но стоит смирно.
— Так я ж пират. Срал я на правила! — как щас помню, заорал.
Думал, убьет. Ан нет. Видимо, понравилась моя дерзость или под дулом жить захотелось. А может, надоело дурака валять. Потом многие жалели, что первыми не додумались. Но, кто первый смекнул, того и сундуки.
Пошел ко мне. Скоро стал главой абордажников. Люди его боялись и уважали. Сейчас больше уважают. Но и боятся — бывает, нашкодит кто-то, боцман орет, слюной брызжет, но не всегда помогает. А этот стоит и смотрит зенками своими нечеловеческими, и молчит. Топор поглаживает. Самые смелые минут через пять ломаются. Штаны мочат, маму зовут и извиняются.
Но это еще не вся история. Проходили мы годиков пять. Деньжат подзаработали. Прославились немного. А на него Клан снова взъелся. Видать, завидно им стало, что такого бойца упустили.
Прислали, в общем, пяток таких же. Шли мы по порту, а они на нас — с дайкатанами, нагинатами, луками. Злющие. С нами боцман был и Ведьма. Он меня, помню, рукой отодвигает и говорит:
— Это не ваш бой, идите, я догоню, — а у самого в глазах смерть.
— Хуй там, — отвечаю, хотя, может, и не так, я тогда образованней был и вежливее.
Руку оттолкнул и встал между ним и родственничками.
— Только через мой труп, — прямо в их морды костяные вякнул.
Ну, один и говорит:
— Как будет угодно.
Тварь хвостатая.
И на меня с нагинатой. А я стою. Он разбег взял, размахнулся, силу вложил. А я — не шелохнусь. А они ж воины. Остановил еле-еле свою мясорезку. Только лоб поцарапал.
— Дерись, — шипит.
— Нет, — отвечаю. — Режь так, а потом его, — в Сегуна тыкаю, — забирай.
И боцман вперед вышел.
— И меня режь, блядь в чешуе, — руки скрестил, — если силенок хватит.
И Ведьма за нами. Молча рядом встала и крылья расправила. Думаю, они тока на нее посмотрели да все решили. Уж как-нибудь честь бы стерпела зарубить двух вонючих выпердышей. А она красивая.
Главный у них в шлеме золотом был.
— Теперь они твой Клан, — ткнул в нас культей когтистой и ушел. А за ним остальные.
А Киншумицу на это посмотрел и молвит:
— Олухи. Теперь вы от меня всю жизнь не отделаетесь. А я уж постараюсь, чтоб она долгой была, — ну, он не так, конечно, сказал, длиннее да изящнее. Но смысл, опять же, я передал.
А потом мы еще немало вместе пережили. И, как видишь, слово держит. Ну не слово — так шуточку.